То, что может делать эта женщина, не укладывается в голове: она ныряет без акваланга на глубину 100 метров, может задерживать дыхание на восемь с лишним минут, плавала с полярными китами в Белом море при температуре воды минус два градуса… О глубине, страхах и Православии — чемпионка мира по фридайвингу, нырянию без акваланга на задержке дыхания, Наталья АВСЕЕНКО.
Фото Кэриан Хиббс

— Вы начали заниматься фридайвингом в 2004 году, а в 2006-м стали чемпионкой мира. Как можно было за два года достичь таких результатов?

— Я «водный» человек с детства, занималась плаванием, плавала даже за юношескую сборную Советского Союза. Увлекалась дайвингом. Потом у меня случилась сложная ситуация в жизни, казалось, что выход можно найти, только если круто что-то поменять, а тут еще украли дорогое дайверское снаряжение, — в общем, я решила заняться фридайвингом. Моя мама, которая еще не знала, что это такое, сказала: какое счастье, ты больше не ныряешь с аквалангом, ты плаваешь, смотришь на рыбок — как это здорово! Позже они с папой, узнав, что такое фридайвинг, конечно, очень переживали за меня, но сейчас привыкли и доверяют мне.

Сначала мне не очень нравилось этим заниматься, я даже думала бросить. А потом случился мой первый глубинный нырок на 40 метров, и то, что я почувствовала и пережила во время него, было удивительно. Мне показалось, что на тот момент это некий отличный инструмент, с помощью которого можно здорово работать над собой.

Задержка дыхания, фактор глубины — все это действует на тебя так, что обмануть себя, убежать от себя невозможно. У нас же много внутри всяких страхов. И вдруг, когда ты готовишься к нырку, эти страхи начинают, как тараканы, выползать. И хотя у меня всегда было стремление разбираться с собой, я вначале оказалась к этому не готова.

Потом в какой-то момент мое спортивное прошлое дало о себе знать, я почувствовала, что у меня начинает что-то получаться, появился спортивный азарт, желание что-то доказать, прежде всего, наверное, самой себе, все это подхватило меня, но потом мне пришлось очень быстро от этого отказываться, потому что во фридайвинге нельзя соревноваться с собой, с глубиной, с соперником. Здесь главная тема — не спорт, не соперничество, а принятие. Приятие окружающей среды, принятие себя.

А что касается результатов — так быстро все получилось, потому что мы попали на момент, когда фридайвинг только начал возрождаться. Он существовал, конечно, давно, но в конце девяностых начал активно развиваться. На тот момент, когда в 2004 году я этим занялась, рекорды бились буквально каждый месяц.

Но когда втягиваешься в процесс и от соревнования к соревнованию бьешь рекорды, ты постоянно хочешь еще, дальше, больше… И когда я почувствовала, что я в гонке, я поняла, что надо с этим что-то делать. И я перестала участвовать в соревнованиях и устанавливать рекорды. Сейчас я могу глубоко нырнуть в своей дисциплине, но я ныряю для себя. На самом деле фридайвинг для меня — это творчество.

Мы сейчас делаем книгу о взаимодействии человека и воды — потихонечку собираем фотографии, пишем тексты. У нас 12 проектов — будем нырять в разных уголках России. К сожалению, фридайверы из России бегут нырять в другие страны. А у нас ведь есть потрясающие места!

— Зачем это надо — нырять так глубоко, да еще без акваланга?

— Знаете, там внизу — очень хорошо. Там очень тихо. Там прекращается постоянный внутренний диалог в голове, который мы обычно ведем, нет этой бушующей обезьяны, которая в нас постоянно прыгает с ветки на ветку. Там состояние здесь и сейчас, когда ты чувствуешь себя частичкой огромного мира. Я не знаю, почему наверху этого не происходит. Там не хочется дышать (в условиях очень большого давления кислород из сжатых легких переходит в ткани, и потребности в нем организм не испытывает. Конечно, этот процесс кратковременный. — Прим. авт. ).

Но сейчас я ныряю не за состоянием. Я предпочитаю жить в состоянии, а нырок — это то, с помощью чего я выполняю какую-то работу, решаю какую-то задачу. Раньше я думала, что через это я учусь быть в состоянии, а сейчас я поняла, что для этого совсем необязательно нырять.

Наверное, у меня такой путь — через воду. Фридайвинг был кусочком этого пути. Сейчас мой путь в другом — в Православии. А фридайвинг — это моя работа. У меня школа — люди, которые хотят научиться правильно нырять на задержке дыхания, приходят, проходят базовый курс, я стараюсь сделать это максимально эффективно для них, максимально безопасно.

И интересно, что очень многие мои ученики приходят к вере. Нет, я никому ничего не навязываю, я не кричу о своей вере — потому что это не от ума. Нет, они сами. Они просто в какой-то момент доходят до понимания того, что человек как человек ограничен, но, если он принял в свое сердце что-то кроме тезиса, что человек может все и человек — это звучит гордо, возникают какие-то совершенно другие вещи, и многие ребята вдруг мне говорят, что кто-то крестился, исповедался, захотел поехать в храм на причастие.

Борьба и принятие

— Вы где-то писали, что, когда страховали одну из известных западных ныряльщиц, рекордсменку мира, видели у нее перед нырком в глазах ужас и страх смерти. Зачем совершать над собой такое насилие?

— Да, иногда человек в состоянии ужаса уходит вниз. Ради результата, славы, рекорда, даже ради того, чтобы стать лучше, самым первым, самым глубоким, — все это для меня не очень понятно. У меня такого состояния не было. Бывала неуверенность перед нырком — когда я была неопытная, я все равно продолжала нырять, и наломала много дров. Потом я поняла, что, если такое состояние возникает, надо просто отдыхать, уходить на несколько дней от воды, и это проходит. Ни в коем случае нельзя перегибать палку, надо из того, что ты делаешь, извлекать пользу, а не совершать насилие над собой. Можно идти к результату через борьбу, а можно — через принятие. Это просто другое отношение к тому, что ты делаешь. Потренируйся побольше, и это ощущение само придет.

— У вас бывали случаи, после которых вы боялись нырять?

— Да, например, однажды я страховала одну очень известную ныряльщицу, американку, которая решила установить национальный рекорд в одной из дисциплин. Мне сказали: не волнуйся, нырнешь на 10 метров, встретишь ее, вместе вернетесь. Я даже воздуха толком не набрала. Нырнула — а ее нет и нет, я на 15 метров спустилась, висела там долго, устала уже очень, потом на 20, потом на 25, вижу — она идет, и чувствую, что с ней что-то не то. И вот мы с ней равняемся, она видит мои глаза — и теряет под водой сознание. 25 метров — это негативная плавучесть, это значит, что, если ее не подхватить, она уйдет вниз, а она такая большая тетя, под 90 килограммов. Я ее вытащила на поверхность, все хорошо закончилось. Но после этого я надолго перестала нырять, у меня появился страх. Страх, что это очень большая ответственность перед другими. Я поняла, что люди, которые меня страхуют, никогда не должны сталкиваться с подобной ситуацией, потому что это наносит огромную травму.

— А когда вы плавали с белухами подо льдом без гидрокостюма и опровергли этим все медицинские гипотезы (ведь считалось, что человек через пять минут такого купания умрет, а вы пробыли в воде минус два градуса десять минут) — это было на грани возможностей?

— Эта история меня многому научила и вообще была для меня переломной. Да, это было на грани возможностей, хотя я много тренировалась, закалялась перед этой поездкой на Белое море (я всегда боялась холодной воды, плюс у меня были больные почки, но поплавать с белухами в их среде обитания — это была мечта с детства). Я преодолевала себя, особенно в последний день, когда уже была накоплена усталость. Это было страшно, было опасно. У меня, например, замерзали глаза, огромный прожектор я видела, как тусклую лампочку, и вообще могла ослепнуть. Но я не могла отказаться, потому что много людей в этом было задействовано, все уже подготовили, фотограф и оператор (в теплых гидрокостюмах, но все равно) уже под водой, а я понимаю, что не могу зайти в воду. Организм не слушается, врач говорит — все, плевать на все, хватит. А я сижу перед майной (широкая прорубь. — Прим. ред. ) и молюсь, читаю «Отче наш…», прошу помочь, понимаю, что сама я ничего не могу. И вдруг ощущение такое — иди, сейчас все будет хорошо. И я иду, и все получается.

Я потом уже поняла, что меня там каждую секунду Господь буквально ладошкой прикрывал. Но я совершенно была дурочка, и этого всего не понимала, и пыталась показать человечеству, что человек может очень много! На самом деле человек без Бога ничего не может. И это был тот момент, когда внутри меня сломилась моя самость… И это был первый шаг к вере.

Я крестилась в 16 лет очень осознанно, но потом ушла от Православия в сторону, по буддизму шаталась, по йоге всякой, и как раз вот этот эпизод в моей жизни был тем моментом, когда мне просто сказали — хватит блуждать, давай уже обратно… И потихоньку после этого меньше чем за полгода я вернулась. Это было удивительно.

Господь послал мне человека, который мне в этом помог. А дальше обстоятельства так сложились, что я уже не могла отступать. Поняла, что надо делать этот шаг, и все. Вот это было страшно. Потому что надо было исповедоваться за 20 лет и признать, что ты этого совершить больше уже не имеешь права. Блуд, например. Все свободной жизнью живут, а я вдруг почувствовала, в чем фишка-то, в чем суть этого греха. Но я знаю на самом деле очень мало, я сейчас стараюсь больше читать, я упиваюсь книгами святых отцов, Писанием — всем, что прошло мимо.

А это ныряние с белухами показало, насколько надо сильно ценить жизнь, использовать ее, чтобы душа взрослела, а не рисковать. Уроки можно и без этого получать.

— Считается, что йога и Православие — вещи несовместимые. Как вы относитесь к йоге после прихода в Православие?

— По-другому. Давайте так: йога — это целая система. У нас сейчас под йогой понимают лишь одну ее часть — хатха-йогу — физические упражнения. Если же рассматривать йогу как систему, то она и Православие — взаимоисключающие вещи. Поэтому, после того как я вернулась обратно в Православие, мне не нужны уже никакие другие ценности. Зачем? Зачем мне яма и не яма, если у меня есть все?

— Но есть мнение, что нельзя заниматься фридайвингом и не заниматься йогой, потому что не научишься правильно дышать…

— Нет, это ерунда. Можно, не входя ни в какую йогу, научиться задерживать дыхание надолго — тренировками.

— А то, что вы можете недоступное почти никому, например, задерживать дыхание больше чем на восемь минут — это какие ощущения вызывает?

— Честно, в том, что я делаю, нет ничего экстраординарного. Просто люди не пытались это делать, а я попыталась. Но для меня очень важно, делая что-то, делать это с наполнением. Если я задерживаю дыхание — я наполняю этот процесс, делаю это ради чего-то. Если пишу — то оно вот пишется, просто душа льется, и все. Очень важно делать то, в чем душа может вылиться. Это, наверное, творчество?

— Вы привыкли по жизни двигаться вперед, причем большими шагами. И вот вы пришли в Православие, в котором можно бесконечно двигаться. Но недавно один священник говорил, что сейчас большинство людей, приходящих в Церковь, вначале делают рывок, а потом останавливаются и почти всю оставшуюся жизнь топчутся на месте. Вас не смущает, что, привыкнув везде добиваться больших результатов (в том числе и в йоге, кстати), в Православии вы можете оказаться «застрявшей на одном месте»?

— А у меня есть какие-то варианты? Нет, меня это не пугает… Я знаю, что просто надо очень искренне, очень честно стараться жить, каяться… Я очень сильно чувствую, как многое меняется во мне после каждого причастия. Конечно, только первый год идет, как я начала ходить в церковь, причащаться, и мне говорили о том, что первый год будет все так быстро, легко… Но я не боюсь, нет… Если Господу будет угодно потоптать меня на месте, значит, буду топтаться на месте …

Знаете, без пафоса, я только сейчас начинаю немножечко понимать, что значит любить человека. Я всегда была очень открытой, ориентированной на людей, но только сейчас начинаю понимать, о чем это. Я начинаю чувствовать, как мы все связаны. Очень сложно полюбить другого, сострадать ему всем сердцем. Но я очень стараюсь научиться этому. И я так счастлива, что начинаю чувствовать в сердце тепло, что оно начинает жить.

О дружбе с акулами

— Вообще по профессии вы ведь культуролог, доцент кафедры Межкультурных коммуникаций, преподавали в МГУ. Где применяете свои профессиональные навыки?

— Сейчас я занимаюсь этим в прикладном смысле — деньги этим не зарабатываю, теперь это мое хобби. Собственно, чем занимается специалист по межкультурным коммуникациям? Это не просто переводчик, который лингвистически правильно переводит, это тот, кто еще и культурные контексты совмещает (ведь иногда японцу, представителю коллективистской культуры, где люди созерцательные, любят молчать, и американцу, человеку культуры индивидуализма и соперничества, не так просто договориться без такого посредника).

Вообще межкультурная коммуникация у меня не прекращалась никогда, потому что наша фридайверская среда очень поликультурна — за одним столом могут сидеть японец, новозеландец, бразильянка.

Иногда меня просят помочь с переводом, я с удовольствием это делаю. Например, сейчас перевожу чудесную книгу «Бризиология» (о дыхании) датчанина, медика и биолога Стига Сивиринса. Он написал ее на датском языке, потом она была переведена на английский, с английского переводчик тупо перевел ее слово в слово на русский — и она стала нечитабельной. Русскоязычный человек ее довольно быстро отложит в сторону, скажет: тут все какое-то чужое. Моя задача — сделать так, чтобы человек взял эту книгу и сказал: о, так это же про нас.

Не так давно меня пригласили в Южную Корею на конференцию — в моем заныривании к белухам они увидели много ценного материала. И я отправилась туда, будучи tabula rasa, я решила, что не буду ничего специально читать о Корее, изучать, как следует себя вести, чтобы не попасть впросак, я решила — буду ориентироваться на местности, использовать свои знания и навыки, а главное — свое открытое сердце. И знаете, все сработало. Они приняли меня, мы стали большими друзьями.

Человек и вода — это тоже межкультурная коммуникация. Потому что есть ценности, свойственные жителю суши, а есть ценности воды: расслабленность, текучесть, гибкость, принятие, отсутствие агрессии.

— Вы с акулами встречались, когда ныряли? Налаживали с ними межкультурную коммуникацию?

— Да, акул я встречаю очень часто. Когда я только начинала нырять, думала, что, если встречу вдруг акулу, страшно испугаюсь. А когда я ее действительно встретила — у меня такой восторг был! Акулы — удивительные создания. Ты не воспринимаешь их под водой как каких-то захватчиков, которые тебя покусают. Это существа совершенно гармоничные, очень красивые, и встретить их — огромное счастье. Так же как и дельфинов, которые, кстати, очень любят приплывать к фридайверам. Вообще, если в океан приходишь без агрессии, как часть этого мира, то он, как правило отвечает тебе тем же: дружбой и сотрудничеством.

— Но были же случаи, что акулы нападали на людей.

— Надо довести животное, чтобы оно проявило агрессию. С акулой, которая покалечила людей в Египте, я встречалась за две недели до того, мы с ней вместе всплывали, она просто плыла со мной рядом. Она была очень примечательная — крюк справа и верхний плавник подрублен. А когда уже по телевизору показали, как ее распотрошили, я поняла, что это была она. Их просто прикармливали мясом, плюс была очень высокая для этого времени года температура воды, возможно у акул началась пищевая лихорадка, но спровоцировали их сами люди.

Обнуление

— В какой-то публикации вас назвали самой бесстрашной. Вы согласны?

— Нет конечно... Я только что вернулась со съемок передачи «Форт Боярд», участвовала в одной из команд. Там сначала мы отвечали на 120 вопросов, психологи вычисляли, какие у кого фобии, а потом в соответствии с этим нам доставались испытания. Мне повезло: мне досталось только одно испытание, которого я боялась. Там все построено на том, что человек преодолевает страх. Это не издевательство. Это возможность освободиться от этого страха, пережив его и поняв, что страх-то ведь был надуманный! На самом деле источник страха — это результат какого-то переживания, о котором мы даже вспомнить иногда не можем.

Я боялась змей. На «Форте Боярд» испытания с ними мне не достались, но уже после съемок кто-то из съемочной группы принес вечером в ресторанчик несколько небольших полозов. И вот я впервые в руки взяла змею — она оказалась такая приятная на ощупь, теплая. И я подумала: сколько надуманного внутри меня всего сидит. Теперь я змей не боюсь.

Я боялась холодной воды. В детстве я вообще воды боялась — очень хорошо помню, как в шесть лет папа меня учил плавать, и я никак не могла опустить лицо в воду.

Я выяснила, что боюсь замкнутого пространства. Надо преодолевать это. Кстати, в следующем нашем проекте, в сентябре, я буду погружаться в Ордынскую пещеру в Пермском крае — одну из самых красивых пещер мира. Здесь будет надголовная среда, будет темно, вода всего четыре градуса… Но там все будет безопасно: будут страховать специальные дайверы, будут места, где я смогу всплыть и подышать. Но все это не главное. Главное — пещера очень красивая. Очень хочется сделать там фотопроект для нашей книги.

Конечно, можно страх преодолеть, а можно, наоборот, травму усугубить. Все зависит от степени готовности человека преодолевать. А преодолевать это можно, только внутренне улыбаясь, с молитвой и открытым сердцем. Знаете, когда у меня были установлены рекорды, это были ситуации, когда физически это было невозможно. Шли соревнования, а я болела, у меня была сильнейшая простуда, и я не то что нырнуть и компенсировать давление в ушах не могла, я не могла даже голову опустить вниз. И вот я лежу на воде и думаю: «Ну попробую, будь что будет. Даст Господь — нырну, не даст — не нырну, мне все равно. Не в этом суть. Если что, в любой момент вернусь обратно». Я тогда о Боге не знала толком, но, видимо, душа неосознанно отдавала себя в Его руки — и все происходило! Вот это обнуление, наверное, это и есть смирение? Нет тебя, есть только твоя душа, которая перед Его глазами, и Он видит ее, видит все твои страхи, и ты отдаешься, вверяешься полностью Ему. На самом деле, знаете… а чего нам бояться, если Господь с нами?


Наталья Авсеенко — фридайвер, чемпионка мира 2006 и 2008 годов в командном зачете, рекордсменка мира, кандидат культурологии, доцент, преподавала на кафедре Межкультурной коммуникации факультета иностранных языков МГУ. В настоящее время возглавляет «Школу фридайвинга Натальи Авсеенко».

Текст: Марина НЕФЕДОВА
источник