подобралось несколько интересных имён и названий :)

1. имя из пригласительного: Мир Неонович. я как увидел – словно попал в старую книгу научной фантастики. Мир Неонович – биолог, специалист по внеземной цивилизации мха, который выращивает маленьких оленей (с роевым сознанием) и очень редко – дядюколю с садовыми ножницами (для наведения красоты). или Мир Неонович – капитан сухогруза, ему не везёт – груз урюка и других сухофруктов погубило ведро живой воды, случайно сбежавшее из запертого ящика… в результате на борту образовался жизнерадостный компот, изюм захватил рубку и показал всем налетевшим на компот врагам, почём фунт лиха. а Пять Оранжевых Урючин оказались классным навигатором (если не спорили, куда именно лучше свернуть после Кладбища астероидов). Мир Неонович и его команда-Компот могли бы захватить мир, но не стали, потому что герои целиком и полностью положительные. третий Мир Неонович никуда не летал, а только мечтал, сидя на табуретке и выпиливая из фанерки самолётики и голубей. потом оказалось, что так на самом деле и нужно, ведь он и есть создатель мира, в секретном центре которого стоит табуретка и фанера по два двадцать никогда не заканчивается, поэтому законы притяжения работают, птицы летают, правда, змеи тоже летают, такая уж фанера творения (а та фанера, что по три пятнадцать – неправильная, и самолётики из неё выходят чОрными и когтистыми). как-то так…)

2. органист Ульрих БЕМЕ чуть было не пострадал без Ё: это же очень жестоко – обозвать человека Бермессером, Беме, когда он Бёме.

3. органная фирма «Кавайе-Коль» случайно превратилась в «Кавай-Коль», чему я только рад, потому что кавайный орган – это сильно! он умеет мурчать, как кавайное котэ, и болтает педалями в полосатых носочках.

В колонках играет - Флёр, Мост над туманным заливом
Настроение сейчас - полудохлый

есть радость чистить мандарины, глядеть на мандарины… я нашёл себе ещё одну радость – мыть мандарины, потом руки пахнут кожурой, и вода, кажется, тоже начинает пахнуть не подвалом, а праздником.

если Премудрую по ошибке превратят не в лягушку, а в мандаринку, всё пойдёт наперекосяк – шкурку, разумеется, не сожгут, а спрячут в шкаф отгонять моль, история надолго замрёт – ведь шкурка может лежать в шкафу, пока не окаменеет (премудрая мандаринка, кстати, тоже окаменеет в ожидании и попадёт в карман к какому-нибудь терракотовому воину с горы Лишань). сплошная неопределённость...

бабушка расставляет по дому крышечки с нарезанным чесноком – оберег от гриппа. Марс не выдержал – ЕДА лежит! – и засохшие чесночинки сжевал (маринованный чеснок из банок с огурцами он давно ест, но там же чеснок не такой чесночный!). он вообще выходит на какой-то новый виток поедания-всего-что-естся. чудо персидской природы)))

В колонках играет - Башня Rowan, Иголка
каждый рабочий день начинается с «замуровали, демоны!», потому что железная подъездная дверь намертво примерзает к косяку и открывать её надо богатырским пинком (ну… или несколькими). у гну-синей есть специальный удар «Бдыщ!», а железной двери нет, это несправедливо, ведь именно ТАК надо отпирать запертое морозом.

ночами ветер примерзает к водосточной трубе – и с горя начинает в неё гудеть, свистеть и петь… пока из ближней форточки не высовывается сонная рука со стаканом кипятка. ветер берёт стакан и отмораживается, а осколки погибшего при этом стакана уносит с собой, не бросать же их вниз, этак внизу вырастут Стеклянные Горы, как в сказке братьев Гримм. когда стеклянные стаканы все вышли, кипяток стали подавать в пластиковом стаканчике… и согревшийся ветер потом долго играет им в футбол по улицам – загоняя стаканчик в пустые ворота остановок.

очень холодно :)

просто совки-зарисовки :)

Читать далее

совэ упало.
совэ делаэ.
совэ мечтаэ.
Читать далее

в октябре или ноябре в городе вдруг появляются безымянные нечистики: серенькие, полупрозрачные, сидят по тёмным уголкам и молча точат перочинными ножиками палочки, делая из них колышки – такие острые, что даже ветер их облетает, и ангелы не собираются потанцевать на острие – страшно им.
«это осеннее обострение» – шепчутся все, причём и нечистики, и люди, и те же ангелы. шепчутся, а подойти и колышки отобрать – боятся. мало кто знает, что делать с осенним обострением – печку им не затопишь, дома из него не построишь. даже деревца не вырастишь.
ангел Ефросинья однажды придумала: подсунула осеннему нечистику вместо палочки незаточенный апельсинного цвета карандаш – карандашу от точения только лучше будет, и тому, кто его найдёт – тоже.
сидят по углам серенькие нечистики, точат карандаши – зелёные, синие, фиалковые, подсолнуховые. и никакого осеннего обострения – нет.

опять радует генератор имён, на этот раз – пандячьих. Мёнин потирает лапы и освобождает полку под ненаписанные истории о пандах.

Пан-Фа Седой Бочонок – знаменит, разумеется, бочонком, который был в сто раз старше самого Пан-Фа, у него даже доски стали седые и отросла серебряная моховая борода. Пан-Фа очень почитал бочонок, говорил при нём шёпотом и не осмеливался попросить хоть немножечко пива – бочонок был строг и пива малолетнему (по его мнению) Пан-Фа не наливал ни капли.

Апо-Фа Парящая Лапа – единственный в мире обладатель отдельно парящей лапы (левой передней). Апо-Фа умел загасить свечу щелчком, находясь на изрядном от неё расстоянии, дать кому-нибудь неожиданный подзатыльник или осторожно, одним когтем, постучать по спине в пустой комнате… одно было плохо – Парящая Лапа была робким созданием и боялась отлетать далеко от хозяина. поэтому следом за Лапой обычно тащился Апо-Фа и махал ей второй лапой… и шептал, чтобы не боялась, «ты же уже большая лапа, когти молочные давно сменила…»

Шин-Фа Дрожащая Ступня – а у этого панды сердце от страха пряталось в пятку (точнее, в ступню), дрожа изо всех сил. и лапа у Шин-Фа от этого тряслась, как осиновый лист. Шин-Фа убеждал сердце, чтобы оно хотя бы не выдавало его страх, сидело в пятке тихо-тихо, как мышка. как-то раз сердце послушалось, замерло… и Шин-Фа чуть не умер… и решил больше ничего у сердца не просить, шишки с ним…

Виень-Пан Грозовая Кружка – в его кружке жила маленькая гроза (вместе с громами, молниями и дождевым запахом). когда Виен-Пан пил пиво, гроза тоже пила с ним – потом в округе выпадали хмельные дождики, а молнии никак не могли попасть в громоотвод, хотя очень старались.

Ого-Фу Добродушная Тень – знаменит дружелюбной тенью… сам Ого-Фу людей не любил и ни с кем не общался. зато его тень останавливалась поболтать с встречными… знакомыми и незнакомыми. Ого-Фу хмуро ждал, пока его тень наговорится… без тени же, как последний голодранец, он ходить не желал.
нередко тень Ого-Фу срывала целые битвы, знакомясь со всеми врагами подряд и приглашая их в гости выпить пива. враги приходили, рассаживались на циновках и вместе с тенью пили, пели и радовались жизни. Ого-Фу сидел в тёмном уголке дома – ждал, когда же все выметутся наконец. естественно, что врагов у Ого-Фу не было, как он ни старался…

Чжи-Мэ Ускользающая Кружка – никак не мог поймать свою кружку. та избегала ловушек, никогда не ночевала на одной полке дважды, не приходила на шипение пивной пены… Чжи-Мэ бегал за кружкой по всей деревне, а потом махал лапой и брал бумажный стаканчик или чайную чашечку… Ускользающая Кружка тем временем сидела неподалёку на ветке сакуры и хихикала глиняным голоском.

Кян-Пан Каменный Портер – всё время пытался сварить пиво по старинному рецепту, но получал неизменно каменный портер, застывающий прямо в бочонке. а всё потому, что Кян-Пан из почтения соблюдал рецептуру до последней точки… и сыпал в пиво тридцать горстей цементного порошка, который в рецепте шёл следом за пряными травами и сладкой слезой кроколиска.

Сын-Чжу Зеленый Змей – панда, неизменно появляющийся там, где пьют крепкие напитки. Сын-Чжу был экспериментатором – это он придумал смешивать пиво и огненную воду, добавлять в пиво мыльные пузырьки, пить, не закусывая, чтобы больше влезло пива… «Жертвы Зелёного Змея!» – вздыхали целители, разливая по кружкам лечебное пиво для полумёртвых от экспериментов панд.

когда ходишь простуженным, кажется, что живёшь под водой, глубоко-глубоко. звуки остаются на поверхности, цвета тускнеют, машины ползают, как улитки, и тарахтение отстаёт от них на целые секунды (как невыспавшийся хвост иногда отстаёт от кометы).
ещё и витрины похожи на толстые синеватые аквариумы (в детском саду были такие: с сомиками и пухлыми золотыми рыбками), там среди манекенов иногда видны продавцы – они смахивают пыль, поправляют ленточки… иногда не разобрать, где кончаются манекены и начинаются люди. особенно в подводном состоянии.

недалеко от филармонии ремонтируют старинный дом. с третьего этажа в грузовик скидывали доски – страшно грязные (и наверняка древние)… за летящей вниз доской оставался чёткий след чёрной пыли… они были похожи на подбитых драконов. постоял, посмотрел…
возможно, не всех драконов подбили насовсем, ночью кто-нибудь из них улетит в лес или в поля… это над Парижем летают изящные фанерки, а здесь – длинные замшелые драконищи, у которых на спине могут вырасти особенные мухоморы-воздухоплаватели (они же – бортовые огни, они же – певцы драконовых подвигов… «летел дракон над трубою ТЭЦ, пой, лютня моя… и дым из трубы с драконом моим летел в чужие края…» и так далее).

нечистик Сопрано прёт всё, что плохо лежит (хорошо лежащее Сопрано никогда не трогает). музыканты, у которых в рукописях было полно плохо лежащих нот, специально вызывали Сопрано, оставляя ему на столе блюдце с чёрным кофе без молока и кубинскую сигару (что Сопрано брал вместо сигары, когда их ещё не придумали, никто толком не знает – одни говорят, кальян, другие – ароматические палочки, третьи – можжевеловые ветки пучком). приходит Сопрано и забирает плохо лежащие ноты, получается красивая чистая партитура. но в соавторах Сопрано никто и никогда не указывал, разве что ангел Ефросинья, обижаясь за несправедливо забытого нечистика, пишет молоком его имя рядом с композиторским. Сопрано не огорчается, ему хватает для счастья обрывка газеты, где крохотными буковками напечатано: пт. 21.00. Клан Сопрано. т/с.

иным книжкам везёт с названиями – у меня появилось две с чудесными.

Венко Андоновски, «Папокот на светот».
China Mieville, «Un Lun Dun».

первое – будто бы про Баюна, который точно «папакот» для множества маленьких белых светов, котят-миров (может быть, из считалки, где «кот пришёл без молока, а котята: ха-ха-ха!»). папакот пошёл за молоком поздно, когда из дому выбегают только за сигаретами, и никакого молока не сыскать… сидит мировой кот на ступеньке, рядом – старый молочный бидончик с крышкой, выдумывает историю для котят – почему молока нет, чтобы те заслушались и забыли о собственно молоке и своих пустых чашках.
в переводе «Папокот на светот» – «Пуп земли» :)

«Нон Лон Дон». история о другом Лондоне, напоминающая «Задверье» Нила Геймана – под Лондоном, над Лондоном, в самом Лондоне есть ещё один Лондон. почему-то именно с Лондоном такие истории чаще всего случаются, это город-кроличья-нора (серьёзная книжка «Лондон. Биография» только подтверждает ощущения).
порадовали другие имена мест из книги, нон-города Чулан-Батор и Врио-де-Жанейро, а ещё Обманчестер и Нашингтон)))
сейчас дочитываю «Нон Лон Дон» и хочу нарисовать словёнышей и живых пауков-окон оттуда (точнее, из Вебминстерского аббатства).

пони бегает по кругу… и в уме круги считает. у меня пошёл второй круг мерсссской летней простуды – она существование отравляет, но окончательно свалиться не даёт. так и хожу с работы, на работу, с работы, на работу. ещё зацвело какое-то растение, от которого глаза становятся китайскими. ем таблетки, раскладывая их по кучкам – можно по цвету, можно по форме, можно по нужности. у всей еды вкус велосипедной пыльной покрышки.
чтобы хоть как-то порадовать, в один день попались два счастливых билетика: туда (623632 – красота!) и обратно (757298). вчера на билетике невозможно было различить семёрку и двойку – то ли счастливый, то ли нет… наверное, это особенный билетик, который говорит: «счастье возможно!». надеюсь…

когда болеешь, свернувшись в комок, над головой собирается стайка красных циферок – это уходящее здоровье. с каждым вздохом или градусом температуры циферки растут – было -3, стало -5… здоровье уходит, впитывается белым потолком. когда плохо, когда медленно гибнешь от тоски, циферки тоже есть – цепочкой в небо, как костяшки на счётах, на каждый укол, укус, обиду. таблетка от температуры рассыпается другой горсткой циферок – зелёных, с плюсом – на месте улетевшего в потолок здоровья возникает новое (сухое растворимое). надо самому брать мелок и исправлять минусы на плюсы. иногда это делает ангел Ефросинья, у неё в карманах обязательно есть мелки. они крошатся, становятся разноцветной пылью - и потому ладони у Ефросиньи (часто разыскивающей среди карманной мелочи нужную) тоже разноцветные: жёлтые, оранжевые, синие...

очередной рекламный словомонстр породил ещё худшего, потому что вижу я не очень и читаю всё подряд. вместо скидочного «автября» прочитал «абвгдябрь», он же «абэвэгэдябрь».
обитает Абэвэгэдябрь в дебрях букв, куда утаскивает первоклашек и заставляет их наизусть рассказывать алфавит от А до Я и от Я до А, не теряя ни одной буквы, иначе вместо дома окажешься у страшного ДМ, который по точкам обычного игрального кубика напредсказывывает всяких ужасов, голодных троллей, бездонных ям и Кощея с миллионом хп в конце пути.
сам Абэвэгэдябрь считает себя особым месяцем в году – с 33-мя днями, (два из которых и произнести-то нельзя).
некоторые думают, что Абэвэгэдябрь – это кассир в Кассе букв и слогов: всё у него разложено по ящичкам, и вместо сдачи – горсть мелких звонких фонем или потёртые латунные глухие.

от жары слова начинают колыхаться, как горячий воздух, распадаться на самостоятельных хливких шорьков и вообще морочить голову.

вместо «натяжных потолков» появились «мятежные потолки». создания со своим характером… то они вдруг решают, что потолком быть надоело, нужно стать полом – и становятся с ног на голову. ходит абстрактный жилец Иван Фёдорович по белому полу вокруг гриба-люстры и думает, что это сон такой, что давно по грибы не ходил, вот и видится… у некоторых абстрактных жильцов, родившихся в новолуние, в кармане всегда имеется кривой
ножик, которым они и пытаются тщетно срезать люстровый гриб.
или вдруг захочет мятежный потолок бури – и начинает её просить у мирного домашнего вентилятора, который в конце концов соглашается… начинается непогода – летят со стола листки, раскатываются карандаши, а занавески бьются и хлопают на радость потолку.
летом мятежный потолок устраивает известковый снегопад, зимой – паутинный дождик – из-за него нечистики без зонтов в коридоре не гуляют и вообще предпочитают не высовываться с кухни, где есть чай, тёплая батарея и связка старых журналов «Наука и жизнь».

по радио говорили о марсоходе – как он удачно примарсился и теперь фотографирует всё вокруг. пуховый Марс при упоминании Марса небесного глядел на приёмник вопрошающими очами – чего этой коробочке от него надо? ^_______^

разводят алоэ :)

россыпью.

Пшиш – застенчивая станция-смешок. улыбается поездам из-за занавесок, хихикает с буфетчицей, смеётся с бабушками-грибни…цами? над тем, что пишут на боках вагонов – надо же, Туапсе! даже гроза здесь не громыхает страшно, а пшишкает среди туч, поглядывая вниз блестящими глазами… поезда не хотят уезжать со станции, где от улыбок тепло и немного щекотно – и стоят лишнюю минутку, а то и две, чтобы потом нагонять время – сквозь холодные ночные леса.

Цивильск – мифическая станция, где (по слухам) обитают одни только настоящие цивилы, верящие исключительно в газету «Правда». иногда из вагона на головы цивилам вываливаются непонятные компании, которые расшатывают цивильское мировоззрение, где небо всегда сверху, а под землёй имеются лишь пустоты, полезные ископаемые и червяки. если цивилянин хоть на минуту поверит в подземных гномов, в Круговерть Пустоты или в катящийся прямо на него Шар Судьбы… то в глазах его появляется тревожный огонёк, и два пути перед ним – заклеить окна газетой «Правда», перекопать огород, постоять в очереди за подсолнечным маслом… либо бросить всё и уехать искать другие цивилизации – хоть бы и на соседней улице или под камнями расчерченного по линеечке скверика имени Пушкина…

Полугород – мудрёная станция, которая сама не знает, кто она – деревня, село или всё же город. в понедельник она бывает городом, и по ней начинает ходить рейсовый автобусик; во вторник решает, что она не город, а так, городок… маленький, лопуховый и велосипедный-со-звонком… в среду – устаёт от шума городского, выгоняет на улицы стайки белых гусей, которые ничего не боятся и щиплют за ноги отставших от вторника велосипедистов… так до сих пор Полугород и мечется, и временная вывеска с названием станции подновляется уже сколько лет – то городским строгим почерком по старательно вырезанному трафарету, то синими прописными буковками от руки…

Чиили – единственная в мире станция-никнейм. строили её студенты-археологи. когда построили, стали думать, как бы назвать – всем нравилось революционное имя Чили, потому что перчик и вообще Нуэва-Эстремадура… но «Чили» уже заняли, во всех атласах мира прописали, нельзя чужое имя брать. что же делать?
«а что мы делаем – спросил бригадир – когда нужное имя занято?»
«мы добавляем буквы!» – хором ответил стройотряд.
так родилась станция Чиили.

рисовал, когда не было света)

их стало много)