Нельзя не обратить внимания на то, что пресловутое «предательство элит» произошло на фоне глубоко укоренённого западнизма российского образованного слоя, так называемой интеллигенции. Не будь этого фона, даже не фона, а всей прозападной духовной атмосферы общества, которую неосознанно впитывали все воспитанники советской интеллигенции – вполне возможно, переход на сторону врага нашей элиты не прошёл бы так легко и естественно. Может, его бы и вовсе не было. А оно было и не встретило никакого сопротивления, словно возвращение на духовную и культурную родину – в «отечество сердца и воображения», как сказал какой-то автор XVIII века о Франции.
У предательства элит – толстый, унавоженный, любовно ухоженный, нанесённый за многие десятилетия культурный субстрат. Остановимся на нём.
Культурный субстрат предательства элит
В сознании нашего народа (или в «коллективном бессознательном» – если кто любит наукообразную терминологию) с незапамятных времён живёт бацилла. Своего рода ментальная зараза. Зараза низкопоклонства перед Западом. Иногда болезнь принимает острую форму, доходя до горячки с бредом, как это было в эпоху Перестройки и того, что ей воспоследовало. В то время, помнится, мой сын (тогда ему было лет десять) меня удивил. «Хочу, – говорит, – быть иностранцем». Не пожарным, не космонавтом, не героем – иностранцем. Ребёнок впитал общую атмосферу: лучшее – это иностранное, значит лучшие люди – иностранцы. Я хочу быть лучшим, значит, хочешь не хочешь, становись иностранцем. Вполне логично. Бывают периоды, когда очаг западнизма воспаляется, бывает – болезнь носит малозаметную, хроническую форму, но полностью никогда не исчезает.
Общепринятый взгляд: это началось это с эпохи Петра I, с его насильственной модернизации и европеизации дворянства. Именно Пётр привёз множество «немцев», у которых велел учиться. В результате, у русских людей сложился взгляд на европейца снизу вверх – как на учителя. Отсюда – принято считать – и наши давние традиции низкопоклонства. Классик русской литературы полунемец Герцен писал: «Мы до сих пор смотрим на европейцев и Европу в том роде, как европейцы смотрят на столичных жителей, – с подобострастием и чувством собственной вины, принимая каждую разницу за недостаток, краснея своих особенностей, скрывая их, подчиняясь и подражая. Дело в том, что мы были застращены и не оправились от насмешек Петра I, от оскорблений Бирона, от высокомерия служебных немцев и воспитателей-французов…» («Былое и думы». М. Правда, 1983, с.138).
Это, безусловно, верно. Но это скорее констатация факта, чем его объяснение. Почему за многие десятилетия и даже века мы так и не смогли «переварить» и преодолеть своего ученического положения? В конце концов, все народы мира, как и люди, учатся друг у друга, но потом – как-то выруливают на собственную дорогу и нередко превосходят своих учителей. В незапамятные времена итальянцы заимствовали свой национальный символ – макароны – в Китае, а англичане научились обрабатывать свою знаменитую шерсть во Франции, в Бургундии. Ну, научился – и иди дальше, развивайся. А мы свою второсортность своеобразно оберегаем, лелеем, словно боимся потерять. Не вполне понятно: почему мы-то так зациклились? Но об этом поговорим чуть дальше.
Сознание своей второсортности доходит у нас до мазохистского восторга.
Интеллигенты любят такую мысль: у нас же нет ничего своего! Моя приятельница-интеллигентка любит восклицать: «Нас нигде нет!» Посмотрите любую энциклопедию: там все имена западные, все открытия сделали они, всё изобрели немцы-англичане. Можно добавить, что и все наши руководящие учения – заимствованные: что марксизм, что либерализм. Меж тем, у нас были и есть идеи и люди, способные их производить. Но мы как-то их не ценим, сами себе не верим. Не верим, что способны придумать что-то ценное. Одновременно верим, что всё уже придумано «немцами».
Собственная, отечественная мысль кажется чем-то вроде художественной самодеятельности, а случись потребность в чём-то подлинно важном – надо обратиться к мысли западной.
Отсюда – жажда признания на Западе. Быть принятым на Западе, быть оценённым на Западе, бывать на Западе – это было неоспоримым и непререкаемым благом в сознании русского и советского образованного класса. А сознание советской элиты, которая и совершила акт выдающегося, исторического предательства своего народа и государства, о чём пишет Михаил Делягин, – это неотъемлемая часть сознания советского образованного класса. Собственно, их, мега-предателей, сознание – это и есть типичное сознание советского образованного класса; просто они оказались поэнергичнее обычного интеллигента: интеллигент лишь разговоры разговаривал, а они – действовали. И Горбачёв, и Чубайс, и Гайдар и все прочие – учились в советских институтах, слушали те же лекции, думали всё те же мысли, вели всё те же разговоры, что и нормальный советский интеллигент. Гайдар – так и вовсе трудился в том самом Институте экономики; там даже у лифта висело объявление, призывающее его сдать книги в библиотеку.
Между прочим, я вполне даже готова допустить, что Горбачёв в своём предательстве действовал изначально бескорыстно. Исключительно из нашей традиционной восторженности и радостной готовности распластаться перед Западом. Чтоб взрослые (Запад) похвалили маленького мальчика, признали своим. Чтоб экзальтированные западные обыватели махали флажками и орали: «Горби! Горби!» – вот радость-то, светлый праздничек, именины сердца. Да за это полстраны не жалко! Забирайте!
С Ельциным такая же история: ведь это ж надо, простой уральский парень – и вдруг принимают его на самом Западе, по плечу хлопают, за своего держат. В этом желании нравиться есть что-то ли детское, то ли женское, но никак не мужское, не мужественное – хлипкое.
Тургенев в мало читаемой (и очень напрасно!) повести «Дым» рассказывает: степной помещик, богатый, с трепетным пиететом входит в «позорную гостиную» какой-то дамы полусвета, шлюхи, по существу дела. «Где же это я? – думает он с восторгом. – У самой Адель!» В общем, повезло парню, жизнь удалась: признали на Западе. Таким вот степным помещиком (и правда ведь – из степи!) был Горбачёв.
К сожалению, уже в 70-е годы верхняя прослойка общества была – готова. Культ Запада достиг такого накала, что самый акт предательства прошёл мирно и без напряжения. «Рашку» слили.
Говорят, в ту пору общество, в частности, молодёжь, утратило идеалы. Ничего подобного! Идеал был ясен и крепок: Запад. Тогда редкие люди ездили за границу, но почему-то верили: ТАМ гораздо лучше, там всё сделано правильно, всё по уму. Такая была, выражаясь языком той эпохи, «чёткая идейная позиция». В житейски-практическом преломлении она выглядела как мечта как можно меньше присутствовать «в этой стране». Разумеется, всё это было максимально присуще столичной интеллигенции, провинция была более натуральной, почвенной и, следовательно, патриотичной. Я в 70-х годах училась в московском ин-язе: там я наблюдала недуг западнобесия в самых цветущих формах, но не только инъязовцы, но и вся московская молодёжная тусовка была ему подвержена.
Помнится в начале 80-х годов мне довелось недолго потрудиться в Минвнешторге. Там я обогатилась таким речевым оборотом. «Х. уехал в длительную командировку в Италию». – «А сколько он ЖДАЛ?» Находясь в «этой стране», можно было только ЖДАТЬ, ждать истинной жизни, которая начинается только ТАМ.
В те годы похвалой удачливому карьеристу, произносимой со смесью зависти и восхищения, было:«Из заграниц не вылазит».
Реального, так сказать, эмпирического, Запада никто в то время толком не знал, за микроскопическим исключением, но тем беззаветнее была всенародная любовь. Это и понятно: обожать сподручнее далёкое и неведомое – вроде как рыцарь прекрасную даму. Кстати, в той давней распре славянофилов и западников знатоками Запада были скорее славянофилы, чем западники.
Интеллигенция обожала западные книги, фильмы, журналы – всем этим полагалось восхищаться. Это была своеобразная интеллигентская корпоративная норма – восторг перед Западом. И не моги усомниться: заклюют. Свои же и заклюют. Всё, что можно было прочесть плохого или просто не феерически прекрасного о Западе, – всё это решительно отвергалось, как мерзкая в своём убожестве совковая агитка, придуманная большевиками, чтобы спрятать от народа земной рай – Запад.
Помню, как-то в 70-х годах подруга раздобыла журнал «Elle», мы его жадно прочли. Мне он показался дурковатым. «Ну тогда тебе надо читать «Работницу», – осадила меня подруга. Я, конечно, постеснялась признаться, что «Работница» кажется мне куда как умнее. Я даже сама, помнится, внутри себя устыдилась своей отсталости и провинциальности.
А уж на выставках вроде «Быт и моды Италии» стоял форменный лом, не протолкнёшься.
Я вспоминаю эту чепуху, чтобы воссоздать атмосферу. Мы все этим дышали. И покойный Гайдар, мой сверстник, дышал. И старшие товарищи Горбачёв с Ельциным…
Сегодня мы квохчем: ах, зачем мы стали насаждать западные модели, либерализм, то, сё… А как могло быть по-другому? Что любили, то и насаждали. Ах, зачем, зачем мы подарили Западу Восточную Германию? Полноте, да разве жалко чего-то для любимого существа? «Коль любить – так без рассудка» – это ведь про нас сказано.
На рубеже 80-90-х годов ВСЁ, приходящее с Запада, автоматически объявлялось феерически прекрасным и подлежащим немедленному «претворению в жизнь», как чуть раньше исторические решения очередного съезда КПСС. При этом, обнаруженное в какой-нибудь одной стране – немедленно объявлялось общечеловеческой ценностью и неопровержимым признаком цивилизованности. Суды присяжных или двухступенчатая система высшего образования – всё это объявлялось общечеловеческой ценностью. И плевать, что на самом Западе это скорее исключение, нам не до этих нудных подробностей, нам надо поскорее свалить ненавистный совок и заменить сияющим Западом. «Во всех цивилизованных странах…» – дальше можно было невозбранно нести любую бурду: возразить никто не смел.
Нельзя сказать, чтобы западнизму интеллигенции не пытались противостоять. Ещё при жизни Сталина была запущена кампания борьбы с так называемым космополитизмом и низкопоклонством. Началось с письма академика Петра Капицы Сталину о том, что у нас недооцениваются собственные достижения в области науки и техники. Собственно, Капица-то поначалу просто предложил издать книгу о наших технических изобретениях, сделанных раньше, чем на Западе.
***********************
Н. Бердяев писал, что душа русского народа – женственная, она всё «невестится» и ждёт «мужа», который всё организует и объяснит, как жить. Это чрезвычайно верно. Все наши основополагающие, руководящие и направляющие учения – западные: от ленинского марксизма до гайдаровского фритрейдерства. Налицо неодолимая потребность «отдаться», не жить своим умом.
Историческая легенда о призвании варягов – в высшей степени «бабья»: придите и всё организуйте. Может, ничего такого и не было (да, скорее всего, и не было), но самый факт, что выдумали именно это – о многом свидетельствует. Народная мечта: придёт кто-то умный и сильный, нас, дураков, научит и всё устроит, как сам знает. А мы в это даже и вмешиваться не будем. Зачем вмешиваться, когда он и сам всё знает.
Мечта вполне обломовская. Помните, Илья Ильич Обломов доводил свои дела до ручки, и тут появлялся кризисный управляющий немец Штольц и всё разруливал. Можно было и дальше не заниматься своими делами.
Это и есть тайный идеал нашего народа – не заниматься своими делами. Он широчайшим образом проявляется и на уровне частного существования, и в общей, народной жизни. Именно поэтому у нас не удаются даже вроде и незатейливые вещи: кондоминиумы, кооперативы. Неохота… Пускай нам наладят. Известно, что большевики после революции тоже ждали революции в Германии, поскольку надеялись, что заниматься хозяйственной работой им не придётся: из Германии приедет красный Штольц и будет заниматься народным хозяйством, в частности, промышленностью.
Известный историк Фурсов рассказал, что известный символ – серп и молот – непосредственно после революции означал союз промышленной Германии и аграрной России, а вовсе не союз рабочего класса и крестьянства. Такая трактовка родилась гораздо позже, когда поняли, что мировая революция не состоится и придётся заниматься индустриализацией своими силами. И ведь получилось!
Как только ослабляется давление в историческом котле, как только падает общая энергетика народа, немедленно появляется и овладевает массами мысль: ничего не надо выдумывать – сделаем по западному образцу, и всё получится прекрасно. Это, как микроб, который никуда не девается, но особенно мощно размножается в ослабленном организме.
Западнизм в нашем народе – это всегда упадок духа и воли, нежелание взять ответственность за свою жизнь на себя.
Может ли народный характер меняться? Конечно, может, хотя и медленно и трудно. Чтобы изменить свой характер, и отдельному человеку, и народу надо упорно и длительно работать над собой. Звучит, конечно, неприятно, но по-другому не получается. А чтобы работать над собой, надо честно и прямо взглянуть на себя. Не скрывая от себя недостатков, но и не выпячивая их с мазохистским наслаждением. Нужен труд самопознания. В чём мои сильные стороны, на которые нужно опираться? В чём слабые стороны, которые надо либо поправить, либо сделать так, чтобы они наносили как можно меньше вреда. Нужна самокритика без самоуничижения.
Критика – это в первую голову всестороннее познание, а не осуждение или ругань, как многие полагают. Самопознание (самокритика) – это труд. Неизмеримо легче посыпать голову пеплом и разразиться беспорядочными восклицаниями типа: дрянной народ! Нация рабов! Ничего у нас никогда не получится! Разрушили генофонд! Это просто, иногда эффектно, но всегда бесполезно.
Ещё проще – обижаться и возмущаться. И точно так же бесполезно. На самом деле, признать за собой слабость (как индивидуальную, так и национальную) не только не стыдно – необходимо. Это первый шаг к преодолению слабости. Отрицание слабости, напротив, загоняет её внутрь и только её усугубляет. Только признание и преодоление слабости создаёт силу. Сегодня нам очень нужна сила. А основой любой силы, от интеллектуальной до военной, является сила духа. Она правит бал, она – основа всего. Её можно увеличить. Нравственные мышцы можно так же накачать, как бицепсы и трицепсы.
Борьба с низкопоклонством – это борьба за личную активность. За то, чтобы заниматься своими делами в первом лице. Низкопоклонство преодолевается мужеством и активной самостоятельностью. Низкопоклонству противостоит личная ответственность, деятельная бодрость с ясным сознанием своего интереса и своих целей.
Человек, воспитанный в любви к русскому духу, к своему, к исконному – с неизмеримо меньшей вероятностью вырастет предателем, чем тот, кто воспитан на заёмных, интернациональных учениях.
И, разумеется, надо браться за большие дела и думать своей головой, без непременной оглядки на великомудрых западных учителей. Это трудно, но вполне достижимо.
То, что произошло с нашей страной – предстоит ещё долго осмыслять. Предательство элит – это заслуживает очень серьёзного размышления. Не поняв этого явления всесторонне или поняв поверхностно, – трудно нам будет двигаться дальше.
Предательство элит? Александр Латса очень наглядно объяснил этот феномен на примере Франции.
У них в 1967-1969 элита была просто заменена на проамериканскую и антифранцузскую.
Так что в СССР было скорее не предательство элит, а их замена на другие, прозападные.
Кто такая Елена Боннер? Агент, присланный из США. Она вокруг себя построила агентскую сеть из
100 или даже 200 врагов России. Так же захватывались ведущие газеты, телеканалы, откуда
вытесняли всех патриотов.
Вот взять недавнюю историю с телеканалом "Матч", там гланый редактор сказала: Всех этих русских
свиней-патриотов я близко к каналу не подпущу.
Или Экономическая наука. Американцы вложили большие деньги, чтобы уничтожить пророссийскую
экономическую школу.
Есть слух, что Медведев создал телеканал Дождь, финансирует его за счет бюджета.
Этот телеканал окормляет 200 тыс врагов России по всей стране.
Путин якобы этого не знает.
