И я сам, и целый ряд других людей находит несомненно общие черты развития современной России с гитлеровским Третьим рейхом. И, по всей видимости, вполне справедливо, так как целый ряд черт обоих режимов близки до полной неразличимости.
Однако полной аналогии путинской России и гитлеровского Третьего рейха, на мой взгляд, быть не может. И причина здесь достаточно веская: два режима принципиально отличаются друг от друга по характеру взаимоотношений власти и общества. Германия Гитлера — это совершенно классическое тоталитарное государство, Россия Путина — это однозначно авторитарный режим с очень серьезной криминально-мафиозной составляющей в своём генезисе.
В чём разница?
Существует модельный ряд социальных субъектов по характеру взаимоотношений между обществом и властью. Они на слуху, часто применимы, однако далеко не всегда корректно и правильно. Иногда — совершенно неверно.
Различают четыре основных типа субъектов: тоталитарный, авторитарный, либеральный и демократический. Каждый из них обладает своим собственным уникальным набором факторов, но, конечно, в чистом лабораторном виде подобных субъектов не существует, в реальных системах власть-общество представлены несколько типов этого устройства. Кроме того, внутри одной системы может находиться структура принципиально иного типа. К примеру, в любом демократическом или либеральном государстве всегда есть структуры тоталитарного или авторитарного типа, представленные армией, полицией, спецслужбами. Корпоративное управление тоже сплошь и рядом имеет характерные авторитарные или тоталитарные черты. И наоборот — даже в тоталитарных государствах могут вполне существовать демократические структуры, хотя и в жестких рамках, задаваемых внешней по отношению к ним средой.
Но в данном случае речь идет о принципиальной несхожести гитлеровской Германии и путинской России. В чем она?
Тоталитарный режим всегда идеологичен. Навязчиво идеологичен. Вне рамок идеологии вообще не может существовать ни одна сфера жизни. Собственно, потому он и тотален. Уже поэтому идеологическая картина мира, предлагаемая тоталитарным режимом, должна быть цельной и внутренне непротиворечивой, хотя бы для того, чтобы население не сошло с ума, пытаясь совместить доктринальные положения идеологии с элементарным здравым смыслом. Управлять страной свихнувшихся идиотов — удовольствие ниже среднего, да и откуда взять столько врачей соответствующего профиля? Соответственно, тоталитарное государство всегда уделяет вопросам идеологии гипертрофированное внимание, что, в общем-то, и предопределяет конечность его существования: любая тотальная идеология очень негибкая, чудовищно косная и совершенно не отвечает на вызовы изнутри.
Это относится и к религиям, так как любая религия — это та же самая идеология, причем она всегда тоталитарна по своей сути, так как борьба за окормляемое пространство носит в том числе и отчетливый экономический подтекст. Некоторый плюрализм возможен, но только при условии тотального доминирования одной базовой религии.
В ситуации, когда развитие шло крайне медленными темпами, принципиальная проблема тоталитарной идеологии/религии не играла сколь-либо значимой роли, так как она успевала отрефлексировать возникающие противоречия и пускай с опозданием, но как-то реагировать и трансформировать наиболее уязвимые положения. Кроме того, мировые религии обладают уникальной особенностью — способностью к локализации. Именно так возникло несколько ветвей христианства и ислама, которые в целом способны уживаться друг с другом, естественно, если конкурирующая группировка не посягает на кормовые угодья, принадлежащие коллегам. А вот иудаизм не стал мировой религией, оставшись локальной версией конкретной культуры. Столь же слабое распространение получили и другие религии и философские школы Востока, оставшись также локальными версиями самих себя. Их относят к мировым просто потому, что число приверженцев в силу огромного населения стран их существования сравнимо с действительно глобальными христианством и исламом.
В нерелигиозном пространстве борьба мировых идеологий свелась в конечном итоге к тому же противостоянию: локальные версии всегда занимают подчиненное положение по отношению к глобальным. Нацизм Гитлера — это именно локальная версия превосходства "арийской расы", которую идеологи нацизма довольно жестко очертили и поставили ей пределы. Выходить на борьбу с глобальными идеологиями на базе заведомо усеченной ресурсной базы — авантюризм, но Гитлер думал иначе. И проиграл.
Глобальные идеологии используют две основные ценности, разделяемые вообще всем человечеством: свободу и справедливость. Нюанс в том, что интерпретация этих ценностей носит очень широкий характер. И то, что понимаем под свободой мы, совершенно не обязательно будет похоже на то, что понимает под тем же понятием кто-то другой. Это тот самый случай, когда "баг" превращается в "фичу", если, конечно, этим превращением займутся умные люди.
Любая идеология, базирующаяся на глобальных ценностях, предлагала стандартный лозунг "Счастье для всех даром и пусть никто не уйдет обиженным" при условии поддержки этой идеологии. При этом ограничения, безусловно, существуют даже для глобальных идеологических конструкций (скажем, идея социальной справедливости предполагает исключение из числа получателей этой справедливости класса эксплуататоров, но всегда можно решить проблему, уточнив, кто именно относится к этому классу, а кто — нет. В итоге любой африканский людоед мог удостоиться встречи как в Москве, так и в Вашингтоне, где тоже весьма широко трактовали понятие демократии и свободы).
В общем, тоталитарное государство — всегда идеологично. При этом не каждое идеологическое государство тоталитарно. Более того — идеология может быть видоизменена и трансформирована или даже спрятана в набор ценностей и традиций (во вполне плюралистических и либеральных США, к примеру, идея свободы пронизывает все общество, но назвать его тоталитарным однозначно нельзя, хотя, конечно, любой пропагандист, получив задание, может доказать, что это не так. Отдельная тема — имеющие сейчас место реальные отклонения, очень сильно напоминающие тоталитаризм — но здесь мы имеем дело с доведенной до полного абсурда либеральной концепцией. Это отдельная и интересная тема, но на мой взгляд, упрощенный взгляд столь же вреден, как и избыточно конспирологические теории).
С авторитарным обществом ситуация противоположна. Автократическая власть прямо заинтересована в полном отстранении народа от вопросов управления, причем таким образом, чтобы население само отказалось даже от иллюзии управления и влияния на этот процесс. Достигается такое положение вещей отказом от любой идеологии как таковой под вывеской плюрализма. И, кстати, нужно заметить, что люди, писавшие новую российскую конституцию, хотя и предполагали, что она ляжет в основу либеральной концепции развития России, заложили в нее возможность перехода к автократии, так как либерализм тоже отрицает доминирование идеологических концепций, но в отличие от авторитарного общества, не отрицает саму идеологию, а лишь создает для нее отдельную нишу.
Принципиальный отказ от любой идеологии не отменяет возможность ее имитации, но автократия всегда имитирует, а не создает, поэтому все авторитарные идеологические суррогаты всегда обращены в прошлое. Автократу совершенно не уже образ будущего, напротив — он старательно загоняет население в метавселенную, где прошлого и будущего как таковых нет. Вместо них — все та же вымороченная иллюзия, которая редактируется практически так же, как это было описано в "1984" - под текущую потребность. Поэтому возникает внешне абсурдная композиция, когда косплеящий фюрера лидер нации на фоне наглухо задрапированного Мавзолея принимает парад Победы и что-то там такое бубнит про победу над нацизмом.
Кстати, поэтому любые попытки "написать" для автократии какую-либо идеологию теряют практический смысл, и даже неважно, пишет ли эту идеологию полумаргинальный философ или ее изобретает работник администрации президента. Судьба такой идеологии известна заранее — в корзину. Отдельные звонкие фразы, если их сумеет понять автократ, он может использовать в своей риторике, но делается это всегда предельно эклектично, с вырванным с мясом контекстом. Сама сущность автократического управления отрицает идеологию как таковую. Если у вас нет будущего, если у вас полностью нарисовано и постоянно меняется прошлое, то какая идея может выжить в таких условиях? Идеология — это всегда про будущее и ваше место в нем. Нет будущего — нет места — нет смысла описывать ни то, ни другое. Автократия — это застывшее настоящее.
Собственно, в этом и заключается принципиальное отличие тоталитаризма от авторитаризма. И если Германия Гитлера была именно тоталитарным государством с идеологией, у которой не было никаких шансов в борьбе, но тем не менее, она была и была востребована, то Россия Путина безыдейна и рассматривает любую (здесь нужно подчеркнуть — любую) идеологию как враждебную себе. Косплейщиков и имитаторов в данном случае просьба не беспокоиться — встроенная в правящую вертикаль на положении обслуги псевдоидеологичая "оппозиция" никакого отношения к идеологии не имеет и будет элиминирована ровно в ту секунду, когда у нее появится хотя бы мысль изменить положение вещей.
Однако нужно понимать, что тоталитаризм и автократия не антагонистичны друг другу. Это разные виды, но виды родственные. Если рассматривать их упрощенно, в виде некой линейной проекции, то это два разнесенные полюса на одной прямой, где осью координат является уровень внедрения идеологии в ткань общества и государства. В тоталитарном обществе он близок к 100 процентам, в автократическом — к нулю. Есть и иные различия, но это — принципиальное.
https://t.me/a_nesmijan_longread/95 https://el-murid.livejournal.com/5239769.html
