Ptisa_Lucy все записи автора Автор. Виктория Павлова. Viktoria_aka_Ptory,

Утром, когда я спустилась к завтраку, отец уже ушел. Похоже, он такая же ранняя пташка, как и я. Или рабочие обязанности не оставляют ему возможности выспаться. Побродив немного по комнатам, я снова завернула в кабинет. В Хэйуорде библиотека выглядела пообширней, но и здесь найдется много интересного.
Я уже изучила все, что нашла о династии Ольденбургов и истории Этерштейна. Никаких упоминаний о герцогах-эмпатах или сумасшедших принцессах не было. Келли была права, когда просила все скрывать и помалкивать, похоже, именно этим все и занимаются. Отвлекусь и почитаю что-нибудь попроще.
Выбирая между немецким романтизмом и английской классикой, я заметила на столе стопку газет. Отец все время их читал. Мне стало любопытно. Если уж исполнительный директор находит газеты интересными, то нечего привередничать. Горничная заглянула в кабинет и позвала к столу. Я захихикала — буду важничать, читая газету за завтраком — и схватила стопку.
Раздался глухой стук. Из-под газет на пол упали часы, обычные наручные часы: с круглым циферблатом и черным кожаным ремешком, который почти оторвался с одной стороны. Выглядели они так, словно пережили пару десятков бурных лет, а потом устали и остановились. Почему отец их хранит? Может, они антикварные? Я покрутила часы в руках и положила на место.
Устроившись в гостиной за завтраком, я развернула газеты. «Business Journal» отложила почти сразу. Новости финансов и экономики, наверное, кажутся захватывающими чиновникам и бизнесменам, но я ничего не поняла. Развернув «The Oregonian», я поперхнулась соком и долго не могла прокашляться. На второй странице красовалась моя фотография.
Статья носила броское название «Они все младше и младше», а на фотографии мы с отцом выходили из машины. Отец привез меня на очередной осмотр врача, как делал два раза в неделю уже почти месяц. Статья изобиловала едкими фразами, словно автор пытался обвинить отца в чем-то незаконном и не стеснялся в выборе слов. В конце подводился итог: «Закрывать глаза на падение нравов уже не получается. Выходит, если ты исполнительный директор, тебе позволено сожительствовать с девушкой, годящейся в дочери? Скрывать можно только любовницу».
Я фыркнула и отбросила газету. Бред какой-то! Что значит, сожительствует? Кем они меня считают? Не думают же они на самом деле, что я любовница? Даже в мыслях я с трудом произнесла это слово.
Весь день не покидало чувство, будто мне плюнули в душу. К возвращению отца неуютная тревога и злость довели до головной боли. Я пряталась в своей комнате, пока сиделка отчитывалась о рабочем дне. Когда голоса замолкли, я решительно вышла, неся источник волнений на вытянутых руках.

— Как это понимать? Что это значит?
Отец обернулся на мой голос. Он собирался подняться наверх, переодеться к ужину. Бросив быстрый взгляд на газету, он поморщился.
— Для тебя ничего не значит. О тебе ничего не известно, вот репортеры и накручивают на пустом месте.
— Потому что отказалась знакомиться со СМИ? — я похолодела. Так это я виновата?
Отец лукаво усмехнулся и забрал у меня газету.
— Зато получила целый разворот и статус таинственной незнакомки.
— Но они же не просто написали обо мне, — я почувствовала, как запылали щеки. — Они же… Как же так? Не могут же они на самом деле думать…?
Отец снова поморщился, отшвырнул газету и взял меня за локоть, разворачивая в сторону гостиной. Пока мы шли до дивана, я успела почувствовать всю силу его негодования и гнева, а еще замешательства и стыда. Значит, статья ему тоже не нравится. Зачем же он делает вид, что это ерунда?
— Работа журналистов — наполнять газету новостями, — отец усадил меня на диван и сам сел рядом. — И не важно, насколько они правдивы и корректны. Они должны писать хоть о чем-то, чтобы не потерять рейтинг. А если им светит сенсация, то они приложат еще больше усердия.
— Сенсация? — мир переворачивался с ног на голову. — Разве я сенсация?
— В том-то и дело, что никто не знает, — отец объяснял терпеливо и аккуратно, словно боялся выбрать не те слова. — Они провоцируют в надежде поднять рейтинги. Если с предположением вышла промашка, скажут, что ни на что и не намекали. А если попадут в цель, то похвалят себя за старание и забудут через пару недель.
— Забудут? — зато я не забуду. Поблизости случайно нет пожарной станции? Впечатление, что щеки горят по-настоящему.
Отец хмурился, наблюдая за мной, и в его глазах светилось понимание.
— Забудут, — уверенно кивнул он. — Журналисты не интересуются известиями, которые сообщают, как официанты не имеют аппетита к блюдам, которые приносят. Найдут другую новость и переключатся на нее. Я не единственный публичный человек Портленда.
Газета вышла на прошлой неделе. Ее тираж больше полумиллиона. И теперь весь город думает, что я любовница Шона Рейнера? Словно выйти на всеобщее обозрение голой. Отец тоже выглядел недовольным. От него исходили смущение и неодобрение, но он терпеливо ждал, пока я соберусь с мыслями.
— Может, тогда стоит представить меня? Чтобы никто не думал, что это правда?
Отец задумчиво пожевал губами и кивнул.
— Пресс-конференция назначена на завтра. Если хочешь, можешь выступить сама.
Сама? Отец попытался скрыть реакцию, но, чтобы разозлиться, мне хватило даже его легкой улыбки.
— В таком случае они решат, что я еще и умалишенная, потому что не уверена, что смогу общаться вежливо с людьми, которые позволяют себе такую ложь.
— Какая ты грозная, — усмехнулся он, и его облегчение легко коснулось меня, когда он встал с дивана. — Значит, за ужином я расскажу, зачем нужны газеты и как дружить с журналистами, а завтра выступлю на пресс-конференции. Договорились?
Я кивнула. С журналистами, выходит, можно дружить. Значит, есть шанс, что не все так плохо.
— А после твоего официального представления сможем выходить вместе, — добавил он и ушел переодеваться к ужину, оставив меня на диване успокаивать пульс и нервно кусать губы. На это я точно не рассчитывала.
На пресс-конференцию отец привез меня в свой офис, и я прошла через тот самый холл, где столкнулась с де Йонги. Нахлынули паника и отчаяние, когда я вспомнила, как металась здесь два месяца назад, мучительно пытаясь не потерять надежду. Неужели было так плохо? От воспоминаний заболел живот и задрожали руки. Отец вешал мне на грудь бейдж с надписью «Гость» и встретил мой взгляд подбадривающей улыбкой. И чего я боюсь? Встреча с журналистами после Виктора и его команды кажется детским лепетом. Я улыбнулась в ответ.
Отец мягко провел меня на импровизированную сцену, а сам встал впереди. Он отвечал на вопросы, которые сыпались со всех сторон, называл журналистов по именам и оставался невозмутимым, даже когда ему не верили. Сегодня репортеры узнали, что я дочь Шона Рейнера от немки, имя которой он не хотел бы раскрывать, и что я переехала из Европы к отцу. Вся пресс-конференция заняла минут пятнадцать. Если бы меня непрерывно не фотографировали, ослепляя вспышками, то, пожалуй, я даже ощутила бы интерес.
Отец поблагодарил всех за уделенное время и решительно повел меня к выходу. Журналисты бросились за нами, опять задавая вопросы. Сколько можно? Пока мы шли к двери, нас успели окружить плотным кольцом, и, как бы я ни старалась, избежать контакта не удалось. Лица журналистов, их открытые рты и жадно распахнутые глаза слились у меня со злорадством, возмущением и сомнениями. Они не поверили!
Журналист с надписью на бейдже «The Oregonian» схватил меня за руку и обжег злорадным нетерпением, выкрикивая вопрос прямо в лицо.
— Мисс Рейнер, вы подтверждаете информацию?
Я оторопела и остановилась, стряхивая липкий след его эмоций. Отец буквально выволок меня в коридор. Потрясение от такого явного отличия выражений лиц и интонаций от эмоций оглушило. У отца беспрерывно звонил телефон, поэтому он посадил меня в машину, поручив нашему водителю Грегори довезти меня домой, и вернулся на работу. Выбираясь у дома из машины, я все еще не могла скинуть оцепенение.
Неожиданно человек, который шел мимо, ринулся ко мне.
— Мисс Рейнер, почему о вас не было известно? Что случилось с вашей матерью? Почему вы переехали к отцу?
Я отскочила от него как от огня, но он шел за мной, задавая одни и те же вопросы на разный лад. Быстро поднялась на крыльцо и просочилась во входную дверь, надеясь, что он не полезет следом. У нас ведь существует закон о частной собственности? Если попытается, я его вырублю. Минут через пять осторожно выглянула из-за занавески. Пусто. На крыльце, как и на газоне перед домом, никого не было. Я выдохнула. И часто такое придется переживать?
* * *
Отец все-таки уговорил меня переехать в комнату на втором этаже, и, таская наверх вещи, я удивлялась, сколько барахла у меня появилось. Любимые книги, которые я не смогла унести обратно на полку в кабинете; блокноты, испещренные моими записями и набросками вида из окна; карандаши и ручки; футболки и рубашки, которые отец заказал в магазине, а то мне, буквально, нечего было надеть; гребешки и щетки для волос; и даже целых две пары кроссовок. Минусы оседлого образа жизни — ты обрастаешь вещами и с каждым разом тебе нужна сумка все большего размера, и, в конце концов, сумка становится так тяжела, что проще сидеть около нее, чем таскать с собой.
Я со вздохом вспомнила свой арбалет, колчан с самодельными стрелами, ремингтон. На сборы нам с Келли обычно хватало пятнадцать минут. Опасаясь узнать, что наши с Келли вещи уничтожены безвозвратно, я решила не спрашивать об их судьбе. Представлю, что они живут где-нибудь в лесу.
На ужин я надела cтарые джинсы и сиреневую футболку с улыбающейся рожицей медведя. Не знаю, откуда она взялась, но сойдет за новый наряд. Отец каждый вечер переодевался к ужину и постепенно это перестало напоминать о Хольц-Линдене, так ведь делали многие.
Услышав голос отца, я спустилась в гостиную. Оказалось, что он привел гостью на ужин: ее представили как Кэти, коллегу из офиса и специалиста по связям с общественностью. Внимательный взгляд карих глаз и чуть стеснительная улыбка гостьи сопровождали меня весь ужин. Отец без конца задавал Кэти вопросы о недавней учебе в колледже, о том, как она устроилась после переезда из Вашингтона, как проводит свободное время. Через час мы знали о Кэти все. И вдруг выяснилось, что в эту субботу она собирается за покупками. Я покосилась на отца, но он с совершенно невинным видом рассуждал о проблемах парковки в центре города. Кэти не удивила «неожиданная» просьба взять меня с собой. Я разрывалась между злостью на отца и щемящим смущением от его заботы.
Мысль, что Кэти — шпион Виктора, откликнулась тупой головной болью. Они работают вместе с отцом, он видит ее почти каждый день, и не представляю, зачем бы ей это понадобилось. Но Виктор тоже сначала не подозревал Шлоссера, а потом застрелил. Я представила, что Кэти — шпион и реакцию отца, и меня затошнило.
Целый день шопинга принес кучу новых открытий и дикую усталость. Примеряя одежду в торговом центре, выбирая фасон и цвет, я вспоминала Адаберту и ее странные советы. Сейчас ее слова больше не казались такими бессмысленными. Советам не хватало наглядности или искренности.
В торговом центре я набралась решимости дотронуться до Кэти и не почувствовала ничего подозрительного. Хотя потом пришлось сделать вид, что я очень сильно хочу выпить сока в фуд-корте. «Вата» в ушах и усталость на время выбили из колеи. Пока мы сидели за столиком, показалось, что за мной наблюдают, но я списала это на непривычное ощущение толпы. Или договор с Виктором включал непрерывную слежку? Я так устала бояться, что меня могут пристрелить в любую секунду, что уже надеялась на это.
Когда Кэти привезла меня домой, там дежурила стайка репортеров. Прижимая к себе мешки и пакеты с покупками, мне пришлось пробежаться до крыльца под непрерывный град вопросов. Когда же им надоест?
Начались занятия с мисс Митчелл. Как и обещала, она загрузила меня математикой, которую я представляла себе весьма поверхностно. Келли не особо в ней разбиралась и всегда сердилась, если не понимала задачу. Только сейчас я осознала, как много упущено, и погрузилась в математику с головой. Периодически мы переключались на биологию, литературу, английский и немецкий, где я старательно играла роль тугодумки. Я решила придерживаться такой тактики, пока не сниму подозрения с учительницы.
На одном из занятий по немецкому я специально уронила ручку на пол и, выпрямляясь на стуле, «нечаянно» накрыла руку мисс Митчелл своей. Я стала целеустремленной личностью, наполненной внутренней добротой до краев. Сейчас она испытывала сомнения и возмущение, пребывая в мучительных раздумьях, словно решая сложную задачу. Я прервала контакт под ее пристальным взглядом. Подозрения вспыхнули с новой силой. У нее внутри явно шла борьба, и мне не хватило времени, чтобы разобраться. Может, спросить прямо? А если она признается? Она кажется таким хорошим человеком, и еще одно разочарование я не переживу. Так ничего не решив, я тянула время.
Проснувшись ранним сентябрьским утром и потянувшись, я поняла, что у меня ничего не болит. Сломанные ребра и палец срослись, сотрясение больше не давало о себе знать, а на животе остался только розовый шрам. Воздух за окном пах свежестью и предвкушением. Стайка скворцов, напуганная моим появлением и стуком окна, вспорхнула с дерева и скрылась в вышине. Я достала из кармана кулон, и разноцветная бабочка весело затрепетала крылышками. Еще немного и она разрушит оковы, чтобы вылететь на свободу вместе со скворцами. Меня переполняли энергия и сила, мышцы требовали нагрузки. Пересекая улицу за улицей, я наслаждалась ощущением силы в теле и гладкостью асфальта. Вскоре я выбралась за городскую черту и восхитилась упругостью земли и цветом травы под ногами. Пробегая милю за милей в предместьях Портленда, я ощущала как мурашки от солнца и от новой жизни щекочут в животе.
Домой я возвращалась уже ближе к вечеру, голодная и уставшая. Теперь у меня есть все, что только можно пожелать: свобода, дом, солнце и книги. Пусть до скончания времен все так и остается!
У дома я заметила человека, которого сегодня уже видела на мосту Хоторн. Увидев, что я на него смотрю, он остановился и демонстративно уставился в другую сторону. На ремне висела рация. Я уже видела такое. Воспоминания о времени в Этерштейне словно ударили под дых. Охранники, следящие за каждым шагом, невозможность покинуть комнату, постоянный конвой вне…
Машина отца во дворе, значит он дома. Я вихрем взлетела на крыльцо и ринулась в кабинет.
— Что за договор ты заключил с Виктором? — воздух закончился, и я вцепилась в косяк, пытаясь унять дрожь. При моем появлении отец встал из-за стола.
— Не понимаю, о чем ты, — он вопросительно склонил голову набок. На лице мелькнуло опасение.
— За мной следят! И уже давно. Это его люди?
Отец будто бы смутился, прокашлялся и немного виновато улыбнулся.
— Твои?! Ты приставил ко мне охрану? — воздух снова закончился, но теперь по другой причине — от возмущения.
— Разумеется. Ты ожидала чего-то другого? — отец сложил руки на груди.
Я чуть не задохнулась от гнева.
— Отзови их!
Глаза отца потемнели, он наклонил голову и смотрел на меня исподлобья.
— Они тебя охраняют. Ты ведь дочь директора крупной компании, и вполне естественно, что у тебя есть личная охрана.
— Нет, мне не нужна охрана, — замотала я головой. — Я мало куда хожу. Ты и так всегда знаешь, где я.
Отец сложил на груди руки и произнес тоном, не терпящим возражений:
— Нужна для твоей безопасности.
На меня как будто ушат холодной воды вылили. Судорожно вздохнув, я с трудом выровняла дыхание.
— Виктор именно так и говорил, а потом запер на замок.
Отец вздрогнул, вина и боль исказили его черты. В эту же секунду я почувствовала себя отвратительной эгоисткой и ужасной дочерью. Нам обоим разговоры о Викторе причиняли только мучения.
— Прости. Забудь, что я сказала, — и кто меня за язык тянул? Отец выглядел таким расстроенным, что мне стало стыдно. Он старался быть хорошим родителем, сделать мою жизнь комфортной, а я зациклилась на своих проблемах и даже не задумывалась, каково ему. Что чувствует он?
Я подошла к нему и протянула руку. Он застыл на секунду, удивленно приподняв брови, но потом вздохнул и притянул меня к себе. Я спряталась у него на груди, вдыхая его запах и впитывая его благодарность за жест и восторг от неожиданности. Вот только нотка вины портила все дело.
— Нет, ты абсолютно права. Это я не подумал. Поторопился. Стоило познакомить тебя с охраной, чтобы ты не пугалась. И не думала, что тут замешан Виктор. Я же тебе говорил, его не нужно бояться.
Он так искренне сопереживал, что у меня на глаза навернулись слезы. Пусть неверными методами, но он заботился о дочери.
— Папа, — назвать Шона Рейнера папой показалось настолько естественно, что я удивилась, к чему было столько сомнений. Он замер, его сердце забилось чаще, и на меня обрушилась волна смятения и щемящей тоски. Пришлось сглотнуть ком в горле, прежде чем продолжить. — Знаю, ты хочешь меня защитить. Понимаю. Но не так. Когда они ходят за мной, это словно… — голос мне отказал.
Отец молчал, переживая сомнения, недовольство, досаду. Надо что-то придумать, другой выход из положения. Убрать охрану.
— Дело вовсе не в доверии, — произнес он. — Понимаешь? Можешь выходить из дома в любое время и посещать любые места какие захочешь.
Я отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза.
— Я буду звонить каждый час. Или писать сообщения. Тебе придется придумать, как будешь оправдываться, постоянно отвлекаясь на совещаниях.
Он все еще колебался. Я отлично понимала его беспокойство. Я разделяла его. Но жить, каждый день осознавая себя мишенью, было выше моих сил. Виктор еще не получил то, что хотел, и вдобавок я унизила его побегом.
Больше всего ужасало, что кто-то еще может пострадать. Список и так был не маленький: Келли, Шлоссер. Кто следующий? Адаберта? Моя охрана? Отец?
— Не отключай на своем телефоне GPS и нигде его не оставляй, — требовательно произнес отец. — Если захочу узнать, где ты, то просто открою приложение. А если меня что-то смутит, то позвоню.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнула я.
— Надо купить тебе GPS-датчик. Вставишь в кулон, и я всегда буду знать, где ты.
Я опешила. Он что, собирается чипировать меня как собаку?
— Давай договоримся: если тебя что-то не устроит, то ты сразу скажешь, — говорил отец, пока я приходила в себя от последнего заявления. — Держать в себе переживания не самая лучшая тактика. Будет неплохо, если ты станешь рассказывать о трудностях или сомнениях раньше, чем они испортят тебе жизнь.
Я кивнула, размышляя о GPS-датчиках. Разве их придумали не для животных? Отец же не серьезно предложил?
Он внезапно напрягся, в нем снова вспыхнуло смятение, тут же сменившееся решимостью, сдобренной горечью.
— Раз уж зашел разговор.… Уделишь еще несколько минут? — Он дождался, пока я кивнула. — Присядем?
От его серьезного тона по спине пробежал холодок. Я неохотно прошла к дивану. Начало уже не нравилось.
Отец молчал минуты две, рассматривая ветки за окном.
— Как продвигается учеба?
— Нормально. Хорошо.
— Тебе нравится заниматься с мисс Митчелл?
Я заколебалась. Наверное, пора рассказать о своих подозрениях. Вдруг будет смеяться? Или не поверит? Или, еще хуже — разозлится?
— Тереза, понимаю, тебе сложно. Столько всего произошло. Но я надеялся, что облегчаю тебе жизнь, а не делаю ее невыносимой.
Я замерла, пытаясь понять, к чему он ведет.
— Тебе не нравится жить в моем доме? Ты мне не доверяешь?
Наверное, тоже подозревает мисс Митчелл, иначе, зачем спрашивал про учебу. Но ему нужны доказательства, верить на слово никто не будет.
— Все дело в горных лыжах.
— Что? — он приподнял брови. — В каких лыжах? Я говорю о немецком.
О немецком? Одного знания немецкого недостаточно, чтобы обвинить учительницу в связи с Виктором.
— Зачем ты скрываешь, что знаешь немецкий? — строго спросил он.
Запылали щеки, и я вжалась в угол дивана. Хотела уличить другого, а попалась сама. Пока отец рассказывал, что мисс Митчелл раскусила меня сразу же, но не знала, что с этим делать, я сгорала со стыда. Отец сыпал и сыпал вопросами: почему скрыла, когда успела выучить. Я ведь собиралась быть откровенной, значит нужно признаться.
— Я выучила его в Этерштейне.
Отец затих, и я осторожно глянула на него. Он сидел с непроницаемым лицом, потом хмыкнул и обманчиво небрежно спросил:
— И ты боялась признаться? Почему?
— Из-за эмпатии, — я безнадежно вздохнула.
— Из-за эмпатии? — он оторопел, а потом насупился, откидываясь назад и складывая руки на груди. — Что за чушь? Ты не могла так быстро выучить немецкий. Тебя учила Келли?
— Не думаю, что она его знала, — во мне поднялось возмущение. Ведет себя, словно на допросе.
— Тогда мать? — он явно сам удивился предположению. Наверное, размышлял, откуда у Адаберты появились педагогические способности. Мог не трудиться, у нее их и не было. Я мотала головой и злилась все больше.
— А ты не задумывался, какая связь между мисс Митчелл и Виктором? А что, если она шпионит для него?
У отца расширились глаза, и он шумно втянул воздух.
— Так ты этого боишься? Что она — шпион Виктора?
— Может быть шпионом, — я пожала плечами. — Мы же ничего о ней не знаем.
Отец прокашлялся. Выглядел, словно и не переживал.
— Неужели думаешь, я допустил бы ее к тебе, предварительно не проверив? Я знаю о ней все: полную биографию, родителей, друзей, коллег, ее политические взгляды и даже предпочтения в еде.
Вот же я идиотка! Наверняка после случая с Германом папа проверяет всех с еще большим пристрастием. Наверное, и Кэти не стоит подозревать?
— Так что ты совершенно напрасно переживала. — Я хотела напомнить о лыжах, но тут папа добавил: — Нельзя подозревать всех любителей горных лыж в связи с Виктором. Связь должна быть более специфическая. Или ее невозможно увидеть сразу. — Он улыбнулся. — Если бы все было так просто, все преступники уже сидели бы в тюрьме.
Я тихо злилась, то ли на себя, то ли на папу. Не мог раньше сказать?
— Не стоит беспокоиться о Викторе, — мягко произнес он. — Если он что-нибудь задумает, я узнаю. И уж точно не нужно его бояться. Поняла?
Я неохотно кивнула. Будет ли Виктор столь любезен, что сообщит папе о надежном способе избавиться от его дочери?
Кукушка в больших напольных часах выскочила из домика. Мы прослушали восемь ку-ку, и комната снова погрузилась в тишину.
— Тереза, — папа пересел поближе и взял за руку. На меня тут же вылился ушат ярких эмоций, закружив в водовороте сожалений, беспокойства, нежности и озадаченности. — Я очень стараюсь делать все правильно, но иногда мне нужна твоя помощь. Так как ты выучила немецкий?
Больше доверия не помешает. К тому же все равно собиралась признаться.
— У меня эйдетическая память. Я запоминаю лица, названия, карты, страницы книг, события. И не забываю.
Пока отец боролся с ошеломлением, я размышляла о своей дурацкой памяти. В большинстве случаев это удобно. В Неваде в Рэд Рок Каньоне, когда мы с Келли сошли с туристического маршрута и забрели в дикие места, нашу карту унес ветер, но схема осталась в моей голове, поэтому мы без проблем выбрались. Или с немецким: мне понадобилось меньше месяца, чтобы научится понимать устную речь. Но иногда горы информации лезли в голову в совершенно неподходящий момент, мешая сосредоточиться. Или, например, Келли. Каждый раз, когда я о ней вспоминала, перед глазами проносилась сцена ее убийства. Эмоции не тускнели и не забывались. Неужели и через пятьдесят лет мне суждено вздрагивать при мыслях о Келли? Если, конечно, Виктор не убьет меня раньше.
Отец долго хмурился, а потом попросил меня молчать об эмпатии и эйдетической памяти. Он реагировал как Келли, та тоже запрещала использовать эмпатию и сердилась, когда я за ней «подглядывала». Зачем нужна способность, от которой одни неприятности? Все шарахаются, как от чумной.
Отец пообещал уладить все вопросы с учительницей. Он выпустил мою руку, но его выдавало выражение лица и интонации. Каждый раз, когда он говорил о мисс Митчелл, словно смущался.
Мы молча сидели на диване, пока в кабинет не заглянула кухарка:
— Мистер Рейнер, ужин готов. Я ухожу домой.
— Да, Марина, спасибо, — рассеянно кивнул отец.
Я вскочила с дивана и оглянулась. Отец выглядел таким ошеломленным, что мне стало смешно.
— Да, еще кое-что. — Он застыл в ожидании. — Обычно я сплю не больше четырех часов в сутки. Это тоже с рождения. Келли сходила с ума, пока я не выросла.
И выскочила из кабинета. На сегодня откровенности достаточно.
Проснувшись на рассвете и наблюдая, как несмелый солнечный свет подкрашивает желто-алым стопку книг на столе и голубую футболку на стуле, неожиданно для себя самой я обнаружила, что счастлива. Почти как в детстве, когда сидела на берегу реки и смотрела на течение или когда наблюдала как птица-мать учит птенцов летать. Но теперь чувство стало интенсивнее, словно, вместе со мной выросла и способность наслаждаться каждой секундой. Проснулся внутренний голос и напомнил, что угрозы не исчезли, ситуация не изменилась, но я быстренько заткнула назойливый шепот. Подумаю об этом позже. Сегодня начинается еще один чудесный день.

https://litmarket.ru/books/pristanishche-dlya-uhodyashchih

ПРИСТАНИЩЕ ДЛЯ УХОДЯЩИХ. ПРОЛОГ
«БЕГИ, ТЕРЕЗА, БЕГИ!» ГЛАВА 1
СЛИШКОМ МНОГО ТАЙН. ГЛАВА 2
ДОМ, В КОТОРОМ ЖИВУ НЕ Я. ГЛАВА 3.
НАСЛЕДИЕ ГЛАВА 4.
СЕМЬЯ. ГЛАВА 5.
ЩЕДРОСТЬ. ГЛАВА 6.
ИГРА ПО ЧУЖИМ ПРАВИЛАМ. ГЛАВА 7
Бал у дьявола. ГЛАВА 8
ПОБЕГ. ГЛАВА 9
СМЕРТЬ В ЛЕСУ. ГЛАВА 10
ВАЖНЫЕ НЕВАЖНЫЕ ВЕЩИ. ГЛАВА 11
ГЛАВА 12. О ПОЛЬЗЕ И ВРЕДЕ ОТКРОВЕННОСТИ

Друзья, первую и вторую книгу "Пристанище для уходящих" теперь можно заказать на бумаге. Для заказа пишите автору в личку