«Добрый Санчо, нет тебя на свете,

Да и я давно уж только тень,

Только книга с полки в кабинете,

Вымысел ламанчских деревень.

В кирпичах лежат мои палаты,

Заросли кустами бузины,

На чердак заброшен шлем помятый,

Сломан меч и книги сожжены.

Виноградников засохли корни,

Герб мой — посмеяние вельмож,

Россинант — добыча живодерни:

Косточек — и тех не соберешь.

Все же, Санчо, наши беды, муки

Не прошли, не сгинули во тьме,—

Ведь о нас мечтатель однорукий

День и ночь писал в своей тюрьме.

Знал он, что мы станем достояньем Всех,

в ком живы честные сердца,

Обошедшим целый мир преданьем,

Сказкой, не имеющей конца.

Нас уж нет. Но есть еще на свете

Мельницы, разбойники и львы,

Деспоты, расставившие сети,

Бредни сарацинской головы.

Есть леса насилья и обмана,

Чащи ядовитого репья...

Жаль, что я сражен был слишком рано

И в бою не доломал копья!

Все ж мы, Санчо, жили не напрасно,

Совершали подвиги не зря.

Над землей, сто тысяч лет несчастной,

Свежая прорежется заря.

Пусть гиены воют, злятся кобры,—

Сгинет нечисть, новый день придет!

Это говорит Алонзо Добрый,

Спутник твой,

безумец Дон-Кихот».

1965

Всеволод Рождественский