Выплыл месяц серебрист,
Цирковой эквилибрист,
Над затихшим редколесьем
Сохраняя равновесье,
Он печатает шаги.
Я не лгу. И ты не лги.
У цикады без умолка
Мелет зёрна кофемолка –
Дайте мне глоток другой,
С карамелью и нугой.
Этот мир горчит некстати,
На другой меня не хватит.
С тёмных лип сочится клей.
Я не сплю, и ты не смей.
Аромат кофейных зёрен,
Точно мрак полночный, чёрен.
Соловей терзает высь.
Я не сплю, и ты крепись.
Этажей темнеют пятна,
Шепчет музыка невнятно,
Тополей линяет мех.
Во дворе дурацкий смех.
Кистью сон прошел по яви,
Ловко жизнь мою подправил:
Под падучею звездой
Не стою. И ты не стой.

(с)

Природа смеётся, забвением лечит,
колдует над сутью моей человечьей.
Играет на флейте моей пустотелой,
а я - не хотела...

Зачем мне твердили, что жить - не смертельно?
В отдельной квартире, с тоскою отдельной,
жемчужины дней рассыпая без толку
по серому шёлку.

Опять эти губы с их тёплым касаньем,
зачем мою флейту спасать в наказанье?
Опять этот воздух, прозрачный и чистый,
без всякого смысла...

Опять понимаю, что жизнь - это выдох.
Распавшись на звуки, на множество видов,
корою, листвой, чешуёй обрастая –
без меры, без края...

В излучинах бреда, в провалах, пустотах,
рождаются смыслы, как новые ноты.
Так жизнь созревает, бездумно и смело
в излучине тела.

Песчинкой ничтожной, безгласной, незрячей,
совсем позабывшей про космос бродячий,
в растрёпанных чувствах, как в сене иголка.
Но смерть-богомолка

тайком ухватилась костлявой рукою,
поскольку с рождения метит в живое
и мину взвела с часовым механизмом.
Теряя харизму,

любовь не спасает. Порою полночной
глотаю забвения воздух проточный.
Я спорить со всеми, и жить по уставу
смертельно устала...

На уровне ласточек – щебет и свист –
Висит небосклон, беззаботен и чист,
Висит небосклон, благосклонен,
Светило катая в ладони,
Как будто по блюдцу с лазурной каймой, -
А мы, позабыв о юдоли земной,
Лежим на российской равнине,
Вплетённые в запах полыни.
Лежим и глядим в голубой небосвод,
Как в нём невесомое время плывёт.
А, ежели будем, как дети,
То, может, оно не заметит
В цветочном ковре – свысока? с высоты?
Подумает, может, мы тоже – цветы
С обычной цветочной судьбой:
Стеречь небосвод голубой.

(c)

Не осталось ничего от эйфории,
Будто вовсе не летали, не парили,
Не барахтались на облаке румяном,
Ни жасмином не дышали, ни шафраном.
Не осталось ничего от эйфории,
Непонятно, что такое натворили.
Дули на воду, о будущем радели.
Облака над горизонтом поредели...
Солнце медное вытягивало тени,
Незаметно холодело в средостенье.
Лес щетинился ветвями, воронёный -
Частый гребень, Василисой обронённый.
Выдували стеклодувы лёд узорный,
Одарили зеркалами люд озёрный –
Водяные щеголяли сединою,
Похвалялись чешуею слюдяною.
На карнизах нос повесили ледышки.
Снегопады разбазарили излишки.
Не осталось ничего от эйфории,
Точно в стужу наши души отворили...

(с)