Рыцарь_Любви все записи автора

Вопреки расхожей фразе «в СССР секса нет», по всей стране процветала проституция. Платная любовь была особенно востребована в первое десятилетие существования нового государства. О невероятной популярности подобного рода услуг пишет в своей книге известный историк и культуролог Наталия Лебина. Ее исследование целиком посвящено формированию советской повседневности. Автор детально анализирует общественные нормы в самых разных сферах - питания и жилья, моды и досуга, религиозности и сексуальности. Здесь рассмотрено и отношение людей к пьянству, насилию и проституции. С разрешения издательства «Новое литературное обозрение» публикуем фрагмент книги «Советская повседневность. Нормы и аномалии. От военного коммунизма к большому стилю».

Как и в царской России, многие проститутки искали клиентов во вновь открывшихся ресторанах. Самым шикарным местом «работы» у питерских проституток считался «Бар» на площади Лассаля и ресторан «Крыша» в гостинице «Европейская», в Москве - «Прага» и «Яр». Промышлявшие там в годы нэпа дамы обслуживали преимущественно иностранцев и зарабатывали по 40-50 рублей за ночь, или около тысячи в месяц.

Работница на фабрике в эти годы получала 18–24 рубля в месяц. Однако слой высокооплачиваемых проституток был невелик. Как выяснили в 1928 году работники Ленинградского трудового профилактория для падших женщин, 80 процентов ленинградских проституток могли заработать в месяц не более 30 рублей - с клиента им удавалось получать за свои разовые услуги не более 3 рублей.

«Девочки для радостей» предлагали себя и в более скромных заведениях, используя не только частный, но и государственный сектор общепита. В середине 1922 года начальник одного из районных отделений милиции Петрограда отмечал в своем отчете районному начальству, что в ресторане «Строитель», принадлежащем Петроградскому потребительскому обществу (ПЕПО), царит
«разврат полный, скопление проституток, темных личностей, ограбление граждан в пьяном виде, устройство разных оргий».

Не изменилась ситуация и после появления осенью 1922 года Уголовного кодекса РСФСР. Весной 1923 года питерские милиционеры докладывали о еще одном «малиннике с девочками» - на этот раз в кафе со знаковым названием «Двенадцать», также находившемся в ведении ПЕПО. Участковый инспектор с возмущением писал:

«Было кафе как кафе, но стало оно очагом проституции... Собираются проститутки около 11 часов вечера. Полный разгар около 1–2 часов ночи. Приходит женщина как женщина, садится у столика, заказывает черный кофе и сидит с одним стаканом и озирает зал. Мужчина выбирает по вкусу, приглашает Марусю или Лили к своему столику, угощает, разговаривает, сговаривается и, уплатив по счету, вместе с дамой уезжает...»

Кадр из фильма «Земля в плену»

Ресторанных советских проституток, так похожих на дореволюционных «девушек для удовольствия», сразу опознал тайно прибывший в 1925 году в СССР белоэмигрант В.В. Шульгин.

Позднее он писал о своем посещении одного из частных заведений общепита:

«Сразу меня оглушил оркестр, который стоит самого отчаянного заграничного жац-банда. Кабак был тут в полной форме. Тысяча и один столик, за которыми невероятные личности, то идиотски рыгочущие, то мрачно-пропойного типа...

«…Между столиками шляются всякие барышни, которые продают пирожки или себя по желанию»

Несмотря на то что в Уголовном кодексе РСФСР 1922 года появились статьи, определяющие наказание за притоносодержательство и за принуждение к занятиям проституцией, в городах России в годы нэпа были люди, попытавшиеся возродить даже почти забытую бордельную торговлю любовью. Некоторые притоны для «шикарной публики» располагались в задних помещениях модных магазинов. Сведения о советских домах свиданий иногда встречаются в художественно-документальном нарративе.



Описание одного такого заведения дала В.К. Кетлинская в своих воспоминаниях «Здравствуй, молодость!». Владелец мехового магазина на Невском обязывал своих продавщиц «быть милыми хозяйками в задних комнатах, куда ходят поставщики и другие деловые люди, - сервировать чай, заваривать кофе, делать бутерброды, угощать коньяком или винами».

Иные услуги также предполагались.

Тайный салон для избранных в это же время содержала в своей квартире на Невском и некая Т., жена актера одного из ленинградских театров. В 1924 году в губернском суде слушалось шумное дело этой притоносодержательницы.

Посещавшие ее салон клиенты явно тяготели к садизму, и Т. старалась удовлетворять их желания.

Милиция обнаружила на квартире специфический инструментарий для садомазохистских развлечений. О московских «притонах разврата» пишет Г.В. Андреевский. По его данным, «в 1926 году работниками МУРа был "накрыт" притон в квартире генеральши Обуховой... Благородная хозяйка, хорошая мебель, культурная обстановка делали это заведение привлекательным. Притон "работал" с одиннадцати вечера до пяти утра, и за это время в нем успевало побывать до тридцати гостей.

Знаком того, что свободных мест нет, был шарф на окне. Постучавшись, пришедшие говорили пароль: "архиерейский носик" или "чашка кофе". В случае каких-нибудь непредвиденных обстоятельств заведение покидали через соседнюю квартиру, которую занимал дьякон, так что, согрешив, можно было тут же и покаяться».


Кадр из фильма «Земля в плену»

Но большинство «домов свиданий» - импровизированных борделей - в годы нэпа имело весьма приземленный вид. Люди просто пускали за небольшую мзду в свою комнату или квартиру проститутку и клиента. Нередко для этой цели использовались и располагавшиеся тогда почти во всех городских дворах дровяные сараи. В книге Андреевского имеются сведения о функционировавшем в 1925-1926 годах в жилье московской дворничихи «заведении», услугами которого пользовались торговцы, приезжавшие с товаром на московские рынки.

«В апреле 1926 года, - пишет Андреевский, - работники МУРа накрыли притон разврата на Пятницком кладбище. Там стоял маленький домик, который арендовал некий Акимов. Он торговал спиртным и пускал в дом парочки, с которых брал по 5 рублей. Когда сотрудники милиции нагрянули в его кладбищенскую светелку, они застали там семь таких парочек».

Организация тайных притонов приносила людям, ею занимающимся, в среднем около 30 рублей в месяц.


Кадр из фильма «Земля в плену»

И все же ведущей формой сексуальной коммерции в 1920-е годы, так же как и незадолго до революции, была уличная торговля любовью, которая процветала повсеместно. В Симбирске в 1922 году, по данным местной милиции,

«они (продажные женщины. - Н.Л.) повсюду: на улице, на бульваре, на базаре, в толпе, на станции, вечером в садах... Обычная картина - пивная “Волга”: из темноты комнаты выныривает толпа голодных, оборванных проституток... Рвут захмелевших мужчин...»

О том же вышестоящим инстанциям докладывали и питерские милиционеры в 1922 году: «Все более или менее оживленные улицы города в вечерние и ночные часы кишат... женщинами, откровенно торгующими собой и обращающими на себя внимание своим вызывающим поведением...»

Проститутки промышляли как на центральных улицах городов, так и в рабочих кварталах.

Типичная сцена быта Нарвской заставы Ленинграда конца 1920-х годов описана авторами книги «Мелочи быта»: «В предпраздничные дни, в особенности в дни получки все близлежащие перекрестки кишат проститутками... Чуя добычу, они целыми стаями собираются у пивных, "семейных бань:, ресторанов... не давая прохода рабочим, особенно молодежи... В результате часто от получки остается лишь сильная головная боль, разбитая физиономия и изорванная одежда».



Возродилась в годы нэпа и традиционная форма уличной проституции: на панели появились дети, предлагающие себя за деньги.

В январе 1924 года «Рабочая газета» писала об обстановке в Ленинграде:

«По Невскому гуляет полуребенок. Шляпа, пальто, высокие ботинки - всё как у "настоящей девицы". И даже пудра, размокшая на дожде, так же жалко сползает на подбородок... "Сколько тебе лет? Двенадцать? А не врешь?.. Идем". Покупается просто как коробка папирос. На одном углу Пушкинской - папиросы, на другом - "они". Это их биржа. Здесь котируются их детские души и покупаются их детские тела».

Торговали собой преимущественно девочки-беспризорницы, втянутые в сферу криминального мира. Но, как и в дореволюционное время, нередко сами родители отправляли дочерей «подработать» на улице. Малолетняя проститутка в годы нэпа могла заработать от одного до пяти рублей в день. Путь на панель начинался обычно с насилия со стороны отчима или знакомых матери. Ситуация мало изменилась и в 1930-х годах, когда власти отошли от либерального отношения к существующему в пространстве правового умолчания институту проституции.

В культурно-бытовом пространстве советских городов жизнь женщин, зарабатывающих торговлей собственным телом, как и до революции, была связана с пьянством, наркоманией, криминальным миром. К сексуальной коммерции многих из них толкало проявление десоматизации и в какой-то мере позиция советской власти.

«Долой безобразников по женской линии»

Не осмелившись признать проституцию специфической профессией, как это было в царской России, большевики не ввели и уголовного наказания за нее. Более жестким было отношение новой социальной системы к стороне спроса на сексуальные услуги.

Ситуация эта в советской действительности усугублялась еще и тем, что первыми спрос на доступных женщин предъявили представители возрождающегося слоя городской буржуазии - разного рода предприниматели, посредники, перекупщики. Ярко охарактеризовал настроения в среде нэпманов К.И. Чуковский в дневниковой записи от 27 ноября 1922 года:

«Мужчины счастливы, что на свете есть карты, бега, вина, женщины... Все живут зоологией и физиологией».

(Корней Чуковский)

В условиях нэпа возродился институт содержанок. В.К. Кетлинская описала судьбу своей ровесницы, студентки Внешкольного института. Та без особого стеснения рассказывала своим подругам о выпавшей на ее долю удаче, о том, что «в нее сильно влюбился один меховщик, очень богатый коммерсант, он приходит к ней раза три в неделю на два-три часа...».

Спросом пользовались у новой буржуазии дома свиданий. Упоминавшийся выше «салон гражданки Т.» посещали многие известные в коммерческом мире Ленинграда люди, а также представители интеллигенции. Курьезная история произошла с известным партийным журналистом Ольдором (И.Л. Оршером), который, судя по всему, тоже наведывался к гражданке Т. Уличенный в связи с проститутками, он отправился искать защиту у М.И. Ульяновой. Та, как пишет К.И. Чуковский,

«пришла в ужас... Тов. Оршер, мы вам доверяли, а вы ходите на свидания с эсерами и меньшевиками! Стыдитесь! Так до конца и не поняла, что такое дом свиданий».

Услугами ресторанной и гостиничной продажной любви в 1920-е годы стали пользоваться и советские «хозяйственники». В 1926 году в Ленинграде прошел шумный процесс по делу Карточной фабрики. Предприятие возглавляли молодые люди, выдвинутые на свои посты партией большевиков. Однако соблазн растратить казенные средства оказался сильнее убеждений.

Деньги, выданные на расширение производства, были истрачены на кутежи в ресторанах с публичными женщинами163. Сведения об этой категории клиентов нашли отражение в фольклоре торгующих собой женщин. В популярной в годы нэпа песне «Проститутка от бара» были следующие слова:

Меня купит растратчик богатый,
И на Остров уеду я с ним.

В начале 1920-х годов в советской печати поддерживалась иллюзия «высокой нравственности» рабочего класса. Известный в то время журналист И. Лин, специализировавшийся на молодежной тематике, писал в 1923 году: «Торгуются с проститутками прилизанные молодые люди в пенсне, моноклях, в крепко заглаженных брючках, а рабочего парня там не найдешь...» Желаемое в данной ситуации выдавалось за действительное.

До революции значительная часть рабочих рассматривала контакты с продажными женщинами как норму досуга. Материальные трудности первых лет революции несколько изменили ситуацию. Стабилизация же экономического положения в середине 1920-х годов вернула многих к традиционным практикам повседневности, в том числе сексуальной жизни.



Действительно, если в 1920 году, согласно данным опросов, к услугам проституток прибегали около 43 процентов рабочих и 41,5 процента представителей других слоев городского населения, то в 1923-м продажной любовью пользовались 61 процент мужчин, трудившихся на фабриках и заводах, и 50 процентов занятых в иных сферах экономики, в торговле и т.д.

Многие рабочие, по свидетельству медиков и социологов, полагали, что «ходить к проституткам» и болеть венерическими болезнями - дело вполне обычное, доказательство «молодечества».

Анонимный анкетный опрос, проведенный в 1925 году среди московских рабочих, показал, что услугами уличных женщин пользуются:

- 27 % текстильщиков;
- 31,6 % швейников;
- 42,3 % металлистов;
- 78% печатников (последние были самой обеспеченной категорией рабочих).

Такая же картина наблюдалась и в Ленинграде. Там в пролетарских районах в конце 1920-х годов складывался контингент постоянных потребителей продажной любви. Среди них, как отмечали авторы книги «Мелочи жизни», написанной по материалам обследования быта ленинградских окраин, можно было встретить «и мастера с "Треугольника", и безусого подростка с “Путиловского”, и чернорабочего с “Веретена”...».

Еще одно свидетельство прочных контактов «пролетарской массы» с институтом продажной любви - уровень распространения венерических заболеваний. Анкетирование 5600 больных сифилисом мужчин, проведенное в Ленинграде в апреле 1927 года, показало, что половина из них - рабочие, 19 процентов - безработные, 11 процентов - служащие, около 3 процентов - крестьяне и 18 процентов принадлежат к остальным социальным слоям. Начали половую жизнь с проститутками 31 процент опрошенных, а имели сношения с ними в дальнейшем подавляющее большинство анкетированных - 74 процента.

Своеобразным показателем дальнейшей «демократизации» потребителей проституции могут служить и данные о местах заражения сифилисом и гонореей. В 1920-е годы заражались этими болезнями прежде всего те, кто имел половые сношения с продажными женщинами прямо на улице, на скамейке в парке. Конечно, советские чиновники и нэпманы в этих местах не появлялись. Потребители же дешевой любви, не располагавшие большими средствами, не брезговали такой обстановкой.