Недавно один журналист спросил, что я думаю о предложении "на некоторое время прекратить создавать новые права", исходящем от людей, провозглашающих себя "коммунитаристами". Насколько все-таки это неверная идея! Прежде всего, коммунитаристам кажется, что права личности — это такие маленькие коробочки, которыми заставляешь комнату, и когда их становится слишком много, в этой комнате уже не повернуться. Я же считаю, что у каждого из нас есть лишь одно право — либо бесконечное их множество. Ибо фундаментальное право каждого человеческого существа заключается в том, чтобы жить, как кажется правильным ему самому, если это не предполагает ущемления таких же прав других людей. Однако это единственное право несёт в себе бесконечное множество значений.
В своё время Джеймс Уилсон — один из тех, кто подписывал Конституцию Соединённых Штатов — в ответ на предложение добавить к Конституции Билль о правах заявил: "Перечислить все права, каковыми обладает человек?! Я уверен, господа, что ни одному из джентльменов, участвовавших в Конституционном конвенте, не пришло бы в голову даже попытаться это сделать". В конце концов, есть же у человека право носить или не носить головной убор, выращивать бобы или сажать яблони, или вообще открыть галантерейную лавку.
Перечислить a priori все права, какими мы обладаем, просто невозможно, и обычно мы лишь тогда начинаем задумываться об этом, когда кто-нибудь предлагает то или иное наше право ограничить. Само представление о том, что совокупность прав человека есть материальное множество, ограниченное некоей конечной величиной, в корне неверно.
Обладание любым правом предполагает появление соответствующих обязательств. Моё право на свободу слова предполагает ваше обязательство не подвергать мои высказывания цензуре. Ваше же право на частную собственность предполагает, что на мне лежит обязательство не красть эту собственность и не пытаться заставить вас использовать её так, как хочется мне. Короче говоря, защита моих прав предполагает, что я, в свою очередь, уважаю права других. Почему же меня терзает такое беспокойство, когда я слышу от коммунитаристов разговоры по поводу "прав и обязанностей"? Дело в том, что у понятия "обязанности" есть три смысла, которые часто путают.
Во-первых, существуют обязанности, о которых мы говорили выше — то есть обязанности, вытекающие из равнозначных прав других людей.
Во-вторых, существуют "обязанности", которые — как считают многие — мы принимаем на себя в качестве необходимого условия пользования своими правами. Это значение понятия "обязанности", часто встречающееся в работах коммунитаристов, есть отражение подхода, принятого ещё "при старом режиме", когда право воспринимается как некая привилегия, которую человек сохраняет лишь до тех пор, пока пользуется ею ответственно. Такая концепция полностью противоречит всем традициям американского индивидуализма. Из неё вытекает, что права у нас есть лишь до тех пор, пока некто — чаще всего, государство — одобряет то, каким образом мы их используем. В действительности же, как написано в Декларации независимости, любой человек наделяется правами до того, как входит в систему властных отношений, созданную именно с целью защиты этих прав.
Иногда подобный подход можно встретить не только у коммунитаристов, но и у консерваторов. Наш друг Стюарт Батлер из Фонда "Наследие" (The Heritage Foundation) выступает в защиту обязательного государственного медицинского страхования на том основании, что "свобода также предполагает и наличие определённых обязанностей". Однако, если государство может потребовать от нас ответственных, по его представлению, действий — таких например, как приобретение медицинской страховки, какова же тогда подлинная степень нашей свободы?
Наши права редко кто-то пытается ограничить, если думает, что мы используем их ответственно. Никто не пытается подвергнуть цензуре популярные и взвешенные мнения; жертвой цензуры чаще всего становятся непристойные, радикальные высказывания. Но мы должны защищать даже безответственное использование людьми своих прав именно потому, что права — это права, а не пожалованные кем-то привилегии. Ограничивая права людей, государство никогда не начинает со среднего человека, среднего налогоплательщика. Однако создавая правовой прецедент путём ограничения прав маргинальных общественных групп, государство создаёт плацдарм для того, чтобы в последующем урезать права всех остальных.
В-третьих, существуют моральные обязательства, которые выходят за пределы сферы существования понятия прав. Нередко утверждается — например, философом-коммунитаристом Мэри Энн Глендон — что концепция прав личности "морально неполна".
Безусловно, неполна. Права существуют не в рамках морали вообще; их сфера ограничивается лишь определённой областью морали, причём областью достаточно узкой. Права личности устанавливают некий минимальный стандарт человеческого отношения к ближнему своему: мы не должны убивать, насиловать и грабить друг друга, равно как и любым другим образом применять силу в отношении других людей. У морали есть и другие теоретические основы, которым в этой системе остаётся довольно много места, но это отнюдь не означает, что положение самого понятия прав личности в той области, к которой оно вообще применимо, в чем-либо недейственно или ущербно. Это означает лишь то, что в большинстве своём все решения, принимаемые нами каждый день, приводят нас к выбору, который лишь в самых общих чертах описывается нашим обязательством уважать права друг друга.
Либертарианцев часто обвиняют в игнорировании или даже пренебрежении моральными обязательствами. В первом утверждении, возможно, есть доля истины. Очевидно, что либертарианцы больше всего сконцентрированы на защите свободы от посягательств власть имущих. Пусть другие думают о моральных обязательствах и уговаривают людей брать такие обязательства на себя. Почему это так? Лично мне видится две причины. Во-первых, это вопрос специализации. Мы же не требуем от специалиста по изучению СПИДа, чтобы он также искал и лекарство от рака? Когда государство обладает столь обширными полномочиями, как сейчас, либертарианцы посвящают все своё время задаче ограничения его власти.
Либертарианцы заметили, что все, кто себя к ним не причисляет, обнаруживают стойкое желание юридически узаконить всякое моральное обязательство. Как пишет об этом Билл Нисканен, левые социал-либералы — приверженцы социального государства — так же плохо отличают благодеяние от обязательства, как современные консерваторы — грех от преступления. (И особый вклад в текущую дискуссию вносят коммунитаристы — они совершают обе эти ошибки сразу.)
Однако, когда либертарианцы исключают нравственные ценности из общественного анализа, они забывают уроки своих идейных наставников. Адам Смит написал "Теорию нравственных чувств"; Фридрих фон Хайек подчёркивал значение морали и традиций; Айн Рэнд разработала достаточно жесткий кодекс этики личности; Томас Шаш в своих работах критикует редукционистов и бихевиористов за отход от старых понятий добра и зла; наконец, Чарльз Мюррей подчёркивает ценность, и даже необходимость, общности и ответственности людей. Либертарианцам придётся ещё немало потрудиться, чтобы прояснить роль моральной ответственности в своей философии. Но при этом они будут продолжать утверждать, что власть может подорвать в людях веру в ценности, необходимые для свободного общества — честность, самодостаточность, бережливость и терпимость; образование, дисциплину, семью, собственность и нерушимость договора — но не может научить им.
