Мирка бежала по темноте, сделала последний прыжок и наконец оказалась на месте - вылетела под тусклый свет станции метро. Черный обтягивающий костюм, закрывающий все, кроме глаз, исчез и на ней оказался миленький розовый трикотаж грубой вязки. Рома уже ее ждал. Напоминал молодого Духовны, только с бородой. Но улыбка была та самая.
Мирке казалось, что сегодня она никуда не уедет, она никак не заходила в поезд, а ходила по квадратной станции, пытаясь выйти во тьму. Рома обводил ее вокруг колонн, но к тому времени двери закрывались. Поезда уходили пустыми. Странно, куда уходят с квадратной платформы все эти люди?
Мирка мерзла и не помнила, чтобы ей приходилось ходить в свитере без куртки. Ей приходилось укутываться шарфом. При этом Рома в своем розовом костюмчике был невозмутимо улыбчив. Как будто он что-то всегда знал и будет знать. Быть может, у него есть вера, думала Мирка.
Ее собственная жизнь показывала, что она при выходе из социума окажется под опекой и предоставленной скромной жизни с перепадами погоды, голода и холодной воды. Остальные при прочих равных умрут голодной смертью, потому что слишком невыносимы, чтобы их кто-то подхватил под крыло. Мирка видела своим домом то совковый провинциализм, то жадную столичную тесноту, но сейчас это был медвежий угол. Здесь даже одной женщине медведь с утра руку цапнул. Люди здесь забываются.
Мать связывалась с Миркой. Мирка не любила с ней говорить - та считала себя кормилицей и оплотом семейной справедливости, выражавшейся сытостью и возможностью приодеться. Мирка стянула одежду, чтобы не задувало. На самом деле, ее мать мало помнила из жизни своих детей. Ее всегда больше волновало ее собственное спокойствие, которое она выиграла с помощью наглости и нытья, а не пахоты, как ей всегда хочется верить. Мать все зовет Мирку домой, в Медведково. Мирка еще раз посмотрела на схему метро, что-то оторвалось и стало падать, взгляд опустился.
Мирке казалось, что она просто тело, которое можно перемещать с место на место, где остались декорации, все еще пригодные для использования. Но ей не хотелось выступать где бы то ни было. Все это фальшифка, даже здесь, где из еды только ячка, а из одежды - пара трусов и комбинезон. Обе составляющие заполнены - радуйся, мамка. Она что-то упоминала о перспективности, но Мирка больше не видела никакого развития, никакого будущего и, может, и настоящего. Потому что у них не было общего настоящего, хоть мать и пыталась менять "я" на "мы с тобой". Не было никогда никаких "мы с тобой", была только ты и твоя непроходимая тупость.
А Мирки не было. Никогда. В том мире просто не было ни места, ни времени, которые ее вмещали бы. Мирки не было даже в воображении ее родственников - это был некий усредненный ребенок женского пола, не более. Его частенько путали с ребенком мужского пола, а попросту сливали образ брата и сестры в один. Жить при этом можно было только старшему, младшей оставалось только следить за тем, чтобы никто ее не слышал и не видел.
Мирка ушла во тьму. Можно было бы и растворится в сумраке, как у Лукьяненко. Жаль, что Мирка уже сделала выбор и слишком ясно сияет на фоне разваливающихся на фотоны аур, навсегда погасающих в густой тени.
Marginalisimus
максС
rss_novate
