Если кому интересно |
|
Нечто оптимистическое |
Нынче мне пришлось туго. Точнее, с точностью до наоборот, в том-то и загвоздка. Во весь путь в поликлинику мои штаны, перехваченные ремнём на последней, самодельной дырке, стремились соскочить с меня, как в известном стихотворении про Мойдодыра. Всем рекомендую отличный способ похудения – гнойная ангина!
Целые дни я провожу дома, даже и не пытаясь занять свой досуг. Если бы сейчас в моей комнате материализовались пришельцы из будущего и по неаккуратности как-нибудь раздавили меня или сожгли лазером – ничего бы это не изменило в пространственно-временном континууме.
И тем не менее, это чертовски приятно – не ходить на работу!
|
Святые мерзавцы |
Ольга посмотрела на них из терема и спросила: «Довольны ли честью?» А они закричали: «Ох! Хуже нам Игоревой смерти».
|
Без заголовка |
|
Глянец навсегда |
|
Wow! |
|
Объяснительная |
|
Без заголовка |
Во все последние дни ощущаю я в погоде как бы некую тяжесть. Вроде не скажешь, что и пасмурно, однако днём набегут какие-то облака и хмурятся. Зачем это они?
Дорогою на работу вспоминал нынче из детства. Как, например, знавал я двух старых дворянских дочерей. Одну звали Мелиссой, а другую Анжелой. Прелестные были в своём роде старушки. Они курили, выгуливали белого бульдога и часто принимали гостей. Когда приходили они к бабушке, я, чувствуя долг джентльмена, преподносил каждой в дар по одной бабушкиной театральной кружевной перчатке. А в конце вечера, зная, что бабушка может расстроиться, оставшись без перчаток, я их отбирал у милых старушек. Они смеялись и очень меня за это любили.
Однако моя небритая физиономия с уставшими глазами, мелькнувшая мне в зеркале лифта, быстро вернула меня к реальности. Вообще, если кому-то нужно быстро вернуться к реальности, смело пользуйтесь моей небритой физиономией – отличное средство.
|
Моя любовь |
|
Дело Лениной |
|
И о погоде... |
|
Они делают новости |
|
Моя дружба со звёздами |
|
И снова о работе |
|
In&Out |
|
Редакционная почта |
|
458 слов о новой работе |
Приступая к этой записи, я подумываю, не лучше ли мне было бы заняться чем-то другим: расчесать кота, изучить шумерский алфавит или постоять на одной ноге. В конце концов, на свете есть очень много занятий, которые в отношении всеобщего человеческого прогресса кажутся мне много полезнее ведения дневника в Интернете. Впрочем, раз уж я всё-таки начал, попробую довести дело до конца. Я не из тех, кто делает записи бессистемно, совершенно не заботясь о каком-то порядке. В качестве неопровержимого доказательства моих слов я предлагаю вам провести следующий эксперимент: возьмите из каждого моего поста тридцать восьмую букву, сложите их в определённом порядке – и вы получите в итоге нечто удивительное.
Итак, вначале я хотел поднять тему московской погоды, которую в Интернете и в СМИ отчего-то так старательно обходят стороной и даже, можно сказать, замалчивают. Но потом решил, что погода от нас никуда не убежит, и лучше вместо этого рассказать о новой работе, на которую я уже почти месяц как устроился.
Как некоторые помнят, я оставил службу на посту редактора глянцевого журнала и посвятил всё своё свободное время честолюбивым мечтам о карьере писателя или ковёрного клоуна в бродячем цирке. Но им не суждено было сбыться – меня взяли редактировать другой глянцевый журнал. Теперь в будние дни меня бесполезно искать в парке развлечений на колесе обозрения с сахарной ватой в руке – после полудня и до позднего вечера я с решительным видом трудящегося человека провожу в редакции, не поднимая напряжённого взгляда от icq и френд-ленты. Отдых утомлённым извилинам я даю лишь в краткие часы обеда. Всё это, вкупе с правдоподобными объяснениями причин, по которым я опаздываю к началу рабочего дня, позволило мне прослыть в издательском доме эманацией Стаханова и вселить в коллег священный трепет, который они с великим трудом скрывают.
Ну, раз я пустился сам себя хвалить, то приведу уж пример своей работы, чтобы предоставить вам самим шанс похвалить меня. Дали мне на прошлой неделе задание – написать десять вещей, которые ни один мужчина не должен в своей жизни проделывать, как бы его об этом ни просили. Что же может быть проще для такого человека, как я, у которого профессионализм спорит по величине с талантом. Вот я и начал писать:
Десять вещей, которые мужчина не должен делать в своей жизни:
1. Есть детей
2. Вытатуировывать имя девушки у себя на носу
3. Кричать на ухо спящему человеку: «Эгегей!»
4. …
Именно в тот момент, когда я приступал к четвёртому пункту, мимо моего компьютера в лёгкой задумчивости проходил главный редактор и бросил рассеянный взгляд на монитор. Будучи в полном восхищении от увиденного, он заявил, что немедленно передаст составление списка другому редактору, а всю мощь моего блистающего таланта бросит на сокращение текста про мотоциклы.
Я бы написал ещё что-нибудь, но желание поскорее покончить с этой записью слишком сильно, так что я уступаю ему с приятным чувством выполненного перед вечностью долга.
|
Я в растерянности |
|
Просто запись |
|
По направлению к Свину |
Вчера насовсем и бесповоротно расстался с работой. Из надорванных бумажек, гнилушек, источающих тонкое зловоние, пакетиков с сахаром и чаем, чьими услугами я так часто пренебрегал в нашей славной редакции, предпочитавшей более крепкие напитки, и прочего необходимого мне барахла я выудил самые дорогие мне вещи. Вот, например, этого флейтиста, спаянного каким-то неизвестным мне умельцем из гвоздей. Этот истукан стоял на страже моего вдохновения во всё продолжение моей карьеры, почти неслышно наигрывая все незатейливые мелодии, какие только способен выучить человек, состоящий из гвоздей. Не знаю, что притащит в редакцию мой преемник. Возможно, это будет плюшевый Микки Маус с надорванным ухом, или бюст Шиллера в бронзовом парике, или маленький молоточек, чтобы убивать тараканов, которых я развёл у себя на столе, – кто знает. Но одно я знаю точно – уже никогда в редакции не раздастся тихий, почти неслышный посвист моего гвоздевого флейтиста. Но, поглядите-ка, в его глазах нет никакой грусти, потому что он снова со мной, этот славный парень! Его флейта пряма (почти), а амбушюр крепок. Больше ему ничего и не нужно.
Охрана шутливо не желала меня впускать. «Пришёл? А бутылку принёс? Как так?! Марш в магазин! Вишь, работничек…» – такой нестройной разноголосицей встретили меня пьяные мужчины у входа. Новый старший дизайнер, мужчина с усами средних лет (да-да, сам мужчина был немного постарше) пригласил меня на кухню выпить домашней наливки, помещавшейся в пластмассовой фляжке из-под старого коньяка, который теперь, наверное, уже не выпускают. Мы выпили, и он начал рассказ. Приводить его тут целиком смысла не имеет, вырву вот прямо сейчас, на ходу, какой-нибудь кусок из середины. Ну, например, вот: «…ться. По-пластунски, б<...>! А тут, б…, полковник –ский. «Боец, б...! Почему честь не отдаём, б…?» Мы с Васьком струхнули, конечно. Но полковник – тот ничего, мировой мужик. Идёмте, говорит, б…, выпьем спирту, б…» С новым усатым дизайнером было хорошо разговаривать, тем более что я во всё время молчал и только двигал бровями в соответствии с сюжетной линией.
Каким мирским пришёл я в тот день на работу, и каким одухотворённым вышел из неё. Хороша дизайнерская наливка! (восклицание сродни фразе из школьного сочинения: «Хорошо зимой в лесу!») В рюкзаке тихо играл флейтист из гвоздей, а мороз в такт музыке пощипывал меня за нос. Настроение было прекрасным и на следующий день. Из окна автобуса я любовался лазоревым небом и яркими лучами, которыми великопостное солнце особенно весело било в кресты церквей. Последнюю фразу – про солнце – я придумал ещё в автобусе и всё это время искал случая её поскорее вставить. Так что теперь, кажется, я закончил.
|
Мысли под Шопена |
Стоит мне только приняться за писание, как я мгновенно ощущаю какую-то дегенеративную слабость в мозгу. Мысли расползаются по белому полю, как проворные букашки. Ну разве можно быть журналистом такому человеку? Как если б у меня был тик, а я бы решил стать хирургом. Маменька моя чуть не каждый день пишет многостраничные статьи и ходит заполночь по квартире, обхватив руками голову, так что локти страдальчески выставлены вверх. Я боюсь такого напряжения, боюсь, что оно настигнет и меня.
Помню, лет в девять-десять я рассуждал так: вот, вышел я из детского сада, теперь школа, потом институт (что это такое, я тогда плохо представлял). Ну, а потом работа. Значит, прощайте школьные каникулы, нужно будет вечно чем-то заниматься, каждое утро куда-то приходить, не зная почти отдыха. А зачем мне это? Разве же нельзя как-нибудь иначе?
Я, впрочем, не об этом хотел писать сегодня, это всё проклятый Шопен. Фраза вышла, надо сказать, довольно кокетливая – ах, мол, распроклятый Шопен! Ну, всё-таки надо же иметь у себя во френд-ленте человека, который и про Шопена что-нибудь напишет. Чтоб кто-нибудь к вам заглянул, а вы ему покажете: вот, мол, у меня не только про новую помаду пишут или про что там, а и про шопенов, и я это даже читаю.
Нынче показывали по телевизору прекрасную передачу – «Дежурная часть» или как-то ещё она зовётся. Душа радовалась, да и только! Позитив горячею волною обдал меня с экрана. «Оперативники задержали угонщика машин. Каково же было их удивление, когда им оказалась прелестная девушка». На экране, действительно, прелестная молодая особа, улыбается, словно ей букет роз подарили: «А что, теперь обо мне будет заботиться государство, очень хорошо». А затем – мошенника какого-то изловили, тоже улыбчивого, весёлого, чуть не чаем потчевать принялся милиционеров. Добрый у нас народ, хороший. Да и хватит уж – четыре абзаца, даже и неприлично столько.
|
На работе над заголовками думаешь-думаешь, ещё и тут думать? Нет уж, дудки! |
Помилуйте, ну каких вы ещё событий хотите в моей жизни? Я ведь, слава Богу, не доктор и не священник, чтобы всякий день рассказывать вам занимательные истории. О книгах мне писать не пристало – не моё это дело. Политику ругать – Боже упаси. Поэтому, зайдя порою в дневник, я становлюсь перед тупиком – а что же мне вписать сегодня? Так, бывает, ничего и не впишешь, только эхнешь и рукою махнёшь (ну, это я уже для поэзии прибавил, про руку-то).
Ну вот, судите сами, что же было сегодня. Зашла ко мне в комнату маменька и, побранившись, что, мол, совсем я бирюком сижу, стала что-то говорить. «Вот ты тут сидишь всё, а того не знаешь, что в год в Индии тигры сжирают 50 человек. Хап – и нету тебя, понимаешь! Я блинчиков с мясом, кстати, вам с папой наготовила, завтра съешьте…» Вдруг она остановилась, дико поглядела и, наконец, расхохоталась так, что соседи за всеми стенками подпрыгнули до потолка.
Вот и никакой морали вам, один быт. А остальное что-то, конечно, происходит вокруг, но только так это всё скучно, братие, такая суета, что и говорить про это противно. Тьфу!
|
Лёгкий сплин |
Мужчина с бородой у меня на аватаре совсем соскучился. Кстати, если кто не знает, это был Кириллов из «Бесов» Достоевского, а не Лев Толстой, как некоторые по ошибке полагали. Скорее, даже не он соскучился, а я, глядя на его бороду и пистолет, который он сжимал в руке. Наверное, смена аватара в столь консервативном дневнике, как у меня, подобна целой революции, но, надеюсь, обойдётся без жертв.
На выходных пронёсся через всю мою голову, от уха до уха, отчаянный приступ мизантропии. В эти дни я сидел дома хмурым бирюком, осыпая человечество ужасными проклятиями, потрясая кулаками и мрачно хохоча в ответ на телефонные звонки. Мои родители не могли не заметить этого моего состояния, потому что я пытался сардонически улыбаться, даже когда ел суп. Впрочем, у этих интеллигентных людей хватило такта ограничиться несколькими деликатными замечениями: «Что у тебя случилось?», «Ты с кем-то поссорился?» «А ну выкладывай всё немедленно!» «Да что ты вообще о себе думаешь!» «Я тебе сейчас тарелку на уши надену!»
Новые будни и суета коллег на работе поразвеяли мой сплин. Окончательно отмщённым я почувствовал себя нынче, когда увидал цифру на термометре. Ага, торжествовал я, съели! Не холодная им, мол, зима! А теперь носы-то свои подлые в кулак зажмёте! Небось! То-то же! И, зажавши нос в кулак, поспешил на работу.
Теперь у меня установилось какое-то неопределённое настроение, и я не знаю, написать ли что-то ругательное, или, напротив, ласковое. Поэтому, наверное, не напишу покуда больше ничего.
|
Длинный пост, к тому же с жалобами на жизнь |
Прекрасно начался 2007-й! Недаром я не находил никакого смысла в присвоении очередному году названия какого-нибудь животного. Ну не может свинья так по-свински обходиться со своими сородичами! Подлое рыло…
Но, так и быть, отвлекусь ненадолго от страшных проклятий и посыпания головы пеплом, - и постараюсь изложить суть претензий. Когда в новогоднюю ночь у меня, спящего, как пьяный Ной (правда, тут между нами есть некоторая разница в стиле одежды), вытащили из кошелька все деньги, я был счастлив. Ну что ж – банковскую карточку оставили в покое – и на том спасибо. Дьяволу, видно, такое веселье оказалось не по нутру, и он снарядил все силы Ада, чтобы уж облапошить меня как следует. Адская операция прошла по запланированному сценарию, в результате чего в этот понедельник у вашего несчастного слуги в приличном с виду кафе тихо свистнули весь кошелёк целиком, со всеми деньгами, карточками и дырками, которые всё недосуг было заштопать. В банке очень сожалели о произошедшем и сочувственным голосом пообещали слупить с меня ещё 60 долларов за блокировку карты.
Что ж, подумал я, если жизнь решила играть со мною в эту старую глупую игру «Иов многострадальный», я не стану воздевать руки к небесам. Нет, не доставлю им такого удовольствия! Пусть ищут других добровольцев для этого упражнения.
С этими мыслями я встал нынче, криво улыбаясь новому утру. Впереди меня ждало интервью в одном кафе в центре. Собирался я не спеша, как, впрочем, и всегда. Автобуса до метро я прождал полчаса. Но это ещё бы ничего, если б, через некоторое время после моего триумфального появления в кафе, не обнаружилось бы, что это НЕ ТО кафе. А ТО кафе – в совсем другом месте, куда мне пришлось ехать, поймав машину, по жутким пробкам. Я рычал и метался в салоне старой «Волги», бесы хохотали. В итоге, я опоздал на целый час.
Разумеется, я понимаю, что эти мелкие невзгоды не идут ни в какое сравнение с некоторыми человеческими бедами. Но если мелкие невзгоды идут стройною чередою, положив одна другой руки на плечи и довольно ухмыляясь, это крайне неприятно. Хочется жаловаться на жизнь, в чём я себе сейчас не отказываю.
А вот вспомнить ещё, что в воскресенье я проснулся с больною от похмелья головою, чего со мною давно не случалось, и севшим голосом. Сел он у меня в тот миг, когда я, разгорячённый напитками, подававшимися на дне рождения моего одноклассника, выводил рулады песни «Давайте тихонько, давайте вполголоса…»
|