от ёлочки тоже остался пенёк
жесток человеческий пень
ложится на морду ему простыней
от мертвого дерева тень.



*

от ёлочки тоже остался пенёк
жесток человеческий пень
ложится на морду ему простыней
от мертвого дерева тень.



*

шипит но не светит
в квартире ночной
в солидном доме
припрятал зятя
тесть молодой
а зять-то в коме

коллеги зятя
не зря язвят
в открытом чате
мол по ошибке выпил яд
своей же бляди

его подмешивал давно
достав по блату
как в историческом кино
про митридата

но не затем чтоб отравить
свою супругу
а чтобы ровно уплотнить
с ногою руку

одним мерещатся рога
симптомы порчи
а тут костлявая нога
ручища толще

хотелось жир распределить
чтоб симметрично
и равномерно распылить
вонь нины риччи

но как боярышник сократ
гуторит пипл
явился пьяный говорят
и сам всё выпил

явился пьяный говорят
в по моде рваных
и проорал фахтогенъяд
как обезьяна

а эта трепетная лань
поняв в чем дело
как перестроечная дрянь
сгноила деда

явился пьяный аксакал
а доктор лиза
велела чтоб околевал
старик как крыса

не знаю что тут и сказать
кошмары эти
возможны там где тесть не зять
годится в дети.

*

шипит но не светит
в квартире ночной
в солидном доме
припрятал зятя
тесть молодой
а зять-то в коме

коллеги зятя
не зря язвят
в открытом чате
мол по ошибке выпил яд
своей же бляди

его подмешивал давно
достав по блату
как в историческом кино
про митридата

но не затем чтоб отравить
свою супругу
а чтобы ровно уплотнить
с ногою руку

одним мерещатся рога
симптомы порчи
а тут костлявая нога
ручища толще

хотелось жир распределить
чтоб симметрично
и равномерно распылить
вонь нины риччи

но как боярышник сократ
гуторит пипл
явился пьяный говорят
и сам всё выпил

явился пьяный говорят
в по моде рваных
и проорал фахтогенъяд
как обезьяна

а эта трепетная лань
поняв в чем дело
как перестроечная дрянь
сгноила деда

явился пьяный аксакал
а доктор лиза
велела чтоб околевал
старик как крыса

не знаю что тут и сказать
кошмары эти
возможны там где тесть не зять
годится в дети.

*

Азизян, помнится, читая по моей просьбе поэтов серебряного века, всегда настаивал, что товарищ в тексте явно пожал поэту совсем "другое место".

Сколько их - этих неудобных "других мест" на теле живых существ, на карте земного шара, на книжных страницах, один демон может перечислить.

Ляпнешь невпопад и обязательно кто-нибудь засопит или развоняется.


*

Азизян, помнится, читая по моей просьбе поэтов серебряного века, всегда настаивал, что товарищ в тексте явно пожал поэту совсем "другое место".

Сколько их - этих неудобных "других мест" на теле живых существ, на карте земного шара, на книжных страницах, один демон может перечислить.

Ляпнешь невпопад и обязательно кто-нибудь засопит или развоняется.


*

Посмотрите, что вытворяют над Высоцким.

Любовь калек холодна и неумела, но беспощадна. Она нелепа и греховна по своей исковерканной сути вдвойне, когда они вожделеют друг друга, домогаясь одного из партнеров с того света.

Румынскую эстраду и кинематограф у нас не то чтобы презирали, её скорее не принята было принимать всерьез, приберегая презрение для более высоких образцов вражеской культуры.

В отличии от потерянного Китая, двуличной Югославии или от розоватой, но строптивой Франции, социалистическую Румынию мало кто оплакивал в качестве вялого щупальца советской экспансии.

Поэтому мне лично , как человеку отдельному, крайне импонировало практически всё, что производила эта страна, хотя я и не щеголял знанием языка и умением танцевать народные танцы.

Отношение изменилось, когда местные неонацисты пронюхали про "железную гвардию", которой до того не замечали в упор, тяготея к душной эстетике ночного портье, куда в общем-то было "всё включено".

Никаких подвигов, кроме погрома, который так мечтали повторить столичные нацмальчики осенью девяносто третьего, эта гвардия, как известно, не совершила.

В детективном цикле Николаеску они изображены именно так, как выглядят и ведут себя все без исключения "железные" в реальной жизни.

Но вот вдруг смешные, словно из кинокомедии "Песни моря", фамилии типа Ионеску и Парвулеску зазвучали из пивных уст с трепетом и апломбом не меньшим, чем тексты "Аквариума", лишь потому что у их обладателей обнаружилось вполне конкретное погромное прошлое...

Минула четверть века. Палец железногвардейской романтики высосан насухо, как член афроамериканского друга в устах у Лимонова, а воз и ныне там.

Но сформировался и новый образ, скажем так, не "хиппушки" и "панкушки", а лебедушки-несушки, той что носит скрывающимся в горах легионерам молочко и хавчик.

Идет так по лесу в национальном костюме, напевая что-то фольклорное, в веночке из полевых цветов родного края, а в конспиративной хижине, в узорчатой рубахе, красиво приставив к сапогу шмайсер, её поджидает сам Корнелий Зеля Кодряну, напевая "примавара, примавара".

До сих пор сидит и ждет.

Унгерн тоже обещал подтянуться.

*

Посмотрите, что вытворяют над Высоцким.

Любовь калек холодна и неумела, но беспощадна. Она нелепа и греховна по своей исковерканной сути вдвойне, когда они вожделеют друг друга, домогаясь одного из партнеров с того света.

Румынскую эстраду и кинематограф у нас не то чтобы презирали, её скорее не принята было принимать всерьез, приберегая презрение для более высоких образцов вражеской культуры.

В отличии от потерянного Китая, двуличной Югославии или от розоватой, но строптивой Франции, социалистическую Румынию мало кто оплакивал в качестве вялого щупальца советской экспансии.

Поэтому мне лично , как человеку отдельному, крайне импонировало практически всё, что производила эта страна, хотя я и не щеголял знанием языка и умением танцевать народные танцы.

Отношение изменилось, когда местные неонацисты пронюхали про "железную гвардию", которой до того не замечали в упор, тяготея к душной эстетике ночного портье, куда в общем-то было "всё включено".

Никаких подвигов, кроме погрома, который так мечтали повторить столичные нацмальчики осенью девяносто третьего, эта гвардия, как известно, не совершила.

В детективном цикле Николаеску они изображены именно так, как выглядят и ведут себя все без исключения "железные" в реальной жизни.

Но вот вдруг смешные, словно из кинокомедии "Песни моря", фамилии типа Ионеску и Парвулеску зазвучали из пивных уст с трепетом и апломбом не меньшим, чем тексты "Аквариума", лишь потому что у их обладателей обнаружилось вполне конкретное погромное прошлое...

Минула четверть века. Палец железногвардейской романтики высосан насухо, как член афроамериканского друга в устах у Лимонова, а воз и ныне там.

Но сформировался и новый образ, скажем так, не "хиппушки" и "панкушки", а лебедушки-несушки, той что носит скрывающимся в горах легионерам молочко и хавчик.

Идет так по лесу в национальном костюме, напевая что-то фольклорное, в веночке из полевых цветов родного края, а в конспиративной хижине, в узорчатой рубахе, красиво приставив к сапогу шмайсер, её поджидает сам Корнелий Зеля Кодряну, напевая "примавара, примавара".

До сих пор сидит и ждет.

Унгерн тоже обещал подтянуться.

*

Поджав ноги, не то на сносях, не то с большим флюсом, в углу сидит молодуха. При очередном "бугешнике" или "рокешнике" взгляд её вспыхивает неприязненно.

Старик это чувствует и, оправдывая громкую музыку тем, что плохо слышит, сам смущается и злится еще больше.

На тумбочке под торшером с прошлых выходных лежит номер "Махаона" с фрагментом Пелевина, который супруг обещал прочитать. Он много чего обещал, даже уговорил сводить себя в церковь.

Молодухе вспоминается её первая любовь, открывшая ей Сильвиана и Резидентов, художественная мастерская размером с балетную сцену, и,теперь уже далекая, семилетней давности, поездка в Питер, где её лично знакомили с Дюшей, которого старый муж, грозный муж тупо, чтобы ей досадить,путает с московским гитаристом Дюжиковым.


*

Поджав ноги, не то на сносях, не то с большим флюсом, в углу сидит молодуха. При очередном "бугешнике" или "рокешнике" взгляд её вспыхивает неприязненно.

Старик это чувствует и, оправдывая громкую музыку тем, что плохо слышит, сам смущается и злится еще больше.

На тумбочке под торшером с прошлых выходных лежит номер "Махаона" с фрагментом Пелевина, который супруг обещал прочитать. Он много чего обещал, даже уговорил сводить себя в церковь.

Молодухе вспоминается её первая любовь, открывшая ей Сильвиана и Резидентов, художественная мастерская размером с балетную сцену, и,теперь уже далекая, семилетней давности, поездка в Питер, где её лично знакомили с Дюшей, которого старый муж, грозный муж тупо, чтобы ей досадить,путает с московским гитаристом Дюжиковым.


*

Доцент машиностроения утверждал, что это благодаря жвачке, ему возражала дама-музыковед - злоупотребление жвачкой приводит к слабоумию.

Только чокнутая девица в старомодном пончо заявила, что у Сонечки Ротару такое получается изящнее. Никто не стал с ней спорить - девица была склонна к скандалам. Позднее её вывезли сперва туда, куда всех, потом перебросили в Канаду.

А я вскоре срубил по дешевке Sunshower, который до сих пор слушаю примерно два-три раза в год.

Доцент машиностроения утверждал, что это благодаря жвачке, ему возражала дама-музыковед - злоупотребление жвачкой приводит к слабоумию.

Только чокнутая девица в старомодном пончо заявила, что у Сонечки Ротару такое получается изящнее. Никто не стал с ней спорить - девица была склонна к скандалам. Позднее её вывезли сперва туда, куда всех, потом перебросили в Канаду.

А я вскоре срубил по дешевке Sunshower, который до сих пор слушаю примерно два-три раза в год.

в общаге под либертанго
вышагивали две белки
одна говорят останки
другая пардон объедки

и дело не в том кто папа
и даже не в деньгах дело
промоет собачьи лапы
над ванною амедео

ему не кажется странным
что в с привкусом коньяка
вода не течет из крана
а капает с потолка.



*

в общаге под либертанго
вышагивали две белки
одна говорят останки
другая пардон объедки

и дело не в том кто папа
и даже не в деньгах дело
промоет собачьи лапы
над ванною амедео

ему не кажется странным
что в с привкусом коньяка
вода не течет из крана
а капает с потолка.



*