Norski все записи автора
ОНА НЕ СТАЛА «ЛИЦОМ ЭПОХИ» И «НАРОДНОЙ АКТРИСОЙ». ПОМЕШАЛИ ВНУТРЕННЯЯ НЕЗАВИСИМОСТЬ И СВОЕОБРАЗИЕ ЕЕ ЛИЧНОСТИ, НЕ ЖЕЛАВШЕЙ ЛОМАТЬСЯ ПОД КОГО-ТО, ДАЖЕ ЕСЛИ ЭТО БЫЛ ВЕЛИКИЙ АНДРЕЙ. НО БЕЗ ЭТОГО ОНА БЫ НЕ СТАЛА САМА СОБОЙ, ИРМОЙ ТАРКОВСКОЙ.

Ирма Тарковская, первая жена Андрея Тарковского, никогда и никому не давала интервью, считая, что рассказывать о личной жизни — это значит «ничего не сказать о человеке»
— Ирма, вы никогда не давали интервью. Очевидно, на то были веские причины?
— Люди, которых любишь, представляются бессмертными. И когда они уходят, испытываешь растерянность, а потом появляется чувство вины. Только через десять лет я решилась написать о нем в «Литературной газете», в начале апреля, ко дню рождения Андрея.

— Вы предупредили, что не любите говорить о личном. Но немалая часть вашей и Андрея жизни и молодости совпала. И совсем не обывательский, а человеческий интерес заставляет меня задать вам вопрос: как вы стали мужем и женой?
— Очень просто. Первое сентября, занятие режиссерской мастерской М И. Ромма. На вступительных экзаменах было несколько потоков, поэтому все вместе собрались впервые и с любопытством приглядывались. Курс оказался пестрым. Самыми полярными были Тарковский и Шукшин. Потом Ромм смеялся — на последней комиссии его уговаривали не брать ни того, ни другого. Но Ромм посчитал, что для атмосферы на курсе две такие непохожие личности будут полезны.

— Это была любовь с первого взгляда?
— Да нет, все было не быстро и не просто. И тут мне придется немного рассказать о себе. Я приехала в Москву из Казани, а родилась в Саратове. Мой отец из немцев Поволжья. В Казань, где были большие авиационные заводы, отца, инженера, перевели перед самой войной. Тогда это нас спасло. Всех немцев с семьями и детьми выселили из Саратова за одну ночь. Своих родных после войны отец так и не нашел. Позже его тоже отправили в лагеря, но нас не тронули. Маме каким-то чудом удавалось посылать отцу посылки — этим она спасла его от голодной смерти. Но после войны, когда он вернулся, их отношения почему-то не сложились. Детство мое не было радостным, и я мечтала уехать из дому. И уехала в Москву, как только окончила школу. С ходу я поступила на режиссерский факультет ВГИКа, о котором грезила, хотя все уговаривали идти на актерский, и, обретя свободу, чувствовала себя счастливой до легкомыслия. Жизнь казалась удивительной и прекрасной, и я так всему радовалась... Меня ничего не стоило рассмешить, за что частенько выгоняли из аудитории.
В институте мы были заняты с утра до вечера, репетиции иногда затягивались допоздна. Андрей сразу стал ухаживать за мной, и если освобождался раньше, то ждал меня, а потом провожал до общежития. Общежитие было в городке Моссовета на Ярославском шоссе, а жил он на Серпуховке. Добирался до дому поздней ночью. Вообще Андрей очень пугал меня серьезностью отношений и своих намерений. Он сразу хотел жениться, а мне ничего не хотелось менять, потому что мне все было интересно и в радость.
Я не хотела выходить замуж не конкретно за Андрея, а вообще. Мне казалось, выйти замуж — это поставить на себе крест. Откровенно говоря, я и сейчас так считаю.

— Скажите, тогда, в Андрее-первокурснике, уже ощущалось то, что потом мы стали называть гениальностью?
— Ну, если серьезно... Андрей вызывал сложные чувства. Что-то неуловимо проглядывало в облике этого пижонистого столичного молодого человека. Я не могла в этом разобраться, и мы часто ссорились из-за разности мироощущений. Чтобы вы поняли эту разность, приведу такой пример: Андрей восхищался тем, как была снята сцена изнасилования и убийства девушки в «Святом источнике», а мне нравился хор гномиков в «Белоснежке». Забегая вперед, скажу — я многое поняла, когда Андрей познакомил меня со своим отцом.

— Как это произошло?
— Андрей повез меня в Голицыно — там у его отца была небольшая дача. В Андрее по этому поводу чувствовалась какая-то торжественность, а я всю дорогу из духа противоречия валяла дурака. Когда мы приехали, Арсений Александрович был один. Кругом книги и пластинки, у окна большой телескоп на треноге. Звучала музыка, Арсений Александрович пластинку снял, Андрей поставил было вновь, но он снова как-то мимоходом ее убрал. Я не помню, о чем разговаривали — вроде бы и ни о чем, но я притихла и намертво замолчала. Внешне они вроде бы и не похожи, но нельзя было ошибиться, что это отец и сын. Может быть, внутренняя духовная конструкция была общей... Мне многое стало понятнее в Андрее. До меня каким-то образом дошло, каким через несколько лет станет Андрей. У Арсения Александровича были удивительные глаза — мудрые и добрые — и взгляд, как будто он и с вами, но между тем заглянул мимоходом, из вежливости...
Все это я, вероятно, разглядела по-настоящему позже и поняла, что объединяет стихи отца и фильмы Андрея. Они обладают свойством пробуждать в человеке то, о чем он только смутно догадывается.

— В конце концов ваше сопротивление было сломлено?
— Не сразу. Мы поженились только после третьего курса, когда все разъехались по разным студиям на практику. Расставаться нам с Андреем уже не хотелось, и мы поженились, никому не сказав. Мою маму чуть удар не хватил. Мать Андрея, Мария Ивановна, с которой к тому времени я тоже познакомилась и которую очень полюбила, отнеслась к событию с философской стойкостью. А Арсению Александровичу я призналась, что решила выйти замуж за Андрея после того, как познакомилась с ним. Он очень смеялся и потом рассказывал об этом знакомым. У нас с ним сложились очень хорошие отношения. Они сохранились и после того, как мы с Андреем разошлись. Арсений Александрович, так же как и я, любил сказки, и мы дарили друг другу книги. Арсений Александрович с шутливыми надписями:
«Жарко, и кусают мухи,
Чтобы усмирить их прыть,
Я решил снохе Ирмухе
Эту книжку подарить!»

— Семейная жизнь не поубавила вашей веселости?
— Поначалу у нас не было дома — мы мотались с двумя чемоданами и книгами по съемным квартирам. Это — слава богу — не было похоже на семейную жизнь, и от этого мне было много легче. Первая квартира появилась после «Иванова детства».
По инерции мне было весело, потому что на дворе были 60-е годы, довольно оптимистические, и у нас в доме бывало много интересных людей. Но, с другой стороны, я оказалась выбитой из кинематографа.

— Но, однако, все не так плохо сложилось. Вы снялись в двух фильмах Тарковского — «Иваново детство» и «Андрей Рублев». И вы единственная из его актеров, кто получил международный приз — «Хрустальную звезду» за роль Дурочки.
— Да, это все так на первый взгляд. После «Иванова детства» родился сын Арсений — обычная житейская канва... У Андрея была идея, что режиссура — совершенно не женское дело. Это сейчас женщины косяком пошли в кинематограф, а тогда были единицы. Он считал, что я хорошая актриса, должна сниматься в кино и писать сказки. Голова у меня и вправду всегда была ими забита. И Андрею удалось сбить меня с толку. На свою голову. Впоследствии это явилось одной из составляющих нашего развода. Профессия актрисы меня никогда не привлекала. Уже после «Рублева» я снялась в главной роли в фильме «Доктор Вера» — был такой фильм по повести Б. Полевого. Но если у актера не возникает общего языка с режиссером, сниматься очень тяжело...

— В живописи есть такой закон: фон делает фигуру доминирующей в пространстве. Вы не хотели быть фоном, это очевидно. Наверное, это мешало семейной жизни?
— Наверное... А может быть, и другое... Когда писался сценарий к «Рублеву», Андрей смеялся: «А Дурочку Ирка сыграет. Ей и играть нечего — юродивость у нее в характере».
Но вы знаете, я все время размышляла о себе и Марии Ивановне, с которой у нас очень похожи судьбы. Она с Арсением Александровичем тоже училась вместе, потом родился Андрей, за ним — дочь. И в какой-то момент — мы говорили об этом с Марией Ивановной — вот эта одаренность мужа вдруг выбила из нее уверенность в себе. Ей казалось, что она рядом с ним не так талантлива, и она, учитывая появление детей, в какой-то момент решила, что ее судьба — дети и муж. Она очень боялась, как бы со мной то же самое не произошло. Но я по-другому была воспитана, и время было другое.

— Гений, — говорят китайцы, — бедствие для человечества. Вы это ощутили на себе?
— Был ли Андрей для меня бедствием? Если б он не был гениальным, вот это было бы бедствием!

— Вы разошлись с Андреем стремительно или процесс был таким же долгим, как ухаживание?
— Расходились мы долго. Официально мы развелись в 70-м году, но все пришло к концу много раньше. Я уезжала на съемки, Андрей тоже ездил в экспедиции, мы разошлись по-хорошему. Было очевидно, что нам друг с другом тяжело.
После развода я пошла на студию Горького. Возвращаться к своей профессии после такого большого перерыва было непросто. На студии в это время работал Вася Шукшин, он мне помог — мы всегда были с ним большими друзьями. Стала снимать детские фильмы. Но это уже другой сюжет.

— Но вы ведь продолжали общаться? И, как я знаю, вам первой он предложил главную роль в «Зеркале».
— Да, это так... Первый вариант сценария был написан в 68-м году. Это было трудное время. И скандал с «Рублевым», и наш затянувшийся развод... Бывают в жизни периоды, когда вокруг все начинает сыпаться. Самое время заняться осмыслением жизни. Этот первый вариант был почти документален и назывался «Исповедь». Потом Андрей где-то писал, что таким образом он хотел избавиться от многих мучивших его воспоминаний.
По каким-то таинственным совпадениям наша судьба чем-то повторила судьбу его родителей. И я внешне на Марию Ивановну немного похожа. Прочитав сценарий, я пришла в смятение. Такая обнаженность чувств для меня совершенно невозможна! Сниматься я отказалась, Андрей обиделся. Сценарий на студии тогда принят не был.
И тогда он начал снимать «Солярис» и пригласил меня попробоваться на роль Хари. Но, увидев пробы, сказал мне: «Глядя на тебя, вряд ли кто-нибудь поверит, что ты можешь кончить жизнь самоубийством». Сценарий «Зеркала» он переписывал несколько раз. От многих эпизодов отказался, многое ушло вглубь. Сценарий остался автобиографичным, но в то же время и иносказательным. Появилась хроника, возникла многомерность, зазвучали стихи отца.

— Вы не жалели, что не снимались в нем?
— Нет. Терехова прекрасно сыграла. Мне кажется, это ее лучшая роль в кино. А мое присутствие Андрею только бы помешало.
На другой день после премьеры «Зеркала» в Доме кино, на которую я не пришла, позвонил Андрей. «Могла бы вчера и прийти», — сказал он сердито. Позже я посмотрела фильм в кинотеатре на Таганке. В кассу стояла огромная очередь. Я подошла к администратору, показала союзный билет. Прочитав фамилию, он чуть из окошка не выскочил. Кинотеатр был полон, для меня притащили стул, торжественно усадили. Я начала плакать почти с первых кадров, так до конца и проплакала. Такого фильма в мировом кинематографе нет и не будет.

— А как ваш сын воспринял развод?
— Тяжело, как любой ребенок. А я сделала большую глупость. Когда Андрей женился, он захотел, чтобы Арсений приходил к нему в дом, но я не разрешила. «Когда мальчик подрастет — сам решит», — думала я. Я слишком хорошо помнила выражение лица Андрея, с которым он ходил в дом к отцу, — вероятно, это выражение появилось в детстве да так и осталось. Получилось, что Андрей с сыном почти не общался. Приходить к нам в дом, как он сам говорил, ему было тяжело. Кончилось тем, что вмешалась Мария Ивановна — просто взяла Арсения за руку и привела к отцу. Правда, Арсений к тому времени уже учился в старших классах. Отношения с отцом сложились непростые, как и когда-то у самого Андрея с Арсением Александровичем, несмотря на то, что они очень друг друга любили.
Ко всему прочему прибавила сложностей еще и громкость фамилии — и в школе, а потом и в институте Арсению все время приходилось как бы обороняться, отстаивая свою независимость.
Когда он оканчивал школу, Андрей решил поговорить с ним о его планах. Мы решили пообедать в Доме литераторов. На беду там оказалось много знакомых, к нам все время подходили. Андрей стал нервничать, взял какой-то неверный тон. Арсений молча слушал. А когда встали из-за стола, он с усилием, но твердым голосом вдруг сказал: «Я не согласен со всем, что ты говорил, но все равно — спасибо». Бедный Андрей был совершенно обескуражен.
Но я счастлива, что наш сын Арсений очень любил деда. Отношения у них были простые и ласковые. Последние годы Тарковские жили в Матвеевском, в Доме ветеранов кино. К тому времени Арсений окончил институт, стал хирургом. Он часто бывал у них. А потом и в больнице, когда дед заболел, он сидел возле него и в последнюю ночь, когда Арсений Александрович был уже без сознания...

— А у сына не было желания продолжать дело отца?
— Это все равно что спросить сына Достоевского, не хотел бы он продолжить дело отца. Тарковские уникальны не тем, что один писал стихи, а другой снимал фильмы. Они уникальны своей духовной одаренностью, особой глубиной восприятия жизни, сознанием того, что жизнь — это отведенный человеку срок, в который он должен понять смысл своего пребывания здесь, на земле.
Мой сын отличный хирург, и я этому очень радуюсь. Но человек он беспокойный, склонный к внезапным поступкам. Какие лабиринты проходит его душа, знает только он.

— Наверное, вы человек, который любит уединение, не так ли? Как вам удается урвать эти мгновения у московской суеты?
— Вы правильно заметили — я люблю уединение и даже одиночество. Кто-то сказал, что Бог приводит нас к одиночеству, чтобы потом вернуть себе. Вот так произошло и со мной, и это тоже благодаря Андрею. На съемках «Рублева» он привел меня в монастырь. И вдруг через много-много лет раздался звонок и знакомая спросила меня: «Вы не хотите поехать посмотреть женский монастырь в Коломне?» Я очень удивилась, но поехала. Выяснилось, что это необыкновенный монастырь — все, кто там служат, молодые, и игуменье, человеку с высшим образованием, тогда тоже не было еще и сорока лет. Все они обожали Тарковского, и его фильмы стоят у них на полке.
Когда они посмотрели «Рублева», то у них создалось впечатление, что сыграть Дурочку выше человеческих возможностей, и они очень захотели со мной познакомиться. И теперь я туда часто езжу и подолгу живу. Мне там очень хорошо думается. Я очень благодарна судьбе, что она послала мне это место.

— Можете ли вы сказать, что были счастливы в молодости?
— А что такое счастье? Чувство счастья не может быть абсолютным, как не может быть абсолютной свободы.
Польский режиссер Кшиштоф Занусси, вспоминая о поездке с Андреем в Америку, рассказал, что однажды на встрече со зрителем молодой американец спросил Андрея: «Что я должен делать для того, чтобы быть счастливым?» Андрей сначала вопроса вообще не понял, а потом сказал: «Сначала надо задуматься — для чего вы живете на свете? Какой смысл в вашей жизни? Почему вы появились на земле именно в это время? Какая роль вам предназначена? Разберитесь во всем этом. А счастье?.. Оно или придет, или нет». Американец ничего не понял, и Занусси отметил, что это был очень русский ответ.

Маргарита РЮРИКОВА
"Огонёк" 2000