По той же причине я люблю перечитывать книги советских писателей. Самые любимые: Павел Нилин, Александр Вампилов, Василий Шукшин, Вера Панова,  Фрида Вигдорова, Виктор Астафьев. Это были настоящие мастера – изысканная холодноватая насмешливость Нилина, изящная чуть отстраненная язвительность Вампилова, теплая домашняя ирония Шукшина, откровенная и такая очаровательная улыбка Пановой, милая интеллигентная наивность Вигдоровой, жадная древесная дикость Астафьева…

Читаешь, смотришь – и невозможно оторваться. Отточенная простота человеческих чувств – живая философия жизни. Обычные истории про обычных людей. И никакой набивший оскомину госзаказ на воспевание эпохальных строек, мартеновских печей, бригады комбайнеров и прочей теперь уже забавной чепухи уже не может затмить того простого и главного в соцреализме, что многие годы являлось для нас столь привычной составляющей нашей советской жизни и что теперь обернулось для нас почти недостижимой мечтой –  идеи искренности, открытости, честности самой что ни на есть настоящей любви.

Нет, не все было так плохо в том самом соцреализме, над которым не потешался только ленивый. Да – инфантилизм и наивность художественных средств, да – идеализация и лакировка действительности, да –  все это раздражало, и не столько потому, что  расплодившимися бездарями доводилось порой до абсурда, сколько своими масштабами, принявшими в период брежневского застоя размер культурного бедствия.

Но вот прошли годы, и мы уже тоскуем по тому главному, что столь щедро давал нам затюканный неуместно продвинутыми критиками соцреализм – по душевному теплу, по светлому будущему, по тихому домашнему чуду, по гордому честному труду у воспетых мартеновских печей. Вечные ценности – пусть даже растиражированные литературными серостями – не терпят чернухи и порнухи (в самом широком, профессиональном смысле этого слова), они требуют пафоса.