Рабочий жил этажом ниже Зайцева, в коммуналке точно такой же планировки.
Как он попал туда, было мне непонятно, потому что наш дом был номенклатурным от и до.
В том же подъезде жила старая большевичка Сара Яковлевна, и дед Зайцева, пышноусый, окающий, в старомодном пыльнике и шляпе, тоже был старый большевик.
Я побывал у него в светелке всего один раз, запомнив дешевенький проигрыватель, приглядно, как в романах Достоевского, накрытый узорчатой салфеткой.
Рабочий и сам был миниатюрен, как его недорогой электрофон. Несмотря на курение "Примы" у него даже голос остался жалобный и звонкий, как у мальчика в картине "Случайный адрес".
Рабочим я его прозвал за безупречно зачесанные назад, густые волосы. На стендах наглядной агитации такие вьются параллельно флагам. Словом, в профиль это был идеальный рабочий с плаката по технике безопасности.
В нем было что-то от актера Никоненко, может быть, размер обуви, но рабочий, как само прозвище, был катастрофически неартистичен, примерно как киллер-недомерок Уилмер Кук в "Мальтийском соколе", а Никоненко - чертовски обаятельный актер, как Роберт Кеннеди.
Рабочий нагадил мне в душу из-за пластинки. И вот как это вышло.
В субботу- совсем поздно вечером, ко мне вломился Зайцев, что-то всучил, и быстро смылся к своей худощавой супруге, которая была вполне, а ему не нравилась.
Оставшись один, я разглядел замызганный румынский сборник танго без обложки. Далее я вел себя как сомнамбула - отмыв пластинку от козюль и плесени, я поперся с ней на балку, где избавился от неё вместо символической трехрублевой доплвты за нужного мне француза.
Домой я вернулся полубухой и довольный.
Я понятия не имел, чьи эти танго, а они оказались главным сокровищем Рабочева, под которые он дефилировал по комнате, как Руди Валентино.
Вонь началась через неделю. Зайцев, еще один козырь в пользу того, что с ориентацией там было все не так чисто, страшно нервничал, словно рабочий его шантажирует. Хотя казалось бы чем?
Рабочий стал третировать мускулистого Зайцева с жестокостью евнуха. Зайцев обвинял меня в безответственности.
Если мы пересекались на стриту, девичий голосок Рабочего звенел за десять метров: долго ты меня будешь "завтраками" кормить? Ты мне "Тич-ин" обещал"!".
И было видно, что Зайцев его стесняется, вместо того, чтобы смазать по губам, как ребенка, повторившего за столом матюгню.
Я плюнул, и велел передать Рабочему задроченного Чеслава Немана. Он тоже был без конверта, как те паршивые танго.
Инцидент исчерпался моментально. Что мог делать этот, по всем параметрам, маленький человек под завывания поляка с голосом негра, мне лично было непостижимо.
Рабочий с тех пор со мной не здоровался, хотя Зайцев сказал ему, от кого этот диск - от виновника.
Странно - он так и не начал седеть и лысеть, когда началась перестройка, и довольно долго выступал на кирпичном заборчике с Петей "Мироном", он же Петя-мент.
Куда исчез потом - неизвестно.
Пили они с утра до вечера.
Зайцев говорил, не мне, а моей маме, что Рабочий часто плачет, причитая "никому я не нужен". Но от Немена, это уже мне было сказано - сорок пять лет назад, он просто охуел.
https://koznodej.livejournal.com/2289125.html
