Волшебная_Любовь все записи автора
Антирелигиозная демонстрация воспитанников детских садов, 1929 год
Кажется, что традиция встречи Нового года и Рождества была всегда. Однако на заре существования Советского Союза власть отчаянно боролась с «буржуазной» елкой. Привычные праздники заменялись новыми, а сама идея рождественского торжества активно критиковалась в газетах и журналах. Продавать елочные игрушки запрещалось, фабрики по их производству спешно закрывались, а учителя в школах и кружках предлагали детям не мастерить, а демонстративно разбивать старые рождественские украшения.

Из года в год власть систематически выступала против чуждого, как тогда казалось, праздника и настойчиво предлагала альтернативы. Что заставило СССР ненавидеть елку? Кому она помешала? Ответы дает книга доктора исторических наук Аллы Сальниковой «История елочной игрушки, или Как наряжали советскую елку». С разрешения издательства «Новое литературное обозрение» публикуем отрывок из книги.

К 1925 году «комсомольский штурм» религии начал стихать. На смену ему пришла планомерная борьба с православными праздниками, в том числе с Рождеством и, соответственно, с елкой и елочной игрушкой, вылившаяся в широкомасштабную антирождественскую кампанию 1927-1928 годов и завершившаяся окончательным исчезновением праздника из советского праздничного календаря. XVI партконференция, состоявшаяся в апреле 1929 года, утвердила в стране «непрерывный» рабочий год и пятидневную неделю с единым днем отдыха, приходившимся на пятый день.

Таким образом прежние религиозные праздники были превращены в обычные рабочие дни, а различия между субботними, воскресными и будними днями попросту стерты.

Один из идеологов проведения антирелигиозной кампании в СССР, большевик Емельян Ярославский, называл это решение «важнейшим», поскольку, по его мнению, оно принципиально по-иному ставило вопрос о религиозных праздниках и способствовало «ускорению выкорчевывания религиозного быта».


«Непрерывный» календарь 1930 года

Как вспоминала современница, после введения «непрерывки» собираться вместе стало еще труднее: «Обязательно кому-нибудь на другой день приходилось работать. Наши встречи свелись к государственным дням отдыха: 1 мая, 7 ноября, Новый год...».

«...О Рождестве уже никто не говорил, и если устраивали елку для детей, то старательно запрятывали ее, чтобы ни соседи, ни управдом не заметили. Боялись доносов, что празднуем церковные праздники».

Изменения, которые происходили в российском календаре на протяжении 1920-х годов, как отмечала И.Н. Котылева, были направлены на переориентацию общественного и индивидуального сознания и переключение всего культурного кода.

Отныне каждый пионер и комсомолец «словом и делом» должен был бороться с Рождеством, рождественской елкой и ее атрибутами.


Антирелигиозный пропагандистский плакат «Христос родился», журнал «Безбожник у станка», иллюстрация Дмитрия Моора, Россия, 1920-е годы

Посещение кружков «юных безбожников» в школе становилось не только настоятельно рекомендуемым, но и обязательным, а встреча Нового года с «буржуазным символом» - наряженной елкой - жестоко каралась, вплоть до исключения из рядов РКСМ. В стране начали создаваться «безбожные» бригады, цеха, заводы, колхозы, нацеленные на борьбу с религиозными праздниками.

Отвлечение населения, прежде всего детей, от праздника осуществлялось путем проведения в это время альтернативных праздничных или спортивных мероприятий, вроде Дня Зимы, куда дети приходили с лозунгами «долой старые праздники», «мы - дошкольники - за новую жизнь», или лыжного пробега в соседнюю деревню.



Кампания по борьбе с елочной игрушкой была частью не только антирелигиозной кампании, но и кампании по борьбе с мещанством. Нарядная елочка как символ буржуазного уюта должна была быть изъята из советской квартиры, а игрушки попросту уничтожены.

Популярным массовым действом, направленным на вытеснение елки из общественного сознания, были так называемые «похороны елки» и сопутствовавшего ей «рождественского хлама».

Учителя на уроках рисования предлагали детям изобразить рождественскую елку, а затем перечеркнуть ее жирным крестом.



Советские писатели, поэты, художники были мобилизованы на борьбу с Рождеством и рождественской елкой.

В сатирическом «Рождественском рассказе», впервые опубликованном 25 декабря 1928 года - в разгар проходившей в СССР антирождественской кампании - в берлинской эмигрантской газете «Руль», Владимир Набоков поведал читателю о метаниях маститого, примкнувшего к советской власти и верно служившего ей писателя Новодворцева, которому в сочельник было предложено написать что-нибудь «о борьбе двух миров» на «фоне снега».

Сев за стол, взяв в руки перо и пытаясь сосредоточиться, Новодворцев «подумал о том, что, вероятно, в некоторых домах бывшие люди, запуганные, злобные, обреченные… украшают бумажками тайно срубленную в лесу елку. Этой мишуры теперь негде купить, елок не сваливают больше под тенью Исакия…», но услужливое воображение тут же нарисовало ему совсем другую картину - он вдруг неожиданно «вспомнил гостиную в одном купеческом доме… и елку в гостиной, и женщину, которую он тогда любил, и то, как все огни елки хрустальным дрожанием отражались в ее широко раскрытых глазах, когда она с высокой ветки срывала мандарин».

Антирелигиозная демонстрация под названием «Комсомольское Рождество», организованная Коммунистическим союзом молодежи, Москва, СССР, 1923 год


Антирелигиозная демонстрация под названием «Комсомольское Рождество», организованная Коммунистическим союзом молодежи, Москва, СССР, 1923 год

Он попытался представить, как «эмигранты плачут вокруг елки, напялили мундиры, пахнущие нафталином, смотрят на елку и плачут. Где-нибудь в Париже. Старый генерал… вырезает ангела из золотого картона… Он подумал о генерале, которого действительно знал, который действительно был теперь за границей, - и никак не мог представить его себе плачущим, коленопреклоненным перед елкой…»

И вот, наконец, нужный образ явился. Новодворцев представил себе: вот «европейский город, сытые люди в шубах. Озаренная витрина. За стеклом огромная елка, обложенная по низу окороками; и на ветках дорогие фрукты. Символ довольствия. А перед витриной, на ледяном тротуаре…

И, с торжественным волнением, чувствуя, что он нашел нужное, единственное, что напишет нечто изумительное, изобразит, как никто, столкновение двух классов, двух миров, он принялся писать. Он писал о дородной елке в бесстыдно освещенной витрине и о голодном рабочем, жертве локаута, который на елку смотрел суровым и тяжелым взглядом. "Наглая елка", писал Новодворцев, "переливалась всеми огнями радуги"».

Вероятно, только такой блистательный мастер слова, как Набоков, мог найти столь точно отражающий отношение большевиков к рождественскому дереву и столь неожиданный и редкий примененный к нему эпитет.



Антиелочные статьи, публиковавшиеся в то время на страницах советской периодики, были, безусловно, далеко не такими изысканными, но зато всем понятными и не требовавшими дополнительных разъяснений. Так, поводом для «искреннего негодования трудящихся» послужило размещенное на страницах «Правды» накануне нового 1929 года объявление Универпочты о рассылке наборов елочных украшений.

В редакции газет посыпались письма возмущенных читателей:

Меня, как безбожника, ведущего антирелигиозную пропаганду среди учащихся и рабочих, удивляет, почему газета «Правда» в своих объявлениях на весь СССР публикует, что Универпочта предлагает ЕЛОЧНЫЕ УКРАШЕНИЯ… Предлагаю Универпочте поставить на вид за то, что она способствует старому быту, рассылая всякую мишуру и разную дребедень для украшения елок.

Центральные, а вслед за ними и местные власти издавали распоряжения по изъятию из магазинов и кооперативных лавок «предметов религиозного культа» и, в частности, «рождественских атрибутов» (поздравительных открыток, свечей, елочных игрушек и т. п.). Исследователь истории города Москвы Ю.А. Федосюк, называющий себя «обожателем праздничной елки», детство которого пришлось на рубеж 1920-1930-х годов, вспоминал, что в то время в Москве закрылись елочные базары, прекратился выпуск елочных украшений и свечей, а устройство елки строго возбранялось.

Тем не менее «маленькие елки потихоньку рубились в подмосковных лесах и тайком, в мешках, обложенные тряпьем, привозились в московские квартиры».


«Рождественская ночь», иллюстрация Константина Урбетиса, 1920-е годы


Иллюстрация Николая Когоута, 1920-е годы.

Советские газетные публикации того времени дают яркое представление о мерах, направленных на противостояние Рождеству, и способах их применения. Так, в статье «Небо - попам, земля - наша!», напечатанной в газете «Вечерняя Москва» 25 декабря 1932 года, сообщалось об открытии в магазине антирелигиозной литературы на Сретенке выставки плакатов и новых поступлений.


Рождество, художник Дмитрий Стахиевич Моор, 1921 год

Среди прочих особо рекламировалась специально написанная для школьников книга Градова «По Евангелию!».

В тот же день в «Правде» от имени ЦК ВЛКСМ, Наркомпроса и ВЦСПС было опубликовано инструктивное письмо «Порядок проведения школьных каникул», где всем нижестоящим органам предписывалось «охватить во время каникул всех детей в городе и в деревне культурно-массовыми и оздоровительными мероприятиями, организованными в живых и красочных формах», которые следовало противопоставить «религиозным влияниям со стороны классово чуждых элементов и отсталой части населения».

Но что могло сравниться по красоте и привлекательности с нарядно украшенной елкой?

Кустарное производство елочных украшений, и без того уже влачившее в стране жалкое существование и находящееся на грани самоликвидации, было свернуто. С конца 1927 года государство стало применять жесткие административные и даже репрессивные меры против кустарей.

Московский областной союз потребительских обществ запретил кооперативным магазинам «продажу елочной дребедени и украшение витрин к Рождеству»/

Артели либо закрывались одна за другой, либо находились на полулегальном положении. По воспоминаниям жителей деревень бывшей Круговской волости - центра кустарного производства стеклянной елочной игрушки в России, только немногие мастера продолжали в эти годы изготавливать елочные игрушки, и то лишь для своих детей.

Большинство же стеклодувных артелей перешло на производство термометров и лабораторного химического оборудования. Деятельность их жестко регламентировалась. Кустарное производство могло быть только индивидуальным - наем рабочих категорически запрещался.

Что касается мелких фабрик, то они вообще были ликвидированы. Так, например, знаменитая Клинская фабрика елочных игрушек в начале 1930-х годов была закрыта. Одного из бывших ее хозяев репрессировали.

Старые рождественские игрушки должны были быть изъяты из детских садов и школ.

Большую роль в борьбе с елкой и елочной игрушкой сыграл журнал «Юные безбожники» - орган ЦК ВЛКСМ, Наркомпроса и Центрального Совета Союза воинствующих безбожников, издававшийся в Москве с марта 1931 по январь 1933 года. Помимо статей о методах антирелигиозной пропаганды, анонсов детской атеистической литературы и материалов для инсценировок и литмонтажей значительное место в журнале занимала «антиелочная» и «антиигрушечная» беллетристика, отличавшаяся крайней категоричностью и воинствующей риторикой. (...)

За неимением елки люди тайно наряжали дома то, что хоть как-то могло ее заменить: растущие в горшках фикус, бегонию, алоэ.

Автор одних воспоминаний рассказывала о том, как ребенком она ежедневно украшала елочными игрушками перенесенный в дальнюю комнату (от чужого взгляда подальше) растущий в глиняном горшке цветок, играла с такой «елкой», любовалась ею, но каждый вечер игрушки снимались и цветок возвращался на место. Елочные игрушки прятали подальше - «до лучших времен». И, несмотря ни на что, как вспоминала в 2003 году ленинградка 1916 года рождения, в ее доме, как и во многих других, «елка была обязательно».



Эмигрантские «Последние новости» со ссылкой на московского корреспондента The Sunday Times сообщали 26 декабря 1932 года, что хотя антирождественская кампания в Москве и проходит по обычной программе - «с митингами безбожников, богохульными процессиями и т. д.», магазины Торгсина, обычно закрывающиеся в шесть часов вечера, работали накануне до полуночи - так велик был поток желающих приобрести рождественские яства и украшения для елки.

Мальчики и девочки продолжали мечтать о елке, и даже противодействие родителей-партийцев не могло этому помешать.


Новогодний вечер в одном из московских клубов. 1938 год

Елена Боннер писала в своих мемуарах, как в 1928 году потребовала у родителей нарядить елку. Отчим пытался объяснить пятилетнему ребенку, что елка «буржуазна» и «атавистична». В результате Люська (как звали Елену в детстве) стала, по ее словам, хорошо понимать всю «антипартийность» своего желания, но это делало елку только еще более притягательной.

Агрессивная запретительная кампания против Рождества, «буржуазной» елки и ее атрибутов оказалась малоуспешной.

Новые революционные празднества не смогли их ни вытеснить, ни заменить: Рождество оставалось для большинства советских людей, и особенно детей, едва ли не самым любимым и с нетерпением ожидаемым праздником. Елка по-прежнему была любима, востребована и не забыта, хотя и запрещена.

Вскоре власть поняла свою ошибку и накануне нового 1936 года вернула рождественскую елку, получившую отныне статус новогодней, удачно вписав это радостное событие в общий концепт «счастливого советского детства».