- Нет больше, на…, никакой России, ты понял!? Нету! 

Микроавтобус тряхнуло, и я проснулся окончательно.
Три десятиместные тойоты, рявкая перед поворотами стиральными досками, рвано карабкались на перевал, кондиционер добросовестно перемешивал интернациональный перегар образца второго января 2015 года, шофёр-таец тискал рычаг и, почёсывая невидимые погоны, по-военному смеялся в бортовую рацию. Никакого намёка на русскую речь, музыкой навеяло. 
Тут рация на секунду стихла, и сзади послышался тот же дискант: «… у всех сосём, и у тайцев скоро будем сосать»! 
Я обернулся. Сразу за мной дремали московская тётя в кружевной шляпке, миниатюрный человек-улыбка и особа юная, томная, простоволосая. Генератор броских фраз, а именно - юноша с гневным ирокезом, угадывался дальше на фоне багажа: «… какая, в жопу дума! Какое на… правительство, я в рот…», - рация чихнула и продолжила перешучиваться с шофёром, а перечисление госструктур, над которыми обладатель дисканта намеревался надругаться, потонуло в армейском фольклоре. 
Микроавтобус раскалённым болидом втиснулся в густую пробку и завяз, впереди угадывались всполохи мигалок, шофёр перестроил частоту и слушал полицейские переговоры, одновременно обсуждая их по мобильнику. Суть нашей поездки сводилась к пересечению границы с Лаосом и получении там в Лаосе Тайской визы имени трёх тёплых, омытых морем месяцев.
Справа от меня открыл глаза дядя с лицом бульдозера, с тоской обнаружив, что это не остановка, он погрузил руку в сумку и уже было отвинтил крышечку, но заметив что я бодрствую, смутился и полез в телефон. Я тоже со скучным видом включил гаджет, надел очки и стал косить к грузовику в экран. Грузовикова лента была на немецком, он представился Вольфгангом и услышав, что я из Сибири, не стесняясь зачерпнул из сумки плоский пузырь… Мне и по-русски-то трудно объяснять, почему я не пью, а в новый год по-английски, немцу, подвисшему над горлышком…
- Ты - какой-то неполноценно русский,- сказал он и выпил один, улыбнулся и завинтив крышечку заверил, что любит Россию, потом наклонился к самому моему уху и прошептал: 
- А как ты думаешь, кого в России я не люблю?
Захотелось поступить на международный, закончить с отличием, а потом продолжать разговор. Будто кто-то открыл чемоданчик и со словами: «Внимание, правильный ответ… », - занёс палец над кнопкой. Вспомнив Махатму Ганди, я лишил лицо тонуса, сделал глубокие глаза и ушёл от ответа.
Мы говорили о музыке, фермерстве, нобелевской премии, Курте Воннегуте, Небе над Берлином, глобальном потеплении и наконец задались вопросом, в самом ли деле мир становится уродливее и агрессивнее, или наше восприятие с возрастом изменилось и мы не замечаем светлых красок и добрых дел? Тут нас зачем-то дёрнуло оглянуться во времени лет на пятьдесят-семьдесят, и разговор забуксовал. За спиной у каждого замаячили усатые парни, такие противоположные и такие симметричные, у него – с чёлкой, у меня – с трубкой. Формулировки стали обтекаемыми, примеры – абстрактными. Потоптавшись на границе прошлого, он опять предложил мне выпить… и опять выпил один. 
- Нет, ты точно не русский, - Вольфганг всмотрелся мне в глаз и продолжил: - я много видел русских, они все говорят про Путина. Одни обожают Путина, другие ненавидят Путина. А ты что думаешь про Путина?
- Я думаю, что и без меня есть кому про него думать.
- Вот я и говорю – ты не русский, один настоящий русский хотел со мной драться из-за Путина.
- Подрался?
- Подрался, но не со мной, с другим русским. 
- Это грустно, жаль.
- Грустно что не со мной, или жалко что подрался?
- Жалко русских.
- Я же говорю, ты не русский, настоящие русские русских не жалеют.

(Продолжение будет… )