Ни Дорс, ни Криденс, ни даже Троггс, еще не существует в природе. То есть люди есть, но они еще не созрели, не объединились, не возникли как явление.

Допытываясь у наиболее вменяемых представителей поколения, какую группу они в ту пору считали самой "бешеной", кто был для них тогда, в четырнадцать лет, олицетворением "шума и ярости", я с изумлением слышал в ответ - Yardbirds. Ожидая вместо этого, что они скажут "Кинкс".

.Невероятным образом это совпадало с моими интуитивными ощущениями. Отчасти совпадает и сейчас, хотя участниками моих опросов были, естественно, единицы.

Семь лет спустя, в пресыщенной атмосфере начала семидесятых, я буду три раза в день крутить "Эбсалутли лайв", остро сознавая, как я отстаю, упустив и не застав что-то очень важное, и, скорей всего, уже опоздал бесповоротно, от того и пытаюсь себя обмануть с упрямством, от которого стыдно перед самим собой.

В общем-то понапрасну загоняю себя, как зародыша, в обманчиво эластичный угол...

Но б-г судил иначе.

Самое известное, как теперь говорят, "иконик", то есть образцовое фото большого певца, которого можно было слушать, под чьи вещи можно было веселиться, покамест не приебались к нему с одиозной Sea of Love.

Такова судьба девяноста процентов приличной музыки прошлых лет. Рекомендуем сосредоточиться на стерильных десяти.

вчера еще сидел как сыч
орудуя ножом и вилкой
любой свихнувшийся москвич
мог угодить в него бутылкой

теперь не важно кто кому
подносит молоток и клещи
ползет на свет плюет во тьму
то крестится то рукоплещет

а мы таблетку проглотив
кемарим в нездоровой позе
покуда нас опередив
кого-то мертвого выносят

чтоб угадать в какой из ваз
парик шекспировского мавра
и левитации соблазн
есть в неподвижности кадавра.

*

словно гвоздики к пустому ведру
пипл степенно идет по ковру
старый чекист оба глаза рентген
чует в коробке лежит манекен

форум бурлит ищут верхнюю нижние
четверостишье тут третее лишнее.

Ну а если, не дай б-г, явится знайка, чтобы вывести их из заблуждения, в их глазах он будет "ленин" феноменальной осведомленности и сверхчеловеческой эрудиции.

Тем более, как показывает опыт, "выжившие из ума бухгалтеры и другая шушера", готовые уверовать в Теппека и Культему, а потом в них же и разувериться, забив голову новой галиматьей, явление наследственное.

На девочках была школьная форма, которую до того я видел только в кино, точнее, в реальной жизни не замечал.

Все эти подробности наверняка повторяют себя, и от них, чтобы не завязнуть, следует отмахнуться, пока не поздно.

Перед самым началом учебного года мать преподнесла мне книжку "Путь кенгуренка" с дарственной надписью, по-моему единственной. Вышагивая с полупустым польским ранцем, который я никогда не буду носить на спине, я прикидывал, смогу ли я дочитать её на уроках. Книга мне понравилась с первых страниц.

Когда это изделие - польский портфель, придет в негодность от пинков и царапин, я оторву полоску натуральной кожи и сделаю из неё "хайратник" для смехотворных в плане длины волос, которые отрастали, прикрывая уши, только к середине августа.

Мои одноклассники, кое-кто явно болезненней и беднее меня, вместо иронии, вызывали заочную симпатию и жалость, которая всё равно не поможет им не стать теми, в кого они будут превращаться у меня на глазах, и это зрелище станет основной темой моего незаконченного среднего.

Приближаясь к месту сбора, я постоянно вертел головой, по традиции прислушиваясь, не играет ли в каком окне фирменная музыка. Но кругом было тихо, вероятно слишком рано для магнитофонов и транзисторов.

Если бы мне тогда предложили выбрать материал на своё усмотрение, это было бы что-нибудь в духе Gerry and The Pacemakers, староватое для шестьдесят восьмого года. Таких названий я, конечно, тогда не знал, но, пожалуй, смог бы изобразить интонацию и саунд.

Пол в коридоре первого этажа был не паркетным, а дощатым, как у нас в хате, и школа, как до того детская поликлиника, из которой я не вылезал, показалась мне жутковатым приращением к моей квартире всего в трех кварталах от нее.

Взрослые объясняли детям местонахождение туалетов, столовой и медпункта, без которых человеку любого возраста не прожить, покуда он жив.

Добрые, целомудренные шлягеры позапрошлого поколения в "!кинаповских" колонках гремели, словно заглушая вопли и слезы истязуемых, муки невинных, на которые и коллектив и администрация будут смотреть сквозь пальцы, и гневные речи бунтарей-одиночек, агрессивных аутсайдеров, вроде нас с Сермягой, которого я в тот первый сентябрьский день, честно говоря, не разглядел.

он не может покинуть кровать
а формально пасется в париже
и совсем как блаженная мать
лжет супруга - собрался и вышел

все куда-то спешат по утрам
незаметно сползающим в вечер
как туристы к погасшим кострам
окунуть в них холодные свечи

и у каждого тянется хвост
для модели снастей заготовок
их маршрут удивительно прост
ожерелье пустых остановок

их задача предельно проста
и по-мойму описана в книге
за стеною закрытого рта
издавать только мысленно крики

будто в гипсе застыла нога
или пуля сосискою в тесте
ветераны идут на врага
оставаясь в родимом подъезде

не меняется кукол фасон
липнут новости мухами к гуглу
только иглы старательных жен
протыкают стандартную куклу.





*

где щебечут юнцы
черный список не полный
ради кем-то обещанной
шляпы с пером
и сверкают зубцы
незастегнутых молний
провоцируя так и не грянувший
гром

где копытца скрестив
дремлет жертвенный агнец
и двенадцать адептов
подобны перстам
поверяют друг другу
заветный диагноз
чьё названье читаемо
лишь по устам

воротясь восвояси
раскрыв холодильник
снова став незнакомцами
где-то в ночи
каждый пробует то
как туристы в коптильне
что ему не советуют
делать врачи

заплывать далеко
и закусывать сразу
над мясною нарезкой
кружа вороньем
пережевывать трижды
английскую фразу
от которой противно
как в палатке втроем.

*

плоские гаммы скамей и ступеней
перебираемы всё резвей
сонных деревьев застывшие тени
без отражения дрожи ветвей

вместе с пломбиром проглоченный холод
бег экономный немногих машин
сквозь исторически проклятый город
рукопожатия взрослых мужчин

чьё-то печальное "съела кусочек"
гулкий щелчок - портсигар
и на плечах недоразвитых дочек
недолговечный азовский загар

мультипликацию цедят антенны
словно последний доставшийся квас
молча стоят во весь рост манекены
женственны только они первый класс

скоро рванет сформирован без спроса
набранных за лето робких детей
крепко зажав заплетенные косы
вместе с наборами детских костей

к вечеру впрочем тревожные парки
к съемкам готовятся жизни ночной
в тощем альбоме немногие марки
от не отправленных писем в иной

призрачный мир черно-белых неонов
долю секунды показанных групп
и непонятно чем вызванных стонов
словно в подъезде опять чей-то труп.






*