Дина АМАНЖОЛОВА

Два атамана:

Судьбы Александра Ильича Дутова и Бориса Владимировича Анненкова во многом схожи. Оба были профессиональными военными, обладали и боевым опытом, и незаурядными личными достоинствами, что сделало их заметными фигурами в Белом движении на востоке страны. В их поступках, свершениях, словах отразились многие знаменательные черты переломной эпохи. Предлагаемые вниманию читателей биографические очерки, надо надеяться помогут лучше понять некоторые особенности поведения человека в экстремальных условиях гражданской войны.

«Любовь к России — моя платформа»

«Это любопытная физиономия: средний рост, бритый, круглая фигура, волосы острижены под гребенку, хитрые живые глаза, умеет держать себя, прозорливый ум». Такой портрет Александра Ильича Дутова оставил весной 1918 г. современник. Тогда войсковому атаману было 39 лет. Он окончил Академию Генерального штаба, был членом Всероссийского учредительного собрания от оренбургского казачества, в 1917 г. его избрали председателем Совета Союза казачьих войск России, а в октябре 1917 г. на чрезвычайном войсковом круге он был назначен главой Оренбургского войскового правительства.
Свои политические взгляды Дутов определял так: «Любовь к России — моя платформа. Партийной борьбы не признаю, к автономии областей отношусь вполне положительно, являюсь сторонником строгой дисциплины, твердой власти, безжалостным врагом анархии. Правительство должно быть деловое, персональное, военная диктатура нецелесообразна, нежелательна»¹.
Он родился 6 августа 1879 г. в городе Казалинске Сыр-Дарьинской области, где его отец, ушедший в отставку в чине генерал-майора, тогда находился на пути из Оренбурга в Фергану. Дед Дутова был войсковым старшиной Оренбургского казачьего войска.
Потомственный казак, А.И.Дутов сразу после обучения в Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе поступил в казачью сотню Николаевского кавалерийского училища и окончил его портупей-юнкером «в первом десятке». Служба началась в первом Оренбургском казачьем полку в Харькове. Здесь Дутов заведовал конно-саперной командой и успел не только навести в ней образцовый порядок, но и выполнял обязанности полкового библиотекаря, члена офицерского общества заемного капитала, окончил саперную офицерскую школу с «выдающимися» отметками, прослушал в Технологическом институте курс лекций по электротехнике и изучил телеграфное дело.
Продолжая служить, Дутов после четырехмесячной подготовки сдал экзамены за весь курс Николаевского инженерного училища и поступил в 5-й саперный батальон в Киеве, где заведовал саперным и телеграфным классами. В 1904 г. Дутов стал слушателем Академии Генштаба, но окончил ее лишь по возвращении с русско-японской войны. Прослужив 5 месяцев в штабе 10-го корпуса в Харькове, он перевелся в Оренбург.
С 1908 до 1914 г. Дутов являлся преподавателем и инспектором казачьего училища. Как рачительный хозяин, он сам перетирал, мыл, исправлял и подклеивал учебное имущество, составил его каталоги и описи, являл собой образец дисциплины и организованности, никогда не опаздывая и не уходя раньше времени со службы.
«Его лекции и сообщения всегда были интересны, а справедливое, всегда ровное отношение снискало большую любовь юнкеров», — вспоминали очевидцы. В 1912 г., в возрасте 33 лет, Дутов был произведен в войсковые старшины, «что по тогдашним временам считалось сверхъестественным»².
Отличная память, наблюдательность, заботливое отношение к подчиненным, инициатива в устройстве спектаклей и концертов — такими качествами запомнился А.И.Дутов как командир 5-й сотни 1-го Оренбургского казачьего полка в 1912—1913 гг. К тому же это был отличный семьянин, отец четырех дочерей и сына.

С началом Первой мировой войны Дутов добился назначения на Юго-Западный фронт. Сформированный им стрелковый дивизион в составе 9-й армии отличился в боях у Прута. У деревни Паничи в Румынии казачий офицер потерял на время зрение и слух, получив травму головы, но уже через два месяца командовал 1-м Оренбургским казачьим полком, который, прикрывая отступление румынской армии, в трехмесячном зимнем походе потерял почти половину своего состава.
После падения монархии, 17 марта 1917 г., Дутов как делегат своего полка прибыл в столицу на Первый общеказачий съезд. Воодушевленный открывшимися, казалось, новыми возможностями, он в речи на съезде отстаивал самобытность своего сословия и предсказывал ему огромную роль в революции.
А.И.Дутов был избран заместителем председателя Временного совета Союза казачьих войск, агитировал фронтовые казачьи части за продолжение войны, устанавливал связи с правительством. Он добился, в частности, чтобы правительство приняло решение о выплате каждому казаку по 450 рублей за лошадь.
В июне 1917 г. на Втором общеказачьем съезде Дутов выступал уже как председатель собрания и был избран руководителем Совета Всероссийского союза казачьих войск, а затем принял участие в организации Оренбургского совета казачьих депутатов и в московском Государственном совещании — в качестве заместителя председателя казачьей фракции.
Организаторские и хозяйственные способности атамана ярко проявились на посту главы всероссийского казачества. Он быстро устроил штаты и канцелярию Совета Союза, наладил выпуск газеты («Вестник Союза казачьих войск», затем «Вольность»), создал при Совете столовую, общежитие, библиотеку, добился выделения автомобилей, складских и других помещений для нужд Союза. При этом, по свидетельству самого Дутова, Союз не получал от Временного правительства никакой поддержки в своем стремлении участвовать в государственной жизни.
В дни корниловского выступления в конце августа 1917 г. отношения Дутова с правительством обострились. Вызвавший атамана к себе А.Ф.Керенский потребовал подписать документ с обвинением генералов Л.Г.Корнилова и А.М.Каледина в измене, на что Дутов заявил: «Можете послать меня на виселицу, но такой бумаги не подпишу», — и подчеркнул, что, если нужно, готов умереть за Каледина. Полк Дутова защищал штаб генерала А.И.Деникина, «дрался с большевиками в Смоленске» и охранял ставку генерала Н.Н.Духонина³.
После подавления корниловского выступления полк ушел в Оренбургское войско, где 1 октября 1917 г. на Чрезвычайном войсковом круге А.И.Дутов был избран председателем войскового правительства и войсковым атаманом. «Клянусь честью, что положу всё, что есть: здоровье и силу, чтобы защищать нашу казачью волю-волюшку и не дать померкнуть нашей казачьей славе», — обещал он. Именно в казачьем движении, в организации самоуправления и в казачьих частях Дутов видел опору государственности и ее будущее. На обвинение в стремлении «оказачить» Россию он отвечал, что это был бы наилучший выход, и только твердая казачья власть может объединить «разноплеменное население» страны⁴.
Через неделю после избрания атаман выехал в Петроград, чтобы передать свои полномочия главы Всероссийского союза казачьих войск, и на специальном совещании был избран в комиссию Предпарламента по обороне республики, а также назначен представителем Союза казачьих войск на Парижское совещание глав правительств Антанты. Накануне Октябрьской революции Дутов был утвержден в звании полковника и назначен главноуполномоченным Временного правительства по продовольственному делу в Оренбургской губернии и Тургайской области с правами министра.

Об отношении А.И.Дутова к большевикам и Октябрьскому перевороту красноречиво свидетельствует изданный им 27 октября 1917 г., на следующий день после возвращения в Оренбург, приказ по войску: «В Петрограде выступили большевики и пытаются захватить власть, таковые же выступления имеют место и в других городах. Войсковое правительство впредь до восстановления власти Временного правительства и телеграфной связи с 20 часов 26-го сего октября приняло на себя всю полноту исполнительной государственной власти в войске»⁵.
Город и губерния были объявлены на военном положении. Созданный 8 ноября Комитет спасения родины и революции, в который вошли представители всех партий за исключением большевиков и кадетов, назначил Дутова начальником вооруженных сил края. Исполняя свои полномочия, он стал инициатором ареста 15 ноября части членов Оренбургского совета рабочих депутатов, готовивших восстание. В ноябре атаман был избран членом Учредительного собрания от Оренбургского казачьего войска.
Независимость, прямота, трезвый образ жизни, постоянная забота о рядовых, пресечение грубого обращения с нижними чинами, последовательность («Своими взглядами и мнениями, как перчатками, я не играю», — заявил Дутов на войсковом круге 16 декабря 1917 г.) — всё это обеспечило прочный авторитет. В результате, несмотря на противодействие со стороны выведенных из войскового правительства большевиков, он был вновь утвержден войсковым атаманом.
На обвинения в стремлении узурпировать власть Дутов отвечал весной 1918 г.: «Что же это за власть, если всё время приходится быть под угрозой большевиков, получать от них смертельные приговоры, жить всё время в штабе, не видя неделями семьи? Хороша власть!»
Давали себя знать и прежние ранения. «У меня перебита шея, треснут череп, и никуда не годятся плечо и рука», — пожаловался однажды Дутов⁶.
18 января 1918 г. под натиском 8-тысячных красногвардейских отрядов А.Каширина и В.Блюхера дутовцы оставили Оренбург — с образом святого Александра Невского, который был с атаманом во всех боях, с войсковыми знаменами и регалиями. Часть отрядов провела по пути следования станичные сходы и, выйдя из окружения, ушла в Верхнеуральск. Здесь на Втором чрезвычайном войсковом круге А.И.Дутов трижды отказывался от своего поста, ссылаясь на то, что его избрание вызовет озлобление у большевиков. Но круг не принял отставку и поручил атаману формирование партизанских отрядов для продолжения вооруженной борьбы.
«Мне жизнь не дорога, и ее не буду щадить, пока в России будут большевики», — говорил атаман, подчеркивая внепартийность своей позиции и нежелательность втягивания армии в политику.
«Я не знаю, кто мы: революционеры или контрреволюционеры, куда мы идем — влево или вправо. Одно знаю, что мы идем честным путем к спасению Родины. Всё зло заключалось в том, что у нас не было общегосударственной твердой власти, это и привело нас к разрухе»⁷.
Анализируя внутриполитическую обстановку, Дутов и позже не раз писал и говорил о необходимости твердой власти, которая выведет страну из кризиса. Он призывал сплотиться вокруг той партии, которая спасет родину и за которой пойдут все другие партии.
Между тем положение советских сил в районе Оренбурга ухудшалось. 1 июля 1918 г. они начали отступление, и 3 июля Дутов занял город. «После беспощадного террора, господствовавшего в городах и селах Оренбургско-Тургайского края за время советской власти, казачьи части, вступившие в город Оренбург по изгнании большевиков, были встречены городским населением почти небывалым в жизни города восторгом и воодушевлением. День встречи частей был великим праздником населения — триумфом казачества», — писал военно-окружной контролер отдельной Оренбургской армии Жихарев. 12 июля особой декларацией Дутов объявил территорию Оренбургского войска «Особой областью государства Российского», т.е. казачьей автономией⁸.
Вскоре он направился в Самару — столицу Комитета членов Учредительного собрания (Комуч), где вошел в его состав и был назначен главноуполномоченным на территории Оренбургского казачьего войска, Оренбургской губернии и Тургайской области. Тем самым эсеровское правительство, выступавшее за федеративное устройство страны, подтвердило прежние полномочия атамана и признало легитимность казачьей автономии.
В новой должности Дутову приходилось устанавливать взаимодействие не только с «центральными» правительствами — Комучем и Временным сибирским правительством в Омске, но и с автономными образованиями Башкирии и Казахстана (Дутов с детства хорошо знал обычаи, традиции и языки этих народов), а также с представителями Антанты и Чехословацкого корпуса.
25 сентября 1918 г. Комуч утвердил атамана в звании генерал-майора, хотя действия войскового правительства вызывали недовольство самарских властей. Один из их представителей писал, что военная власть Дутова не считается «ни с какими постановлениями Комитета. Фактически здесь осуществляется диктатура военная, казачество составляет те отряды, которые карательными экзекуциями, восстановлением помещичьего землевладения, арестами агентов земельных комитетов, восстанавливают крестьянство против Учредительного собрания, дискредитируют самые основы демократизма и толкают крестьянство в объятия большевиков… Среди крестьянства апатия и уныние, оно устало от войны и ждет примирения».
Как вспоминал современник, атаман имел охрану из частей казахских автономистов — алашординцев, западное отделение которых поддерживал для совместной борьбы с красными. Дутов не был уверен, что Комуч не снимет его с командования и говорил, «что это ему безразлично, но важно, чтобы его казаки остались вместе и отдельным корпусом дошли до Москвы»⁹. Однако конец гражданской войны был еще далеко.

Последней попыткой разнородных политических сил Белого лагеря на востоке страны объединиться на платформе борьбы с большевизмом стало образование Уфимской директории на совещании, проходившем 8—23 сентября 1918 г. Все автономные и областные правительства должны были самораспуститься.
Компромисс оказался кратковременным. Логика войны требовала централизации сил и управления, и это выразилось в перевороте 18 ноября того же года, когда к власти пришел А.В.Колчак. Примечательно в связи с этим поведение А.И.Дутова. В июле, когда еще достаточно активно и самостоятельно действовали не только Комуч, но и другие региональные правительства, он не только подчеркивал приверженность к строгой дисциплине и твердой власти, но и поддерживал областничество, отмечая нецелесообразность военной диктатуры¹⁰. Однако в Уфе политический прагматизм продиктовал изменение позиции атамана.
Один из министров Комуча, руководивший ведомством труда, меньшевик И.Майский вспоминал, что на Государственном совещании в Уфе, где Дутов был избран членом Совета старейшин и председателем казачьей фракции, большая часть зала пестрела красными гвоздиками. Атаман «встал и до окончания заседания вышел из зала, демонстративно громко бросив своему соседу: “От красной гвоздики у меня голова разболелась!”» Отказавшись от участия в Директории, он вполне определенно выразил свое мнение о решениях совещания: «Пусть только придет Добровольческая армия, и для меня Уфа не будет существовать»¹¹.
После взятия красными Казани Дутов покинул совещание и занялся организацией военной помощи Самаре, реорганизацией военного управления округом, координацией действий разнородных военных сил белых на Актюбинском и Бузулукско-Уральском направлениях. Вскоре за взятие Орска ему было присвоено звание генерал-лейтенанта, а после переворота он безоговорочно признал диктатуру А.В.Колчака, подчинив свои части Верховному правителю.
А.И.Дутов осуществлял командование Юго-Западной, с декабря 1918 г. Отдельной оренбургской армией, которые непосредственно подчинялись Колчаку, а в апреле 1919 г. был назначен походным атаманом всех казачьих войск России.
Между тем общие неудачи белых в конце 1918 г. незамедлительно сказались на положении оренбургского и уральского казачества. В результате наступления красноармейских частей Восточного фронта эвакуация дутовцев из Оренбурга с 20—21 января 1919 г. «превратилась с паническое бегство»; началось разложение частей.
23 января Оренбург был занят красными. Но силы белых были еще весьма значительны, и они продолжали упорное сопротивление. В марте Отдельная оренбургская армия генерала Дутова с центром в Троицке насчитывала 156 сотен; были также атаманские части — 1-й и
4-й Оренбургские, 23-й и 20-й Оренбургские казачьи полки, две казачьих атаманских дивизии и атаманская сотня¹².
В ходе весеннего наступления армий Колчака 16 апреля Дутов занял Актюбинск. Оренбург был почти полностью окружен силами белых. С большими трудностями части Красной армии отразили их попытку овладеть городом и постепенно продвигались вперед. Армия Дутова в начале мая захватила Илецкий городок и несколько оттеснила красных, но взять вновь Оренбург так и не смогла.
Ожесточение охватило всю страну и не могло не отразиться на действиях атамана. По свидетельству современника, Дутов рассказывал о своих расправах с железнодорожниками, более или менее сочувствующими большевикам: «Он не колеблется в таких случаях». Когда саботажник-кочегар затормозил паровоз, Дутов приказал привязать кочегара к нему, и тот тут же замерз. За подобный же проступок машинист был повешен на трубе паровоза.
Сам атаман так объяснял жестокость и террор на войне: «Когда на карту ставится существования целого огромного государства, я не остановлюсь и перед расстрелами. Эти расстрелы не месть, а лишь крайнее средство воздействия, и тут для меня все равны, большевики и не большевики, солдаты и офицеры, свои и чужие»¹³.
В правительстве Колчака между тем детально разрабатывались планы организации системы управления в стране после победы над большевиками. В частности, действовала специальная комиссия по подготовке Всероссийского представительного собрания учредительного характера. Уже во время войны на подвластной территории апробировались различные модели административно-территориального устройства и взаимоотношения с казахскими и башкирскими автономистами. В обсуждении проблемы участвовал в апреле 1919 г. и Дутов.
Предполагалось разделить страну на округа. Атаману предстояло руководить Южно-Уральским краем, в который, кроме Оренбуржья, включалась Башкирия, а также западная и северная части современного Казахстана. А.И.Дутов направил на имя Верховного правителя записку со своими предложениями о порядке взаимоотношений с национальными окраинами, которая свидетельствует о глубоком знании атаманом истории региона, особенностей национальной культуры и способов их использования в политике центральной власти¹⁴.
Однако в ходе наступления армий большевистского Восточного фронта к 12 сентября 1919 г. Южная армия Колчака была разгромлена, группа генерала Белова отступила на Тургай, а части Дутова отошли в степи Казахстана и далее продвигались в Сибирь. Они включались в состав вновь формируемых частей
2-го Степного Сибирского корпуса, а также разрозненными отрядами отступали всё дальше на восток.
В 1920 г. Дутов оказался в Китае вместе с другими представителями потерпевшего поражение Белого движения. 7 февраля 1921 г. во время неудачной операции чекистов по его похищению атаман был смертельно ранен. «Я люблю Россию, в частности свой Оренбургский край, в этом вся моя платформа, — говорил он о своих взглядах в 1918 г. — Если бы большевики и анархисты нашли действительный путь спасения и возрождения России, я был бы в их рядах; мне дорога Россия, и патриоты, какой бы партии они ни принадлежали, меня поймут, как и я их»¹⁵.

Примечания

¹ РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 258. Л. 47; Усть-Каменогорская жизнь. 1918. 22 июля.
² Александр Ильич Дутов. Войсковой атаман Оренбургского казачьего войска. Б.м., 1919. С. 3.
³ См.: Оренбургский казачий вестник. 1917. 1 окт.
⁴ Там же. 1917. № 42.
⁵ Там же. 27 окт.
⁶ Там же. № 105; Александр Ильич Дутов. С. 121, 120.
⁷ Александр Ильич Дутов. С. 61.
⁸ ГА РФ. Ф. 193. Оп. 1. Д. 5. Л. 13; Сибирская речь. 1918. 24 августа.
⁹ ГА РФ. Ф. 193. Оп. 1. Д. 30. Л. 15; РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 258. Л. 47.
¹⁰ См.: Усть-Каменогорская жизнь. 1918. 22 июля.
¹¹ Майский И. Демократическая контрреволюция. М.; Пг., 1923. С. 219; Маргулиес М.С. Год интервенции. Кн. 1. Берлин, 1923. С. 48.
¹² РГВА. Ф. 184. Оп. 8. Д. 15. Л. 52—53; М.В.Фрунзе на фронтах гражданской войны. М., 1941. С. 66—67, 80.
¹³ РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 258. Л. 47.
¹⁴ Подробнее см.: Источник. 2001. № 3. С. 46—51.
¹⁵ См.: Усть-Каменогорская жизнь. 1918. 22 июля.

«Человек исключительной энергии и воли»

Борис Владимирович Анненков (9 /21/ февраля 1889 — 25 августа 1927) родился в семье потомственного дворянина, отставного полковника, который имел около 70 десятин земли и имение в Волынской губернии. «По линии отца моя родословная идет от декабриста Анненкова», — писал Б.В. Анненков¹.
Окончив к 1906 г. Одесский кадетский корпус и в 1909 г. Московское Александровское училище, он в чине хорунжего был определен на службу в 1-й Сибирский казачий Ермака Тимофеевича полк, командовал сотней, а затем служил в казачьем полку в Кокчетаве. Молодой офицер сумел завоевать доверие подчиненных.
Когда в начале Первой мировой войны казаки подняли бунт против избивавшего их начальника лагеря Бородихина, Анненкову пришлось по их просьбе принять на себя командование сразу тремя полками. «Полагаю, что я пользовался среди них авторитетом за уважительное отношение к каждому казаку. Мне удалось восстановить порядок во многом благодаря тому, что вся сотня, которой я командовал, была полностью на моей стороне». Но за отказ назвать зачинщиков прибывшей для расследования происшествия комиссии Анненков вместе с 80 казаками был предан военно-полевому суду и приговорен к 1 году и 4 месяцам заключения в крепости с ограничением в правах. Эта мера наказания была заменена отправкой на фронт.
В составе 4-го Сибирского казачьего полка Анненков участвовал в военных действиях на территории Белоруссии. После тяжелого поражения в районе Пинских болот вместе с остатками полка он добрался до Гродно, где добился разрешения служить в формировавшихся там партизанских частях и был назначен атаманом отряда. Назначение проводилось тогда на основе избрания кандидата всеми командирами полков, которые входили в отряд.
В 1915—1917 гг. он с успехом командовал отдельным партизанским отрядом, созданным для выполнения разведывательных и диверсионных задач в тылу противника. Традиции и правила жизни в отряде были сохранены атаманом и в годы гражданской войны. В его частях, как и во время мировой войны, бойцы и командиры носили отличительную нашивку, изображавшую черный с красным угол, череп и кости, а также значок с аналогичной эмблемой и надписью «С нами Бог».
Военные действия Борис Анненков закончил в чине войскового старшины. Награжден отечественными и иностранными орденами.

Анненков получил хорошее образование, знал французский, немецкий, китайский и тюркские языки. «Воспитание получил строго монархическое, — вспоминал он, — тогда каждый офицер не имел права придерживаться никаких других взглядов. Я полагал, что монархический образ правления самый подходящий для России». Он признавал, что «на фронте заниматься политикой было некогда», хотя смутная необходимость перемен чувствовалась всеми, а известия о политических событиях поступали из газет и от приезжавших из отпусков сослуживцев.
Присягнув на верность Временному правительству вместе с другими офицерами, Анненков тем не менее рассчитывал на восстановление обновленной монархии — с избранным Учредительным собранием царем, Думой и земствами.
В октябре 1917 г. войсковой старшина Б.В.Анненков командовал отрядом в составе 1-й армии. Установление советской власти он считал незаконным, происшедшим без поддержки «не только армии, казачества, но и вообще народа». Подчиняясь армейской дисциплине, он в декабре 1917 г. вместе с вооруженным отрядом Сибирской казачьей дивизии прибыл на расформирование в Омск, где к тому времени сосредоточились 8 казачьих полков.
В борьбе за власть между войсковым Сибирским советом и Советом рабочих и солдатских депутатов казачество оказалось расколотым: часть его по приказу Совдепа разоружилась, что вызвало недовольство офицерства. После отказа подчиниться приказу Совета казачьих депутатов о разоружении Анненков был объявлен вне закона.
В январе 1918 г. возглавил созданную в Омске казачью Организацию тринадцати. Около 7 небольших групп, в том числе Анненков с 24 казаками, решивших на нелегальном собрании не подчиняться новой власти, в январе 1918 г. рассредоточились в ближайших к Омску станицах.
Деятельная натура атамана реализовалась в почти авантюрных операциях, призванных, в частности, привлечь на сторону белых колеблющуюся часть сибирского казачества. Анненковский отряд, располагавшийся в станице Захламино в шести верстах от Омска, организовал налет на Омский казачий собор, похитив знамя Ермака и войсковое знамя в честь 300-летия дома Романовых.
Стоя на санях со знаменем в руках, Анненков промчался по льду Иртыша и, сумев скрыться от погони, увел казаков в Кокчетавские степи. Вскоре он обосновался в станице Мельничная в 21 версте от Омска.
К весне 1918 г. отряд атамана вырос до 200 человек. Хорошо организованные и дисциплинированные, казаки совершили налет на войсковые склады и таким образом обеспечили себе полное вооружение.
Отряд Анненкова стал одной из активных сил антибольшевистского подполья в Сибири и весной 1918 г. вместе с чехами вступил в открытую борьбу с коммунистами, увеличившись до 1 тысячи человек. В середине мая по приказу полковника А.Н.Гришина-Алмазова, возглавлявшего сибирское подполье, и по соглашению с чехословацкой группой Р.Гайды подпольные отряды выступили в целом ряде городов Сибири и Казахстана. В Омске советская власть была свергнута 7 июня 1918 г.
С образованием Временного сибирского правительства анненковский отряд был включен в состав Сибирской армии и принял участие в боях против красноармейских частей Блюхера и Каширина. На этом этапе войны сохранившие воинскую дисциплину и организацию части белых добились превосходства над плохо обученными красноармейскими формированиями.
После взятия Уральска и Троицка Б.В.Анненков сформировал 4 полка, артдивизион и несколько вспомогательных подразделений. По рекомендации казачьего круга ему было присвоено звание полковника.
Мобилизация в Сибирскую армию белых проходила с большим трудом. Крестьянство не хотело воевать, уклонялось от призыва, в ряде мест вспыхивали восстания. С 15 июля по 1 сентября 1918 г. продолжались мятежи крестьян 46 сел Шемонаихинского уезда Семипалатинской области. В сентябре оно охватило также многие села Павлодарского уезда.
Информатор Сибирского правительства докладывал, что «агитация антигосударственного направления возрастает, переловить главарей невозможно ввиду отсутствия реальной силы»².
При подавлении выступлений применялись исключительные меры. По приказу военного министра П.П.Иванова-Ринова Анненков также участвовал в карательных операциях. 15 сентября 1918 г. его отряд занял Славгород, при обороне которого погибли 150 красноармейцев. Семипалатинская область и Алтайская губерния были «почти сплошь перепороты отрядом Анненкова, многих расстреляли, целые деревни сжигали, грабили, женщин насиловали». На судебном процессе в Семипалатинске в июле 1927 г. Б.В.Анненков признал, что предотвратить «эксцессы» в обстановке вооруженного столкновения «не было возможности»³.
После подавления восстания получившая имя Анненкова партизанская дивизия была направлена в Семипалатинск, где атаман руководил формированием 6 полков и нескольких артиллерийских батарей для Семиреченского фронта.
Многим импонировало в атамане то, что он презирал карты и иные азартные игры, не курил и не пил, не был замешан в скандальных любовных похождениях. Придерживаясь выработанных во время мировой войны правил, атаман стремился к своеобразной военной демократии в своих частях. Офицером можно было стать, только пройдя все ступени, начиная с рядового. Употребление обращений «брат» и «ты» независимо от звания не привлекало кадровых офицеров, многие из которых уезжали из анненковских частей, отказываясь служить под началом своих бывших подчиненных.
«Старых генералов я считал хламом», — говорил позже атаман. Он выдвигал молодежь, ссылаясь на печальный опыт мировой войны. Всё это не могло не вызвать недовольство омского правительства.
Один из его представителей, И.И.Серебренников, уже в эмиграции писал: «Вспоминаю, как однажды осенью 1918 г. в Омск полетели тревожные телеграммы из Семипалатинска с жалобами на произвол, который начал творить там атаман Анненков. Он наложил на семипалатинское купечество огромный налог, каковой и стал взыскивать под угрозой расстрела, и учинил ряд других беззаконных поступков».
Глава правительства П.В.Вологодский на заседании Совета министров «произнес горячую филиппику против Анненкова, требовал отстранения его от должности и настаивал на предании атамана суду и даже на его аресте». Исполняющий дела военного министра генерал Сукин заявил, однако, что отряд не выдаст атамана и его можно будет взять только с боем. К тому же он имеет значительные силы. В итоге Совет министров постановил расследовать незаконные действия Анненкова⁴.
Он был вызван в Омск, но отказался подчинить свой отряд 2-му Степному сибирскому корпусу, который действовал в Семиречье, и вернулся, захватив с собой около полутысячи новых добровольцев.
23 октября 1918 г. в связи с подготовкой наступления в Семиречье отряд Анненкова был развернут в дивизию. 29 октября его партизаны устроили в здании клуба-театра в Семипалатинске бал-концерт, в котором участвовали оперные артисты, оркестр атаманского отряда. Половину выступавших составляли партизаны. В начале ноября они включились в операцию по овладению регионом⁵.

условиях плохой организации и снабжения часть атаманов, по воспоминаниям бывшего главнокомандующего армией Уфимской директории В.Г.Болдырева, «просто и решительно перешли к способу реквизиции… Они были сыты, хорошо одеты и не скучали.
Система подчинения была чрезвычайно проста: на небе — Бог, на земле — атаман. И если отряд атамана Красильникова, развращенный пагубной обстановкой Омска, носил все признаки нравственного уродства и анархичности, то в частях Анненкова, представлявшегося человеком исключительной энергии и воли, было своеобразное идейное служение стране.
Суровая дисциплина отряда основывалась, с одной стороны, на характере вождя, с другой — на интернациональном, так сказать, составе его.
Там был батальон китайцев и афганцев и сербы. Это укрепляло положение атамана: в случае необходимости китайцы без особого смущения расстреливают русских, афганцы — китайцев, и наоборот»⁶.
Дисциплину Б.В.Анненков поддерживал, опираясь на военно-полевой суд, состоявший из офицеров, и специальную комиссию, действовавшую на основе дореволюционных законов и приказов штаба Верховного главнокомандующего. Одновременно применялись и внесудебные решения, которые утверждал сам атаман и приводила в исполнение получившая очередной наряд часть.
В партизанской дивизии было запрещено употребление спиртного, пьяные изгонялись. «Штаба и свиты у атамана нет, — сообщала одна из газет того времени, — только пишущая машинка и вестовые. За сквернословие на третий раз изгонялись. Образцовая дисциплина, хорошее снаряжение, три рода оружия, преобладают интеллигентная молодежь, казаки и киргизы»⁷.
Стремление к автономии, нежелание полностью подчиняться Колчаку, которого Анненков считал «слепым исполнителем воли союзников», выразилось, в частности, в отказе атамана принять присвоенное ему 25 ноября 1918 г. Верховным правителем звание генерал-майора, хотя затем это решение все-таки было утверждено.

Дальнейшая военная карьера и личная судьба Бориса Анненкова оказались связаны с событиями на Семиреченском фронте.
В начале декабря 1918 г. ему было поручено в составе 2-го Степного сибирского корпуса освобождение юго-восточной части современного Казахстана, приказом Колчака 6 января 1919 г. объявленной театром военных действий. Положение белых здесь характеризовалось острым дефицитом продовольствия, обмундирования, вооружения. Из-за разнонаправленности целей соединившихся в армию Верховного правителя сил: казачества, партизанских отрядов, национальных казахских частей, а также слабости красноармейских отрядов ситуация в Семиречье отличалась неустойчивостью. Главной проблемой для белых была ликвидация Черкасской обороны — сопротивления удерживаемых красными 13 сел Лепсинского и Копальского уездов. Предпринятое отрядом Анненкова 20 января 1919 г. наступление на окруженные села оказалось неудачным⁸.В занятых населенных пунктах Анненков действовал и убеждением, и принуждением. 10 января 1919 г. он издал приказ населению занятого Урджарского района. В нем говорилось: «§ 1. Вверенный мне отряд прибыл в Семиречье для борьбы с большевиками, для водворения правопорядка, тишины и спокойствия.
В отношении населения мы будем держаться совершенно одинаково беспристрастно, будь то казак, крестьянин или киргиз.
На старое мною поставлен крест, так как многие из нас были благодаря своей темноте в заблуждении. Наказаны будут только те, кто сознательно вел вас к этой разрухе. Но в будущем, предупреждаю, будет жестоко наказан всякий, кто вновь будет замечен в преступлениях против существующего государственного порядка, насилиях, грабежах и других преступлениях».
В § 2 всё население обязывалось беспрекословно выполнять приказания областной и сельской администрации и нести государственные повинности.
Кроме того запрещалось сдавать землю китайцам под посев опия, причем весь посев, говорилось в приказе, будет уничтожаться через подставное лицо. Посевы разрешались только русским с ведома управляющего областью. Приказ запрещал также продажу породистых лошадей. Такие сделки могли заключаться только с ведома военных властей и лишь в исключительных случаях.
Интересно, что белые стремились воздействовать на население не только угрозой наказания и силой приказа. 28 февраля того же года, например, общее присутствие Семиреченского областного правления постановило переименовать село Ивановка Лепсинского уезда в село Анненково.
Атаман между тем всячески пытался удержать ситуацию под контролем. Так, в приказе по Уч-Аралскому и Урджарскому районам, которые в феврале 1919 г. находились на военном положении, запрещалась продажа спиртных напитков. Виновные в их изготовлении и продаже предавались военно-полевому суду. Китайские подданные, привозившие спиртное, высылались с конфискацией товара.
Анненков распорядился также арестовывать на 14 суток пьяных и налагать на них штраф в размере 1 тысячи рублей. Эти средства должны были распределяться следующим образом: 500 рублей — в лазарет, 300 — «в общество», 200 — в пользу поимщика. Аналогичные меры применялись за найденные спиртные напитки⁹.
Своеобразно относился атаман и к побежденным. В телеграмме уполномоченного командира корпуса генерала Ефремова из Сергиополя (центр Урджарского района) в Омск от 10 января 1919 г., в частности, говорилось: «В следственную комиссию в Сергиополь под конвоем следовало 17 красноармейцев, на пути таковые были освобождены атаманом Анненковым и приняты бойцами в партизанскую дивизию. На мое требование вновь передать их начальнику районной милиции Анненков ответил, что красноармейцы приняты, дабы искупить свою вину, о чем докладываю».
Об этом факте 17 января управляющий министерством внутренних дел А.Н.Гаттенбергер сообщил главе колчаковского правительства, предложив доложить лично Верховному правителю, чтобы «отменить означенное распоряжение атамана Анненкова»¹⁰. В личном конвое атамана, состоявшем из 30 казаков, почти половину составляли пленные красноармейцы, отличившиеся мужеством в боях. Один из них, Иван Дупляков, пользовался особым доверием командира: находясь неотлучно рядом с ним, Дупляков позже, уже после отступления в Китай, по завещанию, составленному Анненковым в китайской тюрьме, должен был получить хранившиеся у него 4 слитка золота.

Только к июню 1919 г. белые смогли организовать развернутое наступление, добившись к августу сокращения территории Черкасской обороны до трех сел. После 16-месячного сопротивления под напором Семиреченской группы войск Колчака, в состав которой входили дивизия Анненкова и четыре казачьих бригады, оборона пала. Три роты красноармейцев во главе с командирами сдались в плен добровольно, часть их затем приняла участие в боях в составе анненковской дивизии.
Однако перелом в пользу Красной армии, происшедший летом 1919 г. по всему Восточному фронту, сказался и на положении дел в Семиречье. Главная опора белых — город Семипалатинск — был занят советскими частями 10 декабря. Остатки 2-го Степного сибирского корпуса, в который входили и части атамана, пополнялись отступавшими отрядами армии А.И.Дутова. Красноармейская разведка доносила, однако, что в сотнях Анненкова нет орудий и пулеметов, «патронов на людях от 20 до 60… Штадив имеет зеленый флаг с белым черепом и костями и надписью “С нами Бог”»¹¹.
Пытаясь задержать распад, командование белых концентрировало разлагающиеся части в сводные формирования, проводило дополнительные мобилизации, организовывало набеги плохо вооруженных отрядов на занятые красными населенные пункты, но изменить ситуацию в свою пользу было уже неспособно.
29 февраля 1920 г. Анненкову было предложено добровольно сдать оружие, однако он намеревался продолжать сопротивление. Ответить на ультиматум советской делегации, предъявленный 2 марта, в течение 18 часов анненковцы отказались, настаивая на 24-часовом перерыве.
В результате наступления частей большевистского Туркестанского фронта к концу марта были заняты основные населенные пункты Семиречья. В ночь на 25 марта 1920 г. Б.В.Анненков в сопровождении 4 тысяч бойцов и отступавшего населения ушел за границу, объявив специальным приказом о прекращении вооруженной борьбы и праве каждого солдата и офицера самостоятельно определить свою дальнейшую судьбу.
Принявший от него командование полковник Асанов приказал оставшимся силам Семиреченской армии «считать себя войсками РСФСР» и ожидать распоряжений командования Красной армии¹².

Отступившие в Китай белые оказались в сложном положении. По настоянию властей они сдали оружие, часть казаков покинула отряд, а сам Анненков, не выполнив требований китайских властей о разоружении отряда, в марте 1921 г. был арестован и посажен в тюрьму города Урумчи. Китайцы добивались от него передачи вывезенных из России ценностей.
Лишь в результате неоднократных обращений бывшего начальника штаба его дивизии полковника Н.А.Денисова к властям, а также к посланникам стран Антанты в Китае Анненков в феврале 1924 г. был освобожден. Он решил полностью отойти от участия в эмигрантском движении и уехать в Канаду, но не смог найти средства на получение визы.
Практически сразу после освобождения молодой генерал стал получать многочисленные настойчивые предложения включиться в деятельность антисоветских организаций, объединить и возглавить монархические группировки и отряды.
Реально оценивая политическую ситуацию и соотношение сил, Б.В.Анненков всячески уклонялся от активной деятельности, но в конце концов принял предложение сформировать отряд в составе китайских войск под командованием маршала Фын Юйсяна, который у белоэмигрантов считался сторонником большевиков.
10 апреля 1926 г. неожиданно для всех Анненков со своими ближайшими сподвижниками был отправлен через Монголию в Советскую Россию. Известно, что советские органы власти в это время добивались передачи им ряда руководителей белого движения, в том числе Анненкова. Сведений о его позиции и характере отношений с китайским маршалом нет, однако 20 апреля 1926 г. газета «Новая Шанхайская жизнь» опубликовала обращение атамана в ЦИК СССР «с искренней и чистосердечной просьбой о прощении» и помиловании, если не его самого, то менее виновных бывших его соратников. Кроме того, он выступил с обращением к своим сторонникам прекратить борьбу с большевистской властью.
Решение Анненкова вызвало бурю негодования и возмущения в белоэмигрантской печати. Обстоятельства, вследствие которых атаман был отправлен в СССР, остаются неясными. «Шанхайская заря» 25 апреля 1926 г. писала, что он был арестован китайским командованием по распоряжению советского военного руководства, так как отказался перейти на сторону большевиков. По другой версии он вместе с Денисовым был захвачен в гостинице «Калган» группой во главе со старшим советником Фын Юйсяна господином Лином — известным советским военачальником В.М.Примаковым. Очевидно, это была операция ОГПУ.
После открытого судебного процесса, состоявшегося над Анненковым и Денисовым в июле 1927 г. в Семипалатинске, по приговору военной коллегии Верховного Суда СССР 25 августа 1927 г. атаман был расстрлян.

Примечания

¹ И.А.Анненков, кавалергардский поручик, был членом петербургской ячейки Южного общества декабристов, участвовал в деятельности Северного общества и после восстания 14 декабря 1825 г. был сослан на каторгу. Здесь он женился на дочери французского эмигранта, которая добилась разрешения выйти замуж за ссыльного каторжанина и осталась с ним в Сибири.
² ГА РФ. Ф. 1561. Оп. 1. Д. 5. Л. 30, 36.
³ Воля народа. 1918. 14 сент.; Положение дел в Сибири / Военная мысль. Издание РВС Восточного фронта. № 1. 1919. 1 февр. С. 30.
⁴ См.: Серебренников И.И. Мои воспоминания. Т. 1. Тяньцзин, 1937. С. 223.
⁵ РГВА. Ф. 39498. Оп. 1. Д. 63. Л. 92—93, 123, 137, 157; Воля народа. 1918. 31 окт.
⁶ Болдырев В.Г. Директория. Колчак. Интервенты: Воспоминания. Новониколаевск, 1925. С. 81.
⁷ Наша газета. 1919. 18 октября. До 1925 г. казахов называли киргизами.
⁸ См.: Семипалатинские областные ведомости. 1919. 19 янв.; Иностранная военная интервенция и гражданская война в Средней Азии и Казахстане. Т. 1. Алма-Ата, 1964. С. 542—543.
⁹ Семиреченские областные ведомости. 1919. 9 марта, 23 марта, 23 февр.
¹⁰ ГА РФ. Ф. 1700. Оп. 1. Д. 74. Л. 1—2.
¹¹ Правительственный вестник. 1919. 18, 19 окт.; Наша газета. 1919. 18 окт.; РГВА. Ф. 110. Оп. 3. Д. 951. Л. 22; Д. 927. Л. 28.
¹² См.: РГВА. Ф. 110. Оп. 3. Д. 281. Л. 10—12, 23, 121—123; Д. 936. Л. 78; Гражданская война в Казахстане: Летопись событий. Алма-Ата, 1974. С. 286, 295, 297—298.

ПОСВЯЩЕНИЯ ГЕНЕРАЛУ С.Л. МАРКОВУ

 

Солдатская песня Марковцев

 

Смело вперёд, за Отчизну святую,

Дружно, как братья, пойдём -

Страху не знаем мы и удалую

Песню в бою запоём.

 

Песню о том, как бойцы, генералы -

  Марков  , Дроздовский-герой -

С песнями нам умирать завещали,

Мы поклялись головой.

 

Как под Медведовкой лихо-то дралися:

  Марков   там был, генерал.

С ним в бронированный поезд ворвалися,

И большевик побежал.

 

Как в Новодмитревской, снегом занесены,

Мокрые, скованы льдом -

Шли мы безропотно, дралися весело,

Грелись холодным штыком.

 

Пусть знает враг, что бойцы, генералы,

В наших сердцах все живут -

И что опять, как и прежде, бывало,

К победам нас поведут.

 

И снова опять за Отчизну святую

Дружно, как братья, пойдём -

Страху не знаем мы, и удалую

Песню в бою запоём.

 

Елена Семёнова

Памяти генерала С.Л. МАРКОВА

 

К чёрту за синею птицей...

Смело в атаку! Вперёд!

Нам ли пристало смутиться,

Если наш пробил черёд?

 

Смерть лучше жизни позорной

В преданной, падшей стране,

Смерть средь бескрайних просторов

С грёзой о радостном дне.

 

Траур по нашей России

Рано покуда снимать.

Таят последние силы -

Гордая белая рать.

 

Только и в мраке есть место

Свету, что ярок в сердцах,

Выбравших узкий путь чести,

Не отклонивших венца...

 

Крест рок в грядущем готовит...

Грозно гудит нынче Дон,

И искупительной кровью

Белый алтарь окроплён.

 

Лишь по десятку потронов...

Так в полной рост под огнём,

Не отдавая поклонов

Пулям, в атаку пойдём!

 

Ну же, друзья, веселее!

Лучше погибнуть в бою.

Вера последняя греет:

Скоро мы будем в раю...

 

Ну! За Россию! За Веру!

Белая русская рать!

В этом бою беспримерном

Долг след последний отдать.

 

Те, кто нас знали, любили,

Пусть помянут нас добром,

Коль в безымянной могиле

Вечным забудемся сном.

 

Матери, жёны и дети

Пусть нас простят, что писать

Нам недосуг: на рассвете

Ринемся в пекло опять.

 

И содрогнутся вдруг дали...

Так смерть касается глаз...

- Вы за меня умирали...

Я умираю за вас...

 

Ну же! Смелее! В атаку!

К чёрту все споры! Вперёд!

Может, от дымного мрака

Русский очнётся народ..

...все в себе вмещает человек
который любит мир и верит в Бога.
Н. Гумилев

...я заблудился навеки...
в слепых переходах пространств и времен.
Н. Гумилев

Гордо и ясно ты умер, умер, как Муза учила.
Ныне, в тиши Елисейской, с тобой говорит о летящем
медном Петре и о диких ветрах африканских — Пушкин.
В. Набоков

Еще не раз вы вспомните меня
И весь мой мир, волнующий и странный.
Н. Гумилев

 Николай Степанович Гумилёв родился 3(15) апреля 1886 года  в  Кронштадте,
где его отец, Степан Яковлевич, окончивший гимназию в  Рязани  и  Московский
университет  по  медицинскому  факультету,  служил  корабельным  врачом.  По
некоторым сведениям,  семья  отца  происходила  из  духовного  звания,  чему
косвенным  подтверждением  может  служить  фамилия  (от   латинского   слова
humilis,  “смиренный”),  но  дед  поэта,  Яков  Степанович,  был  помещиком,
владельцем  небольшого  имения  Березки  в  Рязанской  губернии,  где  семья
Гумилёвых иногда проводила лето
  Мать Гумилёва, Анна Ивановна, урожденная Львова, сестра  адмирала  Л.  И.
Львова, была второй женой С. Я. и на двадцать с  лишним  лет  моложе  своего
мужа. У поэта был старший брат Дмитрий и единокровная сестра  Александра,  в
замужестве Сверчкова. Мать пережила обоих сыновей, но точный год  ее  смерти
не установлен.
  Гумилёв был еще ребенком,  когда  отец  его  вышел  в  отставку  и  семья
переселилась в Царское Село. Свое образование Гумилёв начал  дома,  а  потом
учился в гимназии Гуревича, но в 1900 году семья переехала в  Тифлис,  и  он
поступил в 4-й класс 2-й гимназии, а потом перевелся в 1-ю. Но пребывание  в
Тифлисе было недолгим. В 1903 году семья вернулась в Царское  Село,  и  поэт
поступил  в  7-й  класс  Николаевской  Царскосельской  гимназии,  директором
которой в то время был и до 1906 года оставался  известный  поэт  Иннокентий
Федорович Анненский. Последнему  обычно  приписывается  большое  влияние  на
поэтическое развитие Гумилёва,  который,  во  всяком  случае,  очень  высоко
ставил Анненского как поэта. По-видимому, писать стихи (и рассказы)  Гумилёв
начал очень рано, когда ему было всего восемь лет. Первое  появление  его  в
печати относится к тому времени, когда семья  жила  в  Тифлисе:  8  сентября
1902 года в газете “Тифлисский Листок” было напечатано его стихотворение  “Я
в лес бежал из городов...” (стихотворение это не  было  нами,  к  сожалению,
разыскано).
  По всем данным, учился  Гумилёв  плоховато,  особенно  по  математике,  и
гимназию кончил поздно, только в 1906 воду. Зато еще  за  год  до  окончания
гимназии  он  выпустил  свой  первый  сборник  стихов  под  названием  “Путь
конквистадоров”,  с  эпиграфом  из  едва  ли  многим  тогда  известного,   а
впоследствии столь знаменитого французского писателя  Андрэ  Жида,  которого
он, очевидно, читал в подлиннике.
  Из биографических данных  о  Гумилёве  неясно,  что  он  делал  сразу  по
окончании гимназии. А. А. Ахматова, упомянув, что ее муж, окончив  гимназию,
по желанию отца поступил в Морской  Корпус  и  был  одно  лето  в  плавании,
прибавляет: “А поэт по настоянию отца должен был поступить  в  университет”,
и дальше говорит, что  он  решил  уехать  в  Париж  и  учиться  в  Сорбонне.
Согласно словарю Козьмина, Гумилёв поступил в Петербургский университет  уже
гораздо позднее, в 1912 году,  занимался  старо-французской  литературой  на
романо-германском  отделении,  но  курса  не   кончил.   В   Париж   же   он
действительно уехал и провел заграницей 1907-1908 годы,  слушая  в  Сорбонне
лекции по французской литературе.
  В Париже Гумилёв  вздумал  издавать  небольшой  литературный  журнал  под
названием “Сириус”, в котором  печатал  собственные  стихи  и  рассказы  под
псевдонимами  “Анатолий  Грант”  и  “К-о”,  а  также  и  первые  стихи  Анны
Андреевны Горенко, ставшей вскоре его  женой  и  прославившейся  под  именем
Анны Ахматовой - они были знакомы еще по Царскому Селу. Были  ли  в  журнале
какие-нибудь другие сотрудники кроме Ахматовой и скрывавшегося  под  разными
псевдонимами Гумилёва, остается неясным.
  Вернувшись в мае 1907 года в Россию, 20 июня он уже вновь был  в  Париже,
пытаясь осмыслить случившееся с ним за  два  киевско-московско-петербургских
месяца:  и  встречу  с  Брюсовым,  и  освобождение  от  воинской  службы,  и
очередной отказ Анны Горенко выйти за него замуж.  Это  были  отказы,  очень
глубоко ранившие душу “конквистадора”!  Известно,  что  после  двух  из  них
Гумилёв пытался покончить с собой.
  В Париже же в 1908 году Гумилёв  выпустил  свою  вторую  книгу  стихов  -
“Романтические цветы”. Из Парижа он еще в 1907  году  совершил  свое  первое
путешествие  в  Африку.  По-видимому,  путешествие  это   было   предпринято
наперекор воле отца, по крайней мере, вот как пишет об этом А. А.  Гумилёва:

Николай Гумилев. 1910-е гг.

  “Об этой своей мечте [поехать в Африку]... поэт  написал  отцу,  но  отец
категорически заявил, что ни денег, ни его благословения на  такое  (по  тем
временам)  “экстравагантное  путешествие”  он  не   получит   до   окончания
университета. Тем не менее, Коля, не взирая ни на что, в 1907 году  пустился
в путь, сэкономив необходимые средства из ежемесячной родительской  получки.
Впоследствии поэт с восторгом  рассказывал  обо  всем  виденном:  -  как  он
ночевал в трюме парохода вместе  с  пилигримами,  как  разделял  с  ними  их
скудную трапезу, как был арестован  в  Трувилле  за  попытку  пробраться  на
пароход и проехать “зайцем”. От родителей это путешествие скрывалось, и  они
узнали о нем лишь постфактум. Поэт заранее написал письма родителям,  и  его
друзья аккуратно каждые десять дней отправляли их из Парижа”.

  В 1908 году Гумилёв вернулся в Россию. Теперь у него уже  было  некоторое
литературное имя.
  В период между 1908 и 1910 гг. Гумилёв завязывает литературные знакомства
и входит в литературную  жизнь  столицы.  Живя  в  Царском  Селе,  он  много
общается с И. Ф. Анненским. В  1909  году  знакомится  с  С.К.  Маковским  и
знакомит последнего с Анненским, который на короткое время становится  одним
из столпов основываемого Маковским журнала “Аполлон”. Журнал начал  выходить
в октябре 1909 года, а 30 ноября того же года  Анненский  внезапно  умер  от
разрыва сердца на Царскосельском вокзале в Петербурге. Сам Гумилёв с  самого
же  начала  стал  одним  из  главных  помощников  Маковского   по   журналу,
деятельнейшим его сотрудником и присяжным поэтическим критиком.  Из  года  в
год он печатал в “Аполлоне” свои “Письма о русской поэзии”. Лишь иногда  его
в этой роли сменяли другие, например Вячеслав Иванов и М.  А.  Кузмин,  а  в
годы войны, когда он был на фронте - Георгий Иванов.
  Весной 1910 года  умер  отец  Гумилёва,  давно  уже  тяжело  болевший.  А
несколько позже в том  же  году,  25-го  апреля,  Гумилёв  женился  на  Анне
Андреевне Горенко. После свадьбы молодые уехали  в  Париж.  Осенью  того  же
года Гумилёв предпринял новое путешествие в Африку, побывав на  этот  раз  в
самых малодоступных местах Абиссинии. В 1910  же  году  вышла  третья  книга
стихов Гумилёва, доставившая ему широкую известность - “Жемчуга”. Книгу  эту
Гумилёв посвятил Брюсову, назвав его своим учителем.
  В 1911 году у Гумилёвых родился  сын  Лев.  К  этому  же  году  относится
рождение Цеха Поэтов и нового литературного течения  –  акмеизм,  признанным
вождём которого стал сам Н. С. Гумилёв.

Обложка журнала «Сириус», издаваемого Гумилевым в Париже. 1907 г.

  Провозглашенный им акмеизм в его собственном творчестве  всего  полнее  и
отчетливее выразился в вышедшей  именно  в  это  время  (1912  г.)  сборнике
“Чужое небо”, куда Гумилёв включил и  четыре  стихотворения  Теофиля  Готье,
одного из четырех  поэтов  -  весьма  друг  на  друга  непохожих  -  которых
акмеисты провозгласили  своими  образцами.  Одно  из  четырех  стихотворений
Готье, вошедших в “Чужое  небо”  (“Искусство”),  может  рассматриваться  как
своего рода кредо акмеизма. Через два  года  после  этого  Гумилёв  выпустил
целый том переводов из Готье - “Эмали и камеи” (1914 г.).
  В эти годы,  предшествовавшие  мировой  войне,  Гумилёв  жил  интенсивной
жизнью: “Аполлон”, Цех Поэтов, “Гиперборей” (небольшой журнальчик  возникший
при Цехе Поэтов и выходивший в 1912 - 1913  гг.),  литературные  встречи  на
башне у Вячеслава Иванова, ночные сборища в “Бродячей Собаке”  (литературно-
артистическое кабаре). Но и не только это, а и  поездка,  в  Италию  в  1912
году, плодом которой явился ряд стихотворений, первоначально напечатанных  в
“Русской Мысли”  (постоянными  сотрудниками  которой  в  эти  годы  стали  и
Гумилёв и Ахматова) и в других журналах, а потом вошедших большей  частью  в
книгу “Колчан”; и новое путешествие в  1913  году  в  Африку,  на  этот  раз
обставленное как научная экспедиция, с поручением от Академии Наук  (в  этом
путешествии Гумилёва сопровождал  его  семнадцатилетний  племянник,  Николай
Леонидович Сверчков). Об этом путешествии в Африку (а может быть  отчасти  и
о прежних) Гумилёв писал в напечатанных впервые  в  “Аполлоне”  “Пятистопных
ямбах”:

  Но проходили месяцы, обратно
  Я плыл и увозил клыки слонов,
  Картины абиссинских мастеров,
  Меха пантер - мне нравились их пятна -
  И то, что прежде было непонятно,
  Презренье к миру и усталость снов.

  Люди, хорошо знавшие Н. Гумилёва, отмечали, что это был человек,  который
словно специально искал опасности, словно постоянно испытывал  судьбу.  Так,
ещё незадолго до войны, у него была дуэль с  М.  Волошиным,  с  которым  они
были приятелями. Ссора произошла из-за недоброжелательного  отзыва  Гумилёва
о стихах молодой поэтессы, которой помогал  Волошин,  редактируя  её  стихи.
Волошин оскорбил Гумилёва, и тот настаивал на дуэли, добиваясь  того,  чтобы
стрелять только до смерти одного из участников и обязательно с расстояния  в
пять шагов. С большим  трудом  удалось  уговорить  та  пятнадцать...  Первым
стрелял Гумилёв, но в противника не попал. Ответный выстрел  не  последовал,
пистолет Волошина дал осечку. Гумилёв согласился на второй раз, но  пистолет
опять дал осечку. Секунданты не дали согласия на третий выстрел,  и  Гумилёв
“безмолвный, гордый ушёл к автомобилю”. Только в 1921  г.  они  пожали  друг
другу руки...

Николай Гумилев и Анна Ахматова вместе с сыном Львом. 1915 г.

  Первая мировая война сломала привычный ритм жизни. Спустя  24  дня  после
объявления войны, 24 августа, несмотря на полученное еще в 1907  году  из-за
косоглазия  освобождение,  он  записывается  добровольцем   в   лейб-гвардии
уланский полк.
  Как и ко всему, что делал, к  своему  участию  в  войне  Гумилёв  отнесся
крайне  серьезно.  Добившись  зачисления  “охотником”  в  армию   и   выбрав
кавалерию, он тут же  стал  тренироваться,  совершенствоваться  в  стрельбе,
езде и фехтовании. Фронт был не за горами –  уже в октябрьские дни  начались
бои.
  Служил Гумилёв прилежно, отличался храбростью – о том говорит  и  быстрое
его продвижение до прапорщика,  и  два  Георгиевских  креста  –   IV  и  III
степеней, которые  давались  за  исключительное  мужество.  Был  в  уланском
полку, затем в гусарском.  По  воспоминаниям  современников,  в  дружбе  был
верен,  в  бою  –  отважен,  даже  безрассудно  храбр.  Вот,  например,  что
рассказывал А. В. Посажной, бывший тогда штаб-ротмистром,  о  случае,  когда
его, прапорщика Гумилёва и штаб-ротмистра Шахназарова обстреляли  с  другого
берега Двины немецкие пулеметчики. Оба штаб-ротмистра спрыгнули  в  окоп,  а
“Гумилёв же нарочно остался на открытом  месте  и  стал  зажигать  папиросу,
бравируя своим спокойствием. Закурив папиросу,  он  затем  тоже  спрыгнул  с
опасного места в окоп, где командующий эскадроном Шахназаров  сильно  разнес
его за ненужную в  подобной  обстановке  храбрость  –  стоять  без  цели  на
открытом месте под неприятельскими пулями”.
  В Собрании сочинений Гумилёва, кроме этого воспоминания, собрано и немало
других, говорящих о том, что и в полку он  старался  не  выходить  из  сферы
творчества: писал и читал стихи, рисовал, даже вел споры  о  поэтике,  когда
попадался собеседник.
  Уйдя на фронт в 1914 году, Гумилёв, естественно,  выбыл  из  литературной
жизни столицы, не мог на нее влиять. “Цех  Поэтов”  распался,  что  еще  раз
подтвердило: Гумилёв был в нем стержнем, основным  звеном.  И,  конечно  же,
перестали появляться в “Аполлоне” знаменитые Гумилёвские “Письма  о  русской
поэзии”. Зато вместо них Гумилёв стал публиковать  в  “Биржевых  ведомостях”
свои “Записки кавалериста”, которые появлялись в течение года  и  привлекали
внимание публики. Всего состоялось 12 публикаций,  сопровожденных  пометкой:
“От нашего специального военного корреспондента”.

Николай Гумилев и Сергей Городецкий. 1915 г.

  До 1916 года Гумилёв ни разу не был даже в отпуску. Но  в  1916  году  он
провел в Петербурге несколько месяцев, будучи  откомандирован  для  держания
офицерского экзамена при Николаевском кавалерийском училище. Экзамена  этого
Гумилёв почему-то не выдержал и производства в  следующий  после  прапорщика
чин так и не получил.
  Октябрьская  революция  застала  Гумилёва  за  границей,  куда   он   был
командирован в  мае  1917  года.  Он  жил  в  Лондоне  и  Париже,  занимался
восточной литературой, переводил, работал над драмой  “Отравленная  туника”.
В мае 1918 года он  вернулся  в  революционный  Петроград.  В  том  же  году
состоялся его развод с А. А. Ахматовой, а в следующем  году  он  женился  на
Анне Николаевне Энгельгардт, дочери профессора-ориенталиста, которую  С.  К.
Маковский охарактеризовал, как  “хорошенькую,  но  умственно  незначительную
девушку”.

Портрет Николая Гумилева работы Михаила Ларионова. Париж. 1917-1918 гг.

  Вернувшись в  Советскую  Россию,  Н.  С.  Гумилёв  окунулся  в  тогдашнюю
горячечную литературную  атмосферу  революционного  Петрограда.  Как  многие
другие писатели, он стал вести занятия и читать лекции в  Институте  Истории
Искусств и в разных возникших тогда студиях -  в  “Живом  Слове”,  в  студии
Балтфлота, в Пролеткульте. Он принял также близкое  участие  в  редакционной
коллегии издательства  “Всемирная  Литература”,  основанным  М.  Горьким,  и
вместе  с  А.  А.  Блоком  и  М.  Л.  Лозинским  стал  одним  из  редакторов
поэтической серии. В 1918  году,  вскоре  после  возвращения  в  Россию,  он
задумал переиздать некоторые  из  своих  дореволюционных  сборников  стихов:
появились   новые,   пересмотренные   издания   “Романтических   цветов”   и
“Жемчугов”; были объявлены, но не вышли “Чужое небо” и “Колчан”.  В  том  же
году вышел шестой сборник стихов Гумилёва “Костер”, содержавший стихи  1916-
1917 гг., а также африканская поэма  “Мик”  и  “Фарфоровый  павильон”.  Годы
1919 и 1920 были годами, когда  издательская  деятельность  почти  полностью
приостановилась, а в 1921 году вышли  два  последних  прижизненных  сборника
стихов Гумилёва - “Шатер” (стихи об Африке) и “Огненный столп”.
  Кроме того, Гумилёв активно участвовал и в литературной политике.  Вместе
с Н. Оцупом, Г. Ивановым и Г. Адамовичем он возродил “Цех Поэтов”  (это  был
уже 3-й “Цех”, 2-ой возник в 1917 г.,  но  вскоре  распался).  “Цех  Поэтов”
должен  был  быть  “беспартийным”,  не  чисто  акмеистским,  но  ряд  поэтов
отказался в него войти, а Ходасевич кончил тем, что  ушел.  Уход  Ходасевича
был отчасти связан с  тем,  что  в  петербургском  отделении  Всероссийского
Союза Поэтов произошел переворот и на место Блока председателем  был  выбран
Гумилёв. В связи с этим много и весьма противоречиво писалось  о  враждебных
отношениях между Гумилёвым и Блоком в эти последние два  года  жизни  обоих,
но эта страница литературной  истории  до  сих  пор  остается  до  конца  не
раскрытой
  Гумилёв с самого начала не  скрывал  своего  отрицательного  отношения  к
большевицкому режиму. По словам А. Я. Левинсона,  встречавшегося  с  ним  во
“Всемирной Литературе” Гумилёв “о политике  почти не говорил:  раз  навсегда
с негодованием и брезгливостью отвергнутый режим как бы не  существовал  для
него”.
  Жизнь Н. С. Гумилёва трагически оборвалась  в  августе  1921  года.  3-го
августа 1921 года, за четыре дня до смерти А. А. Блока, Гумилёва  арестовали
за “должностное преступление”, хотя ни на какой должности он и  не  состоял.
Примерно 24-ого августа его расстреляли вместе с профессорами В.Н. Таганцевым,  
М.М. Тихвинским , Н.И. Лазаревским - геолог, химик, юрист; скульптуром С.А.
Ухтомским, офицерами - В.Г. Шведовым , Ю.П. Германовым, П.П. Ивановым; 
заводским электриком А.С. Векк и 16 женщин в возрасте от 20 - 60 лет - 2 сестры
милосердия, 2 студентки и 4 как "по делу мужей". Список  расстрелянных  содержал  61
имя. Гумилёв фигурировал в списке под №30, и о нём в  официальном  сообщении
было сказано:

Обложка дела Николая Гумилева.

  “Гумилёв Николай Степанович, 33 лет, бывший дворянин, филолог, поэт, член
коллегии  “Изд-во  Всемирная  Литература”,  беспартийный,  офицер.  Участник
Петроградской   Боевой   Организации,   активно   содействовал   составлению
прокламации контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией  в
момент восстания группу интеллигентов,  которая  активно  примет  участие  в
восстании, получал от организации деньги на технические надобности”.

  Долгие годы это было официальной версией. Но вот в журнале “Новый мир”  №
12 за 1987  год  появилась  сообщение  юриста  Г.  Л.  Терехова,  который  в
бытность  его  старшим  помощником  Генерального  прокурора  СССР  и  членом
коллегии Прокуратуры СССР изучал по долгу службы  все  секретные  материалы,
находившиеся  в  архиве.  По  делу  установлено,  пишет   Г.   А.   Терехов,
преступление Гумилёва заключалось в том, что он “не донес органам  Советской
власти, что ему предлагали вступить в заговорщицкую офицерскую  организацию,
от  чего  он  категорически   отказался”.   Никаких   других   обвинительных
материалов,  которые  изобличали  бы  Гумилёва  в  участии  в  антисоветском
заговоре, в том уголовном деле,  по  материалам  которого  осужден  Гумилёв,
нет. Там содержится лишь доказательство,  подтверждающее  недонесение  им  о
существовании контрреволюционной  организации,  в  которую  он  не  вступил.
Мотивы поведения Гумилёва зафиксированы в протоколе его допроса: пытался  ею
вовлечь в антисоветскую организацию его друг, с которым он учился и  был  на
фронте.  Предрассудки  дворянской  офицерской  чести,  как  он  заявил,   не
позволили ему пойти “с доносом”.
  В воспоминаниях о Гумилёве не раз цитировалась фраза из письма его к жене
из тюрьмы: “Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в  шахматы”.
Упоминалось также, что  в  тюрьме  перед  смертью  Гумилёв  читал  Гомера  и
Евангелие. Написанные Гумилёвым в тюрьме стихи не дошли до  нас.  Они  были,
вероятно, конфискованы. Н. Гумилёв –  первый в  истории  русской  литературы
большой поэт, место погребения  которого  даже  неизвестно.  Как  сказала  в
своем стихотворении о нем Ирина Одоевцева:

  И нет на его могиле
  Ни холма, ни креста - ничего.

  Николай Гумилёв стал первым,  с  которого  начался  счёт  поэтов,  убитых
Советской  властью,–  за  ним  следуют  тени   Осипа   Мандельштама,   Павла
Васильева, Т. Табидзе, Д. Андреева, Б. Корнилова...
  В сталинские времена физическая смерть расстрелянного поэта –  не  говоря
уж о том, что о ней даже не сообщили бы – означала  бы  и  его  литературную
смерть. В те времена это было не так, или не совсем  так.  В  1921-22  годах
памяти Гумилёва посвящались вечера, кружок  “Звучащая  Раковина”  приготовил
посвященный ему сборник стихов. В 1922 году выходили еще в  России  сборники
стихов  Гумилёва  и  его  переводы,   в   том   числе   посмертный   сборник
стихотворений с предисловием Г. Иванова, дополненный в  1923  году.  В  1923
году вышел,  также  с  предисловием  Г.  Иванова,  сборник  статей  Гумилёва
“Письма о  русской  поэзии”.  В  1922  году  драма  Гумилёва  “Гондла”  была
поставлена  на  Петроградской  сцене.  Она  имела   успех,   и   на   первом
представлении из публики стали кричать: “Автора! Автора!” После этого  пьеса
была  снята  с  репертуара.  С  течением  времени  вокруг   имени   Гумилёва
образовалась завеса молчания. Но читатели и почитатели  у  него  оставались.
Стихи  его  распространялись  в  рукописи,  заучивались  наизусть;  по   его
строкам, говоря словами  поэта  Николая  Моршена,  выросшего  под  советским
режимом и оказавшегося в эмиграции  во  время  войны,  узнавали  друг  друга
единоверцы.
  Судьба Николая  Гумилёва заставляет вспомнить  слова  другого  страдальца
времени,  замечательного  писателя   Александра   Солженицына:   “Несчастная
гуманитарная интеллигенция! Не тебя ли,  главную гидру, уничтожали с  самого
1918  года  -  рубили,  косили,  травили,  морили,  выжигали?  Уж,  кажется,
начисто! уж какими глазищами шарили, уж какими метлами  поспевали!  –  а  ты
опять  жива?  А  ты  опять  тронулась  в  свой  незащищенный,  бескорыстный,
отчаянный рост!..”

  Память - 7/20 июня

    Архиепископ Андроник (Никольский) родился в 1870 году в семье диакона Ярославской епархии. В Ярославской Духовной семинарии принял иноческий постриг. После окончания Московской Духовной Академии был назначен миссионером в Японию, под началом архимандрита Сергия (Страгородского).

    Японцы поразили его своей простотой и глубиной веры. Они просили и получали, искали и находили. Прожить год среди такого народа, хотя бы и в непрестанных трудах, было большим счастьем, и впоследствии он с благодарностью вспоминал время, проведенное в Японии. В 1906 году о. Андроник был хиротонисан во епископа Киотского, а в 1914 году переведен на кафедру Пермскую и Соликамскую.

    Время служения святителя было временем расцвета духовной жизни в Пермской епархии. Жизнь владыки Андроника была образцом древнего благочестия. Подвижник, молитвенник и нестяжатель, всякое материальное благополучие он вменял ни во что; шелковых ряс не носил; хотя и был награжден многими орденами, но никогда их не надевал. Архиерейской каретой не пользовался - на ней соборное духовенство ездило по требам

    Пермь отличалась в то время прекрасными проповедниками, в подготовке которых епископ много потрудился. Владыка высоко ценил духовную культуру русского народа, тот духовно-нравственный идеал, который был им выстрадан в течение тысячелетия и который для многих к началу XX столетия стал блекнуть и теряться. С грустью владыка наблюдал современную религиозную жизнь, характерное для нее исключительно внешнее благочестие. Желая поделиться своим богатым духовным опытом и многими наблюдениями на многотрудном пути, владыка издал книгу "Письма архиерея к иереям". Он советовал приходским священникам завести в храмах общенародное пение. Церковные песнопения, в старину заполнявшие народную жизнь, вытеснят собою все грязные, расплодившиеся в народе, песни мирские; научат и благоговению в самом поведении. Он советовал пастырям не ограничиваться проповедью за литургией, но и за другими богослужениями говорить хоть краткое слово назидания от Евангелия.

    Владыка понимал, что не социальные, экономические или политические реформы грядут в мир, а новое язычество. И это "новое язычество в разных самых благовидных и культурных формах посягает на самые основы веры в Христа Спаса. Оно стремится заменить собою христианскую закваску жизни христианских народов. Для сего оно с особым расчетом покровительствует временно всякому иному исповеданию, всякому сектантству, всякой иной вере, только бы в России развалить господствующее православие... в уверенности, что после того ему со всеми иными верованиями и толками и считаться уже не придется... Время пришло такое, что уже нельзя благодушно выжидать, что приедет миссионер и своими беседами всех уговорит остаться в православии. Нет, пусть всякий священник на месте сам постарается все прежде сделать для христианского просвещения пасомых, для наставления их на жизнь по Евангелию, для уврачевания ослабевших в исполнении христианского долга, для вразумления смущаемых и уклоняющихся от Церкви, а следовательно, и от Христа Жизнодавца".

    В отличие от многих архиереев и пастырей, равнодушно смотревших на жизнь современного им государства, епископ считал это равнодушие пастырей к политической жизни страны весьма предосудительным, причину его видел в лени и нежелании потрудиться и вникнуть в существо происходящих событий. Уж кто-кто, а пастырь обязан видеть и знать действительность многогранно, понимать ее духовный смысл и уметь ясно и неразладно с Христовой правдой и сердцем человеческим растолковать его своей пастве - хотя бы для того, чтобы оградить ее от губительных для души лжеучений. Уж кому и видеть окружающее ясно, как не пастырю, в чьем сердце зажжен благодатный свет всепросвещающего учения Христова, перед умом которого нелицеприятное евангельское мерило. Политики часто бывают похожи на слепцов, увлекающих других слепцов в яму. И пастырь обязан наставить свою паству, пробудить в сердце приходящих к Христу жажду истинного просвещения, которое милосердием Христовым и заступничеством Матери Божией не даст погибнуть ни в этой жизни, ни в будущей.

    В годы Первой мировой войны епископ предписал ввести во всех монастырях Пермской епархии "неусыпаемое круглосуточное чтение акафистов Господу, Божией Матери и святым"; а после каждого акафиста прочитывать молитву о даровании победы и молитву об упокоении воинов, отдавших свою жизнь за веру, царя и Отечество.

    Печалило архипастыря, что к событиям русской истории многие стали совершенно равнодушны, и он стал устраивать крестные ходы не только в дни церковных праздников, но, чтобы пробудить спящих, просветить невежественных, и в дни памятных исторических событии.

    Епископ Андроник был одним из энергичнейших деятелей Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917-1918 г. "Огнь пылающий" - звали его на Соборе.

    С февраля 1917 г., после опубликования декрета об отделении Церкви от государства, открылась широкая дорога бесчинствам большевиков. В Перми местные газеты начали печатать клевету о владыке; предчувствовалось, что власти вскоре его арестуют, близкие уговаривали его скрыться. Архиепископ ответил, что до тех пор, пока он стоит на страже веры и Церкви Христовой, он готов ко всему, готов принять смерть за Христа, но паствы не оставит. За каждой церковной службой архипастырь обличал новоявленные советские власти, их алчность, бесстыдный обман народа, все то беззаконие и нравственную гибель, которые они принесли России. Тысячи людей, даже совершенно неверующих, шли послушать мужественное слово святителя.

    Епархиальная жизнь шла своим чередом, но происходившее в государстве уже касалось каждого прихода, каждого храма. Один из благочинных прислал донесение владыке о том, "что в ночь на 5 мая перед звоном к пасхальной заутрене в селе Григорьевском крестьянин этого села Николай Гуляев произвел выстрел из старинной пушки с целью, как он сам выразился, "подстрелить Христа".

    14 июня в ЧК решили арестовать архиепископа и немедленно расстрелять. Постановили объявить город на военном положении и привести в состояние боевой готовности все имеющиеся войска. Для ареста святителя было поднято до полутора тысяч войск...

    На допросе он долго не отвечал ни на один вопрос, а потом, будто решившись на что-то, снял панагию, завернул ее в большой шелковый лиловый платок, положил перед собой на письменный стол и, обращаясь к чекистам, сказал примерно так:

    - Мы враги открытые, примирения между нами не может быть, Если бы не был я архипастырем и была необходимость решать вашу участь, то я, приняв грех на себя, приказал бы вас повесить немедленно. Больше нам разговаривать не о чем.

    Сказав это, он неспешно развернул платок, надел панагию, спокойно поправил ее на груди и, весь погрузившись в молитву, не проронил более ни слова.

    20 июня в первом часу ночи святителя повезли расстреливать. В лесу ему велели самому копать могилу. По немощи святитель копал медленно, и палачи ему помогали. Когда закончили, начальник приказал: -Давай ложись. • Могила оказалась коротка, святитель подрыл в ногах, лег второй раз, но и тогда она оказалась короткой, и он снова копал, удлиняя ее. Наконец, когда могила была закончена, владыка попросил помолиться. Палачи разрешили. Архиепископ молился минут десять, затем повернулся ко всем четырем сторонам - благословляя ли, молясь ли за всю пермскую паству, - палачи того понять не могли, и сказал: "Я готов".

    Палачи решили закопать святителя живым, а потом уже расстрелять, После казни они поделили оставшиеся от архипастыря вещи: чугунные часы, панагию и позолоченную цепочку.

    "Милосердный Господи Боже наш, ведь это Ты в древности из рассеяния собрал русский народ и устроил нашу Родину, освободив ее от ига татарского. Это Ты во время лихолетья триста лет тому назад восставил Россию в крепости, изведя мужей мудрых и сильных на дело спасения Отечества. Ты, Господи, тогда из разрухи извел Русскую землю, поставил над нами царем боярина Михаила Феодоровича. Это Ты сто лет назад, когда Наполеон уже сидел в сердце России, в Москве, тогда Ты же из огня и пламени спас Россию, изгнав самих супостатов. И нас. Боже, возведи в силу и славу, когда увидишь наше покаяние, когда люди, как дети, прострут к Тебе руки, имея Тебя своим помощником и покровителем... Ты, Господи Боже, возврати нас к Себе, объедини и примири всех нас, да все едиными устами, как один человек, восхвалят Тя".

 

http://www.fond.ru/book/book2/2-06.htm  - более подробно о архиепископе андронике

http://www.fond.ru/reutov/reutov_1/reutov_1-2.htm - ГОНЕНИЯ НА РУССКУЮ ПРАВОСЛАВНУЮ ЦЕРКОВЬ В СОВЕТСКИЙ ПЕРИОД

  Имена многих атаманов казачьих полков стали легендой еще при жизни, одно из таких имен - имя графа и гетмана Матвея Ивановича Платова.

  Матвей Иванович Платов 1751 -1818 Генерал от кавалерии. Платов родился, как показывают метрические книги Петропавловской церкви Дурновской станицы, 8 (19) августа 1753 года в г. Черкасске (ныне ст. Старочеркасская Аксайского района) в семье войскового старшины. В 19 лет он отправился на своей лошади участвовать в войне с Турцией 1768 - 1774 гг., за доблесть был замечен командующим В.Долгоруковым, произведен в есаулы, командовал казачьей сотней. В июне 1771 г. участвовал в штурме и взятии Перекопа, отважно проявил себя в сражении под Кинбурном. Произведен в войсковые старшины и стал командиром полка, в это время ему было немногим более 20 лет.

 С 1773 г. действовал на Кубани. В 1774 г. при сопровождении транспорта был окружен у реки Калалах войсками крымского хана Девлет-Гирея, построив укрепленный лагерь, отбил восемь атак противника и продержался до подхода подкреплений. После этого подвига стал известен в русской армии, был награжден специальной золотой медалью.

  В 1775 г. Платов во главе полка был направлен в Воронежскую и Казанскую губернии, где усмирял последние вооруженные отряды сторонников Пугачева. С 1778 по 1784 г. участвовал в многочисленных походах и боях на Кавказе против чеченцев, лезгин и других горских народов. Здесь в 1782 г. познакомился с Суворовым, который командовал Кубанским корпусом. За отличия получил чины майора, подполковника и полковника.

  С началом русско-турецкой войны 1787 - 1791 гг. Матвей Платов в Екатеринославской армии Г.Потемкина возглавлял казачий полк, с которым мужественно действовал при осаде и взятии Очакова (1788 г.), удостоен ордена святого Георгия 4-й степени. Вскоре он отличился при взятии Бендер, в сражении под Каушанами, произведен в бригадиры и походные атаманы, участвовал во взятии Аккермана. В декабре 1790 г. на военном совете у Суворова при решении вопроса о взятии Измаила Платов первым высказался за штурм этой мощной крепости, при штурме командовал колонной, затем всем левым крылом, подавал личный пример отваги, за героизм награжден орденом святого Георгия 3-й степени и произведен в генерал- майоры.

  В 1796 г. Екатерина II поручила Платову с казаками участвовать в Персидском походе под начальством В.Зубова. За отличия в боях с персами и горцами он получил золотую саблю с алмазами и надписью: "За храбрость" и орден святого Владимира 2-й степени.

  В начале царствования Павла 1 доблестный казачий генерал сделался жертвой обвинений в злоупотреблениях и неуважении к престолу, был сослан в Кострому, затем заточен в Петропавловскую крепость. После того как сенатский суд оправдал его, Павел наградил Платова мальтийским орденом и поручил возглавить передовой отряд казачьего войска для похода на Индию (январь 1801 г.). Через три месяца на престол вступил Александр 1 и прекратил этот тяжелый и бессмысленный поход. По возвращении на родину Матвей Иванович был произведен в генерал-лейтенанты и назначен атаманом Войска Донского (вместо умершего атамана В.Орлова). Платов оставался на этой должности до своей смерти, покидая Дон лишь для участия в войнах. В 1805 г. он перенес столицу Войска из Старочеркасска в основанный им Новочеркасск. Занимался боевой подготовкой казачьих войск, развитием их вооружения, основал первую на Дону гимназию.

  В период русско-прусско-французской войны 1806 - 1807 гг. Платов командовал казачьим корпусом. С этой войны началась международная военная известность Платова и донских казаков. Корпус принял участие в сражении у Прейсиш-Эйлау (январь 1807 г.), во время последующего перемещения армии Наполеона Платов беспрерывно тревожил ее неожиданными налетами, нанес чувствительные потери противнику в боях у Ландсберга, Гутштадта, Гейльсберга; участвовал во Фридландском сражении (июнь 1807 г.). Наполеон назвал казаков "исчадием рода человеческого". За отличия в войне Матвей Иванович награжден орденами святого Александра Невского и святого Георгия 2-й степени, а Войску Донскому пожаловано памятное знамя. 

  В Тильзите, где был заключен мир, Платов познакомился с Наполеоном, который в знак признания боевых успехов атамана подарил ему богатую табакерку; от французского же ордена Почетного легиона атаман отказался, сказав: "Я Наполеону не служил и служить не могу". В начале 1808 г. Платов был направлен в Молдавию на русско-турецкую войну 1806 -1812 гг. Сражаясь в армии П.Багратиона, взял Гирсово, отличился в сражении при Рассевате и при осаде Силистрии, удостоен чина генерала от кавалерии, за сражение у Татарицы пожалован орденом святого Владимира 1-й степени. В конце 1809 г. Матвей Иванович заболел (подозрение на чахотку), вернулся на Дон, затем лечился в Петербурге. Когда его в столице спрашивали: "Не лучше ли здесь, нежели на Дону?", он отвечал: "Здесь все прекрасно, но на Дону лучше, там все есть, кроме роскоши, которая нам, казакам, не нужна".

  С началом Отечественной войны 1812 г. Матвей Иванович возглавил казачий корпус, который входил в 1-ю армию Барклая-де-Толли, но в силу своего расположения прикрывал отход 2-й Западной армии Багратиона. У местечка Мир 27 - 28 июня корпус Платова разгромил 9 полков наступающего противника, принеся русской армии первую победу в войне 1812 г. Казаки успешно действовали против авангардных французских отрядов у Романовки, Салтановки, под Смоленском.

  В трудный период отступления с Платовым едва не случилось несчастье. У Семлево его арьергард пропустил вперед французов, и Барклай-де-Толли отстранил его от командования арьергардом. Барклай считал, что атаман "проспал" французов из-за пьянства, к тому же он не любил Платова за критику в свой адрес в связи с беспрерывным отступлением. Уже уезжавшего на Дон Матвея Ивановича вернул в войска новый главнокомандующий М.Кутузов (он знал Платова с 1773 г.). В Бородинском сражении десять казачьих полков Платова сражались на правом фланге. В один из критических моментов битвы они участвовали в кавалерийском рейде в тыл противника, расстроив его ряды.

  На военном совете в Филях, решавшем участь Москвы, отважный донской атаман высказался за новое сражение с Наполеоном, но мудрый Кутузов взял на себя смелость дать приказ к отступлению. Платов был инициатором проведения дополнительной мобилизации на Дону, и в Тарутинский лагерь, где русская армия собирала силы, в конце августа прибыли 22 тыс. казаков. Атаману было поручено возглавить вновь прибывшие казачьи полки. 7 октября началось отступление французской армии из Москвы, и казачья кавалерия Платова приняла самое активное участие в преследовании и поражении противника вдоль Смоленской дороги, вела успешные боевые действия под Вязьмой, Смоленском, Красным. По ходатайству Кутузова указом царя от 29 октября предводитель казаков был произведен в графы. Покидая пределы России, Наполеон признавал, что именно казаки уничтожили конницу и артиллерию отступавшей французской армии. В Польше он изрек фразу, ставшую известной: "Дайте мне одних лишь казаков, и я покорю всю Европу". После победного сражения за польский город Данциг Кутузов писал Платову: "Услуги, оказанные Вами отечеству в продолжении нынешней кампании, не имеют примеров! Вы доказали целой Европе могущество и силу обитателей благословенного Дона". Матвей Иванович всегда сохранял природные качества своего донского характера, он имел острый ум и живое воображение, любил пошутить, простым словом умел воодушевить казаков и поддержать их боевую энергию, пользовался среди них большим авторитетом. Платов был женат на вдове Марфе Дмитриевне Кирсановой, имел двух сыновей (обоих Иванов) и четырех дочерей.

  В 1813-1814 гг. Платов состоял при императорской главной квартире, выполняя важные задания по разгрому отдельных группировок противника. Снискал уважение в Западной Европе не только своими военными успехами, но и гуманным отношением к побежденным. Участвовал в знаменитой "битве народов" под Лейпцигом, предрешившей закат Наполеона, награжден орденом святого Андрея Первозванного. Действуя во Франции во главе казачьего отряда, штурмом взял Немюр. После заключения Парижского мира сопровождал Александра 1 в поездке в Лондон, где встретил восторженный прием англичан. Вместе с тремя особо отличившимися полководцами армий союзников - российским фельдмаршалом Барклаем-де-Толли, прусским фельдмаршалом Блюхером и австрийским фельдмаршалом Шварценбергом он получил в награду от городской думы Лондона специальную почетную саблю великолепной работы (находится в Новочеркасске в Музее истории донского казачества). Был удостоен также диплома почетного доктора Оксфордского университета.

  После этого М.И. Платов в ореоле своей славы вернулся в 1814 г. на Дон, где его со всеми почестями встретили на окраине основанного им г. Новочеркасска.
Здесь Войсковой Атаман озаботился строительством города, каменного Вознесенского собора в Новочеркасске, развитием виноградарства на Дону, совершенствованием конной Донской артиллерии.
В 1816 г. он узнает из послания Императора Александра 1, что тот желает посетить основанную Платовым казачью столицу. Атаман начал готовиться к встрече обожаемого им Монарха и закладывает весной 1817 г. двое монументальных Триумфальных ворот (не зная, с какой стороны приедет Государь - Московской или Ростовской). К осени величественные Триумфальные ворота были построены, но в сентябре 1817 г. приехал Великий Князь Михаил Павлович.

   3-го (15) января 1818г. в своей родовой слободе Еланчике знаменитый Донской Атаман М.И. Платов скончался и был через 10 дней похоронен в Новочеркасске. Умер великий герой войска Донского, умер спокойный. Господь и государь наградили его за подвиги его, за жизнь, принесенную родине, всем, чем можно было наградить. Платов имел высший генеральский чин ~ генерала от кавалерии, имел графское достоинство, кроме того, он носил ордена: св. апостола Андрея Первозванного, св. Александра Невского, алмазами украшенный, св. великомученика и победоносца Георгия 2-й степени большого креста, св. равноапостольного князя Владимира 1-й степени и св. Иоанна Иерусалимского, австрийский крест Марии-Терезии 3-й степени, немецкие кресты Черного и Красного Орла 1-х степеней, портрет английского принца-регента на ленте Голубой Подвязки, саблю с надписью "За храбрость", алмазами украшенную, жалованную императрицею Екатериною II, бриллиантовое перо на кивер с вензелем государя Александра I, пожалованное после Лейпцигского сражения, саблю от города Лондона (английского) и три медали: за взятие Измаила - именную, за 1812 год и дворянскую. Но дороже и важнее всех этих титулов, званий, орденов и медалей была та величайшая слава полководца и кавалерийского начальника, которая тесно сплела имя Платова со славным именем донских казаков, которая сделала то, что имя его теперь носит 4-й донской казачий полк, а знает "Платова героя - победителя всех врагов" весь Тихий Дон, знает и чтит своего славного, боевого атамана!.. В 1853 году в г. Новочеркасске, против атаманского дворца, донцы, на деньги, собранные по добровольной подписке, поставили своему атаману, графу Платову, бронзовый памятник. Платов изображен пешим, в кивере, в донском чекмене, за которым висит раздуваемая ветром короткая бурка, в правой руке у него обнаженная сабля, в левой - атаманский пернач. На гранитной подставке золотыми буквами написано: "Атаману графу Платову за военные подвиги 1770-1816. Признательные донцы". Вокруг памятника стоят отбитые у французов в 1812 году пушки.

  В 1875 г. его прах родственники перезахоронят в семейном склепе под церковью Рождества Богородицы в его бывшем имении на хут. Малый Мишкино (Голицинская или Архиерейская дача), а 4 октября 1911 г. останки знаменитого Атамана будут перенесены и торжественно захоронены в усыпальнице Войскового Вознесенского собора в г. Новочеркасске. В связи с разграблением могил героев Дона в усыпальнице в 20-е годы ХХ столетия, 16 мая 1993 в соборе было произведено перезахоронение останков М.И. Платова.
На место графа Платова войсковым наказным атаманом был назначен генерал-лейтенант Адриан Карпович Денисов.

 

Далее иллюстрации и сылки

Прогулки по Москве: Бомба к стопам генерал-губернатора Москвы

Продолжаем прогулки по улицам старой Москвы, по историческим местам, где со знаменитыми москвичами случились трагедии. Сегодня наш путь лежит в Кремль

По правде сказать, в Москве Великого князя Сергея Александровича Романова, генерал-губернатора белокаменной, недолюбливали. А точнее сказать, и вовсе не любили. Родной дядя императора Николая II, в 34 года посаженный во главе древней столицы, откровенно потворствовал казнокрадам и взяточникам, не скрывал своего ярого антисемитизма и беспощадно преследовал всякого рода революционеров. Высокий, ладно сложенный. Светло-зеленые глаза из-под высокого лба смотрели умно, хотя и высокомерно, а изящные, всегда подкрученные кверху усы и вовсе придавали ему вид  дамского угодника. Коим он никогда в жизни не был. Поскольку и не скрывал интереса к молодым красивым офицерам.

А еще не любили царского наместника за то, что дозволил случиться ходынской давиловке, а на следующий день после нее устроил в своей резиденции блестящий бал. Будто не размазали по земле накануне 1389 человек и еще многие тысячи не были жесточайшим образом изуродованы... 

Иван Каляев - один из первых московских террористов.

Заговор готовился давно, тщательно и, разумеется, в строжайшей тайне. Московские эсеры, задумавшие освободить город от этакого генерал-губернатора, отличались крайней решимостью. Привести приговор в исполнение надлежало Ивану Каляеву и Петру Куликовскому. Причем Куликовский должен был играть как бы вторую роль, прикрывающего наблюдателя.

Террористы назначили несколько мест для покушения - все в самых людных местах и обязательно в свете дня. Чтобы возможно больше людей увидели, как прольется кровь царского дома.

На месте гибели князя у здания Сената 13 лет простоял поминальный крест.

Каляев с уже подготовленной бомбой, упрятанной в неказистый сатиновый узелочек, поджидает карету Великого князя у парадного крыльца Государственной Думы, а тот появляется в роскошной карете вместе с замечательной красавицей - женой Елизаветой Федоровной, принцессой Гессенской и двумя ребятишками-приемышами. Каляев шагнул было решительно навстречу карете, подкатившей без всякой охраны, да увидел женщину и ребятишек и руку сдержал: не смог, не хотел невинных сгубить. Так и ушел.

А через день Каляев с тем же сереньким узелочком прогуливался в Кремле, напротив Сената. Он дожидается момента, когда карета Великого князя останавливается у входа и, не доходя до ее открывшейся двери всего четырех шагов, с размаху бросает бомбу внутрь.

Прозвучал взрыв ужасающей силы.  По фасаду Сената во всех окнах выбило стекла. Кучер недвижно лежал на брусчатке, убитый на месте. А от Великого князя, можно сказать, вообще ничего не осталось...

Каляев, безусловно, и сам приготовился к смерти, но уцелел. Он был забрызган царской кровью и своей тоже - видимо, его чем-то слегка поранило. Он был оглушен, шел, безумно шатаясь, держась обеими руками за уши. Каляева даже и не сразу схватили.

Газеты требовали немедленной казни террористов и всех подозреваемых в соучастии в преступлении. Каляеву, однако, дали пожить еще почти четыре месяца. Великая княгиня, супруга Сергея Александровича, благороднейшая из женщин, добилась у императора замены казни на вечную каторгу - если Каляев напишет прошение о помиловании. Тот решительно отказался.

Повесили Каляева    10 мая 1905 года в Шлиссельбургской крепости. Его сообщник Куликовский и вовсе избежал наказания. Что позволило ему расстрелять московского градоначальника графа П. П. Шувалова - всего через полтора месяца после убийства Великого князя.

На месте гибели генерал-губернатора поставили массивный бронзовый крест с эмалью, отлитый по проекту Виктора Васнецова. Крест простоял 13 лет, пока Ленин в 1918 году не накинул собственноручно на него петлю и совместными усилиями собравшихся большевиков не свалил его наземь. Место сровняли. Площадь перед Сенатом назвали Каляевской, как и улицу в центре Москвы. Правда, ненадолго.

Подробнее о нем  ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. СЛОВО НАМЕСТНИКА НОВОСПАССКОГО МОНАСТЫРЯ, АРХИЕПИСКОПА ОРЕХОВО-ЗУЕВСКОГО АЛЕКСИЯ 17 ФЕВРАЛЯ 2005 ГОДА.

25 октября 2004 года, (12 октября по ст. ст.) исполнилось 147 лет со дня рождения генерала от кавалерии графа Федора Артуровича Келлера, одного из наиболее выдающихся кавалерийских офицеров Русской Императорской армии конца XIX — начала XX вв., участника Русско-турецкой и Великой войн. Генерал Келлер был одним из двух высших военачальников, которые в позорные дни февраля 1917 года сохранили верность Государю. В ответ на сообщение об отречении Николая II Келлер отправил на его имя телеграмму: «Прикажи Царь, придем и защитим Тебя». В годы Гражданской войны Ф. А. Келлер формировал монархическую Северную армию и был единственным из вождей Белого движения, удостоившимся благословения Святейшего Патриарха Тихона. После захвата в декабре 1918 года Киева петлюровцами Келлер был схвачен и убит выстрелами в спину в центре Киева у памятника Богдану Хмельницкому.

    «Мне казалось всегда отвратительным и достойным презрения, когда люди для личного блага, наживы или личной безопасности готовы менять свои убеждения, а таких людей громадное большинство»

Из предсмертного дневника графа Ф.А.Келлера

«Прикажи, Царь, Придем И Защитим Тебя!»

Читать далее...

     
      Немного найдется среди военачальников русской армий генералов более популярных на Кавказе, чем Яков Петрович Бакланов. Даже спустя много десятилетий после его мирной кончины у чеченцев в ходу была поговорка: "Не хочешь ли убить Бакланова?" Этот странный вопрос адресовали тому, кому желали дать понять, что он — безнадежный хвастун и не отдает себе
     отчета в своих словах. Ибо убить Якова Петровича в бою, как убедились воинственные горцы в десятках больших сражений и малых стычек, оказалось не под силу никому. Он нередко получал ранения, но всегда с невероятным мужеством переносил их, оставаясь на ногах даже после большой потери крови, отчего черкесы и чеченцы считали его заговоренным от смерти. Этот богатырского телосложения великан [рост его составлял 202 см) внушал врагам суеверный страх. Он был воистину непобедим. Не случайно имам Шамиль упрекал своих мюридов: "Если бы вы боялись Аллаха так же, как боитесь Бакланова, давно были бы святыми". Но кроме храбрости и поразительного мужества, казачий вождь обладал и умением быстро ориентироваться в обстановке и принимать верные решения, овладел горскими наречиями и создал такую надежную сеть лазутчиков и информаторов [расходуя на оплату их услуг почти все свое жалованье), что намерения противника очень часто становились ему известны. Он был живым воплощением всех доблестей, необходимых офицеру-кавказцу. Не случайно сегодняшние защитники Отечества, несущие нелегкую службу в тех краях, где полтора столетия назад сражался Яков Петрович, считают большой честью удостоиться медали в честь прославленного казачьего генерала, которую учредила Ассоциация ветеранов подразделений специального назначения "Братство "краповых беретов" "Витязь".
     
      «СКОРЕЕ УМРЕМ, ЧЕМ ВЫДАДИМ РОССИЮ И ТИХИЙ ДОН»
      БАКЛАНОВ родился 15 марта 1809 года в станице Гугнинской. Отец его был простой казак, мало разумевший в грамоте, зато честный и храбрый. Все его достояние состояло из деревянного домика и нескольких десятин земли. Жена его, Устинья Малаховна Постовалова, родилась в соседней станице Терновсшй - еще более бедной и малочисленной, чем Гутнийская. Она также принадлежала к небогатой казачьей фамилии, а потому семейство Баклановых жило очень бедно.
      В годы, предшествующие рождению Яши, отец служил в рабочем полку "кочуров" (это был своего рода казачий стройбат, занимавшийся возведением Новочеркасска, земляными работами на территории Войска Донского). Даже являться на службу он был обязан не с шашкой, а с «качком» - одноконной тачкой для перевозки земли и прочих материалов. Таким образом, хлеб насущный батюшка будущего героя Кавказа зарабатывал тяжким физическим трудом. Однако будучи наделен, как пишет о нем историк XIX века В. Потто, "самой счастливой богатырской наружностью и умом", он был "замечен начальством" и в 1808 году произведен в хорунжие. Этот первый офицерский чин тогда сразу давал права потомственного дворянства, а посему появившийся на свет Яков с рождения считался дворянином.
      Наступил 1812 год. Хотя Яше Бакланову было всего три годика, но ему крепко запали в память события той знаменательной поры. Тогда гонцы, присланные из действующей армии атаманом Платовым, объезжали все станицы, извещая, что Наполеон, пришедший с несметными полчищами разорить Россию, похваляется пройти ее до самых берегов заветного Дона. "Если враг осквернит своим присутствием казацкую землю, - возвещали глашатаи, - тогда не пощадит он ни жен, ни детей, поругает храмы Господни, встревожит прах отцов наших и смешает горячую казацкую кровь с волнами Тихого Дона... Атаман призывает всех верных донцов встать на защиту царя и Отечества!"
      "Скорее умрем, чем выдадим Россию и Тихий Дон на поругание поганым французам!" -единодушно отвечали казаки своему атаману. По его наказу в считанные недели сформировались 20 казачьих добровольческих полков, которые и прибыли осенью в лагерь русской армии под Тарутином. Никто не ожидал их там, кроме Платова, действовавшего в этом случае тайно, а потому восторг и изумление всех были таковы, что вызвали слезы умиления даже у самого Кутузова.
      Ушел со своим полком изгонять французов с русской земли и отец Яши. Поэтому мальчик рос, предоставленный сам себе, на улице, как и дети других станичников. Когда Якову исполнилось пять лет, бабушка отдала его "в науку" старухе по имени Кудимовна. Затем он попал в руки приходского пономаря, а потом и станичного дьячка и изучал с ними, как и большинство сверстников, псалтырь и часослов.
      Мальчику было 6 лет, когда отец вернулся из заграничных походов, пройдя с боями всю Европу. Он был уже есаулом, с Аннинским крестом на эфесе шашки и тремя жестокими ранами, и приобрел репутацию одного из храбрейших казацких офицеров.
      Яков Петрович до конца дней своих помнил эту встречу, о чем и рассказал е написанных уже на покое в Петербурге "Воспоминаниях". Вся станица вышла тогда приветствовать воротившихся со славой воинов. Старики, ветераны суворовских походов, истово крестились и, припадая к земле, радостно восклицали: "Да, сослужили наши казаки Богу, государю и Всевеликому Войску Донскому!"
      Спустя год Яша ездил с отцом встречать и вернувшегося на Дон атамана Платова, взысканного необыкновенными милостями всех союзных монархов. В обоюдных приветствиях, в живом проявлении древних казацких обычаев, в самой обстановке встречи "столько звучало неподдельной и искренней казачьей поэзии, - писал в "Воспоминаниях" Бакланов, - что эти минуты решили судьбу моей жизни..."
     
      "ОДИН РАЗ РОДИЛА МАТИ, ОДИН РАЗ И УМИРАТИ ..."
      ОТЕЦ пробыл дома недолго. Вернувшись на Дон в 1815-м, в следующем году он уже уезжал в Бессарабию, откуда на Россию шла чума. Чтобы воспрепятствовать проникновению в русские пределы страшной заразы, донские полки были расставлены кордонами, перекрывая все пути с юга. Бакланов-старший решил взять сына с собой - пусть теперь учится у полковых писарей, а заодно и постигает азы воинского ремесла. Так уже в детском возрасте Яков повстречался с первой серьезной опасностью и приучился ее презирать, потому что увидел вокруг себя такое полнейшее равнодушие к жизни, которое могло явиться только у людей, глубоко, до фатализма уверовавших в смысл изречения "Чему быть, того не миновать". "Один раз родила мати, один раз и умирати", - рассуждали казаки двенадцатого года, и эта их присказка стала девизом всей жизни Якова Петровича.
      Любимым занятием его в месяцы, проведенные на кордоне, стало сидеть в хате с бывалыми казаками и жадно внимать их рассказам про воинские подвиги: как ходили когда-то станичники войной на "турского салтана", отбивались в "Азовском сидении", как сами теперешние собеседники одерживали победы над великой армией Бонапарта. Последние события особенно волновали воображение мальчика. Донцам было чем похвалиться: в Отечественную войну 1812 года казаки истребили до 18500 французов, взяли в плен 10 генералов, 1050 офицеров, 39500 нижних чинов, захватили 15 знамен и 346 орудий, Особенно нравилось Яше слушать про геройство отца, про то, как в 1814 году один немецкий генерал даже назначил его, к немалой гордости всего казачьего околотка, комендантом небольшой французской крепости Сасфогент. И загоралось сердце мальчика, и мечталось ему о таких же великих подвигах, о бранной славе...
      Вернувшись вместе с отцом из Бессарабии на Дон, Яков окончательно оставил букварь и стал заниматься хозяйством: пахал вместе с батюшкой землю, косил сено и пас табуны, где, между прочим, выучился ездить верхом на необъезженных, норовистых степных лошадях. На коне он скакал уже с 3 лет, а когда подрос, любимым его развлечением стало ходить по воскресеньям на охоту или на военные игры, на которых казачья молодежь упражнялась в джигитовке, стреляла в цель, состязалась в борьбе и кулачном бою.
      Охота, или, как ее называли донцы, "гульба", тогда имела особое значение для становления воинских навыков и качеств характера казака. Она развивала не только умение стрелять и колоть, но и сметливость, удаль, осторожность, военную хитрость, глазомер и отважную решимость. В те годы в донских степях попадались не только лисицы, олени, волки, медведи, но даже барсы и дикие вепри, заходившие из закубанских лесов. Казаку полагалось настигнуть зверя верхом и положить его на месте ловким ударом дротика. Стреляли только в крупных хищников, причем выстрел должен был выйти один и смертельный, иначе жизнь самого охотника подвергалась серьезной опасности - ретироваться на охоте, даже от рассвирепевшего зверя, считалось зазорным.
      Яков Бакланов стал заядлым охотником и великолепным стрелком. На пари он попадал в туза на предельных дистанциях, причем сажал пулю в пулю - все равно, держал ли в руках пистолет, штуцер (нарезной карабин} или охотничью двустволку.
      Снайперская меткость в стрельбе пришла к нему, похоже, с генами: еще его дед был прозван черкесами "шайтан-джегенеем" (пользующийся помощью дьявола) за то, что, столкнувшись однажды в закубанской степи нос к носу со множеством джигитов князя Конакова, кои отправились в хищнический набег на русские станицы, он не только ушел от них в многоверстной бешеной скачке, но и на скаку ссадил выстрелами из ружья одного за другим семерых своих преследователей - ровно столько, сколько было с собой пуль. Причем все семеро отправились на тот свет с пулевым отверстием точно между глаз. После сей несчастливой погони князь Конаков поворотил в родные аулы, сделав вывод, что Аллах отвернулся от него, коли послал столь опасного врага, пусть и одиночку... Память об этом случае долго жила среди закубанских черкесов.
      Знал об удивительном подвиге деда и внук его Яков. И ни в чем не уступал своему знаменитому предку: ни богатырской наружностью, ни физической силой, ни крепостью духа. С малых лет он первенствовал во всех военных забавах. Никто в станице лучше его не стрелял, никто, похваляясь выездкой своего коня, не умел заставить его так смело, как Бакланов, пройти на укороченных поводьях между двумя пылавшими кострами или с размаху перескочить через разложенный в поле огонь. А сколько раз становился он победителем в состязаниях между лучшими борцами или кулачными бойцами и принимал за это награду из рук хорошеньких казачек - стопу родного цымлянского, а то и чару крепкого меду!
      20 мая 1824 года 16-летний Бакланов был зачислен на службу урядником в казачий полк Попова, Спустя год вместе с отцом, командовавшим в том же полку сотней, он отправился в Крым.
      Однако его воинская служба была прервана через несколько месяцев самым неожиданным образом. Однажды, когда, по воспоминаниям Якова Петровича, он дежурил по сотне, ему пришлось самому составлять какую-то рапортичку, не Бог весть какую важную. И тут выяснилось, что вот этого-то молодой казак совершенно не умеет. Обнаружившаяся безграмотность сына столь сильно поразила отца, что он с согласия начальства немедленно отослал его в Феодосию, чтобы в тамошнем уездном училище тот .хоть немного подучился.
      Но и здесь Яков пробыл недолго - мать, не успевавшая управляться с хозяйством, настоятельно требовала в письмах, чтобы отец вместе с сыном прибыл домой и женил бы его на избранной невесте. А посему в начале 1826 года Баклановы приехали в отпуск на Дон, 19 января Яков был обвенчан с дочерью путинского священника Серафимой Анисимовой. Пробыв с молодой женой короткое время, он вскоре возвратился в полк.
     
      ОТЦОВСКАЯ НАГАЙКА КАК ЛЕКАРСТВО ОТ БЕЗРАССУДСТВА
      29 АПРЕЛЯ 1828 года за выслугу лет Бакланов-младший получил офицерский чин хорунжего.
      Между тем Россия вступила в войну с Турцией. К тому времени отец стал командиром полка вместо умершего Попова. Его часть с началом военных действий передвинули к границам европейской Турции. Когда Бакланову-старшему понадобился гонец, чтобы передать депешу великому князю Михаилу Павловичу, осаждавшему Браилов, он отрядил сына.
      Прискакав под стены сильно укрепленной османской крепости и узнав, что войска готовятся к штурму, Яков тотчас вызвался участвовать в этом деле и был назначен в охотники, кои должны были идти впереди штурмующих колонн.
     
      Штурм не удался. Но того, что творилось под крепостными стенами, юный доброволец не увидел: уже в первые минуты атаки рядом с ним разорвался снаряд. Взрывной волной Бакланова подбросило в воздух. Пролетев несколько метров, он упал на землю, оглушенный. К счастью, хорунжий отделался лишь ушибами. Эта контузия спасла ему жизнь, потому что остальные уцелевшие от артиллерийского огня охотники погибли, будучи встречены янычарской вылазкой. Спасся лишь унтер-офицер, бросившийся в Дунай и переплывший к своим.
      Явившись в полк после выписки из госпиталя-, Яков первым делом рассказал отцу про свою отвагу, надеясь услышать похвалу. "Вместо похвалы отец отдубасил меня нагайкой, - вспоминал он впоследствии, - приговаривая: "Не суйся в омут, когда отдален от своей части, а с ней иди в огонь и в воду".
      И в другой раз ему пришлось отведать отцовской нагайки при схожих обстоятельствах. А случилось вот что. Хорунжего Бакланова перевели {неясно, по какой причине) на некоторое время в донскую артиллерию. Когда его батарея стояла под Шумлой, он узнал, что полк отца расположился поблизости, и отправился навестить батюшку. По дороге Яков услыхал на аванпостах сильную перестрелку. Встретившийся казак объяснил, что турки произвели вылазку и полковой командир (его отец) с дежурной сотней отправился в поле. Желая взглянуть на перестрелку, молодой офицер выехал из лагеря и остановился на небольшом холме, недалеко от цепи, где уже стояла кучка казачьих офицеров. Отсюда открывался вид на долину, пестревшую нашими и турецкими всадниками. Казачья лава (около 3 сотен) перестреливалась с турками, то наступая на них, то отодвигаясь назад, с целью заманить в засаду. Турки действовали подобным же образом: отчаянно они бросались на казаков и, разрядив в белый свет свои длинные пистолеты, как вихрь уносились назад. Опустив поводья, Бакланов весь предался созерцанию этой новой для него картины, как вдруг голоса разговаривавших позади офицеров заставили его встрепенуться. Разговор шел как раз о нем. Какой-то казачий командир с ехидцей в голосе сообщал товарищу, что это-де сын полкового начальника, который служит в артиллерии, а сюда завернул, верно, затем, чтобы получить чин или крест, поглазев на перестрелку.
      Услышав эти слова, Бакланов с минуту оставался неподвижным, не зная, на что решиться и чем отвечать на подобное незаслуженное им оскорбление. Кровь ударила ему в голову, и он повернулся в седле, положив ладонь на эфес шашки. Говорливый офицер, сообразивший, какую реакцию вызвали слетевшие с его языка необдуманные слова, поспешил скрыться за спинами товарищей. Так и не увидев, от кого потребовать сатисфакции, Яков Петрович несколько мгновений пребывал в задумчивости. От пережитой обиды ему невообразимо захотелось совершить какой-нибудь отчаянно смелый подвиг. Под влиянием этого настроения он машинально стиснул коленями бока своего жеребца, гикнул и, выпустив поводья, взмахнул тяжелой калмыцкой плетью.
      Застоявшийся конь его встал на дыбы и с места в карьер полетел стрелой прямо на неприятеля. Наши фланкеры испуганно бросились в стороны, давая дорогу. Хорунжий в гордом одиночестве помчался по чистому полю, где мимо ушей его стали свистать и русские, и турецкие пули. Придя в себя, он силился остановить коня. Но все было напрасно. Сердитый жеребец, закусив удила и не слушая ни узды, ни голоса седока, мчал его все дальше и дальше. Скоро он достиг турецкой цепи. Кучка неприятельских всадников, заступившая было дорогу, инстинктивно раздвинулась перед бешено скачущим казаком. Проскочив мимо них, Бакланов обогнул строй турецких резервов по краю крутого обрыва и вынесся на прежнюю дорогу.
      За ним понеслись в погоню, взяв наперевес длинные копья, с десяток османских делибашей. Уйти от них на усталом коне у Якова Петровича не было уже никакой возможности. Расстояние между ним и догоняющими врагами быстро сокращалось. Вот уже двое османов в высоких пестрых тюрбанах обскакали его справа и слева. Хорунжий слышал, как тяжело дышали их запыхавшиеся кони, видел, как тонкие жала пик, сверкнув, скользнули почти у самой его груди... Собрав последние силы, он громко закричал своим о помощи... "Что было дальше - я ничего не помню, - рассказывал годы спустя Бакланов. - Как сквозь сон слышатся мне голос отца, выстрелы и яростные крики сражавшихся казаков и турок. Я очнулся уже в палатке, возле отца, который очень сердился на мое безрассудство, но я, разумеется, тщательно скрыл от него то, что было причиною всего происшествия".
      7 июля 1828 года хорунжий Бакланов отличился при форсировании реки Камчик, возглавие партию охотников, которая под сильным орудийным огнем турок переправилась через водную преграду вплавь и захватила мост. Корпусной командир лично поблагодарил молодого офицера за проявленную храбрость. Но от отца ему вновь досталось несколько ударов нагайкой - за то, по словам Бакланова, "что позволил себе пуститься вплавь на вороной, а не на белой лошади, которая была сильнее и надежнее, тогда как на вороной он мог утонуть".
      В последующих боях казачий полк Бакланова схлестнулся с турецкой конницей в поле под крепостью Бургас, в яростной сече опрокинул ее и на плечах бегущего противника прорвался за крепостные стены. Сын полкового командира, который и на этот раз оказался на острие атаки, едва не погиб в жаркой схватке, под ним была убита лошадь.
      В Бургаёё были сосредоточены огромные продовольственные запасы османской армии; их потеря означала для султанского воинства фактически проигрыш всей камлании. Не случайно за этот успех полк Бакланова удостоился Георгиевского знамени. А Яков Петрович за доблесть, проявленную в Турецкой войне был орденом Святой Анны IV и II! степени.
     
      «СПАСИБО ЗАССУ И ГОРЦАМ. ОНИ НАУЧИЛИ МЕНЯ МНОГОМУ...»
      В 1834 году с донским казачьим полком /Кирова Яков Бакланов впервые попал на Кавказскую войну, в войска левого фланга Кубанской линии, бывшие под начальством генерал-майора барона Г. X. Засса, Это было время, когда Григорий Христофорович от обороны перешел к наступлению, двинул свои полки за Кубань и осуществил ряд успешных экспедиций против воинственных племен бесленеевцев, абадзехов, кабардинцев и прочих, живших между реками Кубанью и Лабой.
      Здесь Бакланов впервые узнал, что такое война на Кавказе. Недешево далась ему эта наука. "Спасибо Зассу и горцам, - говорил Яков Петрович. - Они научили меня многому..."
      Личность и подвиги барона Засса настолько интересны, что заслуживают отдельного рассказа. А сейчас только затем, чтобы читатель понял, сколь достойного учителя послала Бакланову судьба, мы приведем мнение об этом прибалтийском немце декабриста А. Розена, хорошо узнавшего кавказскую жизнь: "Никого из предводителей русской армии не боялись так черкесы и ни один из них не пользовался такой известностью у горцев, как этот оригинальный курляндец. Его военная хитрость была столь же замечательна и достойна удивления, как и его неустрашимость, и при этом он обнаруживал еще необыкновенную способность изучать характер кавказских народов".
      Первый раз Бакланов обратил на себя внимание генерала Засса в июньской экспедиции 1836 года, когда войска Кубанской линии выступили для захвата враждебных аулов между реками Псефиром, Лабой и Белой.
      ...Летучий отряд казаков и драгун подступил к одному из аулов еще затемно, за два часа до рассвета. Вызвав охотников, Засс приказал им скрытно подползти под самые стены аула и по сигналу постараться овладеть выездными воротами или по крайней мере разбросать плетни, чтобы открыть свободный проезд кавалерии. Командовать охотниками было поручено Бакланову. Когда его группа подобралась к аулу и начало светать, казаки убедились, что плетни вокруг всего селения были двойные, доверху обложенные землей и камнями, так что разбрасывать их пришлось бы до вечера; ворота же имелись одни, и притом дубовые, запертые толстыми железными засовами. Не зная, на что решиться, Яков Петрович с двумя пластунами еще раз обошел вокруг всего аула и вот тут, при тщательном осмотре стены, увидел, что над выездными воротами имелась небольшая лазейка, проделанная, видимо, для прохода пеших. Через эту брешь можно было проникнуть внутрь самого аула. Поэтому, как только взвилась сигнальная ракета, Бакланов и бросился именно здесь вперед, стараясь как можно скорее взобраться по крутой и осыпавшейся насыпи, Казаки рвались за ним, Бакланов уже почти достиг цели, как вдруг горец, стоявший на смотровой площадке над воротами, в упор выстрелил в него из винтовки. К счастью, произошла осечка. От пистолетной же пули казачий офицер ловко увернулся и вскочил на ворота. От засовов, которые надо было открыть, его отделяли всего несколько саженей. Но тут горец, отпрянувший было назад после своего промаха, схватил пистолет за ствол и ударил Бакланова его массивной рукоятью прямо в лоб. Яков Петрович повалился в ров с проломленным черепом как убитый. "Долго ли я пролежал без памяти, не знаю, - вспоминал он, - но когда опомнился, казаки уже были в ауле, ломали плетни и сбивали ворота. Я не получил за это ни креста, ни чина, но был награжден выше моих заслуг вниманием Засса, который с этих пор начал оказывать мне знаки особенного своего расположения".
      Наука Засса и опыт почти ежедневных стычек с горцами вскоре сделали из молодого офицера-кавказца отличного боевого командира. Этому способствовало и то, что Бакланов обладал редкостной интуицией, позволявшей ему верно угадывать критический момент боя и принимать верные решения.
      Показателен в этом отношении бой 4 июля 1836 года. Он начался с промаха Якова Петровича, увлекшегося преследованием партии черкесов и неожиданно оказавшегося перед лицом втрое превосходившего по численности противника. Отбив кряду 12 атак неприятеля и не видя помощи, казаки уже готовились к смерти. Но Бакланов сумел переломить ход событий в свою пользу, прибегнув к довольно хитрому, психологическому приему: когда внезапно хлынул ливень и загремели раскаты грома, напоминавшие пушечные выстрелы, он крикнул казакам, что это идет подмога, и во главе полусотни донцов врезался пиками в гущу отходивших на исходный рубеж после очередной атаки черкесов. От неожиданности те дрогнули, а тут во фланг им ударила и вторая казачья полусотня. Черкесы в беспорядке бежали, устилая поле сражения телами убитых. За этот подвиг Засс, особенно ценивший удальцов, наградил Бакланова орденом Святого Владимира IV степени с бантом и стал доверять ему особенно сложные и опасные задания.
     
      "ЧТОБЫ КАЗАК СМЫСЛИЛ ПОБОЛЬШЕ ОДНОЙ ТОЛЬКО ХРАБРОСТИ"
      В 1837 году полк Бакланова, отбыв свой срок на Кавказе, вернулся на Дон. Якова Петровича назначили в только что собранный в Новочеркасске учебный полк, где казаки должны были изучать новый устав, совершенствовать боевую выучку. Служба в этом полку принесла кавказскому герою много пользы. Затем ему довелось побывать в Польше, а в 1845 году - снова вернуться на Кавказ, уже в чине войскового старшины.
      Он был назначен в двадцатый казачий полк, стоявший на левом фланге Кавказской линии в небольшом укреплении Куринском. В следующем году он принял этот коллектив под свое командование, с легкой руки наместника и главнокомандующего Отдельным Кавказским корпусом князя Семена Воронцова, приглянувшись ему своей храбростью и энергией в операции по спасению попавших в ловушку горцев войск, совершавших печально знаменитую Даргинскую экспедицию 1845 года ("Братишка" ранее рассказывал об этих событиях).
      Надо заметить, что донские казаки в отличие от линейных (то есть местных, проживших всю жизнь на Кавказе), имели тогда репутацию неважную в боевом отношении. Выросшие среди степных просторов, они очень трудно привыкали к чужим для них горным условиям, были подвержены массовым заболеваниям, проистекавшим от непривычного климата, гибли понапрасну, не умея противостоять внезапным нападениям горцев. Затянувшаяся кровопролитная война вдали от дома, в горах, воспринималась большинством донцов как кара Божия за какие-то им неведомые грехи. Не прибавлял ей популярности и тот факт, что кавказское начальство щедро раздавало казаков штабным офицерам и чиновникам всех рангов в качестве ординарцев, конюхов, денщиков, вестовых...
      Поэтому Бакланов начал превращать свой полк в грозу для черкесов и чеченцев с того, что вернул всех своих казаков в строй, не считаясь даже с увещеваниями высокопоставленных чинов, которым жалко было терять дармовую прислугу. Потом он одел полк. Форменные мундиры и шаровары были запрятаны в сундуки для смотров и парадов. Каждый казак обязан был достать себе удобную черкеску. Сначала их просто снимали с убитых врагов, а потом уж стали и шить на заказ. Появились у казаков и булатные черкесские шашки и кинжалы, английские нарезные штуцеры, которым заморские доброхоты в изобилии снабжали воюющих горцев.
      И кони в баклановском полку стали другие не худые и заморенные, с пропитым овсом и не знающие чистки, а ухоженные, сытые, гладкие. Чтобы навести в содержании конского состава строгий порядок, Бакланов повел себя круто. Как. рассказывали очевидцы, воровавших овес подчиненных он несколько раз подвергал жесточайшей порке, и вскоре лошади в его полку изменились до неузнаваемости, после чего не страшны были казакам выносливые черкесские скакуны.
      Но нужно было еще и обучить как следует полк войне в горах. Бакланов начал с того, что стал устраивать вечерние беседы с офицерами.
      - О храбрости казака, - говаривал Яков Петрович на этих беседах, - заботиться не надо, потому что донскому казаку нельзя не быть храбрым, но надо, чтобы казак смыслил что-нибудь и побольше одной только храбрости.
     И он неутомимо обучал казаков разведывательной службе, саперному и артиллерийскому делу. Чтобы легче было сделать это, он пренебрег буквой устава и сформировал особую седьмую сотню, учебную. В ней под его пристальным наблюдением готовились урядники (младшие командиры) на весь полк. В битвах она служила авангардом или надежным резервом.
      В каждой сотне один взвод был снабжен шанцевым инструментом, и бойцы его особо обучались саперному делу. Имелась и пластунская команда из лучших стрелков и наездников, употреблявшаяся на самые опасные разведывательные операции. А ракетная батарея полка при Бакланове стала образцовой на Кавказе. Из бесполезной обузы начиненные порохом и пулями ракеты превратились в мощное оружие, эффективно действовавшее там, где не могли пройти пушки.
      Никто в его полку не смел во время боя покинуть рядов; легко раненные должны были оставаться во фронте; те же, кто лишился лошади, должны были биться до той поры, пока не добывали себе новой.
      - Покажи врагам, - говорил Бакланов, »что думка твоя не о жизни, а о славе и чести донского казачества!
      Обладая удивительной физической силой, железным здоровьем и неутомимой энергией, Яков Петрович, по словам Потто, даже самое короткое время не мог оставаться в бездействии. Не спать несколько ночей, рыская с пластунами по непроходимым чащобам, для него ничего не значило. Он лично водил разъезды и приучал своих донцов вести наблюдение и разведку в непривычной для них горной стране. Постепенно баклановские воины втягивались в трудную кавказскую службу, приобретали практические навыки, приучались к неусыпной бдительности.
      Все это пришло, разумеется, не вдруг, а постепенно, через повседневные практические уроки, на которых Яков Петрович показал себя учителем мудрым и строгим. Он обладал необыкновенным умением распознавать присутствие неприятеля даже по мелким признакам и упорно учил этому казаков.
      Имея лазутчиков из местных жителей, из которых наиболее известны Али-Беи и Ибрагим, Бакланов всегда врасплох налетал на неприятеля, появлялся как снег на голову. Скоро имя грозного Боющ как называли горцы Якова Петровича, стало страшным для всей Чечни. И донские дротики они уже не называли презрительно камышом. "Даджал", что значит - дьявол, - вот как величали чеченцы Бакланова. Они не раз имели возможность убедиться, что ни пуля, ни сабля его не берут.
      ...5 декабря 1848 года гарнизон Куринского укрепления, где стояли Тенгинский пехотный и 20-й донской казачий полки, был поднят по тревоге. Горцы напали на батальон Тенгинского полка, занимавшийся в лесу рубкой дров. Едва прогремел первый выстрел, как баклановские сотни уже ринулись в бой. Чеченцы спешили ретироваться. Началась погоня, в шторой один казак был схвачен чеченцами да двое свалились, простреленные пулями. Сам Бакланов был ранен. Он вдруг пошатнулся в седле и выпустил поводья. Казаки хотели было подхватить его, но он переложил поводья в другую руку, крикнул: "Вперед" - и помчался отдавать распоряжения. Пуля перебила ему ключицу левой руки. Кровь проступила через рукав желтой черкески и окрасила ее. Но Бакланов, превозмогая страшную боль, продолжал распоряжаться в бою. Только тогда, когда все было кончено и казаки сняли с убитых оружие, Бакланов прилег на бурку, и казак платком перевязал ему руку..."
     
      В АПРЕЛЕ 1850 года предстояла смена донским полкам, находившимся на Кавказе. Донской казачий 20-й полк должен был идти домой, а ним вместе и его командир, грозный Боклю. Но Бакланов был так нужен на Кавказе, без него так
     осиротели бы полки кавказские, что князь Воронцов писал военному министру графу А. И. Чернышеву: "Доложите Государю, что я умоляю Его оставить нам Бакланова... Этот человек дорог нам за свою выдающуюся храбрость, свой сведущий ум, за военные способности, знание мест и страх, который он внушил неприятелю..." Просьба эта была исполнена, и Бакланов остался на передовой, получив под свое начало донской казачий 17-й полк. С ним остались по доброй воле пять сотенных командиров и адъютант, а также несколько рядовых казаков.
     Трогательно вышло прощание Бакланова с выпестованным им двадцатым полком. Когда он выехал к полку - все эти железные богатыри, увешанные крестами, плакали от правого до левого фланга, как малые дети. Сжалось сердце у грозного Даджала, он отвернулся в сторону, махнул рукой и молча выехал из ворот укрепления. За ним потянулись и его сотни. Он проводил их до Карасинского поста и там распростился со своими боевыми товарищами.
     
      "ЧАЮ ВОСКРЕСЕНИЯ МЕРТВЫХ И ЖИЗНИ БУДУЩЕГО ВЕКА"
      В НАЧАЛЕ 1851 года в Куринское с прибывшим туда почтовым обозом Бакланову доставлена была неизвестно от кого и откуда посылка. Развернули ее, и в ней оказался черный значок, на котором вышита была адамова голова с двумя перекрещенными костями под нею и круговая надпись: "Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь". Когда значок этот впервые появился перед полком, казаки были смущены его печальным видом, навевавшим мрачные думы о смерти. Но когда казаки увидали, что этот черный значок наводит ужас на чеченцев, они полюбили его. Бакланов же с ним не расставался до конца жизни.
      Одолеваемые со всех сторон нашими войсками, чеченцы решились на отчаянное предприятие. Они задумали напасть на Куринское укрепление. В день Успения Богородицы было особенно жарко и душно. Бакланов, пообедавши, лег отдохнуть в своем домике на горском ковре. Жара сморила его. Он совершенно разделся, снял даже рубашку и остался в одних чувяках. Вдруг раздался пушечный выстрел совсем близко, зазвенели окна в той комнатке, где спал Бакланов, и к нему влетел растерявшийся ординарец.
      - Чеченцы в предместье, - крикнул он.
      Выстрелы участились; шум, крики, скачка и суматоха на улице показывали, что дело нешуточное. Бакланов спросонья, как был без одежды, бросился к двери, вырвал из рук ординарца шашку, надел ее прямо на голое тело, накинул какую-то бурку и явился в таком виде перед казаками. Две сотни, собравшиеся по тревоге, кинулись за ним. Едва казаки вышли из укрепления - они увидали человек до восьмисот конных чеченцев, спускавшихся с гор. Казаки замялись. Но Бакланов выхватил из рук своего ординарца пику, крикнул: "Вперед!" - и помчался в рукопашную свалку, Казаки не отстали от своего начальника, и горсть их врезалась 8 толпу неприятельской конницы. Работая пикой, Бакланов, как сказочный богатырь, валил вокруг себя толпы неприятеля. Горцы, дрогнувшие на первых порах, не могли поправиться и скоро бежали.
     Казаки забрали пленных, и пленные были уверены, что страшный Бакланов, если и не настоящий даджал, то уже, наверное, сродни ему.
      ВСКОРЕ горцам пришлось окончательно убедиться, что грозный Боклю действительно настоящий дьявол. Как-то вечером у Бакланова собралось большое общество. Много было офицеров русских полков, пили чай, играли в карты, разговаривали. Было уже за десять, когда к Бакланову прошел ординарец и доложил, что его желает видеть лазутчик.
      Который? - спросил Бакланов.
      Али-беи, - ответил ординарец.
      Проси сюда.
      Тихо, неслышными шагами прошел преданный Бакланову горец и таинственным шепотом стал докладывать:
      Шамиль, грозный предводитель чеченцев,
     узнал, что просека на реке Мичике окончена русскими. Ему доложили, что чеченцы не могут тебя
     остановить, и вот он.., я боюсь и говорить, господин полковник.
      Ну! - ободрил его Бакланов.
      Шамиль тогда позвал из гор стрелка, и
     стрелок на Коране поклялся тебя убить. Стрелок
     приехал в наш аул. Много хвастал. Он говорит,
     что на пятьдесят шагов разбивает куриное яйцо,
     подброшенное кверху. Ну, только наши старики
     ему говорят, что они видали, как ты на полтораста шагов убиваешь муху. "Смотри, Джанем, - говорят ему наши старики, - если ты промахнешься, Боклю положит тебя на месте".
      Ну что же горец? - спросили Али-бея офицеры.
      Ничего, - отвечал чеченец, - побледнел
     немного, однако скоро оправился. Я, говорит,
     только раз в жизни промах давал, да и то мне тог
     да всего семь лет было. Я, говорит, на Коране
     клялся. Он завтра на батарее за рекой засядет и
     будет тебя ждать, - сказал Али-беи Бакланову. -
      Ты завтра не езди на курган, - добавил он.
      Ладно, - сказал Бакланов, щедро наградил
     чеченца и отпустил его.
      На другой день, в обычное время, войска вышли из Куринского укрепления, Бакланов, переправившись через реку Мичик, остановил колонну несколько раньше, чем обыкновенно, и в сопровождении одного ординарца поехал к батарее, где его ожидал знаменитый стрелок Джанем. Поднимаясь на пригорок, Бакланов взял ружье из рук ординарца и, оставив казака, один выехал на -батарею, остановил лошадь и стал вглядываться в кусты. И вот он увидал среди листвы черную шапку чеченца, и в ту же минуту сверкнул ствол ружья и грянул выстрел. Бог спас Бакланова. Джанем промахнулся второй раз в жизни; пуля только чуть задела край полушубка Бакланова. Чеченец поднялся до пояса и с ужасом увидал, что Бакланов, целый и невредимый, сидит на коне. Чеченец пригнулся за валом и стал вторично заряжать винтовку. Но руки у него тряслись, и сам он суетился, и бакланов понял, что второй выстрел не может быть верным. Тогда Бакланов вынул ногу из стремени, положил ее на шею лошади, оперся на нее рукой и приготовил свое ружье. Раздался выстрел. Чеченец опять промахнулся, и как только он немного высунулся, Бакланов спустил курок, и чеченец упал навзничь: пуля ему попала между бровей и прошла через голову.
     И наши, и чеченцы внимательно следили за этим состязанием, и когда Бакланов медленно поехал к своим, наши войска приветствовали его громким "Ура!", а чеченцы, махая папахами, вскочили на завалы и кричали: "Яши, Боклю! Браво, Боклю! Молодец, Боклю!"
      И долго после этого в Чечне говорили: "Не хочешь ли убить Бакланова?" - и останавливали этим вопросом расхваставшихся стрелков.
      30 декабря 1852 года Бакланов получил давно заслуженный им орден Св. Георгия IV степени.
      В 1855 году, уже в чине генерал-майора, Бакланов участвовал с казаками в разведке подступов к Карсу и в штурме Карса. 16 ноября этого года Каре был взят, и вскоре после этого Бакланов был назначен в Кутаиси. Тогдашний наместник Кавказа генерал Муравьев назначил его в Кутаиси.
      Но Бакланову не пришлось быть в Кутаиси, он должен был уехать на Дон, а оттуда вскоре получил назначение в Польшу командовать собранными там для усмирения взбунтовавшихся поляков казачьими полками. Там генерал Бакланов управлял некоторое время Августовскою губернией. Но железное здоровье Бакланова пошатнулось. Хотя ему всего было 55 лет, но годы его жизни прожиты были во время постоянных походов и боевых тревог. Бакланов отпросился в отпуск на Дон. Но на Дону он заболел воспалением легких. Перемогаясь, он вернулся в Вильно и продолжал командовать до 1867 года донскими полками, расположенными в Польше. Зачисленный в этом году по Войску Донскому, Бакланов остальное время жизни провел в Петербурге.
      18 января 1873 года не стало казака-богатыря. Его похоронили в Петербурге в Новодевичьем монастыре и там его друзья поставили над могилой памятник.
      На гранитной скале брошена кавказская бурка и на нее донская папаха. Под папахой лежит знаменитый баклановский черный значок - гроза Большой и Малой Чечни. Под значком венок-с надписью: "Войска Донского Яков Петрович Бакланов. Родился 1809 г., умер 1873 г."; на постаменте памятника изображены названия всех тех местностей, где сражался Яков Петрович: "17-й" донской казачий генерала Бакланова полк имел своим знаменем тот самый знаменитый черный флаг с черепом и скрещенными костями, с которым не расставался Яков Петрович.
      В 1911 году прах героя был торжественно перевезен в Новочеркасск и перезахоронен в войсковом соборе рядом с могилой М.И. Платова. В казачьей столице тогда же появился проспект Бакланова, а родная станица генерала - Гугнинская стала впредь именоваться Баклановской...

19 июня (2 июля) исполняется 400 лет со дня преставления первого Российского Патриарха святителя Иова Московского. Святой Иов (в миру Иоанн) родился во второй четверти 16 века в древнем русском городе Старице в семье благочестивых горожан.
11 декабря 1587 года собором епископов поставлен Первосвятителем Русской Церкви - Митрополитом Московским и всея Руси. 26 января 1589 года, по благословению и при личном участии Константинопольского Патриарха Иеремии 2, Митрополит Иов в Успенском соборе Московского Кремля был поставлен Патриархом Московским и всея Руси. В 1590 году на Соборе восточных иерархов была утверждена и каноническая самостоятельность Русской Церкви.
При святителе Иове были прославлены многие русские святые, среди них Василий Блаженный и преподобный Иосиф Волоцкий (святитель сам написал ему канон и "исправил службу").
В трудные времена государственной смуты начала 17 века святитель Иов сохранил истинное христианское терпение, бесстрашие и мужество. Он всеми силами пытался пресечь действия Лжедмитрия, бесстрашно обличал разрушителей государственного порядка, внесших нестроения и в Церковь Божию. Однажды во время Божественной литургии сторонники Лжедмитрия схватили святителя, бесчестили, били, а затем отвезли в заточение в Успенский Старицкий монастырь, где он начинал когда-то свой иноческий подвиг. После свержения Лжедмитрия святитель Иов не мог из-за немощи возвратиться на первосвятительский престол и на свое место благословил митрополита Казанского Ермогена. Вместе с ним святой Иов совершил 20 февраля/5 марта 1607 года в Успенском соборе Московского Кремля чин всенародного покаяния, который вывел русский народ из тогдашней страшной Смуты.

  адмирал А.В.Колчак

 

Верховный правитель России. На протяжении многих десятилетий это словосочетание воспринималось, участниками Белой борьбы с глубоким уважением, а большевиками – со столь же глубокой ненавистью. А ведь, пожалуй, в дореволюционной России, трудно было найти более неподходящего человека на роль диктатора военной поры, чем Александр Васильевич Колчак...

 

Кто снимет с нас позорные оковы,

Кто возвратит нам Родину и честь,

Кто воскресит старинные основы

И принесет прощенье, а не месть?!

Один лишь Он, наш светозарный Воин,

На землю посланный от Бога Сил,

Кого народ заблудший недостоин,

И Кто забыл все, понял и простил.

 

Колчак достаточно ясно сформулировал свою цель - искоренение большевизма по всей России. Обратите внимание на слово «искоренение». Адмирал прекрасно понимал, что идею уничтожить нельзя. Ее можно заменить только другой идеей. Самой популярной в рядах борцов с большевизмом была мысль о непредрешении армии. Народ сам должен был определить будущее устройство России. Для этого планировалось созвать Учредительное собрание. Но, не то, которое, по выражению Александра Васильевича, запело «Интернационал» и было разогнано матросом. Кстати, судьба членов этого Учредительного собрания (а многие его эсеровские депутаты, оказались на территории, подконтрольной Верховному правителю) сложилась, пожалуй, более трагически, чем при большевиках. Арестованных министров, без всякого суда, расстреляли в декабре 1918 года на берегу Иртыша. Произошло это злодейство не по приказу Колчака, а стало самоуправством нескольких офицеров сибирской армии. Все участники расстрела были отданы под трибунал. Эта трагедия в очередной раз убедительно доказала: в тех условиях, в которых пребывала тогда Россия, ни о какой демократии не могло идти даже речи.

 

«Он был чистый идеалист, убежденный раб долга и служения идее и России. Истинный рыцарь подвига, ничего себе не ищущий и готовый всем пожертвовать». Так отзывался об Александре Васильевиче Колчаке барон Будберг. Насколько же эта характеристика не соответствует образу безжалостного палача трудового народа, как говорили об адмирале большевики. Лозунг Ленина «Все на борьбу с Колчаком» до сих пор актуален. Если пролистать учебники истории, то окажется, что не было у России врага страшнее со времен татаро-монгол, а победил его настоящий рыцарь земли русской, народный заступник Михаил Тухачевский. Развенчивать этот миф даже не нужно. Достаточно вспомнить, что тот самый Тухачевский прославился задолго до революции. Еще в кадетском корпусе однажды он вынес после литургии из храма во рту причастие и выплюнул его на съедение собакам. Комментарии, что называется, излишни. А вот Колчака современники оценивали совсем по-другому. К примеру, архимандрит Русской Православной Церкви за границей Константин Зайцев писал, что в его памяти навсегда остался стальной силуэт боевого вождя, сочетающего ничем невозмутимое личное мужество с мягкой простотой. Еще одно безупречное свидетельство - строки поручика сибирской белой армии Ключарева:

 

А на мостике суровый

Острым взглядом режет мрак

Умереть за Русь готовый

Славный адмирал Колчак.

Рвутся с грохотом снаряды

И в дали огонь блестит.

И достойного награды

Адмирала Бог Хранит.

 

Но, Бог не долго хранил адмирала. Уже к осени 1919 Колчак был вынужден вести войну фактически на два фронта. С запада наступала 5-я Красная армия, на востоке, в тылу, разгоралась партизанская война, руководимая эсерами. В ноябре Александр Васильевич покинул Омск. Но когда поезд Верховного правителя подходил к Иркутску, оказалось, что город уже в руках Политцентра - органа, совместно созданного эсерами, меньшевиками и большевиками. Коммунисты потребовали от чехов выдачи им Колчака, председателя его совета министров Пепеляева и золотого запаса. Взамен чехословацкому корпусу обещали возможность беспрепятственно вернуться на родину. В которой уже раз за историю гражданской войны союзники предали Белое воинство. Генерал Жанен тогда сказал: «Мы психологически не можем принять на себя безопасность адмирала. После того, как я предлагал ему передать золото на мою личную ответственность, и он отказал мне в доверии, я ничего уже не могу сделать».

 

В окружении Александра Васильевича возник план отступления в Монголию. Но уходить, как оказалось, было уже не с кем: личный конвой таял на глазах. Последнее, что оставалось, - переодеться в солдатскую шинель и затеряться в одном из эшелонов чехов. Но, Колчак решительно отверг такой план. Почему? Возможно, ответ на этот вопрос мы найдем в воспоминаниях его соратников. Барон Будберг, уже в эмиграции, достаточно жестко высказался на этот счет: «Жизни в ее суровом, практическом осуществлении адмирал не знал и жил миражами и навязанными идеями». Но, это скорее исключение из правила. Большинство белых воинов было согласно с бывшим министром правительства Колчака Георгием Гинсом:

 

«Адмирал сделал все, что мог и прошел крестный путь. История бережно сохранит его имя, и потомство будет чтить его память. Как постоянный укор, будет он преследовать тех, кто взял на себя неблагодарную роль предателей, и чья вина привела гражданскую войну к такому страшному финалу»

 

15 января 1920 года Верховный правитель России Александр Васильевич Колчак был арестован чехами и передан Политцентру. Чрезвычайная следственная комиссия начала допросы, и пока они продолжались, власть в Иркутске перешла к большевистскому Временному революционному комитету. К городу приближались сохранившие боеспособность части Колчаковской армии под командованием генерала Войцеховского. Они выдвинули ультиматум: если им выдадут адмирала, они обойдут Иркутск. Находившаяся в одной тюрьме с Колчаком его гражданская жена Тимирева сумела сообщить ему о требовании каппелевского полка. На это бывший верховный правитель России ответил: это лишь ускорит развязку. Александр Васильевич оказался прав. В ночь на 7 февраля 1920 года его повезли на расстрел. Ярко светила луна. Поставили адмирала Колчака и его премьер-министра Пепеляева на взгорке. Взвод взял винтовки наперевес. Руководил расстрельной командой иркутский комиссар Бурсак. Он предложил Александру Васильевичу завязать глаза. Колчак отказался, выразил лишь желание покурить в последний раз. 46-летний адмирал держал папиросу невозмутимо, ни один мускул не дрогнул на его лице. Он бросил окурок, , застегнулся на все пуговицы и вытянулся по стойке «смирно», словно принимая парад верных ему частей. На часах было пять утра. «Взвод, по врагам революции - пли!», - крикнул Бурсак. Адмирал и министр упали. Для верности были сделаны и контрольные выстрелы. Тела Колчака и Пепеляева утопили в проруби. Спустя ровно год Иван Бунин писал: 

 

«Молча склоняю голову перед Его могилою. Настанет день, когда дети наши, мысленно созерцая позор и ужас наших дней, многое простят России за то, что все же не один Каин владычествовал во мраке этих дней, что и Авель был среди сынов ее. Настанет время, когда золотыми письменами, на вечную славу и память, будет начертано Его имя в летописи Русской Земли»

 

До сих пор историки спорят: кто же отдал приказ о расстреле Колчака? Было принято считать, что проявил инициативу иркутский военно-революционный комитет. Но, как и в случае с расстрелом царской семьи не обошлось без участия Ленина. Не так давно была обнародована записка лидера большевиков председателю Реввоенсовета 5 армии Склянскому: «Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так и так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске»,- конец цитаты. В годы русской смуты офицеров уничтожали по всей стране, без лишней идиотской волокиты, как выражался Ленин. Добровольцам белых армий зачастую перед смертью связывали руки колючей проволокой. «Носили на груди терновый венец – возьмите его с собой», - шутили побеждавшие в гражданской войне пролетарии. Николай Кудашев, один из поэтов русского зарубежья, спустя годы так отозвался об этом…

 

Замер строй знакомых и родных

Узнаю отчетливо, как в яви

Пелена… Их больше нет в живых

«Честью смерти венчанных во славе!»

Нет Царя! России больше нет!

Слышите ли, русские солдаты

Даже дух ваш, даже самый след

Выжигают, словно супостата…

материал взят из "Тексты программ "Русские вне России", выходившие в эфире радиостанции "Маяк""

Читать далее...

Ионов Александр Михайлович

* 26.02.1880 + 18.07.1950 н.ст.

пр. xx.xx.1917 1908 (1 р.) 1900 20.03.1911 17.05.1915 07.01.1916 Православный. Окончил 2-й Оренбургский кадетский корпус и Константиновское артиллерийское училище (1900). В службу вступил 01.09.1898. Из училища выпущен Подпоручиком (ст. 09.08.1900) в 3-ю конно-арт. батарею. Позжк служил в Туркестанской конно-горной батарее. Поручик (ст. 09.08.1903). Штабс-Капитан (ст. 09.08.1907). Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1908; по 1-му разряду). Капитан (ст. 02.05.1908). Цензовое командование ротой отбывал в 20-м Туркестанском стр. полку (05.11.1908-01.11.1910). Ст. адьютант штаба войск Семиреченской обл. (05.07.1911-23.10.1913). И.д. штаб-офицера для поручений при штабе войск Семиреченской обл. (с 23.10.1913). Участник Первой Мировой войны; исправлял должность начальника штабов 4-й Турк. стр. бригады и развернутой из нее 4-й Турк. стр. дивизии, Эриванского (объединенного войскового семиреченского казачьего) отряда, 8-й кав. дивизии (с 24.08.1916), 3-й Туркестанской стр. дивизии. Награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (ВП 07.01.1916) и Георгиевским оружием (ВП 17.05.1915). Полковник (с 1915). В 07.1917 командир 2-го Семиреченского казачьего полка, с которым после прихода к власти большевиков прибыл в Семиречье. Здесь, в г. Верном, на Войсковом казачьем круге был избран войсковым атаманом Семиреченского казачьего войска (с 26.02.1918). Однако в полку под влиянием большевиков произошел мятеж, в результате которого казачий круг был разогнан и И. арестован (04.03.1918). Однако антибольшевистское восстание семиреченских казаков освободило 01.05.1918 И. из заключения. Но вскоре большевикам вновь удалось установить власть Советов в Семиречье. И опять восстали казаки. Подошедший 01.07.1918 отряд белоказаков под командованием ген-майора Ярушина занял Сергиополь и все Северное Семиречье в целом. 12.1918 в Семиречье прибыли войска Степной группы ген. Анненкова (в составе Партизанской дивизии ген. Анненкова и 5-й Сибирской дивизии ген. Гулидова), которые окончательно закрепили власть Семиреченского казачества. Позднее И. все же был смещен с поста войскового атамана Б.В. Анненковым и даже временно арестован. 14.05.1919 И. был назначен командиром отдельной Семиреченской казачьей бригады, а с 26.10.1919 командирован во Владивосток в распоряжение губернатора Розанова и исполнял должность начальника штаба при инспекторе формирований стратегического резерва. Являлся членом постоянной думы георгиевских кавалеров (10.1919). В эмиграции жил в Китае, Новой Зеландии, Канаде, где возглавлял отдел РОВС, с 1923 - США, где возглавлял Северо-Американский отдел РОВС. Военный писатель. Умер в Нью-Йорке. Награды: ордена Св. Станислава 3-й ст. (1910; 20.03.1911).

Источники : Клавинг В. Гражданская война в России: Белые армии. М. 2003. Е.В. Волков, Н.Д. Егоров, И.В. Купцов Белые генералы Восточного фронта Гражданской войны. М. Русский путь, 2003 "Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004.   http://www.geocities.com/terek_kaz/ionov.html http://www.hrono.ru/biograf/bio_i/ionov_am.html

Фольбаум Михаил Александрович

* 22.10.1866 +

пр. 14.04.1913 ст. 18.10.1913 1892 (1 р.) 1886 xx.xx.1894 xx.xx.1896 xx.xx.1899 xx.xx.1905 xx.xx.1906 06.12.1910 06.12.1913 21.05.1915 Православный. Образование получил в Алекс. кадетском корпусе. В службу вступил 30.08.1884. Окончил 1-е военное Павловское училище (1886). Выпущен Подпоручиком (ст. 11.08.1886) в л-гв. Павловский полк. Поручик (ст. 11.08.1890). Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1892; по 1-му разряду). Штабс-Капитан гв. с переименованием в Капитаны ГШ (ст. 06.05.1892). Состоял при Кавказском ВО. Начальник строевого отдела штаба Михайловской крепости (22.02.1893-06.12.1896). Цензовое командование ротой отбывал в л-гв. Павловском полку (05.11.1894-08.11.1895). Подполковник (ст. 06.12.1896). Ст. адьютант штаба Закаспийской обл. (06.12.1896-20.07.1899). Заведывающий передвижениями войск по ж.д. и водным путям Туркестанского района (20.07.-16.08.1899). Начальник штаба 7-го округа отд. корпуса Пограничной стражи (16.08.1899-04.10.1901). Цензовое командование батальоном отбывал в 162-м пех. Ахалцыхском полку (22.05.-22.09.1900). Начальник штаба 30-й пех. дивизии (04.10.1901-06.09.1904). Полковник (ст. 06.12.1901). Был прикомандирован к артиллерии (01.05.-01.07.1904). Командир 275-го пех. Хотинского полка (06.09.1904-26.01.1907). Командир 82-го пех. Дагестанского полка (26.01.1907-20.02.1908). Ген-майор (ст. 18.10.1907). Бакинский градоначальник (20.02.-22.11.1908). Военный губернатор и команующий войсками Семиреченской области, наказной атаман Семиреченского каз. войска (с 22.11.1908). Ген-лейтенант (пр. 14.04.1913; ст. 18.10.1913). В 24.10.1914-29.09.1915 командовал 3-й Сиб. стр. дивизией. Награжден Георгиевским оружием (ВП 21.05.1915). Награды: ордена Св. Станислава 3-й ст. (1894); Св. Анны 3-й ст. (1896); Св. Станислава 2-й ст. (1899); Св. Анны 2-й ст. (1905); Св. Владимира 4-й ст. (1906); Св. Владимира 3-й ст. (06.12.1910); Св. Станислава 1-й ст. (06.12.1913).

Источники : Лодзинская операция. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917). М., 1936. Залесский К.А. Кто был кто в Первой мировой войне. М., 2003. "Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004. Список старшим войсковым начальникам, начальникам штабов: округов, корпусов и дивизий и командирам отдельных строевых частей. С.-Петербург. Военная Типография. 1913. Список Генерального штаба. Исправлен на 01.06.1914. Петроград, 1914

+ взято с http://www.pvu1863.com/vip.htm
Фольбаум (Соколов-Соколинский) Михаил Алексанрович (1866-1916). Образование: 1-е военное Павловское училище, Николаевская академия Генерального штаба. Из училища выпущен в Л.-Гв. Павловский полк. Служил в Туркестанском военном округе. Полковник (1901), генерал-майор (1907). Командир 82-го Дагестанского полка (1907-1908). С ноября 1908г. - военный губернатор Семиречинской области, командующий в ней войсками и Наказной атаман Семиречинского казачьего войска. Генерал-лейтенант (1913). С октября 1914г. - начальник 3-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. Награждён Георгиевским оружием. После ранения, в ноябре 1915г. возвращается в Семиречье. Летом-осенью 1916г. подавил мятеж мусульманского населения в области. С Высочайшего разрешения в сентябре 1916г. переменил фамилию на Соколов-Соколинский. Умер в Верном. После февральской революции труп М.А.Фольбаума был извлечён из огилы и осквернён ("Простор" (Алматы), №12, 1996). По данным М.Н.Ивлева.


Фото к сожалению не нашел =(

КАРАЗИН НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ

Николай Николаевич Каразин (09.12.1842 — 19.12.1908) — русский писатель, автор шести романов, многочисленных повестей, рассказов и сказок. При этом — художник-иллюстратор, один из учредителей «Общества русских акварелистов», член Академии художеств. Одним из первых наших художников полностью посвятил себя иллюстрации, рисуя не отдельные картинки к литературным произведениям, но стараясь передать «строй», «стиль» книги. Кроме того, Каразин был первым русским художником, который, как Гюстав Доре, рисовал кистью непосредственно на деревянной доске, создавая тоновые гравюры на дереве.
И прекрасный художник, и замечательный писатель… Но как же непрост был жизненный путь этого талантливого и беспокойного человека! Первоначально Николай Каразин вовсе не собирался быть художником и писателем. Он окончил 2-й Московский кадетский корпус и некоторое время служил в одном из драгунских полков. Казалось бы, впереди его ждала успешная карьера военного… Однако уже в 1865 году молодой офицер вышел в отставку и поступил в Академию художеств в Петербурге. Два года он учился у художника-баталиста Б.П.Виллевальде. Понемногу начинала налаживаться новая жизнь — жизнь художника, творящего свои картины в тихой и уютной мастерской.
Но не тут-то было. Деятельному молодому военному сложно было оставаться только художником. Проучившись два года, он уходит из Академии и, получив чин поручика одного из туркестанских линейных батальонов, принимает участие в походе против Бухарского ханства. Однако это было не формальное участие. Известно, что 2 июня 1868 года в бою на Зерабуланских высотах Каразин проявил «исключительную отвагу», стремительной атакой своего полубатальона задержав главные силы бухарского эмира (1). За это он получает орден, сражается дальше и… рисует. Рисует всё, что видит вокруг, — воюющих, раненых, умирающих солдат, места сражений…
Устав от войны, Николай Николаевич вторично выходит в отставку в 1870 году. На сей раз уже в чине капитана. Теперь всё свободное время он решает посвятить литературной и художественной деятельности. Он учится у французского гравёра Ф.Жилло. Начинает активно сотрудничать с журналом «Всемирная иллюстрация». Работает над оформлением книг Н.В.Гоголя, Л.Н.Толстого, И.С.Тургенева.
Однако этому удивительному деятельному человеку быстро наскучила тихая кабинетная жизнь писателя и иллюстратора. В 1874 и 1879 годах он принимает участие в научных экспедициях, организованных русским географическим обществом в Центральную Азию для изучения района Амударьи. В те годы фотография ещё не была так широко распространена, и экспедиция нуждалась в художнике, а кто мог подойти лучше бывшего военного и знатока Средней Азии?..
Каразин делает множество набросков карандашом, пером и акварелью. И это не простые зарисовки. Многие их них позднее получают высокие награды на географических выставках в Лондоне и Париже.
Но и между этими научными экспедициями Каразин умудряется вести отнюдь не спокойный домашний образ жизни. В 1877-1878 гг. он участвует в сербско-турецких и русско-турецких войнах. Правда, уже не в качестве военного, а как корреспондент-иллюстратор. «Наравне с рядовыми надрывались, работали в поте лица газетные корреспонденты…», — писал Редьярд Киплинг в своем романе «Свет погас» о таком же художнике (2). Каразин запечатлевает всё вокруг. Чётко и точно его карандаш фиксирует все ужасы войны… И его фронтовые наброски с натуры воспроизводятся не только в русских, но и в зарубежных изданиях, принося автору мировую известность и как смелому корреспонденту, и как талантливому рисовальщику (3).
Но все войны рано или поздно кончаются. С 1880-х годов Каразин начинает более активно работать как книжный художник и как писатель.
В 1881 году выходит книга В.О.Попова «Дети» с 90 рисунками Каразина, некоторые из которых были размером 1-2 сантиметра (4). Затем Николай Николаевич работает над вторым томом книги «Родные отголоски», посвящённым Украине. Больше всего в этот период его занимает проблема взаимопроникновения текста и иллюстраций. Он рисует сложные буквицы, составленные из разных предметов, растений, людей, животных, порой чересчур увлекаясь и делая их неудобочитаемыми.
В 1883 году Каразин создаёт иллюстрации к повести Д.В.Григоровича «Гуттаперчевый мальчик», где экспериментирует уже с набором и рисунками. Так, на одном из разворотов книги через весь текст проходит изображение циркового бича, а на другом страницу пересекают канаты трапеции. Он пробует слить рисунок и текст в нечто цельное, «пусть даже ценою жертв с той и с другой стороны» (4). И это весьма смело для того времени — подобные игры конструктивистов начались почти через тридцать лет после эксперимента Каразина.
В 1886-м он пишет и иллюстрирует книгу «От Оренбурга до Ташкента», погружаясь в мир воспоминаний о путешествиях по Средней Азии. Эта книга — своеобразный справочник о том, как надо путешествовать, своими советами напоминающий современные туристические путеводители. Здесь и указания на то, что тарантас «должен быть крепок, удобочиним во всякой беднейшей кузнице и даже среди дороги, лёгок, устойчив, накатист, много вместим при этом», и рекомендации, что и когда лучше покупать и где останавливаться.
Одной из лучших книг Николая Каразина является детская сказка-путешествие «С севера на юг», вышедшая в 1890 году (5). Она написана в форме воспоминаний старого журавля о своём первом перелёте со стаей на зимовку из России в Африку. Это не только художественная сказка, но и книга по географии, знакомящая ребёнка с особенностями тех мест, через которые пролегает путь журавлиной стаи. Любопытно, что «Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции» Сельмы Лагерлёф написано через семнадцать лет после «С севера на юг» — в 1906-07 гг. (6). И обидно, что путешествие Нильса известно во всём мире, тогда как путешествие журавлиной стаи Каразина забыто даже в нашей стране.

Возможно, причиной такого забвения послужил заметный оттенок религиозности, который появляется в первой же фразе сказочного повествования: «Бог наградил меня очень хорошей памятью. Я помню себя и всё, что меня окружало, почти с первого дня моего рождения».
Затем, в шторм, герои книги попадают на корабль богомольцев, плывущих в Яффу, и люди отпускают птиц обратно на волю со словами: «Бог их спас и сохранил, и мы не посягнём на волю Господнюю…». Подобное мировоззрение оказалось ненужным после революции, так же как многие гуманистические принципы и наставления, встречающиеся в сказке. Например, после охоты на птиц на Днепре молодой журавль радуется, что все «наши» уцелели, хотя его отец негодует по поводу этой радости:
«— Наши, — передразнил папа, рассердившись совершенно неожиданно, — что такое «наши»? Все «наши», все одинаково должны быть «нашими» — это люди только выдумали, будто есть чужие и наши… есть разные породы, это правда; есть и разные интересы у пород, сообразно их свойств и привычек, а когда дело касается жизни и смерти, — это для всех одинаково…» Такие рассуждения были однозначно лишними в стране, где все делились на своих и чужих (7).
Иллюстрации Каразина в этой книге — изящная, мастерски отделанная графика, выполненная в лучших традициях XIX века: 6 хромолитографий, 5 фототипий и 99 рисунков в тексте. Художник предпринимает попытку решить книгу не отдельными листами, а разворотами. Возможно, не всегда одинаково удачно, но книга смотрится на редкость цельным, единым произведением. Есть в ней несколько неожиданных рисунков, когда оформитель изображает пейзаж или караван верблюдов с высоты птичьего полёта — ракурса очень необычного для детской иллюстрации того времени.
В 1895 году выходит ещё один детский сборник Н.Н.Каразина — «Мои сказки». Эта книга тоже богато иллюстрирована и содержит 8 литографий, 100 рисунков в тексте и портрет автора, гравированный на меди. Она посвящена внучке писателя Магде. В сборник входят разные по стилистике и сюжетам сказки: это и «картинки с натуры», которые представляют собой скорее рассказы, чем сказки («Волк», «Незнакомый след»); и религиозно-гуманистические сказки («Петька-зайчик», «Пожар»); и сказки о достижениях современного мира и техники («Пар богатырь»); и авторские пересказы старинных легенд, как, например, мистическая сказка «Колодец мира и жизни».
Безусловно, многое в рисунках и сказках Николая Николаевича сегодня может показаться нам, искушенным зрителям, простым и наивным. Мы больше знаем о художниках-иллюстраторах начала XX века. Однако именно книги Каразина стали одной из первых серьёзных удач в поисках русскими художниками своего стиля и места в мировой истории детской книги.

1. Садовень В.В. Русские художники баталисты XVIII-XIX вв. — М., 1955. — С. 301.

2. Киплинг Р. Свет погас // Киплинг Р. Стихотворения; Роман; Рассказы. — М., 1998. — С. 403.

3. Коровиченко П.А. Николай Николаевич Каразин // Военная энциклопедия: Т. XII. — СПб., 1913. — С. 375-376.

4. Сидоров А.А. История оформления русской книги. — М., 1964. — С. 316.

5. Интересно, что в полном собрании сочинений Каразина, состоящем из 25-ти томов (СПб., 1905), под заголовком «С севера на юг» выходит другой роман. А сказка о старом журавле получает название «С верховьев Волги на истоки Нила» и помещается в один том с другими сказками под общим заглавием «Сказки деда бородатого».

6. Брауде Л.Ю. Сельма Лагерлёф и мир её творчества // Лагерлёф С. Собр. соч.: В 4 т. — Л., 1991-1993. — Т. 1. — С. 5.

7. В 1993 году эта книга была переиздана в издательстве «Московский рабочий». Однако вышла она на скверной бумаге с очень плохо воспроизведёнными иллюстрациями, да и по внешнему виду (мягкая двухкрасочная обложка) не шла ни в какое сравнение с роскошным изданием XIX века (плотная бумага, тиснёный золотом переплёт с изображением пяти журавлей).

Каразин Николай Николаевич «СОКОЛИНАЯ ОХОТА».

http://upload.wikimedia.org/wikipedia/ru/3/3d/Pereprava_u_sheixaryka.jpg
Переправа Туркестанского отряда у Шейх-арыка.
http://upload.wikimedia.org/wikipedia/ru/8/86/Vstuplenie_v_Samarkand.jpg
Вступление русских войск в Самарканд 8 июня 1868 г. 1888 г.
http://upload.wikimedia.org/wikipedia/ru/a/a3/Adam_Krylgan_1.jpg
Хивинский поход 1873 г. Через мёртвые пески к Колодцам Адам-Крылган. 1888 г.

Картина Н. Н. Каразина «Эстакада и центральный вокзал метрополитена. Москворецкий мост» (по проекту инженеров Е. К. Кнорре и П. И. Балинского). 1902 год. Бумага, акварель.

Петр экзаменует учеников, возвратившихся из-за границы
(гравюра с картины Н. Н. Каразина)

Картина работы Н. Н. Каразина





тут тоже есть много интересного http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D1%80%D0...%D0%B0%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87
Если у кого есть еще картины Каразина прошу выложить в комменты.

Волков Вячеслав Иванович

            
     (1910)            (1913)           (1914)        (21.12.1914)   (02.01.1915)                        

Волков Вячеслав Иванович [15(27).09.1877, ст-ца Атаманская Акмолинской обл. — 10.02.1920, близ разъезда Китой Иркутского уезда Иркутской губ.]. Генерал-майор (19.11.1918). Из дворян Акмолинской области, сын обер-офицера Сибирского казачьего войска. Окончил 1-й Сибирский кадетский корпус (1895), 3-е Александровское военное училище (1897) и Офицерскую кавалерийскую школу (1913). Выпущен хорунжим в 4-ю сотню 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка (1897). Подъесаул (18.11.1904). Награжден орденом Св. Станислава 3-й степ. (1910). С 8 июня 1910 г. командир 1-й сотни полка, есаул (1913). Награжден орденом Св. Анны 3-й степ. (1913). За успешное окончание кавалерийской школы пожалован орденом Св. Анны 2-й степ. (1914). Участник 1-й мировой войны, служил на Кавказском фронте, командир 4-й сотни в 1-м Сибирском казачьем Ермака Тимофеева полку, войсковой старшина (1916). За взятие турецкого знамени 8-го пехотного Константинопольского полка в конной атаке под г. Ардаганом (21.12.1914) был награжден орденом Св. Георгия 4-й степ., ранее принадлежавшем «белому генералу» — М. Д. Скобелеву. За бой у дер. Еникей на Кавказском фронте (02.01.1915) награжден Георгиевским оружием (07.01.1916) и французским орденом «Medaille militaire». В январе 1917 г. возглавлял полковую делегацию, ездившую в Царское Село представляться императору Николаю II. В марте 1917 делегирован Отдельной Сибирской казачьей бригадой на Общеказачий съезд в Петроград. После поражения выступления ген. Л. Г. Корнилова из-за расхождения с полковым комитетом, покинул полк. С конца 1917 г. командир 7-го Сибирского казачьего полка на Западном фронте, войсковой старшина. В конце 1917 — начале 1918 г. полк прибыл с фронта и был расформирован в Кокчетаве. Весной 1918 г. руководил тайной офицерской организацией в Петропавловске. Руководитель антисоветского восстания в Петропавловске в ночь на 31 мая 1918 г. С 31 мая 1918 г. являлся командующим войсками Петропавловского  (Акмолинского) районов и командиром 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка, затем командир бригады 1-й Сибирской казачьей дивизии (с 10.07.1918). В июле-августе 1918 г. руководитель Алтайской экспедиции по ликвидации красного отряда П. Ф. Сухова. С 8 сентября 1918 г. начальник гарнизона г. Омска и уполномоченный по охране государственного порядка и общественного спокойствия. 17 сентября 1918 г. приказом по Сибирской армии за отличия в боях произведен в полковники. С 3 октября 1918 г. временно командовал 1-й Сибирской казачьей дивизией. Один из главных участников событий, приведших 18 ноября 1918 г. к власти адмирала А. В. Колчака. За «незаконные действия», направленные против министров Директории формально привлекался к суду, был оправдан (21.11.1918). Приказом Верховного правителя и Верховного главнокомандующего адмирала А. В. Колчака от 19 ноября 1918 г. «за выдающиеся боевые отличия» произведен в генерал-майоры. Командующий Восточно-Сибирской отдельной армией (01.12.1918 — 24.01.1919), и одновременно (с 01.12.1918) командующий 4-м и 5-м корпусными районами. Главный начальник Иркутского (Средне-Сибирского) военного округа (24.12.1918 — 17.02.1919). Представитель адмирала А. В. Колчака по формированию казачьих частей во Владивостоке. 18 марта 1919 г. назначен командиром формируемого Сводного казачьего корпуса, находившегося в резерве Верховного главнокомандующего. Начиная с Уфимской операции находился непрерывно в боях на Восточном фронте. Приказами Верховного правителя и Верховного главнокомандующего 31 марта и 28 мая 1919 г. объявлялись благодарности. Командующий Уральской группой войск (12—27 июня 1919), с 28 июня 1919 г. командир Южной конной группы (с 16 августа 1919 г. — Конная) (1-я Сибирская казачья, 1-я кавалерийская и 2-я Уфимская кавалерийская дивизии) в составе Западной (впоследствии 3-й) армии (номинально входила в состав 2-й армии). В Челябинской операции Южная конная группа действовала вдоль линии ж. д. севернее Челябинска, а затем прикрывая отход основной части 3-й армии на восток. Отличился в боях на Тоболе и Ишиме. С 20 ноября 1919 г. командующий Сибирской казачьей группой в составе 1-й, 2-й, 3-й, 4-й и 5-й Сибирских казачьих дивизий и Отдельной Сибирской казачьей (кадровой) бригады. Участник Сибирского Ледяного похода. Заболев тифом, был помещен в чешский эшелон, из которого вместе с семьей выброшен чехами близ ст. Тельма Иркутского уезда. Застрелился, попав в окружение красных партизан у разъезда Китой Иркутского уезда.

Дочка поминула отца в стихах:

«Казаку отцу».

...«Твой образъ всегда предо мной, какъ живой,

Безумно любимый отецъ.

За что тебе посланъ жестокой судьбой

Такой безпощадный конецъ?

Ты Родину свято и верно любилъ

И жертвъ для нея не считалъ,

Ты верой въ ея возрожден i е жилъ,

Но гибель ея увидалъ...

Былъ стоекъ и храбръ въ неустанной борьбе

Въ тяжелые злые года,

Но жизнью играя, ты лавровъ себе

Не ждалъ, не искалъ никогда.

Заветы казачьи ты крепко хранилъ,

Въ бою былъ всегда впереди

И дерзкой отвагой съ лихвой заслужилъ

Свой беленькiй крестъ на груди).

Марiя Волкова. «Песни Родине». Харбинъ. 1936.

“Мария Волкова воспела героический поход казаков с адмиралом колчаком. Она была его участницей. Она в нем потеряла своего первенца – дочь. Она пережила со своим мужем, офицером 7 – го  Сибирского полка Эйхельсбергером, все ужасы ледяного похода через сибирскую тайгу. О своих соратниках так сказала она:

…Люди с душою открытою,

Траурным флером повитою,

В жертву себя принесли вы –

Отчизне.

 

Бились с судьбой непреклонною –

Вечной тоске обреченные –

И пали, уйдя красиво

Из жизни…”

«Павшим рыцарям белой Сибири». – Мария Волкова. Песни Родине.

Отрывок из книги П. Н. Краснов «Воспоминания о Русской Императорской Армии»

 

Дочь генерала Мария Вячеславовна Волкова, в замужестве Эйхельбергер [02(15).10.1903 — 07.02.1983], стала известной в кругах русской эмиграции поэтессой. Издала в 1936 г. в Харбине сборник своих стихов «Песни о Родине» с предисловием ген. П. Н. Краснова. Сотрудничала с газетой «Русская мысль» (Париж). Проживала в Литве и ФРГ.

 

 

Тут немного о его дочери Марии Волковой http://prstr.narod.ru/texts/num1002/1vol1002.htm

http://www.vedi.kz/php/content.php?article.56

Тут еще про Вячеслава Волкова http://www.hrono.ru/biograf/bio_we/volkov_vi.html

 

Представленные биографические сведения повзаимствованы из «Русского биографического словаря» в 25 томах под редакцией А. А. Половцова — Москва, 1896—1918 гг.

Кауфман фон, Константин Петрович, генерал-адъютант, инженер-генерал, родился 19
февраля 1818 г.  и происходил из незнатной немецкой обрусевшей семьи, исповедовавшей Православие., умер 4 мая 1882 г. в Ташкенте. Воспитывался в главном инженерном училище и 25 декабря 1836 г. был произведен в инженер-прапорщики с оставлением при училище для продолжения курса наук в офицерских классах; 22 февраля 1839 г. в чине поручика был назначен на службу в западный инженерный округ, а в 1843 г. переведен в Кавказский отдельный корпус. С этого времени начинается его боевая деятельность. С 1844 г. по 1852 г. он участвовал в экспедициях против горцев в Чечне и Дагестане, в 1845 г. в Даргинском походе; под Дарго был ранен пулей в шею. Произведенный в капитаны 6 июня 1848 г., он участвовал в штурме Гергебиля и за отличие в этом деле переведен был в лейб-гвардии саперный батальон с награждением орденом св. Георгия 4-й степени. Отправляясь к месту служения в Тифлис, он получил приказание осмотреть укрепления левого фланга кавказской линии, что и было им выполнено с таким знанием дела, что в следующем 1849 г. по воле главнокомандующего он был назначен старшим инженером в войска Прикаспийского края на время экспедиции дагестанского отряда. В этой экспедиции при штурме аула Чох он был тяжело ранен в ногу. В 1850 г. под его руководством были возведены укрепления в долине реки Самура в Прикаспийском крае. В мае 1851 г. он был прикомандирован к образцовому пехотному полку, а 22 декабря того же года произведен в полковники с переводом в Дагестанский пехотный полк командиром 3-го батальона. В 1852 г. за дело при Гергебильском спуске награжден золотой саблей с надписью «За храбрость».

Во время восточной войны 1853—1856 гг., командуя Кавказским саперным батальоном, К. П. Кауфман участвовал в 1854 г. в сражении под Кюрюк-Дара и в 1855 г. в блокаде, штурме и взятии крепости Карс, причем, исполняя обязанности начальника походного штаба при главнокомандующем, заключил с английским генералом Вильямсом условия сдачи Карса и турецкой анатолийской армии; 18 сентября 1855 г. он был назначен командиром лейб-гвардии саперного батальона, 25 января 1856 года переведен исполняющим должность начальника штаба Его Императорского Высочества генерал-инспектора по инженерной части; в мае назначен членом совета Императорской военной академии и конференции Николаевской инженерной академии и 26 августа произведен в генерал-майоры с утверждением в должности начальника штаба. В 1857 г. он был командирован на юг России для составления соображений об усилении обороны Керченского пролива и течения р. Буг, а затем по возвращении назначен членом комитета по преобразованию заведений военных кантонистов в училища военного ведомства.

17 апреля 1858 г. К. П. Кауфман был назначен в свиту Его Императорского Величества, 30 августа 1861 г. — директором канцелярии военного министерства. По этой должности принимал деятельное участие в Военном Совете и разных комитетах по изменению организации войск, преобразованию арестантских рот инженерного ведомства, устройству военных тюрем и т. д. В 1864 г. назначен генерал-адъютантом, а в апреле 1865 г. Виленским, Ковенским, Гродненским и Минским генерал-губернатором, главным начальником Витебской и Могилевской губерний и командующим войсками Виленского военного округа. В этой должности он пробыл до октября 1866 г., когда получил отпуск на 11 месяцев. Управляя краем только что умиренным, он положил много труда по устройству благосостояния населения и заслужил всеобщее уважение.

В июле 1867 г. он был назначен командующим войсками Туркестанского военного округа. С этим назначением начинается вновь его боевая деятельность. В 1868 г., выступив с отрядом из Ташкента для наказания бухарского эмира за неприязненные его действия, разбил отступившие на Зарыбулак бухарские войска, взял с боя город Самарканд и принудил эмира к заключению мира, по которому к России присоединена вся Заравшанская долина, образовавшая Самаркандскую область. Ордена св. Георгия 3-й степени и Белого Орла и занесение имени на доску в главном инженерном училище с прибавлением «1868 г. Самарканд» были наградой Кауфману за эти подвиги. В 1873 г. неприязненные отношения хивинского хана вызвали экспедицию через безводную степь в Хиву. Экспедиция окончилась взятием 29 мая 1873 г. Хивы, покорением ханства и освобождением всех бывших в ханстве невольников. Победа эта и выгодный для России мир упрочили обаяние российской державы среди азиатского населения. За этот поход Кауфман был награжден орденом св. Георгия 2-й степени, а 1 января 1874 г. произведен в инженер-генералы. Появление на нашей границе шаек восставших против хана Худояра кокандцев, грозивших возбудить общее мусульманское движение, вызвало новую экспедицию. 22 августа 1875 г. Кауфман разбил мятежников у крепости Махрам, восстание было подавлено, и кокандцы изъявили желание присоединиться к Империи, что и состоялось 19 февраля 1876 г., причем из Кокандской территории была образована Ферганская область, включенная в состав туркестанского генерал-губернаторства. За этот подвиг К. П. фон Кауфман был пожалован шпагой с бриллиантами и надписью: «За поражение кокандцев».

Не мало потрудился он и в деле распространения просвещения во вверенном ему крае. При нем было усилено народное образование открытием до 60 школ, 2 мужских и 2 женских гимназий в городах Ташкенте и Верном и публичной библиотеки в Ташкенте, а равно обращено особенное внимание на изучение края. Благодаря просвещенному покровительству К. П. Кауфмана лицам, изучавшим край, и целому ряду научных экспедиций, Туркестан явился одной из наиболее изученных частей нашего отечества. Заслуги на этом поприще доставили Кауфману звание почетного члена Русского Географического Общества и Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, председателем туркестанского отдела которого он и состоял.

 

 

 

http://www.rusbibliophile.ru/Book/Kaufmanskij_sbornik__izdannyj_

кто хочет купить???=)

СЕГОДНЯ  23 МАЯ ВОИНУ-МУЧЕНИКУ
ЕВГЕНИЮ РОДИОНОВУ
ЗО ЛЕТ!!!
Читать далее...

Павлов Александр Александрович

* 11.07.1867 + 07.12.1935 н.ст.

пр. 24.09.1914 1887 28.09.1914

ПАВЛОВ Александр Александрович (11.07.1867-09.08.1935) - полковник (12.1902). Генерал-майор (04.09.1907). Генерал-лейтенант (24.09.1914). Окончил Киевско-Владимирский кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище (1887). Участник подавления Боксерского восстания («ихэтуаней») в Китае 1900—1901. Участник русско-японской войны 1904—1905: командир 1-го Нерчинского казачьего полка Забайкальского казачьего войска, 03.1903— 09.1907. Участник Первой Мировой войны: командир 2-й Сводной кавалерийской дивизии; 09.1914—11.1915. Командир 6-го Кавказского кавалерийского корпуса, 11.1915— 03.1917; командир Кавказского кавалерийского корпуса, 03.1917—03.1918. В Белом движении: после революции, прибыв в Киев, не принял предложение гетмана Скоропадс-кого возглавить его войска. Вскоре, по предложению атамана Краснова, согласился формировать Астраханскую армию, (08.1918-02.1919. Переведен в резерв ВСЮР, 02-12.1919. Командир 4-го Донского казачьего корпуса, 01—02.1920. С 02.1920 командир конной группы (армии) в составе 4-го и 2-го Донских казачьих корпусов. 03.02.1920 на Среднем Маныче разбил конный корпус Думенко. Направился по правому малонаселенному, безлюдному берегу Маныча, чтобы разбить 1-ю Конную армию Буденного. Разгромлен 1-й конной армией Буденного в сражении в открытой степи в районе станиц Торговая — Егорлыцкая 25— 26.02.1920. Около 10 000 сабель под командованием генерала Павлова, пройдя при сильнейшем ветре и морозе ниже 20—30 градусов по открытой степи, обмороженные и многие просто покрытые коркой льда (смертельно замерзшие в седлах) и отставшие от своих частей, попали под фланговый удар 1-й конной армии (15 000 сабель). Конная группа генерала Павлова была почти полностью разгромлена. Учитывая, что у станицы Торговой 17—20.02.1920 такая же участь постигла 1-й Кубанский корпус генерала Крыжановского, казачья конница ВСЮР фактически перестала существовать как угроза для конных армий и корпусов советской армии. Генерал Павлов 03.1920 был снят и переведен в резерв. В эмиграции: Югославия. Умер в Земуне (Югославия), 1935.

Использованы материалы кн.: Валерий Клавинг, Гражданская война в России: Белые армии. Военно-историческая библиотека. М., 2003.

---

Павлов Александр Александрович (1867— 1935) — генерал-лейтенант. Участник похода против Китая (1900—1901 гг.), русско-японской и Первой мировой войн. Окончил Киевский-Владимирский кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище. Из училища вышел в Лейб-гвардии Гусарский полк, в котором находился на службе до 1903 г. В 1900 г. в чине ротмистра участвовал в Китайском походе. Был награжден рядом боевых орденов и произведен в полковники — «за боевые отличия». С мая 1903 г. по 4 сентября 1907 г. командовал 1-м Нерчинским казачьим полком Забайкальского казачьего войска. Отличился во . время русско-японской войны. Как отмечает генерал Врангель, в 1916 г. Павлов принял полк и «...сумел, командуя Нерчинским казачьим полком, в суровых условиях и на дальней окраине, поднять полк на исключительную высоту». 4 сентября 1907 г. назначен командиром Лейб-гвардии Уланского Ее Императорского Величества полка и произведен в генерал-майоры — «за отличия». В 1909 г. зачислен в Свиту Его Императорского Величества. На фронт Первой мировой войны вышел командиром 2-й Сводной кавалерийской дивизии. После успешных боев у Городка и Миколаева в Галиции (в составе 8-й армии генерала Брусилова) в сентябре 1914 г. произведен в генерал-лейтенанты. Георгиевский кавалер. 17 ноября 1915 г. назначен командиром 6-го кавалерийского корпуса. В 1918 г. проживал в Киеве, однако отказался принять должность в формируемой Украинской армии Гетмана Скоропадского, которого хорошо знал по совместной службе в Гвардии. Когда по инициативе, генерала Краснова началась организация Астраханской армии, формирование которой обеспечивалось германскими оккупационными войсками, генералу Павлову было предложено занять должность командующего. Генерал Деникин пишет: «Павлов побывал у меня в Тихорецкой, осведомился об отрицательном отношении моем к новому формированию, но должность принял». К августу 1918 г. был сформирован только один батальон Астраханской армии; и, когда германские власти отказали в поддержке, 7 сентября 1918 г. генерал Павлов был среди тех, кто подписал договор между командованием Астраханской армии и Киевским Советом монархического блока, обещавшим материальную поддержку.

После крушения Германии в ноябре 1918 г. и ухода Донского атамана генерала Краснова в Начале 1919 г. сохранившиеся кадры Астраханской армии были влиты в Добровольческую армию, а генерал Павлов поступил «в распоряжение Главнокомандующего ВСЮР». В январе 1920 г., после смерти генерала Мамонтова, генерал Павлов был назначен командиром 4-го Донского корпуса. 15—16 января 1920 г. конный корпус генерала Павлова нанес сильный удар по 1-й конной армии Буденного и отбросил ее за Дон. В связи с переброской 1-й Конной армии Буденного на Верхний Маныч и ее наступлением в направлении Торговая — Тихорецкая командование Донской армии сформировало ударную конную группу в составе 4-го Донского корпуса (9-я и 10-я конные казачьи дивизии) и конных частей 2-го Донского корпуса (4-я Донская конная дивизия и 15-я конная бригада), поручив общее командование командиру 4-го Донского корпуса генералу Павлову. Согласно приказу командующего Донской армии генерала Сидорина, генерал Павлов должен был со своей конной группой выйти на Средний Маныч и разбить армию Буденного в районе Торговой. 3 февраля 1920 г. генерал Павлов разбил на Маныче конный корпус Думенко и двинулся по левому безлюдному берегу Маныча в направлении станции Торговой. Вопреки советам своих подчиненных, настаивавших на движении по правому населенному берегу, генерал Павлов углубился со свой группой в ледяную степь и при наступившем двадцатипятиградусном морозе потерял почти половину своего состава обмороженными и отставшими. В результате атака конной группы на станцию Торговая была отбита 1-й конной армией и генерал Павлов был вынужден отвести свою группу в район станицы Егорлыцкой, где, после боев под ней, началось безудержное отступление. В конце февраля, пишет генерал Деникин, «донские командиры, собравши совет, низвергли командующего конной группы генерала Павлова — не казака и поставили на его место донца-генерала Секретева». Генерал Павлов снова оказался «в распоряжении Главнокомандующего». После эвакуации из Крыма он проехал через Константинополь и поселился в Сербии. Скончался в Белграде в 1935 г. Похоронен на Новом кладбище.

Использованы материалы кн.: Николай Рутыч Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России. Материалы к истории Белого движения М., 2002

---

Павлов Александр Александрович (11.7.1867 -7.12.1935, Земун, Югославия), рус. генерал-лейтенант (24.9.1914). Образование получил в Николаевском кав. училище. Выпущен в лейб-гвардии Гусарский полк, в котором служил до 1903. Участник Китайского похода. С 10.5.1903 командир 1-го Нерчинского полка Забайкальского каз. войска, с которым участвовал в рус.-японской войне 1904-05. В 4.9.1907-10.3.1910 командир лейб-гвардии Уланского полка. В начале войны выполнял ответственные поручения по руководству различными кав. формированиями. За бой 10.8.1914 у села Джуриным награжден орденом Св. Георгия 4-й степени (7.10.1914). После начала войны 24.9.1914 назначен начальником 2-й каз. сводной дивизии. 10.9.1915 переведен в распоряжение главнокомандующего армиями Северногофронта, а 17.11.1915 назначен командиром VI конного корпуса, действовавшего на Юго-Западном фронте. 25.4.1917 сменил ген.Н.Н. Баратова по главе 1 Кавказского кав. корпуса, в составе которого были объединены все рус. войска, действовавшие против Турции в Персии. 7.6.1917 вновь сдал командование Баратову и был зачислен в распоряжение Верховного главнокомандующего. 20.9.1917 зачислен в резерв чинов при штабе Киевского ВО. В 1918 принял командование над формировавшимся немцами Астраханским корпусом (к авг. был сформирован только один батальон). В нояб. 1918 находившиеся под его командованием части влились в состав Добровольческой армии, а П. был назначен в распоряжение главнокомандующего ВСЮР. В янв. 1920 после смерти ген. К. К. Мамонтова принял командование над IV Донским корпусом, а в февр. 1920 поставлен во главе конной группы, куда кроме его корпуса вошел П Донской корпус ген. П.И. Коновалова. С 13.5.1920 генерал для поручений при главнокомандующем ВСЮР. После поражения белых армий эмигрировал в Югославию.
Умер в Белграде. Похоронен на Новом кладбище.

Использован материал из кн.: Залесский К.А. Кто был кто в первой мировой войне. Биографический энциклопедический словарь. М., 2003

     Спешащие по своим делам местные жители настолько привыкли к этому памятнику, что редко лишний раз поднимут голову — взглянуть на возвышающуюся на постаменте мощную фигуру человека в морской форме.
     
     Да оно и понятно, — «дела давно минувших дней…». Но все же, как часто, обращаясь к былым временам, мы с сожалением говорим о ком-нибудь: «Если бы он жил сегодня..!».
     
     Именно так хочется сказать и о человеке, чей образ увековечен на берегу реки Ингул в украинском городе Николаеве...
     
     Безусловно одаренный от природы, с детства приученный к труду, с юности воспитывавший в себе лучшие человеческие качества, не дававший себе поблажек в зрелые годы, даже после достижения значительных высот, — он плохо вписывался в тогдашнее общество.
     
     Вопреки, а не благодаря последнему, сделал блестящую, но, к сожалению, внезапно оборвавшуюся карьеру. Заслужив народную любовь и уважение, признание в научном мире, получив множество неофициальных почетных имен — «победителя брони», «дедушки минного флота», «великого учителя военных моряков», создателя «дедушки ледокольного флота», — он на всю свою жизнь так и остался для высшего света только «беспокойным адмиралом».
     
     Будущий великий мореплаватель, ученый и изобретатель родился 27 декабря 1848 года в простой многодетной семье на тихой, сбегающей к Бугскому лиману улице Католической (ныне улица Адмирала Макарова). Об этом, как впоследствии оказалось, немаловажном для России факте сегодня напоминает мемориальная доска на стоящем неподалеку от берега скромном доме.
     
     Дух моря витал и в городе, и в семье маленького Степана. Ведь сам Николаев был основан во время русско-турецкой войны 1787-1791 гг. именно для обеспечения боевыми кораблями молодого Черноморского флота. Здесь, в месте слияния Ингула и Южного Буга, летом 1788 года заложили судостроительную верфь. А уже через два года ее первенец, военный фрегат «Святой Николай» открыл славную историю кораблестроителей Николаева и построенных в нем кораблей.
     
     Можно считать вполне естественным, что, живя в таком городе, семья Макаровых имела прямое отношение к морю. Родной отец Степана — морской офицер. Мать была дочерью отставного унтер-офицера. Офицером флота был и крестный отец Степана. Даже крестная мать, и та — дочь офицера...
     
     Добавим, что оба деда были солдатами Николая I. Так что Степану Макарову, как говорится, на роду было написано стать военным, да еще и моряком.
     
     «ИСПЫТАНИЕ БЕСПОРЯДКОМ»
     
     Отец нашего героя, Осип Макаров, воспитывал детей, не балуя их, и строго наказывал за провинности. В службе Макаров-старший преуспел.
     
     Начав службу простым матросом, он через десять лет был произведен в прапорщики, т. е. в младшие офицеры, тем самым из «низшего чина» превратившись в «его благородие», что по тем временам было чрезвычайной редкостью. Суметь преодолеть сословную границу мог только человек, обладавший служебным рвением и недюжинными способностями.
     
     Несомненно, что Степан перенял отцовскую любовь к морю, к морской службе. Его дисциплинированность, аккуратность и трудолюбие — все это также благотворное наследие Макарова-старшего. Когда Степану было десять лет, его отца перевели служить на Дальний Восток, в Николаевск-на-Амуре.
     
     Осип выхлопотал для младшего сына место в морском штурманском училище; но, чтобы поступить, надо было выдержать экзамен, к которому все пять месяцев дальнего пути Степан усердно готовился. В результате, экзамен был успешно сдан, и жизнь мальчика на морском поприще началась.
     
     Вскоре оказалось, что Николаевское морское училище — довольно оригинальное учреждение. Его преподаватели, не получавшие никакого вознаграждения за свою работу, учили соответственно, т. е., как вздумается и когда вздумается. В быту курсантов царила полная распущенность, несмотря на постоянные нотации со стороны директора.
     
     Надо сказать, что подобное «испытание беспорядком» юный Макаров стойко выдержал. Да у него и не было иного выхода. В отличие от окружающих его представителей «белой кости», он мог рассчитывать только на себя самого.
     
     Поэтому Степан занялся интенсивной самоподготовкой, настойчиво изучая математику, английский язык. Одновременно мальчик много читал, особенно его захватывали произведения Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Аксакова.
     
     Серьезного не по годам, способного ученика не могли не заметить лучшие из преподавателей Николаевского училища. Они начали приглашать его к себе домой, где бесплатно давали Степану уроки по предметам учебной программы.
     
     Можно себе только представить, насколько благоприятное впечатление произвел юный Макаров на своих наставников, если вскоре слух о подающем надежды кадете дошел до военного губернатора Приморской области и командира флотилии, контр-адмирала П. В. Козакевича. Тот встретился с юношей и сразу же понял, что перед ним очень перспективный молодой человек.
     
     Именно поэтому на пятом году пребывания в училище Макарова, как только закончились занятия, направляют в Тихоокеанскую эскадру под командованием адмирала А. А. Попова. Здесь, пребывая в девятимесячном плавании на флагманском корвете «Богатырь» (с июля 1863 г. по май 1864 г.), Степан получает первые настоящие уроки службы на море.
     Огромное влияние на юного моряка оказал сам командующий, который отнесся к воспитаннику с отеческой заботливостью, предсказав тому блестящую карьеру. Да и другие офицеры судна относились к Макарову хорошо. А главное, его учили как в теории, так и на практике морскому ремеслу.
     
     Наконец-то юноша попал в свою стихию — строгой жизни на военном судне, где все занимаются делом. Не случайно впоследствии Макаров писал, что самым приятным воспоминанием его молодости было пребывание на «Богатыре».
     
     Но, к великому огорчению Степана, его первая настоящая морская школа, которой он так жаждал, неожиданно прервалась. Из Николаевска пришел приказ отправить кадета Макарова в училище. Поэтому «Богатырь», находившийся в то время у берегов Аляски, ушел своей дорогой далее без нашего героя. Степан же через несколько дней сел на пароход Российско-американской компании, отправлявшийся на родину.
     
     С первых дней пребывания на новом судне у Макарова установились самые лучшие отношения с его капитаном. Приметив смышленого молодого кадета, он даже разрешил тому стоять вахту наравне с опытными штурманами.
     
     Это были истинные часы наслаждения для Макарова, которому впервые в жизни, пусть даже на небольшое время, подчинялся целый пароход, пересекавший огромный Тихий океан.
     
     «РУСАЛКА» ПОЛУЧИЛА ПРОБОИНУ...
     
     
     В начале августа 1864 года шестнадцатилетний юноша, наконец-то, прибывает в унылый Николаевск для продолжения обучения в училище.
     
     Но это был уже другой Макаров — настоящий моряк, не только знающий теорию, но и знакомый с практикой морского дела. Как лучшему из старших воспитанников, ему было поручено заниматься с младшими учениками. А зимой этого же года он был назначен фельдфебелем училища, получив власть наказывать по своему усмотрению провинившихся кадетов.
     
     Но самого Макарова вряд ли интересовали такие формы признания его заслуг. Не стремясь ни к власти, как таковой, ни к возможности верховодить среди своих сверстников, Макаров стремился поскорее и как можно лучше овладеть морской профессией.
     
     В 1865 г. Степан отлично сдал, первым в училище, выпускные экзамены, с чем его и поздравил адмирал Козакевич. Он же сообщил, что за отличные успехи представил Макарова к производству не в кондукторы*, а в более высокий первый чин выпускника — в гардемарины**.
     
     Но для получения чина прежде необходимо было отправиться в учебное плавание. Оно проходило в двух океанах и на трех судах. На последнем из них Макаров совершил длительный морской поход в Кронштадт, куда прибыл весной 1867 года. Однако, на судне Степан служил флотским штурманом; теперь ему предстояло решить проблему — остаться штурманом на всю жизнь или же, получив звание гардемарина, рассчитывать на офицерскую карьеру.
     
     Почему же явно талантливый и ценимый за это своими преподавателя и командирами выпускник морского училища не был сразу произведен в обещанный чин? Может быть, все-таки, сыграла свою роковую роль недостаточная подготовка в училище?
     
     Ничего подобного. Причиной случившегося стали не сомнения в знаниях и способностях Степана, а тот факт, что Макаров не был дворянином. Только после двух лет хлопот, беспрерывных ходатайств и прошений, получения бесконечных справок удалось доказать, что Степан Макаров заслуживает производства в гардемарины!
     
     Проходит еще два года плаваний по всей Атлантике, в течение которых Макаров усердно готовится к экзамену на чин офицера. И вот, наконец, в мае 1869 года, блестяще выдержав теоретические и практические испытания, получив высшие оценки по всем предметам, сын матроса получает первый офицерский чин. Он становится мичманом. За плечами у Степана пять с половиной лет плаваний на одиннадцати кораблях и первая опубликованная научная статья, которую он подготовил еще в девятнадцать лет. Так будет и дальше: очередные звания, должности и одновременно — новые научные работы неистощимого на оригинальные идеи моряка и ученого.
     
     Попав в Балтийский флот, первое свое назначение в звании офицера Макаров получил на броненосную лодку «Русалка», где очень скоро и заявил о себе. Именно благодаря Макарову, названию этого военного корабля суждено было остаться в истории русского флота.
     
     Дело в том, что во время плавания в трудных для судовождения прибрежных водах Финляндии «Русалка» получила пробоину. Корабль едва не затонул, успев приткнуться на мель, и это — несмотря на сравнительно небольшие повреждения и наличие на судне мощных помп.
     
     Наблюдательность и привычка Макарова ко всему относиться серьезно помогли ему увидеть причины катастрофы. Он не только выявил грубые просчеты в конструкции как «Русалки», так и вообще кораблей того времени, но и внес ряд практических предложений, направленных на улучшение плавучести судов. Все было изложено в научной работе, которая не сразу, но была замечена.
     
     После появившегося в прессе положительного отзыва со стороны морских инженеров, командующий эскадрой адмирал Г. И. Бутаков созвал заседание Технического Комитета.
     
     Присутствовавшие на нем виднейшие адмиралы и специалисты-кораблестроители в конечном счете постановили: предложения Макарова одобрить. А подготовленный по его методу специальный пластырь для временной заделки пробоин был рекомендован всем судам русского флота.
     
     Можно себе представить ликование двадцатидвухлетнего самолюбивого изобретателя, детище которого получило название «пластырь мичмана Макарова»! Заметим, что со временем это средство было принято большинством европейских флотов...
     
     МАКАРОВ СТАЛ АВТОРИТЕТОМ В ВОПРОСАХ НЕПОТОПЛЯЕМОСТИ СУДОВ
     
     То был первый, но далеко не последний успех Степана Макарова. Как не было, к сожалению, последним в его жизни и глубокое разочарование, последовавшее вскоре. Вместо того, чтобы предоставить молодому офицеру-ученому все условия для работы в области непотопляемости судов, Макарова назначают на корабль, следующий на Дальний Восток, нагрузив его обязанностями... по хозяйственной части.
     
     Едва ли это можно считать случайностью. Скорее всего, слишком энергичный мичман «сомнительного происхождения» не пришелся «ко двору» в морском министерстве... Как свидетельствуют его дневниковые записи, Макаров тяжело переживал происходящее.
     
     Но по прибытии во Владивосток его ждал приятный сюрприз: приказ о повышении в звании. Пробыв всего полтора года мичманом, Степан Макаров становится лейтенантом, что являлось беспримерным для мирного времени.
     
     В 1873 г. Макаров был срочно вызван в Петербург. Оказалось, что за время пребывания офицера на Тихоокеанском флоте его технические новшества нашли широкое применение, а имя автора получило известность в морских кругах.
     
     Теперь лейтенант Макаров стал авторитетом в вопросах непотопляемости судов и был прикомандирован к адмиралу А. А. Попову для внедрения ряда усовершенствований на кораблях военно-морского флота. Четыре последующих года работы под начальством Попова принесли Макарову огромную пользу. Он в совершенстве изучил судостроительную технику и впоследствии поражал многих своими познаниями.
     
     Вскоре свой талант изобретателя-конструктора Макарову пришлось проявить и во время военных действий. В 1877 году началась война России с Турцией; перед русскими моряками на Черном море встала задача парализовать действия сильного турецкого флота, — при том, что своих военных кораблей Россия в этом регионе тогда почти не имела. Стандартные решения не годились; положение могла спасти только необычайно оригинальная идея. Она была найдена Макаровым.
     
     Накануне объявления войны, прибыв из Петербурга в родной Николаев, он представил командующему Черноморским флотом адмиралу Н. А. Аркасу свой проект активных действий против турецкого флота с помощью минных катеров.
     
     Быстроходный пароход, имеющий на борту несколько небольших катеров, снабженных минами, должен был незаметно ночью подойти к неприятелю — и спустить на воду катера, которые внезапно атакуют корабли противника, после чего немедленно вернутся обратно на борт парохода. Затем судно на полном ходу уходит в свой порт.
     
      ОШЕЛОМЛЯЮЩИЙ ЭФФЕКТ НЕВИДАННОГО ДО ТОГО ОРУЖИЯ...
     
      Так же, как и несколько лет назад, в случае с предложениями о повышении плавучести судов, мысль Макарова о создании прообраза плавучей базы торпедных катеров вначале показалась неприемлемой. И хотя война шла, а других заслуживающих внимания серьезных предложений не было, начальство не реагировало на поток докладных записок, посылаемых изобретателем.
     
     Между тем, настойчивый офицер все пытался доказать, что в условиях полной безнадежности войны на море его проект следует испробовать. Наконец, после долгой канцелярской волокиты, при поддержке Аркаса, Макарову разрешили осуществить задуманное.
     
     
     Для этого ему был предоставлен пароход «Великий князь Константин», командиром которого он был назначен. Это обычное торговое судно Макаров превратил в грозный боевой корабль, силу которого турецкому флоту вскоре довелось испытать на себе.
     В ночь на 16 декабря 1877 года впервые в мире Макаров применил торпеды при атаке минными катерами турецких боевых кораблей. Успешные действия невиданного до того оружия произвели на турков ошеломляющий эффект. Особенно это было заметно после того, как в одной из первых атак минные катера подорвали турецкий броненосец. Да и последующие операции, осуществленные Макаровым, быстро принесли славу его кораблю.
     
     Турки его стали бояться; за ним постоянно охотились. Угнетающее моральное впечатление от все учащающихся атак русского корабля было огромным. Невероятно, но факт: всего один «минный крейсер» умудрился держать весь турецкий флот в напряжении! Неприятельские корабли перестали чувствовать себя уверенно, находясь в непрерывном ожидании атаки. Таким образом, задача нейтрализации противника на Черном море была решена.
     Заметим, что «дедушке минного флота», как впоследствии назвали Макарова, в то время не исполнилось еще и тридцати. За боевые заслуги в русско-турецкой войне он получил два ордена, золотое оружие с надписью «За храбрость» и был произведен в капитаны второго ранга. Впереди, казалось, открываются прекрасные перспективы.
     
     Но… печальные эпизоды в его биографии удивительным образом повторяются. Если в двадцать два года, после изобретения «пластыря мичмана Макарова», его автора отправили на Дальний Восток, то в тридцать два, после разработки и успешного применения в военных условиях грозного наступательного оружия, ставшего популярным Макарова посылают на… Каспийское море.
     Возможно, там тоже понадобился боевой опыт Макарова или его склонность к техническому творчеству, изобретательству? Вовсе нет. Судя по тому, чем там занимался боевой морской офицер, эти его качества не были главными. Ведь на Каспии Макарову пришлось... налаживать надежное сообщение между портами восточного берега моря, Астраханью и Баку. Фрахтовка судов, транспортировка грузов, перевозка войск… Вряд ли эти задачи мог решить один только Макаров, и никто иной. Правда, верный себе, он и здесь блестяще справился с возложенной на него задачей.
     
     В ПРОЛИВЕ БОСФОР...
     
     В середине 1881 года, преисполненный желанием продолжить работу над созданием миноносца, Макаров возвращается в Петербург. Но его вновь отрывают от любимого дела и направляют в Константинополь, — командиром военного парохода «Тамань», стационара при русском посольстве.
     
     Это была почти дипломатическая должность, которая не требовала особого напряжения и считалась почетной, даже завидной. Но Макаров не был бы Макаровым, если бы смирился с подобными обстоятельствами. Вместо посещения дипломатических приемов и балов, он в очередной раз находит себе интересное и полезное занятие. Неожиданно для многих, Макаров вдруг раскрывается, как блестящий ученый в области океанологии.
     Все началось, вроде бы, с сугубо военного вопроса — о возможности установки мин в проливе Босфор. А для этого нужны были данные о течениях, как поверхностных, так и подводных. Обратившись для справки к рекомендованной ему работе одного из английских ученых, Макаров не нашел там необходимого ответа.
     
     Чем дальше он вникал в суть вопроса, тем более очевидным для него становилась необходимость проведения специальных исследований. Заметим, что для этого он совершенно не был подготовлен ни теоретически, ни практически. Но это уже не имело никакого значения, ибо капитаном завладела присущая ему жажда познания неизведанного.
     Проштудировав всю имеющуюся литературу о течениях Босфора (включая сочинение на латинском языке, написанное в середине 17 в.), он прежде всего решил проверить рассказы о нижнем (глубинном) течении, — сведения, которые все местные моряки относили к области легенд.
     
     Проявив обычную для него смекалку, Макаров начал погружать со шлюпки на разные глубины бочонок с водой. При малой глубине погружения бочонок увлекало в сторону Мраморного моря, а при большей глубине — в обратном направлении, да с такой силой, что шлюпка преодолевала встречное поверхностное течение. А дальше… дальше обратимся к описаниям самого исследователя: «Когда я убедился, что нижнее течение существует, захотелось определить точно границу между ним и верхним течением.
     
     
     Когда сделалось очевидным, что граница эта идет по длине Босфора не горизонтально, а с некоторым наклонением к Черному морю, захотелось выяснить этот наклон, наконец, захотелось выяснить подмеченные колебания границы между течениями, в зависимости от времени года и дня, от направления ветра и пр. Точно так же было интересно определить относительную скорость течения на разных глубинах и распределение воды по удельному весу».
     
     Заметим, что для удовлетворения своего «интереса» Макаров при участии помощников менее чем за год сделал четыре тысячи определений температуры, столько же определений солености и тысячу измерений скорости. Нельзя не упомянуть, что, раскрывая механизм течений Босфора, Макаров применил для этого ряд оригинальных и остроумных приборов собственной конструкции, обогативших тогдашнюю океанологию...
     КРУГОСВЕТНОЕ ПЛАВАНИЕ НА КОРВЕТЕ «ВИТЯЗЬ”
     
     
     В этом был весь Степан Макаров. Решая поставленную проблему, он последовательно находил ответы на возникавшие в ходе исследования вопросы — до тех пор, пока не получал исчерпывающую картину.
     
     Подтверждением того, что это именно так, является премия Академии наук, которой был удостоен его труд «Об обмене вод Черного и Средиземного морей». Эта работа принесла Макарову славу выдающегося ученого. Свидетельством признания его заслуг в области физической географии моря было и избрание капитана действительным членом Географического общества.
     
     Очевидно, океанологические исследования по-настоящему увлекли Макарова. Вернувшись в Россию в 1882 г., он продолжает обрабатывать материалы наблюдений на Босфоре. Считая, что течения этого пролива отражают общие закономерности движения вод в океанах, он, несмотря на множество текущих важных дел, задумывает обширную программу новых исследований. Такая возможность предоставилась ему в 1886 г., когда капитан первого ранга Макаров, изъявив желание совершить кругосветное плавание на новом корвете «Витязь», был назначен его командиром.
     
     В задачи плавания не входили какие-либо научные исследования. Это было обычное дальнее плавание русского военного корабля, предназначенное, главным образом, для морской подготовки личного состава. Более того, в морском министерстве считали, что изучение моря отрывает моряков от их прямых обязанностей. Макаров возражал против подобного нелепого мнения, полагая, что изучение стихии, окружающей моряка, «пробуждает мысль». Поэтому на свой страх и риск он организует океанологические исследования в течение плавания, которое длилось с конца августа 1886 г. по май 1889 г.
     
     В научную работу был вовлечен весь экипаж, недостатка в помощниках у капитана не было. Он по-настоящему сумел увлечь многих офицеров, понявших важность проводимых исследований. Это объясняет, каким образом Макарову удалось выполнить колоссальный объем работ, не имея в своем распоряжении ученых-профессионалов. В течение нескольких лет шесть раз в сутки измерялись температура и удельный вес морской воды, а некоторые наблюдения велись каждые пять или десять минут.
     
     Образцы воды брали на разных глубинах (из-за отсутствия необходимых приспособлений только до 800 м), для чего приходилось останавливать машину и убирать паруса. При этом определяли скорости течений, измеряли глубины, брали пробы грунта вместе с придонными организмами. Так что работы хватало и матросам, и офицерам.
     
     После первичной обработки материалов, собранных на «Витязе», Макаров увидел, что их недостаточно для широких обобщений. Поэтому он ограничил район исследования северной частью Тихого океана, с которой был знаком по своим предшествующим плаваниям. Кроме собственных наблюдений, Макаров тщательнейшим образом проанализировал судовые журналы всех русских кораблей, плававших в водах Тихого океана, а также данные некоторых иностранных экспедиций.
     
     Итогом явилась вышедшая на русском и французском языках книга Макарова «Витязь и Тихий океан». Она не только насыщена большим фактическим материалом, но и богата оригинальными мыслями автора; большинство их стало крупным вкладом в теорию и методику океанологических исследований. Книга, ставшая классическим трудом по океанологии и составившая ее автору мировую славу, была удостоена новой премии Академии наук и золотой медали Географического общества.
     
     А на фронтоне Океанографического института в Монако среди других названий кораблей, на которых были проведены крупнейшие научные исследования Мирового океана, почетное место со временем заняло и имя корвета «Витязь».
      О НЕПОТОПЛЯЕМОСТИ СУДОВ...
     
     Может возникнуть вопрос — неужели, пройдя три океана и побывав в десятках портов, познакомившись с природой и населением разнообразных стран, Макарову не захотелось все это описать в популярной форме? А может быть, будучи строгим ученым, он просто не умел этого делать?
     
     Некоторые исследователи жизни адмирала отмечают, что в своих описаниях длительных морских путешествий, он действительно был не склонен к художественному стилю. Мол, язык многочисленных дневников, путевых заметок и научных докладов, личных и служебных писем Макарова всегда деловит и строг. Может быть, и так. Но возможно, торопясь оставить научное наследие, он просто не успел изложить на бумаге для широкого круга людей то, что прекрасно знал и любил.
     
     Свидетельством же способности рассказывать образно и ясно является, на наш взгляд, следующий образец рассуждений ученого во время научных наблюдений на «Витязе»: «Глубины океанов, а в особенности морей остаются как будто под покрывалом. И каждый раз, когда наблюдатель опускает в глубину моря свой батометр для доставания воды, он делает отверстие в этом покрывале.
     
     Таких отверстий сделано еще очень немного. То, что видно сквозь эти отверстия, дает только легкое понятие о явлениях, происходящих в глубинах. И нужно еще много и много трудиться, пробивая в различных точках таинственное покрывало, чтобы верно определить общую картину распределения температур и соленостей воды на глубинах и сделать правильные заключения…».
     
     Кстати, известно, что во время плавания на «Витязе» Макаров вел подробный дневник, в который заносил массу интересных фактов, не касающихся научной работы. И делал это в интересной литературной форме... Дневник до наших дней, увы, не сохранился.
     
     1 января 1890 г. за отличие по службе 42-летний Макаров был произведен в контр-адмиралы. С этого времени Степан Осипович занимает ряд ответственных должностей в морском флоте. Это, конечно же, увеличило число его завистников и недоброжелателей. Но, если в высших морских кругах о Макарове могли сказать, что он «выскочка» и «мужик», то молодежь и знавшие его матросы с восторгом произносили имя адмирала. Благодаря научным работам, имя Макарова становилось все более известным и за границей.
     
     Особенно внимательно там следили за его идеями в области непотопляемости судов, которые он продолжал развивать и которые на родине Макарова воплощались с огромными трудностями. Как обычно, многие из тех, от кого зависело принятие решения, в его предложениях видели лишь желание «выслужиться перед начальством».
     
     Очередным примером тому стало изобретение Макаровым специальных наконечников для снарядов, отчего последние получили способность пробивать броню кораблей. Эффективность изобретения была настолько ошеломляющей, что за границей Макарова назвали «победителем брони», а само техническое новшество вскоре стало достоянием всех флотов мира (адмирал Макаров даже не взял на свое изобретение патента). В России же макаровские наконечники были приняты на вооружение лишь перед войной 1904-1905 гг.
     
     В середине 90-х годов Макарова назначают командующим эскадрой на Средиземном море, где он вновь начинает заниматься океанологическими работами. Они же занимают его внимание и во время плаваний эскадры в Индийском и Тихом океанах. Результаты этих исследований Макаров излагает в своей очередной научной работе. Казалось бы, невозможно, совмещая свои немалые служебные обязанности с изучением океана, заниматься чем-либо еще. Но примерно в это же время (1897 г.) выходит из печати труд Степана Осиповича совершенно иного направления — «Рассуждения по вопросам морской тактики». Он быстро получает мировую известность и издается на английском, а затем на итальянском, японском и турецком языках.
     
     Приведем любопытный факт, свидетельствующий о неординарности этой работы. Летом 1902 года в Кронштадт зашло учебное судно из Аргентины. Командир этого корабля, посетив Макарова (бывшего тогда командиром порта), в присутствии офицеров и команды приветствовал того, как учителя военных моряков и творца классической книги, по которой в Аргентине изучают тактику.
     
     Адмирал не смог скрыть своего изумления, особенно после того, как аргентинский капитан показал экземпляр «Морской тактики» Макарова, напечатанный в Буэнос-Айресе на испанском языке. Зато в начале 1904 года на телеграмму Макарова в морское министерство России с просьбой напечатать пятьсот экземпляров той же «Морской тактики» пришел ответ — «Не признано возможным»...
      ЛЕДОКОЛ «ЕРМАК»
     
     
     Последний период жизни Макарова знаменателен еще одним чрезвычайно интересным проектом, который адмиралу, несмотря на обычные, чинимые ему препятствия, удалось, все-таки, частично реализовать. Еще в начале 90-х годов у него появилась идея создания ледокола, способного бороться с полярными льдами.
     
     Это не был просто интерес к рекордам, хотя и предполагалось достичь на проектируемом корабле Северного полюса. Постройка мощного ледокола знаменовала бы собой начало новой эры в арктическом мореплавании.
     
     Ведь до этого плавание во льдах было «пассивным», т. е., кораблям приходилось выискивать путь по чистой воде среди льдов, перед которыми они были беспомощны. Ледокол же предназначался для активного плавания сквозь льды и мог бы обеспечить навигацию вдоль северных берегов Сибири.
     
     Все это было очевидным для Макарова. Но, имея печальный опыт, адмирал четыре года вынашивал свою идею, обстоятельно изучая все, имевшее хоть какое-то отношение к данному вопросу.
     
     Подготовившись, в 1897 году он делает первую официальную попытку заинтересовать морское ведомство изучением Севера с помощью ледоколов. Однако, как всегда, косность и бюрократизм чиновников оказались не менее прочными, чем полярные льды.
     
     Предложение Макарова отвергли одним росчерком пера, даже без рассмотрения его докладной записки специалистами. Но разве можно было этим удивить или остановить беспокойного адмирала? Он разворачивает бурную пропаганду своей идеи: в марте выступает на конференции Академии наук со специальным докладом о значении ледоколов в исследовании Арктики.
     
     Затем Степана Осиповича слушают на экстренном заседании Географического общества, где присутствуют именитые сановники и даже члены императорской фамилии.
     
     В апреле в Морском собрании, а в мае опять на заседании Русского Географического общества Макаров выступает на ту же тему. Кроме того, появляются многочисленные восторженные отклики прессы, которые способствуют ознакомлению широких масс России с новой идеей адмирала.
     
     Дело получает общественный резонанс такого масштаба, что сам царь обращает внимание министра финансов С. Ю. Витте на проект Макарова. Но только после поддержки идеи ледокола Д. И. Менделеевым, чей научный авторитет был в России достаточно высок, адмиралу начинают идти навстречу. Вскоре Макаров встречается с Менделеевым; они договариваются по всем вопросам и совместно составляют для министра докладную записку с подробными объяснениями цели постройки ледокола.
     
     Получив аудиенцию у министра финансов, Макаров, в соответствии с пожеланиями Витте, лично отправляется в Карское море, где совершает плавание на пароходе. Цель — на месте ознакомиться с арктическими условиями, оценить ледовую и навигационную обстановку.
     
     Во время этой краткосрочной командировки Макаров встречается для консультаций с опытными норвежскими полярными капитанами, в том числе с Отто Свердрупом, бывшим командиром нансеновского «ФРАМА» ***. Общение с ними помогает Макарову все больше верить в осуществимость своей идеи. Да и полученные им у бывалых моряков сведения об условиях плавания во льдах были чрезвычайно полезны. Все собранные им в пути материалы Макаров изложил в обширном отчете министру.
     
     В ноябре 1897 года правительство, наконец, выделяет деньги на постройку ледокола, и комиссия во главе с Макаровым приступает к разработке технических условий. В связи с отсутствием у отечественных судостроителей необходимого опыта, Макаров решает строить ледокол за границей, в Англии. На специально изготовленной модели будущего судна он многократно проводит эксперименты по обеспечению прочности будущего ледокола и его непотопляемости. Результатом явились очередные технические новинки, которые адмирал внедрил в свое детище, названное «Ермак». Как впоследствии показало плавание, во льдах эти новшества оказались не лишними, но, увы, недостаточными...
     
     21 февраля 1899 года ледокол «Ермак» отправился в свое первое плавание. Испытание, в прямом смысле, на прочность состоялось в Финском заливе и прошло успешно. Здесь ледокол оказал помощь целой группе пароходов, застрявших во льдах. Появление же корабля на рейде Санкт-Петербурга собрало многотысячную толпу, которая в полной эйфории, с умилением и благоговением взирала на чудо конца 19 века, созданное русским моряком.
     
     Очень многие, не имевшие абсолютно никакого представления об Арктике, считали, что дело сделано, — полярные льды будут взломаны, полюс покорен… Но сам Макаров так не думал. Он прекрасно сознавал разницу между теми условиями, в которых «Ермак» работал в Финском заливе, и теми, что ему предстоит испытать в Арктике. И адмирал не ошибся.
     
     Последующие два плавания, которые в 1899 г. «Ермак» под начальством Макарова совершил в Северном Ледовитом океане, оказались неудачными. Особенно огорчил Макарова (а недругов адмирала чрезвычайно обрадовал) второй рейс, во время которого ледокол получил значительную пробоину в подводной части корпуса. Отдельной повести достойна последовавшая затем эпопея разбора плавания специальной комиссией и подробнейших объяснений со стороны Степана Осиповича.
     
     В условиях непрекращающихся нападок в печати и противодействия чиновников, ценой неимоверных усилий ему все же удается доказать целесообразность продолжения испытаний ледокола.
     
     Но вот что поразительно: помимо подготовки многочисленных докладов и писем в защиту своей идеи, Макаров за короткое время успевает обработать результаты научных наблюдений, проводившихся на протяжении двух плаваний «Ермака», — по гидрологии, метеорологии, магнетизму и структуре льда. Интересно также, что впервые в подобных исследованиях была применена киносъемка. Все это затем нашло отражение в капитальном, объемом более 500 страниц, труде Макарова «Ермак» во льдах», вышедшем в 1901 году.
     
     Увы, первый год нового столетия стал последним в коротком «макаровском периоде» работы ледоколов на Крайнем Севере. В третьем арктическом плавании экспедицию на «Ермаке» подстерегает очередная неудача, и… «высочайшим повелением» адмирала отстраняют от дальнейших научных исследований Арктики, навсегда разлучают с его детищем — ледокольным судном.
     
     «Ермак Степаныч», как окрестила судно его команда, переживет своего конструктора на 60 лет, принесет огромную пользу стране и станет родоначальником целой серии более современных ледоколов. Создатель же «дедушки ледокольного флота», адмирал Степан Осипович Макаров, несмотря ни на что, продолжал служить верой и правдой своему отечеству. А оно в нем, без сомнения, нуждалось. Никто иной, как «беспокойный адмирал», понадобился в тяжелые для России дни русско-японской войны.
     
     Назначенный 1 февраля 1904 года командующим Тихоокеанским флотом, Макаров, как обычно, развернул кипучую деятельность. Благодаря этому за короткое время заметно выросли боевой дух и боеспособность флота; он отказался от тактики пассивной обороны. В поисках противника Макаров сразу же начинает выходить с кораблями в море…
     
     «В море — значит, дома!» — так говаривал Степан Осипович Макаров. Но кто знал, что эти слова обретут совсем иной, страшный смысл 31 марта 1904 года на рейде под Порт-Артуром.? В этот день, в 9 часов 30 мин., подорвавшись на мине, броненосец «Петропавловск» вместе с находившимся на его борту командующим, выдающимся флотоводцем и ученым, адмиралом Макаровым а также с великим  живописцем - баталистом Василием Верещагиным (здесь есть работы верещагина) менее чем за две минуты погрузился в холодные глубины океана.
     
     Так море действительно стало последним и вечным домом для человека, который любил его всю свою жизнь.


также есть тут http://www.korabel.ru/news/comments/history/41.html
http://www.rusk.ru/st.php?idar=322257