Ptisa_Lucy все записи автора

Чисто полюшко да темный лес,
Двор без ворот, да дом без дверей,
На распутье деревянный крест –
Поклонись, да проходи скорей.

Верный конь, да булатный нож –
Двое у меня товарищей,
На моей дороге медный грош,
Не найдешь, ищи, не ищи.

Сладко ли, горько ли житье-бытье,
Знает о том одно воронье,
Много ли, мало ли воды утекло,
Что было, то было, быльем поросло.

Еремушка Ветер Воды

Автор Леха Ильин,

Там за Рекой

Было это в те давние времена, когда Правь, Явь и Навь краями сходились. Предки тогда из Ирия за людьми приглядывали, от бед остерегали, как по Прави жить, подсказывали. Навь же за Рекой-Смородиной была, и тем, кто ее цену был готов заплатить, большую силу давала.

Путь до Реки-Смородины непрост был, но и вода из нее ценилась много дороже серебра и даже золота.Она в той реке густая, ровно смола или вар, дымная. А если пролить или, скажем, посуду с ней толкнуть, вспыхивает тотчас, и погасить никому не по силам. Ковшика довольно было, чтоб человек дотла сгорел. Злая была водичка, очень опасная. Смрадной звалась. Добыть ее сложно было, хранить тоже непросто. Но самую чуточку к смоле добавить, когда приступ отбиваешь – и рядом с этим котлом ни один враг на стену не поднимется. Да и потом, когда внизу прогорит, ни человеку пройти, ни лестницу поставить. Потому, считай, в каждом детинце, каждой крепостце держали запас. Чего говорить, даже в селах побогаче и на многих заставах хоть небольшой бочонок, да был. И много другого проку от той воды было.

Искусство хранить смрадницу от отца к сыну передавалось, и семьи те в большом почете были. Особенно же славились, кто к Реке-Смородине ходил. Набрать из нее толику и довезти - уже не ремесло, здесь дар особый нужен. Кому дан был, те богам не кланялись, людей не боялись, а перед кромешниками не отступали.

Вот в одну из ночей собрался на Реку поход от князя. Воз с бочкой, возчики, из дружины два десятка конных. И трое братьев, что и добыть, и довезти горазды. Пришли, набрали смрадницы. А потом братья говорят - до утра, мол, время есть, с той стороны еще надо набрать. Благо, дело у Калинова Моста было. Это нынче забыли уже, а мост тот железный, узкий, без перил. Но, главное, раскаленный он докрасна, весь в окалине, и пройти по нему мало у кого получалось.

Обвязали веревкой старшего брата. Ему Мать Земля силы щедро отмерила. Обмотки такие, что и в кузнечном горне не cгорят, на ноги намотал, сапоги на тройной подошве обул и побежал. Третью часть моста одолел - прогорели все три подошвы. До середины добрался - обмотки насквозь протерлись. Ну, а еще шаг сделал – лытки до кости обуглились. Еле успели его вытянуть. Хорошо, куртка на нем была толстой кожи, железом подбитая. Прогорела, понятно, но хозяина спасла.

Вторым средний брат попробовал. Этот лицедеем был. Вроде не урод, не калека, а рожу скорчит - все хохотнут. От весёлых его баек все со смеху впокат лежат, от грустных – у воинов слёзы на глазах, а бабы и вовсе в три ручья плачут-заливаются. Его на тризны часто звали. "С корытом слёз в Ирий не поднимешься" - на тризне петь и плясать надо. Вот и радуются все напоказ, да только толку, коли слёзы сами текут. Небо, оно правду видит. Если ж среднего брата позвать, он только первую сказку скажет - и на сердце легче, и грусть-тоска уж не к земле клонит, а светлой печалью душу ввысь тянет. Вторую - только память остается. Ну, а после третьей ноги сами в пляс идут, чтоб из Светлого Ирия предки смотрели, да радовались.

Сколько ему говорили: бросай свой промысел, сгинешь ведь. Только кто у Смородины был, кто смрад ее вдохнул, кто на огонь ее глянул - того Река уже не отпустит.

Вот Средний на ходули встал, и пошел по железу каленому. Одна беда, – не знал он: - чем выше, тем вонь от Реки сильнее. Прошел треть, – голова закружилась. Прошел половину, – слёзы глаза обожгли, ничего не видит. Ну, а как две трети прошел, оступился и упал. За самый край зацепился, в воду не слетел. Его, споро вытащили. Но смраду надышался, лежит на берегу, не дышит совсем и бел-белёшенек.

А с походом тем травница была. Не из простых - из тех, кто в несветлых местах травы издревле собирает. Вот и говорит: - помочь смогу, если песок навий с той стороны принести. Только ты - это она младшему - нужный не найдешь, а мне мост не перейти. Бабка умела, но мать мою не выучила.

Куда деваться? И вода нужна с той стороны, и песок, – братьев спасти. Младший, он не шибко силён был, зато смекалист, вместе с кузнецом разное придумывал. Раскрыл свой мешок, достал самострел и стрелу к нему хитрую - за оперением кольцо у нее. Прочную леску пропустил, в холм на той стороне выстрелил. Стрела в землю ушла, подергали - крепко сидит. Потом веревку вытащил, из тонких проволочек железных плетенную. К леске привязал, протянул сквозь кольцо, назад вытянул, на своей стороне закрепил. Обычную веревку приладил и пошел в вершке над Калиновым Мостом. Легко управился: ниже смрада отравного шёл, выше жара смертельного. На той стороне переправу доделал, за травницей вернулся. На плечи ее взял, так вместе и перешли.

На Той Стороне разошлись, он – к берегу, воды набрать, она – вглубь, искать, тот песок, что ей нужен был.

Младший свое дело сделал, добычу отнес, отправился спутницу искать. И полста шагов не сделал, глядь – лежит на земле девица, ни жива ни мертва, а в горсти толика пыли зажата. Не любит Навь свое отдавать. Развязал тогда Младший заплечный мешок, достал небольшой мех, воздух свежий, лесом пахнущий, в лицо ей выдул, тут девица вдохнула. Достал тыкву-долбленку, родниковой водой плеснул - в себя пришла и очнулась. А следом землю в тряпицу завернул, на лицо девушке приладил, и довел ее до моста.

Та мигом перебежала, к братьям бросилась. Старшего пылью с Той Стороны припорошила - тотчас с ног угли сошли, раны молодой кожей затянулись. Среднему в лицо с ладони дунула - чихнул, задышал и глаза открыл. Обернулась радостью поделиться, а переправы-то и нет! Простая веревка на каленом железе уже сгорела, железная плавится.

Смотрит на тот берег, в горле ком встал, слова вымолвить не может.

А младший прокричал: - чтоб из Нави вернуться, нужны вода, земля и воздух с Яви. Я свое отдал, мне дороги назад уж нет. Живите и радуйтесь, не поминайте лихом. Видит, что знахарка чуть не плачет, и добавил: "Зато Огонь еще остался, с ним и здесь прожить можно!" Вытащил горшочек с углями, мешок пустой в Смородину зашвырнул, и пошел не оглядываясь.

Делать нечего, вернулись в город, принесли воды смрадной. И с этого берега, и с того. Только травница так и не смогла тоску избыть. Все чаще в местах недобрых ходила. Все больше с разными нечистыми ночами говорила. И книгу бабкину все читала.

Месяц прошел, два, узнали люди, что ей веревку железную кузнец свил. Стремглав к ней домой бросились – знахаркой она сильной была, многих выходила... а в печке уже книга догорает, и на столе береста с резами: "Не должно людям этот секрет знать. Избу через два дня сожгите". Быстро малый поход собрали. Лошадей загнали, да все равно не успели. Когда к Калинову Мосту добрались, она уже на том берегу была.

А через Реку рядом с Мостом веревка железная натянута, и на ней бадейка с водой. И береста – передайте, мол, две рубахи, полотна семь аршин. Да зерна четверть пуда, да мёду горшок.

Так и остались травница с Младшим на Той Стороне. Им еду да утварь отправляли, а они взамен воду смрадную. Потом парень кузницу поставил, стал обереги присылать на обмен. Злые обереги были, но силы величайшей. Затем мечи, топоры, ножи стал ковать. Кто такое оружие своим называл, того года три, а кого и все пять чужая сталь коснуться не могла. Но, как срок выходил, умирали. Такую цену Навье Оружие брало.

С год прожили - колыбельку попросили, полотна мягкого и прочего такого. Тут глупому ясно - дите у них народилось. Ну, а как для мальца все им отправили , торговля разом прервалась. Им еще товар разный слали, да взамен – ничего. А как хмарь над Рекой рассеялась ненадолго, разглядели землянку заброшенную, а на веревке железной – товары не снятые. Куда делись – так никто и не проведал. Может, в Навь ушли. Может, погибли да в Ирий поднялись. А скорее, Кромка их приняла.

Годы шли, в века складывались, разошлись миры, до Речки-Смородины не добраться стало. Воды же смрадной припас скоро вышел, а там люди и вовсе забыли про это недоброе чудо. Только у потомков князя, из чьего города травница с Младшим были, бочоночек остался. На самый крайний случай.

И звался тот город Козельском.



Волчий пастырь

Настали как-то дурные времена. Многие тогда с родных мест ушли - лучшей жизни искать. Да не все находили. Вот и одна семья - на лихих людей нарвалась. Отбивались как могли, но чудеса редко бывают: все на той тропе остались. Взрослые первыми полегли, а вскоре и старший сын, восемнадцати лет от роду, да дочурка пятилетняя их догнали. Среднему же, мальчонке двенадцати лет, голову пробили, но добивать не стали. Зачем, мол, и так помрет.

Как стемнело, пришли пировать волки. И так вышло, что одна из волчиц волчат недавно потеряла, вот она-то раненого не тронула и других волков отвадила. Добычу приносила, выкармливала, раны ему зализывала. Так и оклемался парень к осени, только забыл, что он человек, и речь людскую забыл, сам себя зверем считать стал. Его лешачиха сызнова говорить учила.

Зиму пережил кое-как со стаей. Лето по лесам отбегал, окреп, сильный стал, ловкий. Когда волки вновь собрались, помощником вожаку стал. А новая зима выдалась злая, морозная, дичь быстро исчезла. И пошли тогда серые по деревням. Приемыш через частокол перелазил, ворота открывал, и, пока матерые волки избы стерегли, никому выйти не давали, остальные скотину подчистую истребляли. Кто хотел живность оборонить и из дому выходил, тоже на прокорм шли.

Прошла стая три деревни, отъелись зверюги, обнаглели. И невдомёк им было, что в следующей Средний и Старший зазимовали.

Кто с Реки-Смородины живет, тот вообще мало работает: один-два похода за лето, и на год хватит. А если диковинное чего добыть, так лет пять можно на печи лежать.

Только вот братья помнили, что Младший их у Нави собой выкупил. Маялись-маялись, а потом к ведуну пошли. Обычно к волхву идут, но кто с Навью дела ведет - тех боги не сильно любят. А ведун богов уважает, конечно, но живет своим умом. Он им и сказал, что Младший должен был три великих дела сделать. А теперь те дела на них легли. Что им Родом предначертано, то, мол, не минует, а что Младшего было, - хотите, – себе берите, а хотите – дальше живите, мед пейте, да девок мните. И подмигнул нехорошо.

Впрямь ведал чего, или подсказал, как с собой и миром примириться – того не знаю. Средний со Старшим недолго думали. Им к Смородине ходить, а там на душе спокойно должно быть. Чисто. Навь, она грязь любит. Пошли по земле дел великих искать. Ну, и зазимовали в попутной деревеньке.

Парнишке-волку крепко не повезло, что в ту ночь Старший сторожил. Волчонок, ловкий был, сильный, да увертливый, и редкий воин с ним совладал бы, но против Старшего он - что мышь против хорька. Скрутил тот его, будто куренка. Собрались люди, стали решать, что с незванным гостем делать.

Тут-то первый раз и сказал кто-то "Волчий Пастырь". Судили-рядили, и убить предлагали, и князю, как диковинку, подарить. А стая к утру деревеньку обложила - не уйдешь.

Да не больно-то и надо: запасов много, тын надежный, хотят волки под ним выть - так нам не привыкать. Разве что свежей дичины не добыть, и ночью скотина бесится. Парня порешить хотели, но тут братья вмешались. Мы его, мол, взяли, наш он, и всё тут. Убить всегда успеется, а пока пусть живет, ну, а мы постережём.

Заперли в сарае, и Средний стал ему еду носить. Тот отказывался сперва, но Средний поесть принесет, каши там, похлебки или хлеба. Главное, чтоб людской еды. Сядет снаружи и начинает свои сказки рассказывать. Люди собирались, слушали, радовались. Волчий пастырь сперва на дверь бросался, стены грыз, потом тихо стал лежать, слушать.Есть, наконец, начал, а потом возьми и заговори. Сказал, что если отпустят его, он стаю уведет и деревню больше не тронет. Ну, люди не согласились: нашу не тронешь, так соседним еще хуже будет... Серые-то оголодали, пока осаду держали.

Братья не простые люди были и про княжьи дела немало знали. Про те, что при свете дня делаются, и про ночные, темные, о которых только верные люди ведают, да и те помалкивают. Знали они, что по весне в Степь поход отборной полусотни собирается. Поразмыслили, что в этом деле помощь от стаи нелишней будет. Ну, и предложили,: так, мол, и так, идешь со стаей к городу, там мы князю про тебя скажем. Согласятся князь с воеводой - будет твоим волкам еды вволю и от людей защита, а по весне с воями пойдете. Ну, а не согласятся - идите на все четыре стороны. Наше слово крепкое.



Пришла стая к городу. Воевода мигом смекнул, что ему такие сподвижники пригодятся, и, главное, князя убедил. По весне ушли воины, а рядом с ними волки бежали. Сперва, дичились друг дружки, но дорога быстро друзьями делает, – или врагами, тут уж как судьба сложится. Осенью вернулись воины - на границе парень волков своих обнял, да отпустил гулять на воле. А сам дальше поехал. С людьми.

Двух лет не прошло - свой десяток водить начал. Еще года три - младшим воеводой стал. Обычно тайными ночными делами занимался, но, если надо, и в поле со своими людьми крепко стоял. Не сказал бы, что любили его, но уважать - уважали и слушались беспрекословно...

Нет, звали его не Коловратом. О Евпатии, конечно, не пустые слухи ходили, будто и он Волчий Пастырь...

Но об этом в другой раз расскажу.


https://author.today/u/ghiv/works