«Военная тайна»
День перед всенощной оказался суетливым. С утра было много поездок на автомобиле и телефонных звонков. Какая-то бабушка звонила, постоянно ошибаясь номером, и попадая на меня с каждым разом всё более раздражалась, ругала меня почём зря.
Оставив машину за церковной оградой и отключив телефон, я вошёл в алтарь и, как обычно, начал класть положенные поклоны. Опустившись на колени, и приложившись к престолу, вдруг явственно ощутил себя в уютной безопасности. Как в детстве убегая от вады, спешишь заскочить в спасительный круг, очерченный на асфальте мелом. Успел и от радости прыгаешь: «Я в домике! Я в домике»!
И подумал о папе, который уже целый год, упокоившись, спит под крестом на огромном общественном кладбище недалеко от города Гродно. За свою долгую жизнь он сменил с десяток самых разных гарнизонов, это если не брать в учёт его военные годы. Этот холмик под крестом стал его последним земным пристанищем, его «домиком» навсегда.
Боясь, что как только я встану, редкое переживаемое чувство покоя и уютной тишины меня покинет, я так и продолжал стоять на коленях.
В Гродно хотелось побывать на годовщину папиной смерти, но не получилось, и попал я туда только спустя три недели в самом начале сентября. Поначалу матушка была против, чтобы я ехал машиной, да ещё в одиночку, но потом смирилась. Я убедил её, что поезда вредно отражаются на состоянии моего здоровья, а самолёты в Гродно теперь не летают.
Хоть яндекс и пугал дождями, вся дорога от Москвы до Гродно была сухой, и только перед самым моим прибытием стал накрапывать редкий дождик, перешедший на всю последующую неделю в нудную осеннюю морось. На одно единственное утро он успокоился, и я тут же отправился на кладбище.
Выезжая из Москвы, я включил себе диск с песнями Высоцкого и Владимир Семёнович, Царство ему Небесное, пел мне до самого Гродно. И хорошо, что я поставил именно этот диск. Просто чем ближе я подъезжал к конечному пункту моего путешествия, тем больший комок собирался у меня в горле. Будто папа умер только сейчас, а не уже целый год тому назад. Хрип Высоцкого сдавливал этот комок, и не позволял ему прорываться наружу.
Я знал, что существует несколько путей, что бы проехать на кладбище, но оказалось, что выбрал из них самый наихудший. Просто я запомнил, как прошлом году похоронная процессия ехала через одну деревню. Потом в этой самой деревне мы сворачивали с основной дороги в сторону католического костёла, ехали вверх мимо церковной ограды и оказывались прямо у ворот кладбища. Я и сейчас так поехал, и увидел, что поворот на костёл перекрыт. Шли какие-то дорожные работы, и мне пришлось отправляться дальше, руководствуясь установленной здесь же схемой объезда. Кто-то из рабочих сказал: «отличная дорога», а я поверил.
Мне повезло, что в этот день не было дождя. «Отличная дорога» шла по пересечённой местности, разделяя между собой два поля с уже выбранной картошкой. Колхозные «зилы» поработали здесь на совесть и после себя оставили колею глубиной в половину моего колеса. Но лужи после вчерашнего дождя уже успели уйти в песок, и мне повезло доползти до конца. И даже не застрять в полузасыпанной траншее на самом выезде из леса. Нет, конечно, если они здесь передвигаются в основном на тракторах, то дорога на самом деле неплохая.
- Это ты чего же, через поле пропёр? – Поинтересовался первый же встреченный мною местный житель, у которого я остановился спросить как проехать к погосту. И с уважением разглядывая комки жидкой грязи, сползающие у меня с колёс, восхищённо добавил, - ну ты даёшь.
Зато до кладбища оказалось всего рукой подать.
Я показал вахтёру своё удостоверение и мою машину пропустили без оплаты. Привилегия у нас такая. Бывает, в музеях детей с пенсионерами пускают за просто так, а нас бесплатно пускают на кладбище.
Сперва я никак не мог отыскать папину могилку. Кружил на одном месте, минут десять, честное слово. И вдруг увидел. Приложился к кресту, словно папу своего поцеловал.
«Здорово, бать. Прости, на годовщину не получилось».
Взял нож, сапёрную лопатку и принялся убирать сорняки. Потом облачился, разжёг кадило и послужил литию. Служил и думал, странно. Самые друг другу близкие люди, а рядом лежать не будем. Даже в одной стране вместе не ляжем, вот ведь как всё обернулось.
Может из-за того, что все эти дни шёл непрекращающийся дождь, людей на кладбище я не видел. Только один мужчина, нестарый ещё, стоял недалеко от меня, обхватив голову руками, и просто смотрел в одну точку. Наверно на фотографию. Сколько времени я там находился, столько он стоял и смотрел. Думал, может, позовёт помолиться. Я бы отслужил, без всяких денег, но он не позвал.
Покидая кладбище, я медленно ехал мимо многочисленных памятников и крестов, и уже перед самым выездом догнал одиноко идущего старика. Спортивно сложенный, высокого роста, хорошо одетый пожилой человек. С первого взгляда и не определишь сколько ему лет. Поравнявшись с человеком, я опустил стекло и предложил:
- Давайте я вас до города довезу.
- Спасибо. Я на автобусе. Через десять минут должен подъехать. У меня льготный проезд в общественном транспорте.
- Садитесь, я с вас ничего не возьму.
Уже усаживаясь в машину, он сказал:
- Ума не приложу, зачем вам это нужно.
Я нашёлся что ему ответить:
- Просто я ещё точно не знаю как буду добираться до города, а вы мне в этом поможете.
- А, тогда понятно. Хотя, честно говоря, я не очень ориентируюсь в этих местах. Всего шесть дней назад схоронил супругу, и вот только сегодня нашёл в себе силы приехать.
Тихо пел Высоцкий, я забыл выключить магнитолу.
- Любите его творчество? – Поинтересовался мой спутник. Я утвердительно кивнул головой, а он продолжил - Столько лет прошло как умер человек, а его знают и помнят.
Я обратил внимание, у вас российские номера. Получается, вы не местный?
- Сам я из Гродно, но ещё до развала Союза женился и перебрался в России. Так там и остался.
- Понятно, а я ведь тоже, знаете, из России. Родился и жил в Казани. В середине семидесятых решением партии и правительства был направлен в Гродно строить завод, - и он произнёс название одного из известных гродненских предприятий. – Сначала я его строил, потом был назначен директором. Огромное предприятие, сложнейшее производство. Пока все технологические линии запустили, - он махнул рукой, - время прошло незаметно. Вся жизнь прошла незаметно… Теперь, вот, остался один.
Правда, у меня есть сын, но он давно уже живёт своей семьёй, отдельно от нас, в другом городе, и даже в другой стране.
А вы, позвольте узнать, что здесь делаете?
- Папу навещал. Год назад похоронил, а сейчас приехал проведать и помолиться.
- Помолиться. Вы верующий?
- Да, я православный священник.
- Интересно. Никогда в своей жизни я не разговаривал с живым священником.
Потом он замолчал, а через минуту добавил:
- Знаете. В своё время, когда был молодым, много работал и имел широкий круг общения, я никогда не думал, что в моей жизни настанет такое время, когда мне просто не с кем будет поговорить. Понимаете, просто поговорить. Почти все, с кем я работал, и кто меня знал, уже или умерли, или болеют, или перебрались доживать век к своим детям. Последний человек с кем бы я мог поговорить, была моя жена. Теперь нет и её. Сын не в счёт, он далеко, а по телефону много чего не скажешь.
- Как и мой папа. Скончался в девяноста лет, пережив всех своих сверстников. Последний офицер из их шестой танковой дивизии. Когда умирал кто-нибудь из ветеранов, они узнавали и собирались на похороны, потом поминали. К нему никто из сослуживцев уже не пришёл, только несколько бабушек соседок по подъезду.
По закону положен воинский караул, стрельба холостыми патронами, но мы решили никого не беспокоить. Не нужно этого ничего ни нам, ни бабушкам соседкам.
Вот, потому что участник войны место выделили на ветеранском секторе. Это как на кладбище заезжаешь и сразу налево. Хорошо, что это рядом со входом, так бы я его и не нашёл.
- Выходит, главным в жизни вашего отца была война?
- Выходит. Хотя и потом всю жизнь трудился, нас с сестрой выучил, воспитал. А для современников, да, главными стали те несколько военных лет.
- А я только и делал что работал. Вот, завод в городе построил, запустил производство. Теперь они выпускают совершенно отличную от прежней продукцию. То ради чего мне пришлось переехать сюда из Казани, теперь оказалось ненужным. Сына тоже вырастил. Хороший парень. Живёт сейчас в Польше и растит детей своей жены от её первого брака. Родных внуков у меня нет. Что ещё? Всю жизнь прожил однолюбом. Последние годы жена болела, приходилось ухаживать. Сегодня девять дней как она ушла. Я остался один.
- Как планируете жить дальше? Что будете делать?
- Думать буду. Времени теперь у меня много. Не знаю, будет ли вам это интересно. Просто вы священник и вам я могу это сказать. Много-много лет назад, ещё мальчиком прочитал я книжку популярного тогда писателя Аркадия Гайдара «Военная тайна», а в ней сказку про Мальчиша - Кибальчиша. Запала мне в душу эта сказка о героическом мальчике, который под угрозой смерти не выдал врагу свою «военной тайну».
Всю жизнь, особенно в сложных обстоятельствах, память возвращала меня к этой сказке и этой его «тайне». Может показаться высокопарным, но Мальчиш - Кибальчиш стал для меня мерилом совести. До уровня мальчика из сказки я не дотягивал, но мальчик-то был из сказки, и это меня всякий раз извиняло.
Сейчас думаю, вроде всё делал правильно, не подличал и не предавал, а финал вот какой - одиночество. Значит, не понял я чего-то в этой жизни. Не открылась мне его «военная тайна».
Что вы, священник, на это мне скажете?
Он смотрел в мою сторону, а я вёл машину и потому не видел его глаз, но понимал, ему очень важно моё мнение. Кому ещё довериться старик, тем более, что и поговорить-то ему особенно не с кем. Да и кто сегодня станет слушать про какого-то там сказочного Мальчиша Кибальчиша.
- Знаю я эту сказку. Даже кино такое в детстве смотрел. Думаю, вы всё правильно делали, и жили как надо, по совести. Ради светлого земного будущего.
Только всё земное существует во времени, и когда-то ему наступает конец. Только вечное имеет подлинную ценность. Для нас, христиан, такая непреходящая ценность – это Христос.
Вы прожили жизнь по совести, наверно потому Господь и устроил нам с вами эту встречу. Христос, это и есть наша с вами «военная тайна».
- И вам тоже Он устроил эту встречу?
- Разумеется. Священник – уста и руки Божии. Судите сами. Я собирался приехать сюда ещё три недели назад, но не получилось. Приехал только сейчас. За эти дни ваша супруга преставилась, и сегодня на девятый день её кончины мы с вами одновременно оказались на этом безлюдном кладбище, где кроме нас практически никого больше не было. Я остановился и пригласил вас сесть ко мне в машину. Мы были обречены на встречу.
Вы задали мне вопрос, я дал вам ответ. Что делать дальше решайте сами.
Мы приехали в самый центр города. Я припарковал машину и высадил своего спутника. Он поблагодарил меня и пошёл по направлению к остановке троллейбуса. Не трогаясь с места, я сидел и наблюдал за ним в зеркало. Видел как раза два или три он останавливался, оборачивался и смотрел в мою сторону. Я ждал его, может старик захочет вернуться. И только когда он совсем исчез из виду, я включил скорость и тронулся с места.
Наконец я поднялся с колен и стал готовиться ко всенощной.
А на днях я снова вспомнил его. Матушка уговорила меня съездить в Троице Сергиеву лавру. На земле существует два места, куда она готова ехать в любое время, это скромный домик под номером пять в новой Москве, где живут две её маленькие внучки, и лавра преподобного Сергия.
Попадая в Троицкий собор, матушка отыскивает свободное местечко рядом с мощами, закрывает глаза и замирает. Может стоять так и полчаса и целый час. Только иногда беззвучно повторяет что-нибудь вслед за певцами. Канон и акафист Преподобному она знает практически на память.
Я тоже люблю рядом с ней помолиться о живых и об усопших. Хорошо там, никто не дёргает, стой да молись. Всех вспомнишь, родных, близких, прихожан. И тех, кто болеет, и кто путешествует, о ком просят помолиться, и о тех, кто ничего тебя не просит, но ты знаешь, что есть такой человек, живёт там где-нибудь в какой-нибудь своей Англии или Италии, и очень хочется быть этому человеку счастливым. И тебе тоже хочется, чтобы он был счастливым, вот ты о нём у Преподобного и вспомнишь. Глаза закроешь, листы с именами выплывают из памяти и встают, точно ты их видишь в реальности.
В этот раз, кажется, всех помянул, но потом понял, нет, не всех. Я забыл про того одинокого старика, которого встретил на кладбище рядом с моим любимым городом Гродно. Помоги ему, Господи, человек уж больно хороший. Настоящий. Имени только я его не знаю.
Домой возвращаемся, матушка спрашивает:
- Ты об этом помолился? А об этом? А болящих не забыл?
- Никого не забыл, обо всех помолился. Даже старика одного вспомнил. Я познакомился с ним у папы на кладбище, когда последний раз ездил в Гродно.
- Чем же он тебе так запомнился?
- Представляешь, он рассказал мне о том, как всю жизнь пытался разгадать, что же это за «тайна» такая, которую буржуины пытались выведать у Мальчиша - Кибальчиша.
- Он что, больной?
- Отнюдь, совершенно адекватный. Просто…
Матушка смотрит на меня с подозрением:
- Сколько мы с тобой уже живём? Лет тридцать, наверное?
- В сентябре нам исполнилось тридцать лет и три года. Как в той сказке про старика и старуху с разбитым корытом.
- Тридцать три. Кому сказать! А я до сих пор не научилась отличать, когда ты говоришь мне правду, а когда начинаешь рассказывать сказки. Тоже мне, Мальчиш - Кибальчиш! – И она рассмеялась. - Когда же ты, наконец, повзрослеешь?
https://alex-the-priest.livejournal.com/303735.html
tanya_mass в Человек, который уничтожил Блока
philologist в Драматург Александр Володин: "История "Пяти вечеров" - моя собственная" (2000)
