Эльдис все записи автора

Это небольшое продолжение первой части воспоминаний. Вторая часть немного другая, здесь почти ничего не происходит, есть только сами люди...

Эти лица и имена снова проплывают передо мной, сотканные из одной и той же материи — из материи прошлого. Я пишу эти строки ради этих лиц и имён, чтобы они прозвучали, ожили на миг, чтобы о них узнали.

 

Утро, март, открываешь глаза — а за окном уже не полная кромешная тьма, там свет, воздух, пронизанный талым снегом и бледным солнцем. Я только ещё открыла глаза и рассеянно наблюдаю, как за окном расхаживают по краю крыши голуби, слышу «стук-стук». Это долбит ломом о ледяную броню наш дворник уважаемый Тё-Ни-Тё. Он — дворник, крошечного роста татарин, круглолицый обладатель белого фартука и зычного голоса. У него были «отклонения»... Все его звали Тё-Ни-Тё, имя это происходит из его словарного запаса, он использовал в жизни только два слова: «тё» и «ни-тё». «Тё» - это когда всё правильно, «ни-тё» - не правильно. Порядок и чистота в наших дворах были идеальные, стоило только кому-то нарушить его правила — и вот он уже выскакивал как чёрт из табакерки, с метлой и в шапке ушанке, он вопил на весь микрорайон: «ни тё, ни тё!!!»... Тут уже не до баловства, унести бы ноги:)

И вот утро, март, за окном «стук-стук», бабушка на кухне готовит завтрак, а я распеваю «Соловей мой соловей», откуда-то я и слова помнила... Потом я завтракала и ждала брата со школы. Сыро, прохладно, передо мной фанерное радио с вставленной цветной картинкой (джин на ковре-самолёте) и листки старого отрывного календаря. Тогда ещё не считалось что единственное мне доступное занятие — быть художником, поэтому мне давались для рисования просто вот такие вот листочки отрывного календаря. На каждом — танцовщица или чёрный конь или дом с трубой и дым из трубы...

Странно, но в нашем дворе было не так мало людей с отклонениями. Вот вспоминается фигурка полной румяной женщины в платочке и тёмном стареньком плаще, она раскинула руки и ловко расхаживает по поребрикам, словно школьница, прогуливающая уроки. Это Роза, когда-то, говорят, красавица и умница. Было их три сестры... Началась война, старшая ушла на фронт воен-врачом, а средняя и младшая остались в блокадном Ленинграде. И так случилось, что на Розу, тогда ещё совсем юную девушку напали людоеды. Да, именно так, рассказы о том, что в голодном блокадном Ленинграде были те, кто выживал за счёт пожирания себе подобных — не миф. Это правда так было, хоть и редко. Были матери, отдающие свою кровь детям, чтобы они выжили, и были изверги, подкарауливающие одиноких прохожих с топорами, готовые ради собственного выживания на всё. Розу отбили, я не знаю как, но она уцелела. Только после этого она повредилась в уме, не захотела взрослеть, впала в детство и навсегда там осталась. Поэтому никто не удивлялся, увидев взрослую полную женщину на детских качелях, перебирающую камешки в песочнице... Пустой холодный двор и одинокая Роза на качелях... Годы идут, качели скрипят, а Роза полнеет. Круглые голубиные глаза, некрасивый нос, уже седые пряди под платочком, багровый румянец на щеках...С ней жила старшая сестра, она вернулась с фронта, и увидев сестру такой, решила посвятить свою жизнь ей. Анна, так её звали — она не вышла замуж, осталась «при Розе». Это была еврейская семья, и между прочим, в те времена мы ещё ничего не знали про национальный вопрос, нам это было всё равно.

А вот ещё одна женщина «с отклонениями» - моя любимая Тамара Александровна. Она была мне как вторая бабушка. Тамара Александровна была нормальна во всём, кроме одного: она не могла сама выйти из дома. Она бесконечно проверяла газ, воду, электричество, боясь оставить что-то в ненадлежащем виде. Тогда приходила моя бабушка, проверяла, говорила что «всё в порядке, можно идти», Тамара Александровна ей верила и они уходили гулять, по делам или к нам домой. Тамара Александровна, светлая память, мир душе Вашей, Вы были добрейшим человеком из всех, кого я встречала.

Зато за стенкой у нас жила совершенно здоровая женщина, без отклонений, но очень шумная. Тамарочка-на-саночках её звали. Это была её любимая песня «Тамарочка на саночках», и она распевала её изо всех сил, которыми Бог её не обделил, особенно когда выпивала. А выпивала она часто, да ещё умудрялась набирать полную квартиру кавалеров, к ужасу её младшего сына, который тоже кричал, и все они пели, кричали, ссорились и веселились одновременно. Но мой брат знал, как с этим бороться, и мог справиться с бедой минут за 20-30. Делалось это так: допотопный наш «проигрыватель» приставлялся к самой стенке, доставалась пластинка: Вагнер, «Полёт Валькирий», а если и это не брало — тогда уже Скрябина «Поэму экстаза» на полную мощность. Тут появлялась Тамарочка, извинялась, обещала не шуметь, только бы не слышно было «этого противного Скрябина»...

Но и мы сами не были тишайшими ангелами. По телевизору, маленькому, чёрно-белому телевизору, начинали показывать фигурное катание. Мы усаживались смотреть всем семейством, но мы-то с братом не надолго усаживались. Очень скоро, воодушевившись победами советских фигуристов, мы тоже начинали свои показательные выступления, и под музыку, вместе с Родниной, Пахомовой и Горшковым проделывали в войлочных тапках на скользком паркете все нужные фигуры. Кульминационный момент: я въезжаю по паркету в сервант. «Бах» - бабушка хохочет, мама сомневается, папа невозмутим, брат доволен. Не беда, там больше книг, чем хрусталя. А потом нам купили старинное немецкое пианино, с костяными клавишами, которые были не такие тугие как у «Красного октября», но легчайшие, как капли дождя. И вот с этим дождём вошли в наш дом «Сурок», вальсы Шопена и «Аннушка», а мои слушатели — двое бравых осликов Иа-Иа и Лу-Лу. Эти ребята появились в нашей семье когда мне было года два, они одной «породы» но всё же разные, можно было даже смело предполагать, что один мальчик, а другой девочка. Описать их я не могу, простые и смешные, они были такие живые, что однажды некий зам. глав. архитектора Ленинграда, зашедший к нам в гости, увидев их на спинке дивана, спросил:

- Как зовут?

- Иа-Иа и Лу-лу.

- Мне от первого же помёта одного...

Но это было ещё на «старой квартире», бывшего «Петра Лаврова», ныне «Фурштадская», где теперь метро.

И вот звучит «Аннушка» а ослики танцуют, и так моё детство кружится, кружатся уже осенние листья, и я иду в школу, и с этого момента моя жизнь и воспоминания изменяются.

Воспоминания детства. Начало.

Серия сообщений "самиздат":
Часть 1 - Воспоминания детства
Часть 2 - Воспоминания детства, продолжение.
Часть 3 - Воспоминания детства- 3
Часть 4 - Ко Дню Победы. Побег.
...
Часть 40 - Южный вираж. Кипр
Часть 41 - Королева ВЛКСМ
Часть 42 - "В осень" Стихи нашего Лирушника Александра под ником Надежный-Надежный