ПараЛеЛьные_Миры (ГАЙАВАТА) все записи автора
Читать далее...

ПараЛеЛьные_Миры (ГАЙАВАТА) все записи автора
«Здесь мы остаемся»

Презираемое племя индейцев оставило такой след в вашей истории, которого уже не стереть. Пройдись со мной за ограды ферм белого человека, и я покажу тебе необычной формы ложбинку, всего в несколько футов ширины, что бежит по пшеничному полю, По склонам холмов, прочерчивая даль на многие мили. Это древняя тропа индейца. Здесь играли дети, спешил на свидание влюбленный, и старые вожди величаво шествовали к месту совета. А теперь пшеница белого человека скрывает края ее, хотя и не может скрыть совершенно. Под ярким светом солнца и мерцанием луны она все еще виднеется, словно шрам на ясном лике земли; и какую же драматическую историю рассказывает она о печальном различии между тем, что было и что есть ныне! Да, на истории твоей нации, о белый, пролег шрам... Сколько ни пробуй прикрывать его плодами своего изобилия, он по-прежнему здесь и с каждым годом все глубже впечатывается в землю растущей алчностью белого человека».

Мне так и не удалось узнать, какой индейский вождь был автором этих строк. Но он написал книгу — горькую повесть о судьбе своего народа, увидевшую свет в конце прошлого века и ставшую одним из известнейших рассказов о судьбе индейцев.

Если древние были убеждены, что все дороги ведут в Рим, то для меня, американиста, изучающего индейцев, все магистрали и шоссе современной Америки заканчивались дикой тропой индейца. Конечно, чрезвычайно трудно в сегодняшнем облике страны разглядеть очертания далеких предшественников. И все же... Какой из городов Америки не стоит на месте старой индейской деревни? Люди, прокладывавшие самые первые тропы на континенте, исчезли, а «дорожные знаки», расставленные ими у переправ, развилок, поворотов, по-прежнему живы. Живы в буквальном смысле, только побеги превратились за два-три столетия в ветви исполинских деревьев, а сами деревья — в памятники ушедшей культуры...

А географические названия? «Братья мои,— сказал когда-то индейский вождь,— об индейцах должны вечно помнить в этой стране. Мы дали имена многим прекрасным вещам, которые всегда будут говорить нашим языком. О нас будут смеяться струи Миннехахи, словно наш образ, просверкает полноводная Сенека, и Миссисипи станет изливать наши горести. Широкая Айова, стремительная Дакота и плодородный Мичиган прошепчут наши имена солнцу, что целует их...» И в самом деле, Алабама на языке криков согласно легенде означает «Здесь мы остаемся», горы Адирондаки хранят память о стычках военных отрядов — «Они едят кору», Оклахома, где индейцев больше всего,— «Земля краснокожего». Да и слово «Канада» разве не означает в переводе с ирокезского просто «деревня»? Если взглянуть на археологическую карту Нью-Йорка, легко различить десятки мелких поселений на месте нынешнего Манхэттена, Бруклина, Бронкса. И вот после того как я столько лет разыскивал индейские тропы на карте и в сознании Америки — ее литературе, я получил возможность взглянуть на них собственными глазами.

Это была научная командировка. И за три месяца мы, двое литературоведов, побывали в разных городах, работали в крупнейших библиотеках и университетах страны, встречались с учеными, писателями (конечно, и индейскими тоже), посетили индейскую резервацию. Во время нашего путешествия мы все реальнее ощущали индейские тропы, скрытые здесь и там под бетоном в наши дни.

Когда-то ирокезы и алгонкины были кровными врагами, а ныне от мощных племенных союзов ничего не осталось, только стоят рядышком нью-йоркские суперотели «Алгонкин» и «Ирокез» — два одинаково чинных, почтенных бизнесмена,— как памятники, по которым уже не узнать оригинала.

Знакомство с индейскими тропами пришлось начать с музеев и библиотек. Что касается живых индейцев, то встреча с ними на востоке, в крупных городах — Нью-Йорке и Вашингтоне, где было сделано все, чтобы они давно исчезли, была нелегкой. Но за два дня до моего приезда в Колумбийский университет выступал перед студентами со страстной речью «Мертвые воины не поют» Рассел Мине, лидер восстания сиу в 1973 году в Южной Дакоте. А в нью-йоркской библиотеке все десять рабочих дней я просидел рядом с поэтом из племени клаллам Дуэйном Ниатумом, чьи стихи читал еще в Москве.

Чиновник из племени команчей
...Река Потомак, на которой стоит Вашингтон, видела много важных событий американской истории. Она называлась когда-то Патавомеке — по-алгонкински: «Место, куда приходят и приносят»: здесь на тропах у бродов сходились окрестные племена для торга и обмена.

Бюро по делам индейцев Департамента внутренних дел находится недалеко от реки.

Ни один индеец за всю историю-этого учреждения не помянул добром его политику. В лучшем случае кто-нибудь назовет имя прогрессивного ученого Джона Кольера, задержавшегося в коридорах БДИ при Рузвельте в тридцатые годы...

Сначала я долго искал необходимую контору, не отмеченную никакой табличкой и, как оказалось, рассредоточенную в разных местах. Это было сделано недавно, после того как здание было захвачено индейцами-активистами «Красной силы» в начале 70-х годов и часть грабительской документации уничтожена.

После некоторых проволочек я был представлен темнокожему служащему с вполне индейскими украшениями: бирюзовым перстнем на пальце и такой же заколкой на галстуке. Он с достоинством протянул руку: «Том Оксендайн» — и повел в кабинет

— В моем ведении находятся все вопросы индейского землевладения,— прояснил он сферу своей деятельности.

У меня было к нему много вопросов. Кто, по официальным стандартам, считается индейцем? Как он относится к представителям движения «Красная сила»? Что конкретно делает БДИ для обеспечения жизни индейцев?

В ответ я услышал длинный рассказ о том, какой процент крови позволяет идентифицировать индейскую принадлежность, какое количество племен имеет контакты с БДИ, сколько денег отпускает правительство на расходы… Поудобнее усевшись в кресле, Том Оксендайн сыпал цифрами, процентами и справками, словно набивший руку экскурсовод. Нам постоянно мешали звонил телефон, собеседник с энтузиазмом брал трубку и с деловитыми нотками в голосе произносил неизменное «Том Оксендайн». Роль делового чиновника средней руки ему явно нравилась.

Продолжая служебную беседу по телефону, он извлек из ящика стола отпечатанную биографическую справку о себе и кивком головы предложил ознакомиться. В ней говорилось, что Том Оксендайн, индеец-команч, получил нормальное школьное образование, затем военное, служил в авиации сначала летчиком, потом командиром звена, потом командиром эскадрильи, потом... и так далее.

Похоже было, что вопросами индейской экономики или культуры он прежде не занимался; зато было очевидно, что БДИ хранило свои старые традиции: ведь когда-то все это учреждение входило в состав военного департамента.

Улучив момент между звонками, я спросил:
— Скажите, пожалуйста, со всеми ли племенами имеет отношения БДИ?
— Нет, мы связаны только с теми, кто обладает правом на земельную собственность
— Значит ли это, что прочие племена не значатся в документации и статистике БДИ?
— Да, с остальными у нас нет никаких контактов.

Словом, те, кто не обладает земельной собственностью, правительственного чиновника не интересовали. Мне очень хотелось что-нибудь узнать о могиканах (кто из нас не помнит героев Купера?). Однако оказалось, что Тому Оксендайну нет дела до безземельной общины могикан, до сих пор живущих под Норвичем, штат Коннектикут. Их оставили в покое даже этнографы и лингвисты, поскольку они уже забыли свой язык...

Мода на индейцев!
Каждое утро мне приходилось работать в библиотеке Музея естественной истории. Там мне удалось договориться о встрече с Уилкомом Уошберном — историком, издателем 20-томного справочника по индейцам. Чуть ироничный, сдержанный, он словно посвящал меня в святая святых индейской культуры. Скоро разговор коснулся «Красной силы» и Рассела Минса.
— Минс и Деннис Бенкс? Да это просто фанатики и болтуны! Кого они официально представляют? Такие люди только подрывают положение индейского меньшинства — единственного, у которого есть специальный юридический статус «подопечных американской нации».

Это говорил человек, известный как добросовестный специалист по индейской истории и этнографии. О сегодняшнем дне он знал меньше, чем о далеком прошлом. Из его слов следовало, что настоящие индейцы вообще остались только в книгах или только в прошлом, что о них могут судить только археологи.
— Видите ли,— продолжал он,— индейцы сами обращаются к нам, когда хотят провести какой-либо праздник или восстановить танец. Приходят консультироваться по поводу своих обрядов... Кроме того, сейчас просто модно стало считать себя индейцем. Модно и выгодно: это хорошая реклама. У меня есть друг, Джек Форбс, историк с небольшой примесью индейской крови — так он тоже недавно провозгласил себя индейцем...

В том, что говорил Уошберн, была доля истины, но далеко не вся истина. В болтунов и краснобаев не стреляют по нескольку раз в год, как в Минса, а разговор о стерилизации индейских пациентов в больницах не выдумка сторонников «Красной силы». Но об этом не стоило спорить с моим собеседником

«Пусть люди знают!»
Перед нами сидел седой темнокожий и горбоносый старик — Руперт Косто, историк и издатель из калифорнийского племени кауийа. Касаясь наиболее горьких для него тем, он горячился. Да, они с женой составляют весь штат издательства, и одному богу известно, что станется после их смерти.
— Мы работаем уже больше десяти лет и стремимся организовать работу. Общества индейских историков и этнографов, публикуем их книги, выпускаем свой печатный орган «Индейский историк»...

Он помолчал немного.
— Мы одни в целом мире и отстаиваем свое право говорить правду о мрачных страницах в истории этой страны, правду об истинном лице нашего народа. Девиз нашей газеты «Вассаха» — «Путь люди знают!». Кроме нас, этого не сделает никто другой. Смотрите,— он вновь повысил тон,— вот опять они выпустили очередную фальшивку!

Он потряс объемистым томом уже знакомого нам справочного издания, редактируемого Уошберном.
— Почитайте, чего только они не пишут о моем племени, об индейцах Калифорнии! Но меня-то им не провести, источники я держу под рукой. В этом здании находится достаточно книг по любому индейскому вопросу.

Он с гордостью повел нас по комнатам второго этажа, сплошь уставленным книгами. Передо мной была тематическая библиотека, какой не может похвастаться ни один университет США.
— Помню, как раз в этой комнате работал эскимос Джозеф Сенунгетук. Он написал книгу о себе и своем народе. Она называлась «Возьмите или отдайте столетие: история эскимосской семьи».

На прощание Руперт Косто достал из стола свою книгу «Индейские договоры: 200-летний позор», подумал немножко и размашисто надписал:

«Пусть Великий Дух поможет Вам во всем, что приводит к наивысшему счастью».

Потомки Гайваты
С нетерпением ждал я поездки в город Итака в штате Нью-Йорк. Знал, что стоит он на исконно ирокезских землях, в стране длинных узких озер, напоминающих на карте растопыренные пальцы человеческой руки. Где-то в этих лесистых долинах лет пятьсот назад охотился легендарный Гайавата, давая им певучие названия.

В крошечном университетском отделе помощи коренному населению сидели молодые люди, которые поначалу не привлекли моего внимания — я принял их за обычных студентов. Здесь же, на полке, лежала огромная ирокезская погремушка, сделанная из панциря черепахи: я видел перед собой святыню, способную отводить болезни, приносить счастье — ведь когда-то Великая Черепаха приняла на свою спину праматерь людей Авенхаи и спасла ее от потопа. Потому-то индейцы до сих пор именуют Америку Островом Черепахи... Но тут парень, сидевший спиной, обернулся, и я, приглядевшись, легко уловил индейские черты его лица, заметные даже при общей бледности кожи. То был молодой индеец сиу по имени Громовый Ястреб — впрочем, все называли его Тимом.
— Хау, кола! — сказал я на языке сиу.— Здравствуй, друг!
— О-се-о! Привет! — ответил он с готовностью.

Тим свободно изъясняется на сиу, преподает язык чероки (он сознался, что предков у него много: сиу-чероки-кикапу), и ведет курс народной психологии в Корнельском университете. Он показал мне учебник языка чероки, грамматику мохаукского, разговорник на сиу.
— У племен растет тяга к возвращению народной речи,— рассказывал он.

...Чероков американцы издавна считали одним из «цивилизованных племен» — они растили кукурузу, у них была сложная иерархия власти. В двадцатых годах прошлого века хромой метис по имени Джон Джист — индейское имя Секвойя — дал себе слово придумать индейскую письменность. В 1823 году он представил свое творение на совет вождей; алфавит оказался столь практичным, что через несколько месяцев все чероки стали грамотными. С этого же года стала выходить первая индейская газета «Чероки Феникс». Личность Секвойи обросла легендами.

Позже в среде этнографов появились суждения, что Секвойя не изобрел, а только модернизировал какую-то уже имевшуюся систему картиночного письма — пиктографии. Припомнили, что еще в 1775 году один вождь зачитал древнюю легенду, записанную на шкуре рисуночным письмом. С тех пор остался только текст, записанный на бумаге, а шкуру как курьез отправили в подарок королеве в Лондон, где она, естественно, затерялась. Вот и думай теперь, кто и когда изобрел индейскую письменность...

...Ирокезы дали Америке, пожалуй, больше талантливых людей, чем любое иное племя. Среди них историки, военные, политики, этнографы и поэты.

Индейцы вообще красноречивый народ, ирокезские же ораторы в этом отношении могли бы поспорить с древними римлянами. Да американцы и окрестили их «римлянами Нового Света». Слава ирокезов восходит к легендарному Гайавате и пророку Деганавиде, объединителям ирокезов в Союз Пяти племен, Великую Лигу.

Одно из этих племен — онондагов — не случайно именуют «людьми холмов»: их земли разбросаны по лесистым склонам. Онондага потому и стала столицей союза, что где-то здесь жили сам Гайавата и его соперник — злобный людоед и чародей Атотархо. Это он препятствовал всеобщему миру, единению племен... И потому, когда удалось лишить его злобных чар, центром ирокезских земель стала именно Онондага, родина Гайаваты.

На земле Великой Лиги
...Машина резко свернула вправо с федерального шоссе и выехала на единственную улицу резервации, выступившую из редкого леска. Кругом лежал снег. Церковь, грязное кирпичное здание школы, кучка облезлых домиков по обе стороны, и никого вокруг. Проехав дальше, мы остановились у старого кладбища и постояли у Длинного дома совета. Пяти племен, где собирались пятьдесят человек — онондагов, онайдов, кайюгов, сенеков и мохавков. Дом был сложен из свежих бревен и еще не окрашен: он предназначался на смену старому, поменьше, сиротливо стоявшему рядом.

День был серый, и все вокруг выглядело таким же серым и заброшенным, как это старое кладбище или засохшие стебли кукурузы на грядках, покрытых снегом. В растерянности повернув назад, мы решили для очистки совести постучаться в наглухо запертую лавку-сарай. На стук вышла полная пожилая женщина в платке, одеждой напоминавшая русскую крестьянку. Нам разрешили взглянуть на нехитрую продукцию местных умельцев. Некоторые топорные сувениры обнаруживали к тому же хорошо знакомую надпись: «Подлинное изделие», а внизу — меленько — «Сделано в Гонконге». Приобретя лишь последний выпуск ирокезской газеты «Аквесагне Ноутс» с потерянным видом слонялись мы по лавке, и тут хозяйка, ожидавшая, пока мы закончим, спросила, откуда мы.
— Русские,— ответил мой спутник.
— Русские? Как же далеко вы забрались! — Женщина оживилась.— Я думаю, вы первые русские, ступившие на эту землю.

Мы этого не оспаривали.
— Позвольте пригласить вас на чашечку кофе.

Индейцы США давно освоили этот напиток.

Помещение, в котором мы находились, внутри напоминало избу. В углу были свалены какие-то вещи. Сбоку примыкала каморка поменьше. Наша хозяйка оказалась представительницей верховной власти племени, имеющей, по древним законам, право выбора вождей. Как позже выяснилось, ее знают не только в Онондаге, но чуть ли не во всех ирокезских резервациях штата Нью-Йорк.
— Совет по-прежнему собирается регулярно в Онондаге, — говорила хозяйка. — Мы очень бедны, зато свободны: племя не подчиняется Бюро по делам индейцев и вообще федеральному правительству. Земля и дома на ней наши собственные согласно старому договору.

Ирокезка внезапно бросила:
— Как показалась вам резервация, что вы почувствовали, когда въехали сюда? Нет-нет, говорите правду.
— Знаете, все-таки тяжело видеть такую бедность и нищету.
— Но ответьте, что лучше: потерять родной язык и культуру или остаться бедными, но самими собой? Правительство часто предлагает нам: «Давайте мы построим вам новое здание школы — только разрешите провести дорогу через резервацию». Но мы-то знаем, что это значит: строить, а потом и содержать дорогу придут техники, вслед за ними туристы, бизнесмены. Их будет куда больше, чем нас... Учитель у нас сейчас есть свой, ирокез, и мы можем быть спокойны: он будет учить детей так, как нужно. В Онондаге заплачено за каждый дом, каждую пядь земли. Это наши исконные владения, и мы не желаем их никому отдавать...

Тут же за столом с нами сидела белая женщина.
— Да, я не индеанка. Но живу здесь, в Онондаге. Сначала работала от филантропической организации, а потом и вовсе решила остаться. Стыдно признаться, моя страна, усердно пекущаяся о правах человека где-то за рубежом, совершила и совершает этноцид внутри по отношению к индейцам...

Увы, нам пора было ехать дальше. Мы стали прощаться и поняли, что из всего виденного нами Онондага была тем редким местом, где в нас никто не видел незваных гостей, не замыкался в себе во время беседы.

Когда люди долго враждовали, ирокезы говорили: «Тропы между нами заросли травой и кустами, их прервали поваленные деревья, и облака скрыли наш день». И чтобы прекратить вражду, у индейцев издревле существовал обычай «обновления дружественной цепи», когда люди шли в гости в соседние и отдаленные деревни с подарками и речами. Наше свидание с Онондагой было таким визитом.

Выйдя наружу, я огляделся и заметил, что среди окружающих хвойных деревьев кое-где индейскими вождями возвышаются белые сосны. Ботаники зовут их сероствольными. Чуть раньше я спрашивал Тима: почему эмблемой Союза Пяти племен стала белая сосна?
— Во-первых, это вечнозеленое, вечно живое дерево; во-вторых, белизна — символ чистоты помыслов, мирных намерений. А заметили вы, что иголки на ветках этой сосны собраны всегда по пять вместе? Они означают единство племен Союза.

А. Ващенко, кандидат филологических наук
Нью-Йорк — Сан-Франциско — Москва

ПараЛеЛьные_Миры (ГАЙАВАТА) все записи автора
Читать далее...

ПараЛеЛьные_Миры (ГАЙАВАТА) все записи автора Читать далее...

Алла_Латулина (ГАЙАВАТА) все записи автора
Кинтпуаш, более известный как Капитан Джек - вождь индейского племени модок, проживавшего на территории Орегона и Калифорнии, лидер племени во время Модокской войны.

В 1864 году модоки жили на земле своих предков возле озера Тул, на границе Калифорнии и Орегона. Однако из-за прихода на эту территорию белых поселенцев, которые стали строить на этой плодородной земле свои фермы, племя вынуждено было переехать в резервацию кламат в юго-западном Орегоне, территории традиционных противников модоков, племени кламат. Поскольку кламаты превосходили новоприбывших числом, а резервация являлась их исконной территорией, с модоками они обходились довольно скверно.

В 1865 году лидер модоков Кинтпуаш, более известный как Капитан Джек, повёл свой народ из резервации назад на родную землю. В 1869 году модоки были отправлены армией США назад в резервацию, однако условия там не улучшились и в апреле 1870 года Капитан Джек повёл отряд из 180 модоков к озеру Тул.

В 1872 году была послана армия, чтобы схватить людей Капитана Джека и отправить их в резервацию. 29 ноября во время переговоров о сдаче на Лост-Ривер в Орегоне между одним из солдат и воином модоков завязалась драка, которая перетекла в короткую битву у Лост-Ривер. Джек воспользовался этой возможностью, чтобы увести свой отряд в пустоши, которые являются теперь национальным памятником «Лава Бедс». Отряд разместился в естественной крепости, известной ныне как Крепость Капитана Джека, состоящей из множества пещер. Когда военные наконец обнаружили индейцев, они быстро предприняли атаку 17 января 1873 года, в результате которой армия потеряла 35 человек убитыми и раненными, в то время как модоки обошлись без потерь.

Советники Капитана Джека считали, что армия отступит, если удастся убить её лидера, генерала Эдварда Кэнби. Джек же надеялся на мирное разрешение конфликта и вступил в мирные переговоры с федеральным правительством. Переговоры затянулись на месяцы, а в это время сторонники военного пути набирали всё большее влияние среди модоков. Чтобы укрепить свою власть Капитан Джек согласился на их план: он устроил встречу с американскими военными лидерами, намереваясь их всех убить. Во время переговоров 11 апреля Джек и ещё несколько модоков достали пистолеты и убили двух командиров противника; Капитан Джек самолично застрелил Кэнби (Эдвард Кэнби является единственным американским генералом, убитым во время войн с индейцами). Это убийство имело совсем не тот эффект, на который рассчитывали индейцы. Генерал Джефферсон К. Дэвис привёл подкрепление в 1000 солдат, и 14 апреля армия вновь атаковала крепость, выбила оттуда модоков и обратила их в бегство.

В следующие несколько месяцев разрозненные группы модоков продолжали сражаться с армией, часть их сдавалась. Капитану Джеку успешно удавалось избегать военных, пока несколько модоков не согласились предать его и передать властям. 1 июня Капитан Джек сдался, церемониально опустил своё ружьё. Его отправили в форт Кламат, где 3 октября 1873 года он был казнён за убийство генерала Кэнби и других переговорщиков.

После казни Капитан Джек был обезглавлен, а его голова пополнила коллекцию музея военной медицины в Вашингтоне. В 1898 году его череп был доставлен в Смитсоновский университет, а в 1984 году останки Кинтпуаша были возвращены его родственникам.

terras (ГАЙАВАТА) все записи автора
Очень благодарен вам за интересное и нужное сообщество,случайно нашёл вас и надеюсь надолго задержаться,на сайте Привет.ру так же есть "Гайявата"где состою и я...думаю будем обмениваться информацией...
http://www.privet.ru/community/trubka_mira может кто желает взглянуть..милости просим!

Алла_Латулина (ГАЙАВАТА) все записи автора Тотемы из Аляски и Канады





Тотеми́зм — некогда почти универсальная и ныне ещё весьма распространённая религиозно-социальная система, в основании которой лежит своеобразный культ так называемого тотема.
Термин этот заимствован у североамериканского племени оджибва, на языке которых totem означает название и знак, герб клана, а также название животного, которому клан оказывает специальный культ.
В научном смысле под тотемом подразумевается класс (обязательно класс, а не индивид) объектов или явлений природы, которому та или другая первобытная социальная группа, род, племя, а иногда и индивид — оказывают специальное поклонение, с которым считают себя родственно связанным и по имени которого себя называют. Нет такого объекта, который не мог бы быть тотемом, однако наиболее распространёнными и, по видимому, древними тотемами были животные.
Тотемы

Цитата сообщения Перуанка

ПараЛеЛьные_Миры (ГАЙАВАТА) все записи автора
До 1865 г., когда по окончании Гражданской войны регулярная армия смогла вернуться к исполнемию своих обязанностей на Западе, граница по большей части находилась под охраной полков, сформированных на местах. Кроме них бнло создано еще пять полков так называемых «волонтеров Соединенных Штатов», которых набирали среди пленных конфедератов, которые предпочли сражаться с индейцами, а не томиться в лагерях военнопленных. Взамен им гарантировали, что не будут использовать их в операциях против южан. С завершением войны волонтеры были демобилизованы и в прерии вновь вернулись регулярные войска.

Американская армия имела самый пестрый и разнородный личный состав Многие приобрели вкус к армейской службе за время Гражданской войны; немалое число просто сменило серый мундир на синий; иные прибыли из европейских армий; немало было и беглых преступников, скрывавшихся от правосудия - бандитов из больших городов и злостных банкротов. А рота «С» 8-го Кавалерийского полка имела в своих рядах солдат, получивших учёную степень в Гарвардском университета.

Каждый кавалерийский полк состоял из 12 рот, разделённых между тремя эскадронами, по 4 роты в каждом. Рота разделялась на два взвода, каждый из которых состоял из отделений по 4 человека каждое. Роты редко проходили службу все вместе. Чаще роты разных полков сводили по мере необходимости в отдельные соединения. В соответствии со специальным распоряжением президента штатный состав одной роты соответствовал минимально 50, а максимально - 100 солдат при капитане и двух лейтенантах. Однако реально редкая рота, как в кавалерии, так и в других родах войск, достигала этого числа. Так офицер 5-го Пехотного полка, сражавшийся против сиу и северных шайеннов в 1878г., сообщает, что рота его полка насчитывала в строю едва 16 человек. В случаях подобного некомплекта они состояли фактически из большого единого взвода.

Командовал полком полковник с помощью подполковника. Во главе каждого эскадрона стоял майор. Эскадроны были пронумерованы цифрами, роты имели буквенные обозначения. Каждой ротой командовал капитан с помощью первого и второго лейтенантов. Унтер-офицерский состав включал в себя: старшего сержанта (сержант-майор), сержанта-квартирмейстера, старшего оркестранта и старшего горниста. Каждая рота имела в своем составе одного 1-го сержанта, пять сержантов, четырёх капраллв, двух горнистов, а также кузнецов, шорника и возницу. В среднем против индейцев армия официально развернула силы до 10 970 кавалеристов. Дезертиры, умершие и откомандированные делали, разумеется, эту цифру гораздо меньшей.

Роты были не только разрозненны и немногочисленны, но и личный состав в них был, в большинстве своём, весьма плохо обучен. Предполагалось, вероятно, что ветераны Гражданской войны не нуждаются в муштре, а потому занятиями с личным составом попросту пренебрегали. Гарнизонный маркитант клерк Петер Кох вспоминал, что при инспекции форта Эллис в 1871 г. в Монтане «офицеры ограничились тем, что проинспектировали несколько бутылок с шампанским». Положение начало меняться к лучшему в 1872 г., когда официально были введены учебные стрельбы и каждый солдат должен был ежегодно расстрелять на стрельбище 90 патронов с различных дистанций. Но серьёзные учения начали практиковаться в армии только после битвы при Литтл Бигхорн, результаты которой просто шокировали военное ведомство.

Однако следует отметить, что оружие в армии всегда поддерживалось на современном уровне с момента внедрения в 1866 г. винтовок, заряжающихся с казенной части. Старые мушкеты Спрингфилда калибра 0,58 были быстро и без труда переделаны на новый манер и приспособлены под использование унитарного металлического патрона. Кавалерист имел при себе несколько видов оружия. Во-первых, это была легкая кавалерийская сабля образца 1860 г. с медным эфесом, носимая на черном кожаном поясном ремне с прямоугольной медной пряжкой, на которой был изображен орел в серебряном венке. На походе, однако, сабли зачастую снимались и сдавались на хранение. В бою использовались они крайне редко. Единственный известный случай массированной сабельной атаки в индейских войнах на Равнинах относится к 1857 г., когда таким образом были рассеяны крупные силы шайеннов (кстати, практически без прямого столкновения). К обычному вооружению кавалериста относился также тесак, носившийся на поясном ремне.

Сабля у кавалериста висела на левом боку, а на правом ее уравновешивал револьвер в черной кожаной кобуре. Первоначально это был «кольт» или «ремингтон» калибра 0,44. Это были капсюльные револьверы, где использовались бумажные патроны, а выстрел происходил от удара курка по медному капсюлю с ртутным наполнителем. Заряжались они довольно медленно. В 1872 г. в армии была принята на вооружение новая модель «кольта» калибра 0,45 - так называемый «миротворец». Тут уже применялся унитарный металлический патрон. Их выпускали не по специальному армейскому заказу, а потому 7-й Кавалерийский полк, например, получил это новое оружие не ранее первой половины 1874 г.

Каждый солдат имел и карабин. Это было заряжающееся с казенной части оружие, то же, что и в период Гражданской войны: винтовки системы Шарпа, Смита, Спенсера, Галлахера и Барнсайда. Здесь также применялся бумажный патрон и медный капсюль (кроме систем Спенсера и Генри). Их обычным калибром было 0,52, дальнобойность весьма низкой, фактически меньшей, чем у пистолета. В винтовках Спенсера и Генри употреблялись металлические патроны и это были первые магазинные винтовки в армии. В 1873 г. на вооружение поступили карабины Спрингфилда - калибра 45/70 для пехоты и калибра 45/55 для кавалерии. Они были однозарядными и заряжались металлическим патроном с казённой части, обладали большей скорострельностью, а дальнобойность их вдвое превышала показатели магазинных «винчестеров» и «генри». Однако 7-й Кавалерийский полк получил это оружие только в середине 1875 г. Офицеры же часто использовали совершенно нетипичное оружие. Подполковник Джордж А. Кастер, например, имел пару британских револьверов и охотничье ружье Ремингтона, в то время как генерал Крук предпочитал дробовик. «Спрингфилды» нередко выставляют одной из причин поражения Кастера, поскольку считалось, что его механизм, выбрасывающий стреляные гильзы, часто заклинивало. Рассказывают даже о некоем шайеннском воине, который выбросил только что захваченный им в бою «спрингфилд», потому что не смог избавиться от застрявшей в механизме гильзы. Однако археологические материалы показали крайне малый процент подобны случаев. Кроме того, все недостатки экстрактора «спрингфилдов» не помешали солдатам Рино и Бентина успешно отстоять свои позиции на Рино-Хилл.

Боеприпасы ко всему этому арсеналу должны были носиться в особых патронных сумках - большой, носимой на ремне через плечо, для патронов к карабину, и меньшей, на поясном ремне, - с боеприпасами к револьверам. Капсюли носились в небольшом черном кожаном мешочке у бедра. Обычно их бывало два, так как капсюли разных систем оружия различались между собой.

Раньше бумажные патроны держались в жестяных гильзах и хранились в патронных сумках из жесткой кожи, похожих на коробки. Новые металлические патроны гремели и высыпались из них во время атаки, мешали незамеченными подкрасться к врагу. Департамент Артиллерийско-техничаекого и вещевого снабжения разработал поэтому новый тип патронташей - «патронники Дайера», где патроны вставлялись в 24 брезентовые ячейки с внутренней стороны сумки. Но это изобретение все же оставалось непопулярным в войсках, где предпочитали изготовлять патронные пояса. Солдаты сами разрешили эту проблему, сделав на ремнях петли, в которых и держались патроны. Первоначально петли эти пришивались прямо к кожаным ремням. Но дубильная кислота, которой обрабатывали кожу, вызывала коррозию медной оболочки патронов, покрывавшихся сине-зеленой патиной ярь-медянки. В итоге слабело крепление гильзы и она соскакивала при заряжании или извлечении из пояса, что вызывало опасную задержку при ведении огня. Но солдаты решили и эту проблему: они либо ежедневно чистили каждый патрон, либо делали себе пояса из плотного брезента, не содержащего никаких кислот. В конце 1876 г. Департамент Артиллерийско-технического и вещевого снабжения, до сих пор упорно предпочитавший сумки ремням, распорядился, наконец, изготовить 30 000 кожаных и брезентовых поясов «прерийного» типа. Фактически же патронные сумки уже не использовались на Западе в течении многих лет. А в 1877 г. Департамент Артиллерийско-технического снабжения начал серийное производство патронных поясов вместе с кобурой.

В поле кавалерист обычно сворачивал свой мундир и стягивал его ремнями у передней луки седла. Тут же привешивалось смотанное и скрепленное колышком лассо, а с противоположной стороны, к другому седельному кольцу, крепилась торба. Небольшая брезентовая сумка с овсом для коня висела у задней луки седла. Оловянная кружка пристегивалась ремешком, пропущенным через ее ручку, рядом с седельной сумкой. Походная фляга в шерстяном, позже в брезентовом чехле, висела на ремешке на шпеньке, вбитом в дугу задней луки седла. Рацион хранился в ранце, также привешенном к седлу.

Кони были небольшими, но крепкими, более выносливыми, чем в европейских конных полках. Рост их составлял обычно около 1,5 м. в холке. Распределению их по ротам в соответствии с мастью уделялось мало внимания.

Кастер писал, что в 7-м Кавалерийском «для придания единообразия внешнему виду решено было посвятить один из полудней общему обмену лошадей. Ротным командирам, собранным в штаб-квартире полка, позволили, принимая во внимание их положение, отобрать себе наиболее предпочитаемую масть». Однако, это не было всеобщим явлением и не пользовалось популярностью среди солдат, которым при таком обмене давали коней, чьи боевые качества были им еще неизвестны, а единственное достоинство состояло в соответствии униформе. К униформе же солдаты Дальнего Запада относились без особого пиетета.

«Генерал Крук, - сообщает офицер, служивший с ним на Западе, - не любил униформы и носил её только тогда, когда этого нельзя было избежать». Во время зимней кампании 1875 г. генерал носил сапоги, «утвержденного правительством образца № 7; вельветовые брюки, сильно выгоревшие по краям, коричневую шерстяную рубашку, блузу старого армейского образца; коричневую фетровую шляпу с дырой на макушке; старую армейскую шинель с подкладкой из красного сукна и большим воротником из шкуры волка, собственноручно застреленного генералом. Дополнял его костюм кожаный ремень с 40 или 50 патронами, поддерживавшийся двумя кожаными ремешками через плечо». В своем пренебрежении уставной формой Крук был далеко не одинок. Кастер пишет,что некоторых из его людей легко можно было спутать с индейцами «и даже при ближайшем рассмотрении принять двоих из нашего отряда за оседжей. Да и прочие были одеты во что угодно, только не в униформу регулярных войск». Сам Кастер обычно носил легкую серую шляпу с низкой тульей, кожаную куртку и штаны, отороченные бахромой, темно-синюю рубаху с широким воротником, подвязанным алым галстуком. На брезентовом патронном поясе у него висели кобура и нож в шитых бисером ножнах с бахромой. Подобную одежду, подражая своему командиру, носили и многие другие офицеры 7-го Кавалерийского полка.

Почему же допускались отклонения от уставной формы одежды? Одной из причин того было низкое качество казенного обмундирования. Большое количество обмундирования было изготовлено за время Гражданской войны поспешноь и из негодного материала. После войны огромное его количество скопилось на складах и избавиться от него было не так-то просто, а потому квартирмейстеры не особенно обращали внимание на качество отправляемой (сплавляемой!) в войска экипировки.

Недовольство качеством, однако, вызвало лишь резкую отповедь со стороны генерал-квартирмейстера Монтгомери Мейгса, заявившего, что офицерам следует проявлять бережливость, а не критиковать вполне пригодный и прочный материал. Генерал добавил, что это обмундирование повидало Гражданскую войну, а если у пограничных войск хватает времени на жалобы, то значит они просто мало заняты своим прямым делом.

Когда новая униформа все-таки была произведена в достаточном количестве, что случилось около 1873 г., привычка «рукодельничать» настолько укоренилась на Равнинах,что новые мундиры вскоре смешались со старыми и даже с элементами гражданской одежды,наиболее пригодными для степных кампаний.

Кроме качества, серьезной проблемой было снабжение обмундированием гарнизонов дальних постов в стране, абсолютно лишенной приличных (и безопасных!) дорог. Во время летней жары и солдаты, и офицеры стремились одеваться как можно легче, не особенно считаясь с уставом. Вместо кепи многие носили легкие широкополые шляпы, первоначально черного цвета. Одной хватало на три недели в поле, хотя с 1876 г. качество их заметно улучшилось. Солдаты также часто покупали себе серые шляпы с широкими опущенными полями. Гражданский скаут, состоявший при 7-м Кавалерийском, сообщал, что в этом полку «редко носили на кепи букву своей роты, поскольку в основном все носили разнообразнейшие шляпы, но далеко не все носили эту букву и на них». Большинство солдат всех родов войск предпочитало оставлять свои головные уборы в первозданной чистоте. Наибольшее же разнообразие в головных уборах приходится на период около 1876 г., когда у шляпы иной раз загибали поля так, что она превращалась в некое подобие треуголки. Впрочем, этот фасон продержался недолго.

Сержантский и рядовой состав обычно носил небесно-голубые или иные штаны из грубой шерстяной материи, хотя зачастую они свободно одевали всё, что пожелают. Капрал Джекоб Хорнер говорит, что в 1870-х гг. в 7-м Кавалерийском «рота «К» была известна, как «пижонская рота». Там все поголовно носили только белые парусиновые штаны, обычно применявшиеся для работ в конюшне. Взводный портной придавал им вид туго обтягивающих ноги кавалерийских лосин. Кроме того они щеголяли в белых рубахах с белыми же воротниками (вне службы или при выходе в город) ... и вообще всегда имели поразительный внешний вид». Мало кто реально носил желтый галстук, так хорошо известный всем по фильмам-вестернам. Вместо него многие офицеры надевали свободно повязанный шарф.

Природные условия прерий отличаются резкими перепадами температур. Один из офицеров вспоминает, что зимой «личной одежде уделялось особое внимание; когда я видел ртуть, застывшую в шарике на нижнем конце термометра, когда спиртовой термометр в форте Стил (Вайоминг) показывал зимой ниже 61 по Фаренгейту, я понимал настоятельную необходимость таких предосторожностей. Понятие же «униформа» приобретало тогда более чем гибкое толкование, так как уже не только личная прихоть, но жестокая необходимость заставляла нас отбирать для себя такие детали одежды, какие наилучшим образом могли бы защитить от ледяного холода и пронизывающего ветра».

В бою кавалерия руководствовалась стандартным наставлением по кавалерийской тактике Эмори Аптона, выпущенным в 1874 г. Оно предусматривало в первую очередь ведение огневого боя, когда всадники спешивались и разворачивались в стрелковую цепь, становять друг от друга на расстоянии около пяти ярдов. Один человек из каждого отделения выделялся, чтобы держать во время боя всех четырёх лошадей. В борьбе с индейцами основной мишенью американской армии становились их кочевые стойбища. В ударах по ним армия использовала средства из арсенала самих же индейцев. Нападения совершались, как правило, на рассвете, первым делом старались отрезать селение от табунов, чтобы лишить воинов мобильности, нередко становище бралось в «клещи» или подвергалось концентрической атаке с разных сторон одновременно.


Практически постоянно американские войска в борьбе с «враждебными» индейцами пользовались помощью индейцев «дружественных». Подчас это были воины из того же племени, с которым велась эта борьба. Кастера в походе и битве сопровождали скауты (разведчики) из числа индейцев кроу (апсарока) и арикара (ри) - исконных врагов сиу тетон-лакота и шайеннов, - а также несколько полукровок и даже сиу. Скаутам обычно выдавалось армейское обмундирование, но нередко они шли в бой в традиционном военном убранстве своего племени. Среди скаутов - участников битвы на Литтл-Бигхорн - следует особо отметить Чарльза Рейнольдса - «Одинокого Чарли», франко-лакотского метиса Майкла («Митча») Боуйера, за скальп которого Сидящий Бык назначил награду в сто лошадей, а также любимого разведчика Кастера, воина по имени Кровавый Нож, который родился от брака воина-сиу с женщиной-арикара, вырос в селении лакота, но потом вместе с матерью ушёл к её народу. В связи с ролью скаутов следует отметить, что «великая война сиу» была не только столкновением индейцев с цивилизацией «белых», но и продолжением старых межплеменных распрей. Для тех же арикара и кроу главными и смертельными врагами были вовсе не американцы, а именно лакота, которые на протяжении десятков лет изводили их своими жестокими набегами. Для них тот же Кастер был не захватчиком, а добрым союзником. Лейтенант Джеймс Брэдли вспоминал о том, как отреагировали кроу на известие о гибели Сына Утренней Звезды (Кастера): «кроме родственников и близких погибшего, не нашлось никого во всей этой сорокамиллионной нации, кто воспринял бы это известие более трагично, чем кроу … Услышав о случившемся, они один за другим отходили от группы слушателей на некоторое расстояние, в одиночестве садились на землю и начинали плакать и, покачиваясь из стороны в сторону, петь свою жуткую Песню Скорби». Знаменитый вождь кроу Много Подвигов оценивал Литтл-Бигхорн совершенно иначе, чем основные участники сражения: «белые солдаты потерпели неудачу, но в то же время они сломили хребет нашим старым врагам … Теперь мы могли спать не думая, что завтра с утра нам придётся подняться с постели и сражаться - за всю мою жизнь такая ситуация сложилась впервые».

В заключение стоит сказать несколько слов о командном составе 7-го Кавалерийского полка. Тем более что взаимоотношениям между офицерами приписывается немалая роль в битве при Литтл-Бигхорн. Полк располагал рядом способных и опытных командиров, которые, однако, не составляли единой дружной команды. Все рассказы о 7-м Кавалерийском полны взаимных обвинений в пьянстве, трусости, фаворитизме, подсиживании, зависти. Сам его знаменитый полковой командир побывал под судом военного трибунала по целому списку различных обвинений, включая жестокое обращение с ранеными солдатами-дезертирами своей части (им было отказано в своевременной медицинской помощи). Тогда его, признав виновным, на год отстранили от службы без выплаты жалованья. А в 1876 г., буквально накануне экспедиции против сиу, Кастер дал скандальные показания сенатской комиссии на слушаниях дела о коррупции в военном ведомстве. Майор Маркус Рино, ветеран Гражданской войны, не обладавший, однако, никаким опытом борьбы с индейцами, командовал полком в отсутствие Кастера и интриговал против него с целью оставить командование за собой. Капитан Фредерик Бентин был наиболее опытным и наиболее старшим из всех офицеров полка. Он никогда не скрывал своего презрения к Кастеру, как к военному и как к человеку. Это отношение усугубилось после битвы на Уошите, когда Кастер не озаботился поисками отбившегося от основных сил отряда майора Эллиота, в результате чего весь этот отряд был вырезан индейцами. Зато в полку существовала и «клика Кастера», состоявшая из его друзей и родственников, для которых он был настоящим идолом. К этой фракции относились, например, младший брат подполковника, капитан Томас У. Кастер, его зять лейтенант Джеймс Колхаун, его верный адъютант лейтенант Уильям У. Кук, капитан Томас Б. Вейр. Полк вступал в бой, раздираемый на части внутренними склоками. Однако вряд ли правомерно будет следовать за теми, кто приписывает гибель Кастера и его людей исключительно зависти и злонамеренности его неверных соратников. Эта «теория» относится к числу тех самых многочисленных мифов, что окружают историю знаменитой битвы.

Алла_Латулина (ГАЙАВАТА) все записи автора


Mas

Алла_Латулина (ГАЙАВАТА) все записи автора
Чудные здесь названия! Вот мелькнуло озеро с финским именем Хейккилла. Территория, по которой мы ехали, зовется Бойс-Форт, что на самом деле французское Буа-Форт. А направлялись мы к племени чиппева.
Такова северная Миннесота. Первыми на земли коренных обитателей этих мест пришли французы, оставившие здесь следы в виде географических названий. В конце прошлого века появились финские горняки и фермеры. Ну а индейцы оказались в резервациях, которые обычно представляют собой небольшие изолированные друг от друга территории. Мы же ехали в часть резервации чиппева Бойс-Форт, названной по озеру Нетт-Лейк.
Дикий рис
На встречу с журналистами в здание администрации, точнее правительства, племени пришли многие здешние активисты, старейшины и молодежь!..
Я разглядывал юношей и девушек, севших тесной группой у одного из концов стола. Смотрелись они вполне обычно и даже обыденно: шорты, футболки... Мало что выдавало в них краснокожих. Только у некоторых были заметны признаки вырождения: алкоголизм, бич большинства резерваций, оставляет свои следы.

Вошла пожилая индеанка. «У нее девять детей и тридцать пять внуков», — прошептал мне на ухо Тэдд Джонсон, главный юрист племени, который вел встречу.

Я, памятуя об индейской почтительности к старшим, знакомой всем по кинофильмам, ждал, что молодежь вскочит, начнет предлагать старушке место. Никто из них, к моему удивлению, даже не пошевелился. Вот как ломаются стереотипы! — подумал было я, и в этот самый момент директор по экономическому планированию резервации Девид Дэнз внес стул и усадил многодетную мать.

Киношные стереотипы в отношении индейцев все-таки живучи, и многие из них вполне соответствуют действительности. Помню, мой знакомый из Миннеаполиса, имеющий дом в многорасовом квартале, где живет и немало индейцев, рассказывал: как-то в преддверии Рождества собрались местные «общественники» и решили устроить для бедняков на праздник бесплатную кухню с обедами. Белые, вспоминает знакомый, стали тут же создавать какой-то оргкомитет, черные — шуметь, кричать. Индейцы, не проронив ни слова, ушли. И пропали до самого сочельника. Появились молча с палатками для раздачи обедов, молча поставили их и снова разошлись. «Где вы были, куда исчезли?» — «А что? Мы ведь обо всем уже договорились».

Поселок на берегах Нетт-Лейк мало чем отличался по виду от остальных американских поселений. Единственное, что бросалось в глаза, — мусорные свалки, тут и там старые брошенные машины и обилие без дела слоняющихся людей. Но как же иначе? — 60 процентов жителей резервации безработные.
Сегодня племя насчитывает 2600 человек, на родном языке оджибве говорят 38 процентов человек, понимают — еще 12.

На майке у одной из девочек-индеанок читаю надпись: «Моя сестра — в ВМФ». Критическое отношение большинства индейцев к правительству хорошо известно, но при этом они самые лояльные граждане США. Именно они дали больше всего добровольцев во всех войнах, что вела Америка, и среди них самые большие людские потери по сравнению с другими группами населения.

...Под столом вижу коробку с наклейкой: «Оджибве инкорпорейтед, Мурхэд, Миннесота». Вот так: индейцы то ли производят, то ли упаковывают расходные материалы для компьютеров. За окном синеет гладь озера Нетт-Лейк. А посреди него словно плавает островок Спирит-Айленд, остров Духов...

На столе — вездесущая кока-кола, а к ней вместо поп-корна — такая же воздушная закуска из дикого риса.
Дикий рис, по-чиппевски «маномин», традиционно был главным источником жизни индейцев в Бойс-Форте. Водное растение zizania aquatiса, близкое дикому овсу, в естественных условиях растет только в Миннесоте, Висконсине и Онтарио. На озере Нетт-Лейк его собирают с каноэ с августа по ранний октябрь. Сегодня дикий рис считается деликатесом, он полезен для здоровья и готовится быстрее риса обычного. Его можно встретить в меню многих ресторанов Америки, но только здесь, в Нетт-Лейк, крупнейшей его популяции в мире, произрастает лучший по качеству «маномин». Отсюда, из северной Миннесоты, он разошелся и по другим мелководным озерам Северной Америки. Не без помощи индейцев.

Дикий рис — лишь одна из культур, которыми обогатили мир коренные американцы. А их не счесть. Профессор из Макалестер-колледжа в Сент-Поле, крупнейший специалист по индейцам Джек Уэзерфорд написал пару книг только о вкладе краснокожих в мировую цивилизацию.

Как знания и навыки индейцев укладываются в копилку современных достижений я сам смог познакомиться несколькими днями ранее. На окраине Сент-Пола мне показывали мощнейшую ретрансляционную станцию, принимающую телевизионный сигнал со спутников и обслуживающую всю Миннесоту. Я восхищался высокотехнологичным точнейшим электронным оборудованием станции, а когда мы вышли на улицу, вдруг увидел на коньке здания не то деревянную, не то пластиковую фигурку совы. «А это для чего?» — спросил я. «У нас была проблема — как защитить мачты и «тарелки» от птиц — они бы создавали помехи, — объяснил мне технолог. — Так вот, за помощью обратились к индейцам. Посоветовали посадить такую «сову». И — никаких проблем!»

С 1975 года федеральное правительство предоставило индейским резервациям самоопределение, что, наряду со свободой политической, принесло и свободу от финансирования. Увы, такой экологически чистый, экзотический и уникальный продукт, как дикий рис, оказался весьма слабым экономическим подспорьем. И все же, если в 1988 году бюджет племенного правительства Бойс-Форт равнялся 10 тысячам долларов, то уже в 1995-м составил 7 миллионов. Каким образом?
Чиппева, как и другие племена, обзавелись своим игорным бизнесом.



Реванш над бледнолицыми?
Сегодня монополия Лас-Вегаса и Атлантик-Сити на опустошение кошельков поклонников Игры вот уже несколько лет как подорвана. И, похоже, окончательно. Теперь американцам, живущим где-нибудь в штате Вашингтон или Миссури, вовсе не обязательно совершать путешествие длиной в тысячу миль, чтобы попытать удачи у игрального автомата или за столом «блэк-джэк», а можно просто отправиться в ближайшую индейскую резервацию.

Первые индейские казино стали появляться в США в 80-х годах, а сегодня редкая из резерваций не имеет своего игорного центра на племенных землях. В одной лишь Миннесоте, где индейцев всего 49 тысяч из 5-миллионного населения, действует 13 таких казино, которые вкупе стали седьмым крупнейшим работодателем штата.

«Мистик Лейк» («Таинственное Озеро»), расположенное в пригороде Миннеаполиса, по словам его менеджера по маркетингу Кейта Лоумастера, крупнейшее казино на огромных просторах Америки между Атлантик-Сити и Лас-Вегасом. В 1995 году «Таинственное Озеро» принесло 120 миллионов долларов чистой прибыли и превратило владеющих им членов крошечного дакотского племени мдевакантон, живущего в резервации в Шакопи и Прайор-Лейк, в миллионеров.

И вот уже, кто в шутку, а кто всерьез, считает племенные казино в США своеобразным реваншем, который коренные американцы берут над бледнолицыми за все свои тяготы и унижения в течение трех последних веков и даже местью им, ибо изрядно опустошают их кошельки.

Кейт Лоумастер не согласен с этим утверждением. В известном смысле финансовый успех «Мистик Лейк» скорее исключение из правила. Им «Мистик Лейк» во многом обязан случайности. Дело в том, что мдевакантон по воле федерального правительства в конце прошлого века оказалось единственным индейским племенем в Миннесоте, получившим землю в пределах городской зоны Сент-Пол/Миннеаполис, где сегодня живут два миллиона человек.

Мдевакантон, одно из семи дакотских племен (приблизительный перевод его названия — «те, кто живут на озере Духов» — и дал имя казино), сегодня занимает территорию всего в 400 гектаров, на которой в 1969 году была создана эта самая молодая и самая маленькая из всех индейских резерваций США. Хотя мдевакантон издавна жили в этих местах, многие из них были высланы отсюда после последней и самой жестокой индейской войны в Миннесоте в прошлом веке, а многие переселились в другие резервации. Сегодня здесь проживает около 250 человек, из которых индейцы составляют лишь 77 процентов.

Большинство же резерваций имеет значительно большее население и находится в гораздо более отдаленных районах, как, например, Бойс-Форт в дебрях северо-восточной Миннесоты, где на берегу озера Вермелион расположен игорный центр «Форчун Бей», принадлежащий племени чиппева.

Он встречает посетителей вигвамом, сооруженным у парковочной площадки среди леса. На этом все «индейское», не считая трети его служащих, в которых сегодня порой уже не так-то просто распознать коренных американцев, в казино и заканчивается. Это относится, в принципе, ко всем подобным игорным заведениям. Сегодня игорный комплекс «Мистик Лейк» — это два казино с залами игральных автоматов, столов для блэк-джэка, дюжина магазинов (включая магазин индейских сувениров и ювелирный), галерея индейского искусства, банкетный зал, четыре ресторана и зал для игры в бинго. Одних игральных автоматов в нем две с половиной тысячи!



Блэк-джек — друг индейцев
Игорный комплекс «Мистик Лейк» имеет круглую форму: она воплощает круг жизни и гармонии из мифологии индейцев. Главный зал представляет собой как бы деревню, в которой постройки окружают центральный очаг. Колонны вокруг зала символизируют месяцы года. Внутри можно увидеть изображения животных, которым поклонялись дакота, — орла, черепахи и, конечно, бизона, а посетителей у входа приветствует бронзовый фонтан и статуя индеанки — «Женщины Водяного Духа» — персонажа местной легенды.

Увы, всего этого запечатлеть не удалось: фотографировать в казино строго запрещено, а на «пробивание» разрешения на съемку в службе безопасности, по словам Кейта Лоумастера, потребовалось бы дня два. При этом он подчеркнул, что к «Мистик Лейк» самая современная система безопасности среди всех казино мира.

Что еще выделяет «Мистик Лейк» среди прочих казино, так это отсутствие алкоголя. «Дела идут хорошо и без него, — заметил Лоумастер, — Запрет же — это так, подстраховка на всякий случай. Хотя в самой резервации спиртное и продается». Зато сигареты в казино можно купить без налога, как и во всех индейских резервациях: хитросплетение американского законодательства — договоры у индейцев с центральным правительством были подписаны еще до создания штата Миннесота, а значит, и некоторые его законы на индейцев не распространяются.

В казино бывает до 16 тысяч посетителей в день. Семь бесплатных автобусов-челноков курсируют между Прайор-Лейк и центром Миннеаполиса. Но для более отдаленных казино, типа «Форчун Бей», проблема привлечения посетителей стоит значительно острее. Поэтому там есть еще площадки для гольфа, причал на озере, выступают там артисты и музыканты. Но главная приманка — игра «Взломай сейф», когда среди участников, обладающих карточкой клуба (членство в котором, надо сказать, бесплатное), разыгрывается цифровая комбинация, необходимая для открытия сейфа, в котором лежат 10 тысяч долларов! Наличные имеют особую притягательную силу и в Америке.

Около 70 процентов прибыли «Мистик Лейк» идет правительству племени мдевакантон, которое только в 1995 году выплатило каждому из членов племени по... 500 тысяч долларов! Ведь мдевакантон в резервации всего 150 человек, а они-то только и являются владельцами казино!

Но это далеко не все. На деньги от прибыли казино в резервации создана великолепная система социального обеспечения и медицинского обслуживания, действует спортивный комплекс, частично финансируется полиция и пожарная служба округа. Зарабатывая 500 миллионов долларов в год, казино может позволить себе создание фонда на образование членов племени, поддерживать исследования в области культуры и истории индейцев в одном из колледжей, строить жилье, тратить более миллиона долларов в год на благотворительность, которой пользуются как индейцы, так и не индейцы. Все члены племени из этой резервации могут бесплатно учиться в любом университете — за все заплатит «Мистик Лейк». Развлекательный комплекс дает работу примерно 4 тысячам человек, из которых индейцы составляют лишь пятую часть. Дабы избежать проникновения в игорный бизнес преступников, по закону 1988 года, подтверждающему права индейцев на эту сферу деятельности, напрямую участвовать в доходах от нее и быть ее владельцами могут только племенные правительства. Поэтому все семь членов совета директоров казино — индейцы, которых выбирает Совет племени, стоящий во главе резервации. В прогулке по «Мистик Лейк» меня сопровождала Шерил Лайтфут, работающая одновременно и в правительстве племени, и в корпорации, управляющей казино. Это молодая симпатичная девушка, судя по ее европейской внешности, вряд ли имеет в своих жилах хоть каплю индейской крови, хотя ее фамилия, переводимая как «Легкая Ступня», вполне бы могла бы принадлежать настоящему краснокожему. А я, глядя на обсыпанное бриллиантами колечко на ее руке, думал, что не только мдевакантон, но и все служащие «Таинственного озера», действительно, живут неплохо... Не случайно Джек Уэзерфорд образно окрестил индейские казино «новыми бизонами», поскольку раньше бизоны давали индейцам все и были их главным источником существования. В конце концов те 80 миллионов долларов, что индейцы пожертвовали на музей коренных американцев в Вашингтоне, скорее всего и были получены ими от игорного бизнеса.

Согласно опросам, проведенным в 1992 году в нескольких штатах, публика настроена в пользу казино на индейских землях, но выступает против развития неиндейского игорного бизнеса. Профессор Уэзерфорд тоже поддерживает право индейцев на казино. Хотя и говорил мне, что, следуя своим религиозным убеждениям, в казино не ходит.

Что же касается самих индейцев, то, по словам менеджера «Форчун Бей» по маркетингу Джорджа Строи га, 1500 обитателей резервации Бойс-Форт — постоянные посетители его казино. В этой резервации, где большинство индейцев либо католики, либо методисты, шестидесятидвухлетняя Вера Белт, та самая, у которой девять детей и 35 внуков, призналась, что любит азартные игры, но к существованию казино относится безразлично. Она лично мало что получает от игорного центра на землях ее предков, хотя и добавила, что деньги, зарабатываемые казино, дают возможность улучшить систему образования. А вот подростки — совсем молодые чиппева из Нетт-Лейк, говоря о своих планах, назвали работу в сфере игорного бизнеса на втором месте после службы в племенном правительстве.

Но, по мнению профессора Уэзер-форда, «новые бизоны» вряд ли долго будут оставаться золотым тельцом для индейцев. Число индейских казино растет, и они утрачивают свою уникальность, а значит, со временем могут упасть и их доходы.

Первым признаком этого стала конкуренция. Летом 1995 года после трех лет переговоров федеральные власти отклонили предложение о создании казино в Хадсоне, штат Висконсин. Такое решение было вынесено под давлением «местных жителей, выборных властей и других индейских племен». Главным оппонентом созданию казино в Хадсоне была Ассоциация индейского игорного бизнеса Миннесоты, члены которой прямо заявили, что новое казино сократит их прибыли, составив конкуренцию уже существующим.
— Да, мы были против открытия казино в Хадсоне, — призналась Шерил Лайтфут. — В некоторых случаях мы — друзья, но в некоторых — соперники.

На эту же тему на прощание я заговорил с Кеном Томасом, членом совета директоров «Мистик Лейк» и членом Совета племени. Встреть я этого человека в очках, с холеными усами и благородной сединой в другом месте, никогда бы и не подумал, что он индеец. Только прическа роnу-tаil, которая сегодня в общем-то тоже перестала быть приметой исключительно краснокожих, выдавала его принадлежность к мдевакантон. «Я думаю, что ситуация изменится, — сказал он. — Маятник качнется в противоположную сторону».

Но пока что, в какую бы сторону маятник ни качнулся, племенные казино продолжают оставаться «новыми бизонами» для коренных американцев и изрядно опустошают кошельки, и не только у бледнолицых...

Никита Кривцов