Новиков Л.Б., Апатиты, 2016 г.
Основные произведения Л.Н. Толстого, "Война и мир", "Анна Каренина", "Воскресение" и некоторые рассказы, я читал в молодые годы и никогда не мог понять, за что на него взъелась Русская православная церковь (РПЦ). Воспоминания Вал. Булгакова, личного секретаря Толстого, мне достать не удалось. Мнение эзотериков и теософов о великом русском писателе мне известно, и я понял, что его надо донести до читателей LiveInternet. Возможно, с моей стороны это легкомысленно, не проверив и не перепроверив всё самому, но поскольку моя жизнь кардинально меняется очередной раз, и нельзя исключить, что больше никогда я не выйду на страницы LiveInternet, я всё-таки набрался смелости и решил размножить мнения Е.И. Рерих и Е.П. Блаватской о Толстом. Основную мысль выразила Е.И. Рерих [69]: Всегда "клевета следует за большим человеком, как пыль за всадником".
Возможно, так оно и есть. Утверждать ничего не будем, но примем к сведению.
Достаточно подробную биографию Л.Н. Толстого (28 августа 1828— 7/20 ноября 1910 гг.) можно прочитать в Википедии, поэтому останавливаться на ней не станем. Отметим лишь ключевые моменты, повлиявшие на мировоззрение нашего великого писателя.
В десятилетнем возрасте Лев с тремя старшими братьями и младшей сестрой остался сиротой [559]. Детей воспитывали опекуны. Всем хотелось блистать в обществе, но Льву мешали застенчивость и отсутствие внешней привлекательности. Тогда он углубился в разнообразнейшие, как их определил сам Толстой, «умствования» о главнейших вопросах бытия — счастье, смерти, Боге, любви, вечности. Эти вопросы стали болезненно мучить юношу.
Когда пришло время, вслед за своими братьями Николаем, Дмитрием и Сергеем Лев решил поступить в Императорский Казанский университет [559]. 3 октября 1844 года Лев Толстой был зачислен студентом разряда восточной словесности. На вступительных экзаменах он показал отличные результаты по обязательному для поступления «турецко-татарскому языку».
Из-за конфликта его братьев с преподавателем российской и всеобщей истории и истории философии, профессором Н.А. Ивановым, Лев по результатам года имел неуспеваемость по соответствующим предметам и должен был заново пройти программу первого курса [559]. Во избежание полного повторения курса он перешёл на юридический факультет, где его проблемы с оценками по российской истории и немецкому продолжились. На юридическом факультете Лев Толстой пробыл менее двух лет.
Бросив университет, Толстой с весны 1847 года поселился в родовом имении матери - в Ясной Поляне [559], где он попытался наладить новые отношения с крестьянами и в 1849 г. впервые открыл школу для крестьянских детей. Основным преподавателем был Фока Демидыч, крепостной, и сам Лев Николаевич часто проводил занятия.
Но вскоре деревня ему наскучила, и в феврале 1849 года Лев Николаевич уехал в Петербург, где 8 месяцев провёл в кутежах с К.А. Иславиным — дядей своей будущей жены [559]; однако весной он начал держать экзамен на кандидата прав; два экзамена сдал благополучно, но третий экзамен сдавать не стал и уехал в деревню. Позднее переехал в Москву, где часто предавался страсти к игре, немало расстраивая свои денежные дела. В этот период жизни Толстой особенно страстно интересовался музыкой (он сам неплохо играл на рояле и очень ценил любимые произведения в исполнении других). Любимыми композиторами Толстого были Бах, Гендель и Шопен. В конце 1840-х годов Толстой в соавторстве со своим знакомым сочинил вальс, который в начале 1900-х годов исполнил при композиторе Танееве, сделавшем нотную запись этого музыкального произведения (единственного, сочинённого Толстым).
Развитию любви Толстого к музыке содействовало и то, что во время поездки в Петербург в 1848 году он встретился в весьма мало подходящей обстановке танцкласса с даровитым, но сбившимся с пути немцем-музыкантом, которого впоследствии описал в «Альберте» [559]. Толстому пришла мысль спасти его: он увёз его в Ясную Поляну и вместе с ним много играл. Много времени уходило также на кутежи, игру и охоту.
Через 4 года после оставления университета в Ясную Поляну приехал служивший на Кавказе брат Льва Николаевича, Николай, который пригласил младшего брата присоединиться к военной службе на Кавказе [559]. Лев согласился не сразу, пока крупный проигрыш в Москве не ускорил окончательное решение.
Весной 1851 года Толстой торопливо уехал из Москвы на Кавказ без определённой цели [559]. Вскоре он решил поступить на военную службу, но отсутствовали нужные бумаги, которые трудно было добыть, и Толстой прожил около 5 месяцев в полном уединении в Пятигорске, в простой избе. Значительную часть времени он проводил на охоте, в обществе казака Епишки, прототипа одного из героев повести «Казаки», фигурирующего там под именем Ерошки.
Осенью 1851 года Толстой, сдав в Тифлисе экзамен, поступил юнкером в 4-ю батарею 20-й артиллерийской бригады, стоявшей в казачьей станице Старогладовской, на берегу Терека, под Кизляром [559]. В казачьей станице Толстой стал писать и в 1852 году отослал в редакцию «Современника» первую часть будущей трилогии: «Детство».
На Кавказе Толстой оставался два года, участвуя во многих стычках с горцами и подвергаясь опасностям военной кавказской жизни [559]. Говорили, что он имел права и притязания на Георгиевский крест, но не получил его. Когда в конце 1853 г. вспыхнула Крымская война, Толстой перевёлся в Дунайскую армию, участвовал в сражении при Ольтенице и в осаде Силистрии, а с ноября 1854 г. по конец августа 1855 г был в Севастополе. За оборону Севастополя Толстой был награждён орденом Св. Анны с надписью «За честь», медалями «За защиту Севастополя 1854—1855» и «В память войны 1853—1856 гг.».
Окружённый блеском известности, пользуясь репутацией храброго офицера, Толстой имел все шансы на карьеру, но сам себе испортил её, написав несколько сатирических песен, стилизованных под солдатские. Одна из них посвящена неудаче военной операции 4 (16) августа 1855 года, когда генерал Реад, неправильно поняв приказание главнокомандующего, атаковал Федюхины высоты. Песня под названием «Как четвёртого числа, нас нелёгкая несла горы отбирать», задевавшая целый ряд важных генералов, имела огромный успех. Лев Толстой держал за неё ответ перед помощником начальника штаба А.А. Якимахом. Тотчас после штурма 27 августа (8 сентября) Толстой был послан курьером в Петербург, где закончил «Севастополь в мае 1855 г.» и написал «Севастополь в августе 1855 г.», опубликованный в первом номере «Современника» за 1856 год с полной подписью автора.
«Севастопольские рассказы» окончательно укрепили за Львом Николаевичем репутацию представителя нового литературного поколения, и в ноябре 1856 года писатель навсегда расстался с военной службой [559].
В Петербурге Толстой особенно близко сошёлся с Тургеневым, с которым какое-то время жил на одной квартире [559]. Последний ввёл его в кружок «Современника», после чего у Толстого установились дружеские отношения с Некрасовым, Гончаровым, Панаевым, Григоровичем, Дружининым, Соллогубом. В это время им были написаны «Метель», «Два гусара», закончены «Севастополь в августе» и «Юность», продолжено написание будущих «Казаков». Но старое пристрастие к весёлой жизнь не замедлило оставить горький след в душе Толстого, особенно усугубившийся сильным разладом с близким ему кружком писателей. В результате «люди ему опротивели и сам он себе опротивел» — и в начале 1857 года Толстой без всякого сожаления оставил Петербург и отправился за границу.
В первой поездке за границу он побывал в Париже, где его ужаснул культ Наполеона I («Обоготворение злодея, ужасно») [559]; в то же время он посещал балы, музеи, его восхищало «чувство социальной свободы». Однако присутствие на гильотинировании произвело столь тяжкое впечатление, что Толстой покинул Париж и отправился в места, связанные с Руссо — на Женевское озеро.
В следующей поездке за границу его интересовали уже в основном народное образование и учреждения, имеющие целью поднятие образовательного уровня рабочего населения [559]. Вопросы народного образования он пристально изучал в Германии и Франции и теоретически, и практически, и путём бесед со специалистами. Из выдающихся людей Германии его больше всех заинтересовал Ауэрбах как автор посвящённых народному быту «Шварцвальдских рассказов» и как издатель народных календарей. Толстой нанёс ему визит и постарался с ним сблизиться. Кроме того, он встретился также с немецким педагогом Дистервегом. Во время пребывания в Брюсселе Толстой познакомился с Прудоном и Лелевелем. В Лондоне посетил Герцена, был на лекции Диккенса. Серьёзному настроению Толстого во время второго путешествия по югу Франции содействовала смерть его любимого брата Николай, который умер на его руках от туберкулёза. Старший брат в отсутствие родителей был всегда Льву другом и наставником.
Эта горькая утрата произвела на Толстого огромное впечатление [559]. Он избегал сближения с литераторами, делая исключение только для Афанасия Фета. Другая причин такого отчуждения состояла в размолвке Льва Толстого с Тургеневым, которая произошла в то время, когда оба прозаика находились в гостях у Фета в имении Степаново в мае 1861 года. Ссора едва не закончилась дуэлью и испортила отношения между писателями на долгие 17 лет.
После этого Толстой несколько раз отдыхал в Самарской губернии, где пришёл к мысли, что народ бесконечно выше культурных классов и что господам надо заимствовать высоты духа у мужиков [559]. После этого он деятельно занялся устройством школ в своей Ясной Поляне и во всём Крапивенском уезде. В эпоху преклонения перед немецкой педагогической школой Толстой решительно восстал против всякой регламентации и дисциплины в школе. По его мысли всё в преподавании должно быть индивидуально — и учитель, и ученик, и их взаимные отношения. В яснополянской школе дети сидели, где хотели, сколько хотели и как хотели. Определённой программы преподавания не было. Единственная задача учителя заключалась в том, чтобы заинтересовать класс. Занятия шли успешно. Их вёл сам Толстой при помощи нескольких постоянных учителей и нескольких случайных, из ближайших знакомых и приезжих.
С 1862 года Толстой начал издавать педагогический журнал «Ясная Поляна», где главным сотрудником являлся он сам [559]. Помимо статей теоретических, Толстой написал также ряд рассказов, басен и переложений. В своё время они остались незамеченными. Мало того: из нападок Толстого на европейскую образованность и «прогресс» многие вывели заключение, что Толстой — «консерватор».
Вскоре Толстой оставил педагогику [559]. Женитьба, рождение собственных детей (всего 13, из которых 5 умерло в детском возрасте), планы, связанные с написанием романа «Война и мир», на десять лет отодвинули его педагогические мероприятия. Лишь в начале 1870-х он приступил к созданию собственной «Азбуки» и опубликовал её в 1872 году, а затем выпустил «Новую азбуку» и серию из четырёх «Русских книг для чтения», одобренных в результате долгих мытарств Министерством народного просвещения в качестве пособий для начальных учебных заведений. Ненадолго возобновились занятия в яснополянской школе.
В июле 1866 года Толстой выступил в военно-полевом суде в качестве защитника Василя Шабунина, ротного писаря стоявшего недалеко от Ясной Поляны Московского пехотного полка [559]. Шабунин ударил офицера, который приказал наказать его розгами за нахождение в нетрезвом виде. Толстой доказывал невменяемость Шабунина, но суд признал его виновным и приговорил к смертной казни. Шабунин был расстрелян. Это дело произвело большое впечатление на Толстого.
В течение первых 12 лет после женитьбы он создаёт «Войну и мир» и «Анну Каренину» [559]. На рубеже этой второй эпохи литературной жизни Толстого стояли задуманные ещё в 1852 г. и законченные в 1861—1862 гг. «Казаки», первое из произведений, в которых наиболее реализовался талант Толстого.
Мало кто знает, что в своём критическом очерке «О Шекспире и о драме» [559] на основании детального разбора некоторых наиболее популярных произведений Шекспира, в частности: «Король Лир», «Отелло», «Фальстаф», «Гамлет» и др. — Толстой подверг резкой критике способности Шекспира как драматурга. Высказывалось мнение, что в его произведении «Что такое искусство» Толстой частью совершенно отрицал, частью значительно умалял художественное значение Данте, Рафаэля, Гёте, Шекспира (на представлении «Гамлета» он испытывал «особенное страдание» за это «фальшивое подобие произведений искусства»), Бетховена и др., он прямо пришёл к тому выводу, что «чем больше мы отдаёмся красоте, тем больше мы отдаляемся от добра», утверждая приоритет нравственной составляющей творчества над эстетикой.
В конце 1870-х Толстой пережил очередной духовный кризис, в котором был одержим идеей нравственного совершенствования и «опрощения» (лозунг движения толстовцев) [187]. В романе «Воскресение» (1889—1899 гг.), повести «Крейцерова соната» (1887—1889 гг.), драмах «Живой труп» (1900 г.) и «Власть тьмы» (1887 г.) Толстой с небывалой резкостью и страстностью бичевал чиновников, развращенных непомерной роскошью и безграничной властью, бюрократические институты, государство, церковь. Писатель призывал к покаянию, расплате за грехи («Смерть Ивана Ильича», 1884—1886 гг.; «Отец Сергий», 1890—1898 гг.; «Хаджи-Мурат», 1896—1904 гг.). Обличая общество и его мораль, Толстой звал не к революции и очищению кровью, а предлагал непротивление злу насилием, христианское смирение «Исповедь» (1879—1882 гг.), «В чем моя вера?» (1884 г.).
Чтобы найти ответ на измучившие его вопросы и сомнения, Толстой прежде всего взялся за исследование богословия, написал и издал в 1891 году в Женеве своё «Исследование догматического богословия», в котором подверг критике «Православно-догматическое богословие» митрополита Макария (Булгакова) [559]. Вёл беседы со священниками и монахами, ходил к старцам в Оптину Пустынь, читал богословские трактаты. Чтобы в подлиннике познать первоисточники христианского учения, изучал древнегреческий и древнееврейский языки (в изучении последнего ему помогал московский раввин Шломо Минор). Вместе с тем он присматривался к раскольникам, сблизился с вдумчивым крестьянином Сютаевым, беседовал с молоканами, штундистами. Также Толстой искал смысла жизни в изучении философии и в знакомстве с результатами точных наук. Он делал ряд попыток всё большего и большего опрощения, стремясь жить жизнью, близкой к природе и земледельческому быту. Постепенно он отказался от прихотей и удобств богатой жизни (опрощение), много занимался физическим трудом, одевался в простейшую одежду, стал вегетарианцем, отдал семье всё своё крупное состояние, отказался от прав на литературную собственности. На этой почве беспримерно чистого порыва и стремления к нравственному усовершенствованию перешёл к третьему периоду своей литературной деятельности, отличительною чертой которого явилось отрицание всех установившихся форм государственной, общественной и религиозной жизни.
В начале царствования Александра III Толстой обратился к императору с просьбой о помиловании цареубийц в духе евангельского всепрощения [559]. С сентября 1882 г. за ним устанавили негласный надзор для выяснения отношений с сектантами; в сентябре 1883 г. он отказался от исполнения обязанностей присяжного заседателя, мотивируя отказ несовместимостью со своим религиозным мировоззрением. Тогда же он получил отказ на публичное выступление в связи со смертью Тургенева. Постепенно идеи толстовства стали проникать в общество. В начале 1885 года в России произошёл прецедент отказа от военной службы со ссылкой на религиозные убеждения Толстого. Значительная часть взглядов Толстого не могла получить открытого выражения в России и в полном виде была изложена только в заграничных изданиях его религиозно-социальных трактатов.
Трактат «Царство Божие внутри вас…» писался Толстым с небольшими перерывами около трех лет [559]: с июля 1890 г. по май 1893 г. Первоначально он задумывался как предисловие к переводу брошюры А. Баллу «Катехизис непротивления». Первоначальное название её было: «О непротивлении злу, о церкви и об общей воинской повинности». Этот трактат, который вызвал восхищение критика В.В. Стасова («первая книга XIX века») и И.Е. Репина («эта вещь ужасающей силы») было невозможно издать в России из-за цензуры и он был издан за рубежом. После этого книга стала в огромном количестве экземпляров нелегально распространяться в России. В России первое легальное издание появилось в июле 1906 г., но и после этого оно изымалось из продажи. Трактат был включен в собрание сочинений Толстого, изданное в 1911 г., уже после его смерти.
Считается [559], что поворотным в сторону от учения Православной Церкви временем для него стала вторая половина 1879 года. В 1880-е он стал на позиции однозначно критического отношения к церковному вероучению, духовенству, официальной церковности. Публикация некоторых произведений Толстого была запрещена духовной и светской цензурой. В 1899 году вышел роман Толстого «Воскресение», в котором автор показывал жизнь различных социальных слоёв современной ему России; духовенство было изображено механически и наскоро исполняющим обряды, а холодного и циничного Топорова некоторые приняли за карикатуру на К.П. Победоносцева, обер-прокурора Святейшего Синода.
В феврале 1901 года Синод окончательно склонился к мысли о публичном осуждении Толстого и о объявлении его находящимся вне церкви [559]. Активную роль в этом сыграл митрополит Антоний (Вадковский). Как значится в камер-фурьерских журналах, 22 февраля Победоносцев был у Николая II в Зимнем дворце и беседовал с ним около часа. Некоторые историки считают, что Победоносцев прибыл к царю прямо из Синода с готовым определением.
24 февраля (ст. ст.) 1901 года в официальном органе синода «Церковные ведомости, издаваемыя при святейшем правительствующем синоде» было опубликовано «Определение святейшего синода от 20—22 февраля 1901 г. № 557, с посланием верным чадам православныя грекороссийския Церкви о графе Льве Толстом».
"… Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно пред всеми отрёкся от вскормившей и воспитавшей его Матери, Церкви православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, которая утвердила вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь святая.
В своих сочинениях и письмах, в множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого Отечества нашего, он проповедует, с ревностью фанатика, ниспровержение всех догматов православной Церкви и самой сущности веры христианской; отвергает личного живаго Бога, во Святой Троице славимого, Создателя и Промыслителя вселенной, отрицает Господа Иисуса Христа — Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, пострадавшего нас ради человеков и нашего ради спасения и воскресшего из мёртвых, отрицает бессеменное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы Приснодевы Марии, не признаёт загробной жизни и мздовоздаяния, отвергает все таинства Церкви и благодатное в них действие Святаго Духа и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из таинств, святую Евхаристию. Всё сие проповедует граф Толстой непрерывно, словом и писанием, к соблазну и ужасу всего православного мира, и тем неприкровенно, но явно пред всеми, сознательно и намеренно отторг себя сам от всякого общения с Церковию православною.
Бывшие же к его вразумлению попытки не увенчались успехом. Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. <…> Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины (2Тим.2:25). Молимтися, милосердый Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь".
По мнению доктора церковной истории, священника Георгия Ореханова [559], решение Синода относительно Толстого — это не проклятие писателя, а констатация того факта, что он по собственному желанию больше не является членом Церкви. Кроме того, в синодальном акте 20-22 февраля говорилось, что Толстой может вернуться в Церковь, если он принесет покаяние. Тем не менее, писатель, его окружение и русская общественность посчитали, что это определение – неоправданно жестокий акт. Например, когда Толстой приехал в Оптину пустынь, на вопрос о том, почему он не пошел к старцам, он ответил, что не мог пойти, так как отлучен.
В «Ответе синоду» Лев Толстой подтвердил свой разрыв с церковью [559]: «То, что я отрёкся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо. Но отрёкся я от неё не потому, что я восстал на Господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему». Однако, Толстой возражал против предъявленных ему в определении синода обвинений: «Постановление синода вообще имеет много недостатков. Оно незаконно или умышленно двусмысленно; оно произвольно, неосновательно, неправдиво и, кроме того содержит в себе клевету и подстрекательство к дурным чувствам и поступкам». В тексте «Ответа синоду» Толстой подробно раскрыл эти тезисы, признав ряд существенных расхождений между догматами Православной Церкви и его собственным пониманием учения Христа.
Синодальное определение вызвало возмущение определённой части общества [559]; в адрес Толстого шли многочисленные письма и телеграммы с выражением сочувствия и поддержки. В то же время, это определение спровоцировало поток писем и от другой части общества — с угрозами и бранью.
В ночь на 28 октября (10 ноября) 1910 года Л.Н. Толстой, выполняя своё решение прожить последние годы соответственно своим взглядам, тайно покинул Ясную Поляну в сопровождении своего врача Д.П. Маковицкого [559]. Своё последнее путешествие он начал на станции Щёкино. В тот же день, пересев на станции Горбачёво в другой поезд, доехал до станции Козельск, нанял ямщика и направился в Оптину Пустынь, а оттуда на следующий день — в Шамординский монастырь, где Толстой встретился со своей сестрой, Марией Николаевной Толстой. Позднее в Шамордино приехала дочь Толстого, Александра Львовна со своей подругой.
Утром 31 октября (13 ноября) Л.Н. Толстой и сопровождающие отправились из Шамордино в Козельск, где сели в уже подошедший к вокзалу поезд № 12, следующий в южном направлении [559]. Однако по дороге Л.Н. Толстой заболел воспалением лёгких и вынужден был в тот же день выйти из поезда на первой большой станции рядом с населённым пунктом. Этой станцией оказалось Астапово (ныне Лев Толстой, Липецкая область), где 7(20) ноября Л.Н. Толстой и умер в доме начальника станции И.И. Озолина.
10 (23) ноября 1910 года Л. Н. Толстой был похоронен в Ясной Поляне, на краю оврага в лесу, где в детстве он вместе с братом искал «зелёную палочку», хранившую «секрет», как сделать всех людей счастливыми [559].
Философия Толстого и особенно последние годы его жизни вызвали большую полемику в обществе. Многие пытались разгадать причину его ухода из семьи.
Е.И. Рерих писала по этому поводу [69]: "Знаю, что многие осуждают Толстого, не дав себе труда ознакомиться основательно со всеми его трудами. Осуждающие его за отход от Христа думают, что отход от церковного Христа уже означает отрицание Христа. Но именно поиски Христа Живого, а не обезжизненного идола, каким Он представлен сейчас церковью, было благородною целью жизни Толстого. И он нашёл его. Но семейный разлад, вызвавший его бегство из дома, нельзя толковать как тяжкое последствие его отхода от церкви. Не Сам ли Христос сказал: Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своём и в доме своём" (Матф. 13-57)". И Е.И. Рерих очень советовала всем прочесть труды Вал. Булгакова о Толстом, особенно его труд "Толстой - моралист" (изд. в Праге: 1923 г.-104 с.), в котором "прекрасно очерчена духовная эволюция" Л.Н. Толстого. "Булгаков состоял многие годы личным секретарём Толстого и находился при нём до самой последней искры его земной жизни. Описана у него и самая смерть Толстого. Семья Толстого разделилась на два лагеря, и между ними шла жестокая борьба за овладение исключительным правом издания всех сочинений Толстого. Конечно, материальные соображения, с одной стороны, и чисто эгоистические - с другой, играли в этой борьбе первенствующую роль. Сам Толстой и его устремления при этом не принимались в расчёт борющимися сторонами. Он так устал от всех этих интриг и распрей, происходивших вокруг него, что после очередного разлада в семьёй и даже с дочерью Александрой решил бежать из дома. Этот уход из дома вовсе не был вызван каким-то желанием покаяния, но просто он жаждал душевного и физического покоя".
В книге Булгакова показано, как Толстой понимал Христа Живого [69]. Символ веры Льва Николаевича звучал так: "Я верю, что благо возможно на земле только тогда, когда все люди будут исполнять Учение Христа".
Л.Н. Толстой говорил [69]: "Я верю, что исполнение этого Учения возможно, легко и радостно".
"Я верю, что и до сих пор, пока учение не исполняется, что если бы даже я один был среди всех неисполняющих, мне всё-таки ничего другого нельзя делать для спасения своей жизни от неизбежной погибели, как исполнять это Учение, как ничего нельзя делать тому, кто в горящем доме нашёл двери спасения".
"Я верю, что жизнь моя по учению мира была мучительна и что только жизнь по Учению Христа даст мне в этом мире то благо, которое предназначил мне Отец Жизни".
"Я верю, что Учение это даёт благо всему человечеству, спасает меня от неизбежной погибели и даёт мне здесь наибольшее благо, а потому я не могу не исполнять его".
Из приведённых выше строк, как писала Е.И. Рерих [69], явствует, что совершенно несправедливо говорить об отходе Толстого от Христа, "Но дело в том, что обвиняющие Толстого в антихристианстве сами или не читали его трудов, или же не могли понять внутреннего мира этой большой души, жаждущей идти Путём Света, или сами были истинными антихристами, следуя обмирщённому Учению Христову. Так пусть не клевещут на человека большого духовного прозрения".
Интересно, что В. Булгаков писал [69], будто "Толстой был знаком с учением теософии и очень [хорошо] воспринимал его: любил беседовать с посещавшими его теософами".
Поэтому, по мнению Е.И. Рерих [69] (с.92-93), не только семейный разлад, но и самые тяжёлые нападки "тёмных" сил послужили причиной ухода Толстого из дома. "Помнить надо, что "клевета следует за большим человеком, как пыль за всадником". Не могут малые люди охватить горизонт, доступный расширенному сознанию - отсюда и зависть и злоба их. Толстой - веха на пути человеческой эволюции. Так поклонимся и почтим этого мученика".
Оценку философии Толстого с теософских позиций дала Е.П. Блаватская [259]. По её мнению, особенно подробно свои взгляды Л.Н. Толстой изложил в таких своих сочинениях, как "Моя исповедь", "В чём моя вера?", "Что делать?", "О жизни" и "Крейцерова соната". В пяти вышеназванных работах он попытался дать ответ на наиболее злободневные вопросы жизни: "В чём смысл, цель человеческой жизни? Каков конечный исход неестественной, извращённой и лживой жизни нашей цивилизации, такой, какая она навязана каждому из нас в отдельности? Что мы должны делать, чтобы быть счастливыми, постоянно счастливыми? Как избежать нам кошмара неизбежной смерти?"
"Подобно всем думающим мужчинам и женщинам нашего времени, - писала Е.П. Блаватская [259], - Толстой утратил веру в религию в детстве". Он сам говорил, что "его вера исчезла, и он не знает как. Но его юношеское устремление к этическому усовершенствованию, продолжало сохраняться ещё около десяти лет, постоянно забываясь и, в конце концов, совершенно исчезло. Видя вокруг себя торжествующие амбиции, любовь к власти, эгоизм и чувственность; видя презрение и насмешливое отношение ко всему тому, что называется добродетелью, добротой, чистотой и альтруизмом, и не способный ощутить ни внутреннего счастья и наполненность, ни внешний успех, Толстой шёл по пути, которым движется мир, поступая так, как, он видит, поступают другие, принимая участие во всех порочных и низменных поступках "благопристойного мира"". Чтобы разрешить накопившиеся противоречия, Толстой почти в 40-летнем возрасте обратился к литературе и, когда ему стукнуло 50, в его сознании вновь прозвучали вопросы; "Для чего я живу? Что я знаю?" Он не смог дать на них ответы, но пришёл к мысли, что "Человек не может вообразить себе жизнь без желания благополучия. Желать и приближать это благополучие - это и есть жизнь. Человек исследует в жизни только то, что он может в ней улучшить".
По отношению к проблемам жизни Толстой разделил людей в целом на четыре класса [259]:
1. Некоторые, обладающие слабым и незрелым интеллектом, счастливо живут в своём невежестве - для них проблема жизни, как таковая, не существует.
2. Достаточно осознают и понимают эту проблему, но намеренно отворачиваются от неё, поддерживаемые благоприятными внешними обстоятельствами, позволяющими им пройти по жизни как бы в состоянии опьянения.
3. Люди, которые знают, что смерть лучше, чем жизнь, прошедшая в заблуждении и невежестве; но они продолжают жить, потому что они не имеют достаточной силы для того, чтобы положить внезапный конец этому обману - жизни.
4. Сильные и стойкие натуры, которые осознают весь идиотизм этого фарса, который разыгрывается с ними, и одним ударом кладут конец этой глупой игре.
Итогом таких размышлений стало разочарование Толстого в собственной жизни [259]. Он писал: "Я ничего не мог сделать, только думать, думать о том ужасном положении, в котором я находился... Моё внутреннее состояние в это время, которое вплотную привело меня к самоубийству, было таково, что всё, что я сделал до тех пор, всё, что я всё же смог бы сделать, казалось мне глупым и дурным. Да же то, что было для меня наиболее дорого в этой жизни, что столь долго уводило и отвлекало меня от жестокой реальности - моя семья и моё творчество - даже это утратило для меня всякую ценность".
Он выбрался из этой пропасти отчаяния с такими мыслями [259]: "Жизнь - это всё: я, сам мой разум является созданием этой всеобщей жизни. Но в то же самое время Разум - это создатель и последний судья человеческой жизни, присущей ей самой. Каким же образом тогда разум может отрицать смысл последней, не отрицая самого себя и не называя себя лишённым смысла? Следовательно, я могу назвать жизнь бессмысленной лишь потому, что я не познал её смысл".
Мысленно убедившись в том, что у Жизни имеет смысл, Толстой стал искать его среди тех, кто действительно живёт - среди людей [259]. Но здесь он снова встретился с разочарованием, с горчайшим из всех: "...среди людей он обнаружил единственное решение проблемы жизни, которое покоилось на представлении о Вселенной, противоположной разуму, и основывалось на слепой вере, которую он так давно отбросил в сторону".
"Я подверг", - рассказывал он [259], - "дополнительной проверке представления моего разума и обнаружил, что Разум в недостаточной степени отвечает на мои вопросы, поскольку он не рассматривает концепцию Бесконечного (Беспричинного, Вневременного и Внепространственного), потому что он объясняет мою жизнь, проходящую во времени, пространстве и причинной обусловленности, опят-таки в терминах времени, пространства и причинности: такое объяснение на самом деле является логически корректным, но только лишь в терминах тех же самых компонентов, то есть, оставляя исходное и конечное основание жизни - единственное, что нас волнует и интересует - необъяснённым. Религия, напротив, делает прямо противоположное: она не признаёт логики, но знает концепцию Бесконечного, с которой соотносит всё сущее и, в некоторой степени, даёт правильные ответы. Религия говорит: Ты должен жить согласно закону Божиему; результатом твоей жизни будет или вечное мучение, или вечное блаженство; смысл твоей жизни, которая не уничтожается после смерти, состоит в соединении с Бесконечным Божеством... Концепция Бесконечного Божества, божественности души, зависимости человеческих поступков от Бога - таковы представления, которые зародились в сокровенной глубине человеческой мысли, и без которых не было бы никакой жизни, и я также не смог бы существовать".
"Но, что же такое Бог? На какой последовательности мыслей основывается вера в его существование и в зависимость человека от него? Если я есть", - рассуждал дальше Толстой [259], - "тогда должен быть смысл моего бытия, и смысл для такого основания, и некий первичный смысл, и это и есть Бог. Я чувствую успокоение: мои сомнения и сознание своего сиротства в жизни исчез. Но когда я спрашиваю себя: что есть Бог? Что я должен делать по отношению к нему? - Я обнаруживаю лишь банальные ответы, которые снова разрушают мою веру... Но я имею в себе концепцию Бога, сам факт и необходимость такой концепции, - и никто не может лишить меня этого. Однако откуда же эта концепция? Откуда же её необходимость? Эта необходимость является самим Богом. И я снова чувствую радость. Всё вокруг меня живёт и имеет свой смысл. Представление о Боге - это поистине не сам Бог; но необходимость создания этого представления, стремление к познанию Бога, благодаря познанию которого я и живу, - это и есть Бог, живой и дающий жизнь Бог... Живя в этой мысли, ты действуешь как проявление Бога, и тогда твоя жизнь будет свидетельствовать о существовании Бога".
И, найдя Бога в самом себе, Толстой вновь обрёл веру.
"Очевидность незримого", и религиозная вера Толстого выразились в его жизни в полном соответствии с наиболее строгими предписаниями православной церкви [259]. "Но, в конце концов, обнаружив", - как анализировала Е.П. Блаватская философию Толстого [259], - "что церковь и всё христианское общество в целом поступает прямо противоположно его главным представлениям об истинной Религии, он оторвался от православия и захотел понять, в чём состоит для него Истина в Религии, путём изучения Нового Завета".
Концепция Толстого с теософской точки зрения, писала Е.П. Блаватская [259], с его аргументом о существовании Бесконечного Бога как необходимого "первоначального основания" человеческого разума, "полностью совпадает с аргументами теософов о существовании Космического или Универсального Разума", потому можно признать, что он не доказал ничего нового. Заражённый западной привычкой к чувственности, он приписал Универсальному Разуму антропоморфные черты, которыми последний не может обладать, и, таким образом, посеял семена неестественности и пришёл к выводам "о тех практических действиях, к которым он пришёл впоследствии. В главном он прав; но в попытке удовлетворить требованиям своей эмоциональной натуры", он впал в квазиантропоморфизм. Но будучи честным человеком, он указал путь возможного спасения - в поиске Бога в себе самом. "Ибо, исходя из его основной концепции", - рассуждала Е.П. Блаватская [259], - "мы приходим, при тщательном и внимательном рассуждении, к фундаментальным представлениям теософского учения" о природе Бога.
Изучая Евангелия, Толстой [259] "обнаружил самую суть учения Иисуса в Нагорной Проповеди, понятой в своём буквальном простом смысле, "таком, что даже маленький ребёнок понял бы его". Он стал рассматривать, как совершенное выражение христианского закона Милосердия и Мира, заповедь, "не противься злу", которая для него явилась наиболее точным проявлением истинного христианства, и эту заповедь он назвал "единственным и вечным законом Бога и людей". Он также указал, что задолго до появления исторического Иисуса, этот закон был известен и признан всеми руководителями человеческой расы. "Прогресс человечества в направлении добра", - писал Толстой [259], - "совершается теми, кто переносит страдания, а не теми, кто их причиняет".
Далее Толстой рассуждал в отношении жизни и достижения счастья в этой жизни следующим образом [259]: (1) "счастье на земле зависит единственно от выполнения учения Христа"; и (2) "что осуществление этого учения не только возможно, но легко и исполнено радости". "Счастье", - учил он [259], - "это любовь ко всем людям, единение с ними, а зло - это нарушение такого единства. Любовь и единство являются естественными человеческими состояниями, в которых находятся все люди, которых не сбивают с пути ложные учения".
"Такие представления изменили всё его отношение к жизни;" - рассуждала Е.П. Блаватская [259], - "всё, к чему он ранее стремился, всё то, что считается столь значимым в мире - честь, слава, культура, богатство, возросшее качество жизни, окружающей обстановки, пищи, одежды, манер, - всё это утратило свою ценность в его глазах, и вместо всего этого он начал почитать то, что мир называет дурным и низменным - простоту, бедность, недостаток культуры. Но истинная сущность его учения лежит в концепции Всеобщего Братства человечества".
Согласно Толстому [259], "Жизнь означает стремление человека к благополучию, к счастью, причём счастье... может быть достигнуто посредством исполнения заповедей Иисуса. Глубинное значение этих заповедей состоит в истинной жизни, а следовательно также и в истинном счастье, состоящем - не в сохранении чьей-либо индивидуальности, а - в её поглощении Всем, Богом и Человечеством. Поскольку Бог - это Разум, христианское учение может быть сформулировано следующим образом: подчиняй свою личную жизнь разуму, который требует от тебя безусловной любви ко всем существам". По мнению Е.П. Блаватской [259], "Это абсолютно та же самая доктрина, которой учил Будда и все остальные посвящённые, включая Платона. Этот факт был понят Толстым, хотя, - по мнению Е.П. Блаватской [259], - он и не придал ему должного значения".
Толстой считал [259], что "личная жизнь, та, которую осознаёт и которую желает только собственное "Я" человека, - это животная жизнь; жизнь разума - это человеческая жизнь, существование, присущее человеку в соответствии с его природой". Далее Е.П. Блаватская поясняет [259]: "Максима, завершающая стоическую философию, - живи в соответствии с природой, согласно твоей человеческой природе, - имеет в виду то же самое. Учение мудрейших законодателей: брахманов, Гаутамы Будды, Конфуция, Лао-Цзы, Моисея, - содержат такое же объяснения жизни и предъявляют такое же требование к человеку. Ибо в древнейшие времена человечество осознало мучительное внутреннее противоречие, которое ощущали в себе все те люди, кто стремился к личному благополучию".
По мнению Е.П. Блаватской [259], в этом состояло внутренне противоречие Толстого: то, что является для человека наиболее важным - его личная жизнь и его индивидуальность - разрушается, скелет рассыпается, не оставляя ничего за собой; а то, что человек не хочет знать и не представляет для него настоящей ценности, - внешний мир борющихся существ - на самом деле является продолжением и поистине живёт.
"После пробуждения разумного сознания", - как полагал Толстой [259], - "которое раньше или позже может произойти в каждом человеке, он осознаёт ту пропасть, которая проходит между животной и человеческой жизнью". Толстой стал ощущать это всё полнее и полнее. Ему начало казаться, что "духовно пробуждённый или возрождённый человек" рано или поздно тоже осознает это и обнаружит себя "перенесённым в вечное, вневременное состояние жизни чистого "Разума", в котором не может быть больше никаких иллюзий, противоречий, загадок... Разумная жизнь, как первоначальная и единственная истинная жизнь, является также нормальной жизнью человека, и человек как таковой лишь в той степени может быть назван "живущим", в какой он подчинил животное в себе законам разума". "Если однажды было осознано, что верховенство, особенно в человеческой жизни, безусловно, принадлежит не личности, но разуму, то тогда нет ничего сверхчеловеческого в следовании естественному закону человеческой жизни". "Но может возникнуть вопрос: для чего же тогда мы имеем личность, если мы должны отказаться от неё, отрицать её?" - "Затем, чтобы личность, подобно любому средству, могла служить просто как способ для достижения цели, - и другой ответ здесь невозможен. Личность - это не что иное, как "лопата", которая дана разумному существу, чтобы копать ею, чтобы она затуплялась при этом копании и затем снова затачивалась, чтобы ею пользоваться, а не для того, чтобы она была чистой и хранилась без употребления. Использовать средство в качестве средства - это не означает отрицать его, но значит просто поставить его на службу соответствующей цели, то есть разуму".
Таковой оказалась философия Толстого, родственная в своей сути теософскому учению [259].
А согласилась ли с ней наша РПЦ спустя 90 лет после смерти писателя?
В конце февраля 2001 года правнук графа Владимир Толстой, управляющий музеем-усадьбой писателя в Ясной Поляне, направил письмо к Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II с просьбой пересмотреть синодальное определение [559]; в неофициальном интервью на телевидении Патриарх сказал: «... Не можем мы сейчас пересматривать, потому что всё-таки пересматривать можно, если человек изменяет свою позицию». В марте 2009 года Вл. Толстой выразил своё мнение о значении синодального акта: «… Я изучал документы, читал газеты того времени, знакомился с материалами общественных дискуссий вокруг отлучения. И у меня возникло ощущение, что этот акт дал сигнал к тотальному расколу российского общества. Раскололись и царствующая семья, и высшая аристократия, и поместное дворянство, и интеллигенция, и разночинские слои, и простой люд. Трещина прошла по телу всего русского, российского народа».
Литература:
69. Рерих Е.И. Три ключа. М.: Эксмо, 2009.- 496 с.
187. Большая универсальная энциклопедия. В 20 томах. Т.17. СРЕ-ТРИ. М.: АСТ; Астрель; 2010.-797, [3] с.
259. Блаватская Е.П. Фрагменты оккультной истины. М.: Изд-во Эксмо, 2002.-832 с.
559. Толстой, Лев Николаевич. Википедия на Академик. ru, 2016: http://dic.academic.ru/dic.nsf/ ruwiki/341458