Цитата сообщения Звон_Рун Про Титанов (по книге Я.Э.Голосовкера "Сказания о Титанах")

Захотелось мне что-то сделать пост по книге Я.Э.Голосовкера "Сказания о Титанах" чуть-чуть со своими комментариями)))
Как-то о греческих богах знают все со школы, а вот о титанах почему-то мало.... А книжка у него замечательная!!! И титаны стоят того, чтобы приглядеться к ним, к их жизненным законам повнимательней.
_________________________________________________


Титаны, дети Земли, были бессмертны. Одни из них носились бурями и
грозами по воздуху или веяли ласковыми ветрами. Другие радовали землю и небо
сиянием своих солнечных, лунных и звездных лучей, которые исходили из их
огненной крови. Третьи, водяные титаны, владели морями, озерами, реками и
ключами. В лесах жили лесные титаны, в горах -- горные.
Неистово-стихийно проявлялись изначально их чувства и воля. Их образ
был человекоподобен и прекрасен, исполнен той дикой гармонии, какою поражает
наш взор далекий горный пейзаж или волнующееся море. И были среди них
мужи-титаны и жены-титаниды.

Всех древнее титан Океан и Тефида, жена Океана. Они жили в Мировой
реке-океане, опоясывающей землю, и остались ее владыками даже тогда, когда
мир попал в руки богов.
О прочих перворожденных титанах наши сведения смутны и скудны: о
морских титанах Форкии и Тазманте, о пучине Кето, о горном Кое и горном
Крии, о солнечном Гиперионе и вольнолюбивом Япете. Были среди них и
титаниды: все помнящая Мнемосина, сама справедливость Фемида, земная Рея,
небесная Тейа и яркая Феба.
Всех человекоподобнее был вольнолюбивый титан Япет, но и всех мятежнее
и непримиримее в борьбе. Такими были и его три сына, япетиды: сверхмогучий
Менэтий, Прометей-Промыслитель, знающий тайны Судеб-Мойр и думы
матери-Земли, и Атлант.
Стало множиться племя титанов. В Мировой реке-океане от титана Океана и
Тефиды родились бессмертные красавицы океаниды. Сколько валов видит глаз в
дали океана, столько было и океанид. И любили их титаны и боги. В морях от
правдолюбивого титана Нерея родились морские девы нереиды -- все
сереброногие. Сколько их было, не счесть: сто -- не сто, десять -- не
десять, а как засеребрятся на море, досчитаешь до полета и рукой махнешь:
море...
Солнечный Гиперион породил от небесной Тейи Гелия-Солнце, и
Селену-Луну, и Эос-Зарю. А титан горный Крий породил звездного Астрея. И уже
от Астрея Эос-Заря родила звездных титанов.
Так размножились титаны, что уже появились на земле титанические благие
народы -- островные, лесные, горные, степные, порою диковинные по образу,
одаренные от природы мудростью, вольные и правдолюбивые: блаженные феаки и
кентавры, древолюди-лапиты и дриопы, амазонки и другие народы титановой
крови.



Про женскую красоту


"Жила у речного берега в Кихрее лебединая дева, по имени Леда, и
была она и девой, и лебедью: голова, руки и грудь девичьи, а вдоль рук, от
плеч, перистыми рукавами спадали лебединые крылья, и такие широкие,
пушистые, богатые, все в кудрях, словно на Леде сорочка лебяжья...
Ляжет, бывало, Леда грудью на воду, поставит два крыла парусами, и
кажется -- впрямь лебедь плывет. А как выйдет на берег, встряхнется, спустит
небрежно крылья с плеч пуховой шалью, закутается в нее -- и вот уже не
лебедь перед тобой, а дева.
И откуда только вышла она такой? Из жемчужины, что ли?
Ляжет под платаном -- новое диво: справа подойдешь -- лебедь дремлет,
слева подойдешь -- девушка на коврике из лебяжьего пуха нежится; и все тело
ее словно в золоте текучем выкупано.
А не то стоит Леда над рекой и поет. Кругом рыбы застыли стаями:
слушают песню. Кончит она петь, и унесут рыбы ее песню в речную глубину, и
будет эта песня Леды еще долго переливаться на их чешуе, играя невиданными
на земле красками."

Леда - Лада??? Может отсюда поверье, что лебединые Девы - то Лады волхвы?

А вот как не стало её и тогда было найдено серебряное яйцо...

"Жил тогда близ Кихреи титан-великан Левкипп, славный белыми конями, и
нашел он как-то спозаранку на берегу большое серебряное яйцо, такое яйцо,
что и жеребенок мог бы из него вылупиться, а не только лебедь. Догадался
Левкипп, что не простая птица снесла это яйцо, что оно от титанова племени,
и положил его в каменном гроте, у конской ограды. Вернулся к вечеру в грот и
видит: лежит в гроте двумя серебряными пустыми половинками надвое расколотое
яйцо, и сидят близ тех половинок две девушки: одна -- вся как улыбка раннего
утра, другая -- как сияние лунного вечера, и кормит их белая кобылица из его
стада молоком.
Присмотрелся к ним Левкипп и назвал одну из них Фойбой, а другую
Гилаейрой. Нимфы же прозвали их Белыми Кобылицами -- Левкиппидами.
Оборотнями были сестры Левкиппиды: могли они превращаться и в лебедей,
и в белых кобылиц. И так похожи были издалека те лебеди на кобылиц, что
нельзя было никак различить, лебеди ли плывут по небу или то крылатые кони:
и шеи у коней лебединые, и крылья у них лебединые, и ноги они поджимают
по-птичьи.
Смотрит на Левкиппид Левкипп и радуется: что за веселые девушки! Что за
красавицы!
Выйдут они, бывало, из грота двумя девами, взмахнут трижды руками,
словно крыльями, и взмоют к небу двумя белыми лебедями. А чуть ударятся
грудью с лета об землю -- и вот уже не лебеди они, а белые кобылицы. Тут и
чуда нет. Не одним же богам быть оборотнями."
А вот ещё о них - о лебединых Девах:
"Говорит поутру Линкей Идасу:
-- Видел я душу и тело Гилаейры. Душа у нее -- как тело, и тело у нее
-- как душа. Вся насквозь светится Гилаейра. Нет на свете девы светлее ее.
Вот бы мне добыть Гилаейру в жены!
Говорит он ввечеру Идасу:
-- Видел я тело и душу Фойбы. Тело у нее -- как душа, и душа у нее --
как тело. Вся насквозь из знойного золота Фойба. Нет на свете девы солнечнее
ее. Вот бы мне добыть в жены Фойбу! Не отделить их друг от друга, как не
отделить свет солнца от его золота. Вот бы взять нам их обоих в жены!
Молчит Идас.
И снова говорит Линкей:
-- Одна из них -- как желток золотой, другая -- как белок опаловый. А
яйцо-то одно. Не отделить в нем желтка от белка, если не разбить яйцо. То-то
обе они родились разом из одного серебряного яйца. Не могу я взять Гилаейру,
не взяв Фойбу. Не могу взять Фойбу, не взяв Гилаейру. Вот бы взять нам их
обоих в жены!"

Вот она Суть : "Душа у нее -- как тело, и тело у нее
-- как душа. Вся насквозь светится..."



А вот еще интересные качества титанов - то важное, что и было утеряно...

"Раз титан сказал:
быть так, значит и быть так. У титана если слово сказано, то сказано навек.
Не вывернуть его наизнанку, не выкрутить так и этак, не пустить его под
парусами по всякому ветру. И не такое оно, как у лесного Пана, что, знай,
горло дерет и путников с верной дороги сбивает.
И не шепотное у титана слово, и не подзудное, и ядом в ухо не каплет --
твердо слово титана, крепко правдой, как адамант!"
____________________________________

Суров и неумолим закон правды чудес: кто из чудо-созданий мира живой
жизни не выполнит хотя бы раз свое предназначение, тот обречен миру мертвой
жизни.

_____________________________________


"И впрямь, что за блеск в глазах у Линкея? Не звезды ли в них? Что за
взгляд! Проникал этот взгляд в любое живое тело, все насквозь пронизывал, и
стебель до самого корня. Сядет, бывало, Линкей ранним утром на вершине утеса
и смотрит в мир -- ив землю, и в воды, и в небо, и видит, как сделан мир.
Смотрит он, как трава из земли растет, как пробиваются подземные ключи
сквозь почву к ногам наяд, как бескрылые драконы шевелятся под ступенями гор
и черной яростью наливаются, как слепнет море в глубине без лучей и лежит,
безглазое, на своем дне, а кругом возносятся малахитовые чертоги Нерея и
нереид. Видит, как сбегаются капли и стелются сизой муравой по небу, а
посреди муравы пасутся облачные коровы. Все насквозь видит Линкей: и сквозь
кору видит, и сквозь кость, и сквозь каменные стены. Хмурятся боги Крониды:
зачем он все насквозь видит. Ведь он не бог.
Дивились дару глаз Линкея и полубоги, но смущал их этот пронизывающий
взгляд, высматривающий самое затаенное в самом темном углу живого тела земли
и ее созданий.
А когда Линкей смотрит вдаль, что перед его зоркостью зоркость орла?
Слепота, и только. Так далеко видел Линкей, что если бы стоял он на одном
конце мира, а Идас на другом, то увидел бы он и другой конец мира. Только
самого себя Линкей не видел."
__________________________________________

"Реют дети Ночи вокруг них,шепчут им в уши: "Отомстите"! Разве мы не мстили им?.. Не титаново это
слово: "месть", а ночное."

___________________________________________

А вот то, что приводит к гибели титанов:

"Вот она, титанова гордость, терзаемая ЯЗВОЙ ОБИДЫ. Расплавилась ее адамантовая крепость и течет раскаленной лавой по миру полубогов."

То есть даже алмазная крепость плавится от ОБИДЫ и приводит Правду в неуравновешенное состояние, что и приводит к ослаблению и даже к гибели...


"Бесхитростность погубила титанов. Они поплатились за свою простоту
чувств, прямолинейную честность и гордость, за веру в прямую силу. Они
пренебрегали лукавством ума -- лукавство претило их гордости. Они
пренебрегали силой мысли, овладевшей оружием. Коварство было непонятно их
правде."




______________________________________________

Про Атланта

"На той Чудо-горе и жили титан-исполин Атлант и его семь дочерей
титанид, по имени их матери, красавицы Плеоны, прозванных Плеядами --
звездными девушками.
Да и чем Плеяды не звездные девушки! Разве есть еще где-нибудь на земле
такие сияющие девушки-титаниды, как на Чудо-горе, под небом Счастливой
Аркадии! И пусть будут у них дети полубоги или боги, на небе или на земле,--
они все те же Плеяды, звездные девушки.
Был счастлив титан Атлант, так счастлив, что, бывало, говорили меж
собой пастухи далеко за хребтом Тайгета:
-- Есть на Чудо-горе невиданный сад, не доступный для смертных. Перед
входом в сад стоит великан, счастливый Атлант, и на поднятых руках держит
небо.
А когда в полдень чудно сверкали каменные горы, говорили меж собой
пастухи:
-- Плеону встречает счастливый Атлант у небесной дороги.
А когда наступал вечер и зажигались первые звезды, говорили меж собой
пастухи:
-- К счастливому Атланту, выйдя из моря, прошла через горы сияющая
Айфра.
Такое прозвище дали Плеоне пастухи.
Семь дочерей у Атланта, семь Плеяд: шесть веселых, а седьмая, Меропа,
невеселая. Веселых любили бессмертные боги Олимпа, а невеселая, Меропа,
полюбила титана Сизифа."
"А Кронид уже на Киллене, в Аркадии, любуется веселой игрой Плеяд,
любуется Майей, Электрой, Тайгетой... Что-то слишком долго любуется Зевс
веселыми титанидами с Чудо-горы."


....Далеко позади Горы-Человека, за садом, зияли на каменном грунте шаг за шагом следы его
ног. Но здесь, в саду, не вдавливалась земля, и цветы и травы, пригнувшиеся
под пятой титана, выпрямлялись, как будто не Гора, а воздушной поступью
прошел по ним Ветерок.




Почему же не рухнуло небо, Атлант? -- спросил титана печально
Ладон.-- Ведь ты здесь? Кто же держит небо?
-- Геракл держит небо.
Все умолкло в саду Гесперид. Будто листья, цветы, и травы, и пески --
все живое потеряло свой голос. И, как вздох из подземного мира, прозвучал
шепот Ладона:
-- Это ты сказал о Геракле, Атлант?
-- Я.
-- Кто же он? От кого? Он от Зевса? Новый бог? Или больше чем бог?
-- Он? Он сам от себя, как ты, как я.-- И титан посмотрел на титана.--
Он -- сын Зевса. Но нет от богов ему помощи. Я пришел, чтобы он не пришел.
Так хотел Прометей. Он не знает пути к Саду, но он найдет. Ладон, перед ним
отступают и боги. Сам Аид отступил.
-- Он бессмертен?
-- Он смертен.
И тогда показалось Ладону, будто стал Атлант ниже ростом, будто сутулее
стали его плечи, и глубже морщины, и круче склонилась голова, и будто в
мудрых глазах титана не могла чего-то понять его большая мудрость.
И тогда показалось Атланту, будто меньше стал Змей-великан, и уже и
мельче стали извивы колец его тела, и слабее обхват их, и будто багрец и
пурпур, пролитые на Змея Зарей и Закатом, стали странно землисты, словно
червь пожирал в нем титана. И еще показалось Атланту, будто он читает в
мудрых глазах Змея, что не может чего-то разрешить и его змеиная мудрость.
И вот прозвучал голос Змея:
-- Смертный держит небо с богами. Что же тогда титаны?
И услышал:
-- Мы не нужны. Не восстанут больше титаны никогда. Мир их кончен. На
одном плече держит он небо.
-- Только боги нужны? Крониды?
-- Не нужны и боги. Он и богов побеждает. Неприкованный держит он небо,
потому что он -- Сила. И угрюмо прохрипел Змей:
-- Да, теперь я знаю Геракла,-- и снизу посмотрел на Гору-Человека.
Посмотрел Змей и подумал: "Не нужна ты миру, Гора".
И то же подумал о титане-драконе Атлант, кинув взгляд на него сверху:
"Не нужен ты Саду, Страж яблок. И яблоки -- только золотые игрушки богов. Не
живой, а мертвой водой поит яблоню ключ преисподней".
Умолкли титаны. Так глубоко молчали, будто их голос утонул в океане.
-- Ты стар, Атлант,-- сказал Ладон.
-- Теперь время оседает на мне. Не скользит, как бывало, мимо...



Разговор с Гераклом



И вот она мудрость, понятая Атлантом:"Вздохнул Гора-Человек:
-- Я играл моей силой, как вольный титан. Ты -- слуга своей силы и
вожатый. Я -- игра. Ты -- подвиг и труд. Здесь, у предела жизни новой,
прикованный к небу, я познал то, чего не знают на Чудо-горе -- страшно
впасть в руки своей мощи."


А это про золотые яблоки, за которыми для Геракла пришёл Атлант


"Кто коснется этих яблок или вкусит их, тот отрешен от
мира- -- жизни живой. Это яблоки смерти. "
отшатнулась Гера- хотя сама из рода титанов,
"Плод запретный яблоки Геи и для бессмертных. Какой бог небес против
воли Геи-Земли их коснется или вкусит, тот навеки подвластен Аиду. Не
вернется он к небожителям в мир живой жизни. Будет царствовать в мире
мертвой жизни."
отшатнулся сам Нирей-
"Не бросай эти яблоки в море. Бросишь в море -- и уйдут навсегда
нереиды на дно морское. Не будут волны играть и петь. И не будет в море
морских див. Унеси, Геракл, эти золотые яблоки на Чудо-гору. Положи их на
Чудо-горе и сам уйди."
отказался и Гелий-Титан-
"Были некогда они солнечными яблоками. Вкусивших одаряли они вечной
юностью. Назывались они тогда молодильными. Но теперь они -- яблоки смерти.
Не хочу, чтобы мои крылатые кони сбились с небесной дороги и зажгли пожар на
весь мир. Не хочу я тонуть в водах озера Эридан: глубиною оно до самого
тартара. Не хочу, чтобы юный Аполлон взошел на мою колесницу. Не коснусь я
запретных плодов. Для титанов, низвергнутых в тартар, предназначила их
праматерь Гея, чтобы, вкусив, могли они вернуть себе юность, войти радостно
в живую жизнь. Отнеси эти яблоки в тартар."



Атланта к небу обманом приковали, после их стычки из-за дочерей его Плеяд с Зевсом...
_
"И вышли из вод океана на берег сестры-океаниды. Волосами отерли тело
титана -- золотыми, зелеными. Обласкали раны губами. И запели Гимн
исцеления.
Знали титаниды океана: нет лекарства целительнее, чем песня. И под
песню заживали раны Атланта. Повелели волшебницы вод:
-- Встань, Атлант!
Но недвижным оставалось бессмертное тело титана... И вздохнули печально
сестры-океаниды:
-- Мы бессильны! Пусть Атланта пробудит отец Океан.
И вот вынырнул по пояс из черных вод праотец богов, древний титан
Океан. Подплыл к берегу. Словно мхи водяные в игре перламутра, словно
агатов-сапфиров сияние, так диковинно-чудно мерцала сила Отца потоков и рек.
Положил титан Океан руки на тело Атланта. Повелел:
-- Встань, Атлант!
Но безгласно, мертвой громадой оставалось лежать бессмертное тело
титана.
Удивился отец Океан. Уже давно тому, годы-века, как ушел он на дно
Мировой реки от живой жизни земли и от горя земного. И покинула Океана
власть над силой живой. Не повинуется ему, древнему, жизнь тела.
-- Я бессилен! -- вздохнул Океан.-- Не поднять мне гору горя титана.
Пусть сильнейший или тот, кто древнее меня, Океана, поднимет Атланта.
Погрузился седой Океан в глубину вод мировых.
И пришел не сильнейший, а мальчик.
И задорно же крикнул мальчик:
-- Пойте, пойте, сестры-океаниды, колыбельную песню титану Атланту!
Новорожденный встанет. Пойте, пойте, океаниды! Я люблю колыбельные песни.
Подбежал мальчик к телу Атланта. Говорит:
-- Я -- сын Майи-плеяды, Гермий, твой внук. Дед богов, что лежишь и
молчишь? Я пришел поиграть с тобой в небо и землю. Удержал бы ты небо на
руках?
Открыл глаза Атлант, посмотрел на мальчика-бога. И снова закрыл их.
А хитрец Гермий твердит свое:
-- Говорила мне мать, Майя-плеяда, будто нет на земле у прабабушки Геи
никого, кто был бы так могуч, как Атлант. Если правда, что ты так могуч,
подними-ка небо руками, оторви его от земли!
Открыл глаза Атлант, посмотрел на мальчика-бога. И снова закрыл их.
Не знал Атлант, что Кронид-бичеватель дальновиден: речью ребенка
искушает его титанову силу. Не знал Атлант, что перед ним дитя-искуситель.
Лежал тогда край неба у края земли на каменных хребтах берега и скатом
падал в Красные моря. Омывали небоскат морские волны, и тот, кто выплывал в
открытое море, видел всегда впереди, как моют небоскат волны моря. И хочет
доплыть до него, до этого небесного ската,-- плывет, плывет, но не может:
все впереди тот небесный скат.
А хитрец Гермий все твердит свое:
-- Разве есть кто сильней тебя? Сам Кронид не поднял бы неба. Подними,
я помогу тебе, дед. Или титаны Япетиды не сильнее Кронидов?
В третий раз открыл глаза Атлант, посмотрел на мальчика-бога. И снова
закрыл их.
А хитрец Гермий все твердит свое:
-- Встань, Атлант! Подними небо на плечи титановой силой, встряхни его
крепко. Пусть попляшут на нем боги Крониды, пусть попрыгают с неба на землю.
А мы будем смеяться и бить в ладоши. Ох, какие же у тебя большие ладони!
Хлопнешь ими -- и загремят они громче громов Кронида. Потряси небо, дедДавай
играть вместе в небо и землю: ты да я. Встань, Атлант!
И услышал Атлант это "встань". Охватила Атланта радость. Поднял он свое
тело с земли, шагнул через гребень и вырос над берегом Горою перед
мальчиком-богом. И вот уже взялся он руками за край неба -- и приподнял.
Тяжко небо. Ушли ноги титана под тяжестью неба глубоко в почву земли --
так глубоко, как уходит подошва горы. Упер он изогнутые ладони в край свода,
стиснул его пальцами, поднимает небо все выше. Уже до поясницы поднял небо
Атлант, а мальчик-бог ему задорно кричит:
-- Выше, дед, выше! Поиграем в землю и небо! Еще выше поднял Атлант
небо, до самой груди донес. А мальчик-бог не унимается:
-- Еще, еще выше! Подними выше головы, чтобы видел Кронид нашу мощь
титанов.
И выше головы поднял небо Атлант. Вдавился в ладони и пальцы
хрустальный край. Ниже склонил титан голову и опустил небо на плечи... И вот
хотел было он подбросить небо всей титановой мощью вверх, чтобы грохнуть им
оземь, но не отнять ему рук от края небосвода. Будто припаялись к небу руки
ладонями, будто вросли в него. Не разогнуть, не оторвать. Стали руки словно
каменные. И сам Атлант словно окаменел. Хочет приподнять склоненную голову,
хочет развернуть плечи -- и не может титан.


И Атлант дунул на Гермия:
"И засмеялся Гермий-обманщик:
-- Кто же теперь сильнее: ты -- титан, или я -- бог из рода Кронидов?
Ты, прикованный руками к небу, или я, житель неба и вестник
богов-победителей?
И вторично засмеялся Гермий-обманщик:
-- Вот и поиграли мы с тобою в землю и небо! Стой же,
Атлант-Небодержатель, небесным столпом Заката. Перекликайся с титаном,
прикованным на другом краю земли,-- со столпом Восхода, с Прометеем.
Перекликайтесь, Япетиды! А боги сядут за пир. Не услышат ни боги, ни люди
вашего голоса из-за граней земли.
Ничего не ответил обманутый титан, только выдохнул разом воздух из
грудных мехов, как из горна. Дунул -- и нет Гермия: унесло Гермия-бога,
словно пушинку.
С той поры стал Гермий пустым и легким, вечным прислужником богов и
водителем Теней -- таким пустым и легким, будто продул его Атлант насквозь и
выдул из него и огонь титанов и уранову небесную гордость. Все хитрил,
изворачивался, ловчился Гермий и из всех кривых путей знал наикривой --
такой, до которого и Кривда не додумалась."

______________________________________________


Про кентавра Хирона



А вот очень красивое повествование как родился кентавр Хирон...

"У праотца потоков и рек, у древнего титана Океана, было пятьдесят
дочерей-океанид. И среди них -- океанида Филюра, с волосами как лесная
листва. Не захотела Филюра жить только в одном океане, между мирами живой
жизни и мертвой. Захотела Филюра выплыть в море Крона, в живую жизнь.
Захотела не то видеть, что за океаном, захотела видеть то, что впереди
океана, где живут титаны и великаны. Выплыла она из черных вод в воды
зеленые. А затем увидела и воды синие. А за ними воды голубые. И только
залюбовалась голубыми, как увидела и воды пурпурные."
----

Океан - место между живой жизнью и мёртвой...
Море Крона - живая жизнь...Помним, что Крон - это главный Титан.
Интересное сочетание цветов воды ведёт к морю Крона чёрные-зелёные-синие-голубые - пурпурные...


"Так плыла Филюра все дальше и дальше, то играя с сестрами-нереидами, то
с дельфинами, то с морскими конями. Гнались за нею разные Дивы -- и морские
титаны, и боги. Уходила от них океанида. Доплыла она до гор Магнезии, близ
суровых берегов Пелиона, где вдали по склонам пасутся небывалые
нимфы-кобылицы, все, как одна, густозеленые.
Увидала их океанида Филюра. Захотелось ей поиграть с кобылицами. Вышла
Филюра на высокий берег, вся одетая морской пеной. Как увидели ее кобылицы,
одетую в морскую пену, понеслись они к лесам Пелиона. А за ними океанида по
травам. Колышутся высокие травы, словно моря зеленые волны, и плывет по ним
океанида. Обняли ее ласковые травы и несут к лесной листве Пелиона. Впереди
же скачут кобылицы, все, как одна, густозеленые, и шумит уже листва вторым
зеленым морем.
Окунулась в море листвы Филюра, плывет по листве, а ветви плещут. Все
ближе подплывает к кобылицам. А они то скачут, то играют...
Доплыла Филюра до одной кобылицы, прикоснулась к ней, и -- так оно
бывает -- обернулась она сама в кобылицу, обернулась и поскакала. Смотрит --
скачет рядом конь золотой.
"Что за чудо-конь, весь золотой? -- подумала Филюра.-- И откуда он? Не
прямо ли с солнца, из упряжки Гелия-титана?" А конь уже не золотой, а весь
серебряный. "Что за чудо-конь, весь серебряный? -- думала Филюра.-- Не от
месяца ли? Не конь ли Луны-Селены?" А уж чудо-конь не серебряный, а весь
сине-синий, словно в поле выкормлен васильками. Только глаз у него
смарагдовый -- смотрит неотрывно на океаниду. И Филюра на нем глаза покоит:
не видела таких коней ни в океане, ни в море...
Кругом шумят липы-исполины. И листва ходит волнами, да какими Вдруг
покрыло их зеленое море. Только сказал ей небывалый конь:
-- Филюра! С тобой Крон -- вождь титанов Уранидов.
Утонула Филюра с конем в море листвы. Но не вынырнула из него
кобылицей: вынырнула нимфой -- лесной Липой-Великаншей.
Родила нимфа Липа-Филюра от Крона на Пелионе кентавра Хирона. И затем,
как рассказывали волны, уплыла океанида обратно к отцу Океану.
___
Конь золотой, потом серебряный, потом синий как васильки, только глаза-изумруды... и море жизни оно на самом деле зеленое, из листвы деревьев...




А вот кое-какие советы Хирона своим ученикам:


-- Исцеляйте раны пением. О таком исцелении пением говорят нам письмена
дождя.
-- Учитесь читать письмена дождя, как читают его птицы, звери и травы.
На птичьем, зверином и травяном языке бегут с неба на землю дождевые
письмена. Кто прочтет их, тот узнает тайны исцеления. Будут ему ведомы
волшебные заговоры. Откроет он тайну каждой былинки и каждого корня, и листа
и ягоды, и всех соков и плодов на деревьях, и станет он врачевателем
смертных племен. Только знаки лучей не таятся в дожде. Язык солнца и звезд
-- иной. Он -- для бессмертных. Кто прочтет знаки лучей, тот откроет тайну
вечной жизни.
____
-- Учитель Хирон, смотри: сегодня мы без оружия добыли дичь -- руками и
умом, как ты нас учил! Дичь добрая, на славу. Так, значит, мы и делали
добро. Смотри, отец!
-- А соблюден лесной закон? И юноши, бывало, отвечали:
-- Он соблюден. Нет лишнего. По мере нужды -- не больше.
-- А соблюден закон звериной правды?
-- Он соблюден: "Без лютости отвага".
-- Ну, расскажите коротко и прямо. И начнут, бывало, юноши говорить, и
скажут друг о друге:
-- Отец, Язон медведицу под себя подмял и отпустил, увидев двух
малолеток-медвежат. Он мать почтил.
-- А Актеон у барса вырвал из когтей козленка и погрозил когтистому
зверюге: "Смотри в другой раз!.." Барс был сыт и рвал козленка без нужды --
от ярости и злобы.




А вот о том как стал зрячим Феникс...
" И спросил Феникса Хирон:
-- Раньше, Феникс, ты не был слепым?
-- Я был зряч, Врачеватель. Но Хирон покачал головою:
-- Многим кажется, что они зрячи. А у них только слепота зрячести. При
всей своей зрячести они слепцы. Не лучше ли тебе остаться слепым и познать,
как слепой провидец Тиресий, зрячесть слепоты? Многие слепые более зрячи,
чем не слепые.
Ответил Феникс:
-- Я хочу иметь свои глаза, Хирон, а не глаза богов, подателей
прозрения. По мне, лучше своя слепота зрячести, чем чужая зрячесть слепоты.
На мой краткий срок жизни мне было довольно и моих человечьих глаз.
-- Хорошо,-- сказал Хирон и повернул его лицом к солнцу.-- Стой и
смотри, Феникс, в самое солнце. Смотри в самое солнце и люби солнце. Будешь
любить солнце, и пошлет тебе Гелий свой солнечный глаз с неба. Но только
умей любить солнце, крепко любить!
Стоит Феникс, смотрит Феникс в солнце, как велел ему Хирон. Щекочут
лучи ему глазницы, и только.
Набежало облачко. Закрыло темно-сизое облачно солнечный блеск и свет. И
ушло облачко.
А Феникс все смотрит в самое солнце да смотрит.
Долго смотрел Феникс.
-- Что же,-- спросил его Хирон,-- ты все еще слеп, Феникс?
-- Слеп, учитель.
-- Значит, мало ты любишь солнце. Люби больше, и пошлет тебе Гелий с
неба свой солнечный глаз.
Снова стоял Феникс. Снова смотрел выжженными глазницами в самое солнце
и все же оставался слепым.
Тогда отвел его Хирон к краю поляны, где обрыв, и сказал:
-- Не умеешь ты, Феникс, любить солнце жизни. Не получишь ты в дар, как
счастливцы, от Гелия солнечных глаз с неба. Что ж, где дар с неба не падает,
там надо счастья достигать трудом: не дар -- так только труд. Подожди до
утра.
Ранним утром, когда голубка, как всегда, принесла Хирону в пещеру в
своем зобе каплю амброзии, бережно принял на лепесток этот дар Гесперид
чудесный врачеватель и, как жемчужину, скатил ту каплю бессмертия с лепестка
в чашечку цветка, полную ночного нектара, и смешал их. Затем из груды
драгоценных камней (а таких груд было немало на мху в пещере) выбрал опалы,
голубую бирюзу и синие сапфиры. Взвесил их в горсти, перетер в каменной
ступке пестом в порошок, обрызнул порошок россыпью песку золотого и месить
стал эту смесь в розовом масле, эфирном, густом и легком. Из утренних
фиалок, из полуденных роз, из вечерних нарциссов и ночных маттиол добывали
это масло нимфы лугов и лесов. Стянулась смесь тестом. Два глаза вылепил из
теста Хирон, вложил в каждый глаз по осколку кристалла и в каждом сделал по
ямке. Совсем глаз как глаз, но еще слепой.
А вот влил в те ямки Хирон из чашечки цветка смесь амброзии с цветочным
нектаром и сверху прикрыл те ямки каплей вина от первых лоз Диониса.
Вложил Хирон в глазницы Феникса глаза и повернул его опять лицом к
солнцу:
-- Смотри, Феникс.
И когда веселый солнечный луч кинулся шаловливо к глазам слепого,
откусил Хирон осколком кристалла кончик луча, расщепил тот кончик надвое и
впустил в оба глаза слепцу по лучику-отщепку. Заиграли золотые
песчинки-искорки в глазу. Заголубел эмалью опал с бирюзою, засиял сапфир,
напились лучики-отщепки вина и амброзии, опьянели, ударились о кристаллики,
что вложил в ямки Хирон, и кинулись опрометью из глаз обратно к солнцу,
перепутав пути.
И тут вскрикнул Феникс:
-- Ушла тьма от меня, Хирон! Я тебя вижу. Я прозрел. Но
Хирон-врачеватель снова покачал головой, как прежде, и, смахнув с крупа
конским хвостом зелено-золотую муху, сказал:
-- Еще рано. Это твой глаз видит солнце, а ты сам еще солнце не видишь.
Не вошло оно в твое сердце, не осталось там горячим лучом. ТОЛЬКО ЛЮБЯЩИЙ СОЛНЦЕ ЗРЯЧ.
Но можно прожить и так, полузрячим. Чтобы стать зрячим, научись
любить солнце, как любит солнце Асклепий.



Вот почему мне нравятся Титаны:...


"Впервые увидели друг друга два титана, познавшие тайны живой жизни --
Хирон и Телем, кентавр и киклоп. Не силой и властью богов -- сами познали
они тайные знаки живой жизни и знали больше, чем боги. Но власти на небе не
имели: были они дети земли. Но не хотели они и наземной власти: не боги они,
а титаны.
Любят боги зрелище борьбы и радуются играющим силам живой жизни. Но не
знают радости познания. Все, как дар, лежало перед ними -- воздухом, землею
и водою, огнем и живыми созданиями.
Говорили боги друг другу: "Будем радоваться всему, что есть внутри и
снаружи". И большего они не хотели. Не хотели они знать того, чего нет, но
что может быть. Как падающий плод, приходило к ним знание, когда это было им
нужно. Нужно было им вечное Сегодня. И в этом вечном Сегодня они жили.
Завтра есть только для смертных. Перед Завтра встают тревоги. А бессмертные
боги Крониды бестревожны. Только титанов мятежное племя будит тревоги в
смертном мире. Буйно и непокорно оно. И еще будит тревоги знание смертных,
ибо смертные смотрят в Завтра и оно их тревожит. И потому, что знание и
тревога о Завтра друг от друга неотделимы, чуждались боги радости познания и
любили только радость жизни."
Но Хирон и Телем силой мысли титанов черпали знание в чудном зрелище
мира -- в великом и в малом -- и радовались чуду познания.




" -- Ты последний киклоп на земле? -- спросил гостя Хирон.
-- Нас было немного. Но многое мы, народ киклопов, могли. Были мы
Одноглазы -- строители стен. Прозывались многорукими -- хейрогастерами. Это
мы для Персея воздвигли стены Микен. Не стало хейрогастеров. Все боги
Крониды -- их дело. Напал Дионис-Вакх на Микены. С ним сразились киклопы,
помогая Персею. Поразил их тирс Вакха опьяняющим силу безумием[24]. Были мы,
Одноглазы, громобоями и метали некогда молнии: для игры -- не для казни. Не
стало и громобоев киклопов. Все Крониды -- их дело. Одолел нас хитростью
Зевс. Отняли у нас молнии боги. Сами стали они молниевержцами. Громы отняли.
Оставили нам молоты и показали подземные кузницы:
"Куйте!" Стали мы подземными кузнецами. Под землею, в кузницах Лемноса,
мы ковали молнии Крониду. Не могли не ковать ковачи. Дан нам молот. Что
другое нам делать? Нас низвел он ласково под землю.
Древле были мы, Одноглазы-Урании, СОЛНЦАМИ НА НЕБЕ. Я последний из них
-- Ураний. Где другие, знает тартар.
Некогда все мы были благими киклопами. Верно, слышал ты еще и о диких
киклопах, пастухах-козодоях. Людоедами зовут их герои. Но такие же они
людоеды, как лесные дикие кентавры. Та же их судьба, что и тех: одичалое
горе-племя себе на гибель. Ненавистны нам боги-Крониды. Нет меж нами и
богами примирения."




А вот каким лекарством лечил киклоп Телем кентавра Хирона:

"И вынул Телем небольшую граненую глыбу золота, положил ее на ладонь и
разъял надвое. Как в ячейке, лежал внутри глыбы глаз солнца, такой же, как
на лбу у киклопа.
-- Я прижгу глазом солнца твои раны,-- сказал Телем,-- и поцелую им
твое тело. Только у меня и у Грай-Старух такой глаз.
Вот приложил Телем солнечный глаз к свирепой ране на ноге, у копыта,
где уколола стрела. И вступила в борьбу сила солнца, подателя живой жизни, с
ядом, рожденным жизнью мертвой.
Смотрели затаив дыхание два древних титана-врачевателя на борьбу жизни
со смертью.
-- Дыши, Хирон,-- сказал Телем.-- Дыхание -- сила.
-- И ты, Телем, дыши. Знание любит дыхание: оно живое."




А это про добровольное схождение кентавра Хирона в мир Смерти:

"Было утро, как юность. И в то раннее утро взошли одновременно на небо и
Эос-Заря, и Гелий-Солнце, и Селена-Луна, и Звезды. Открылось высокое небо и
на нем вершины Олимпа. И на тех вершинах стояли все боги Крониды, так же
безмолвно, как гости Хирона, и смотрели вслед уходящему сыну Крона. Не могли
не почтить сына Крона Крониды.
Над ним по алмазной небесной дороге растянулось длинное шествие
титанов-светил. Медленно переступали солнечные кони, привыкшие скакать, и
шагал впереди колесницы солнца, склонив голову в солнечном венце, титан
Гелий, так, чтобы все лучи венца окружили чудным сверканьем белые волосы
Хирона и золотили на нем листву, чтобы казался он прекрасным богом.
Шел Хирон, тяжело хромая, но стараясь скрыть хромоту, чтобы и этим не
оскорбить живую жизнь, ибо был он титан, сын Крона, и не мог унизить
титанов.
Шел, и склонялась перед ним Жизнь и все живое на земле,-- на его
прощальном пути.
Хотя не было ветра, низко, до самой земли, пригибали перед ним свои
вершины деревья. И пели дриады свои зеленые песни, которые поют они только
во сне. Мягким шелком стелились травы, и цветы посылали ему все свое
благоухание, ничего не оставляя себе. Даже колючки, расступаясь, целовали
следы его ног.
Звери вышли из чащ и легли вдоль лесных опушек по краям горных полян и
троп. До земли склоняли олени рога. Будто разом исчезли зубы и когти, так
смиренно лежали хищные звери. И удивление стояло в глазах львов и барсов.
Ручьи останавливали бег или, поворачивая теченье, провожали Хирона
нежно-заманчивым звоном водяных арф. И речные боги, и наяды выплывали и
текли вместе с речными струями, обнажая свою красоту.
Никто не плакал. Никто ни о чем не просил Хирона. Песнь тихой радости
пела земля, чтобы зрелищем мощи и расцвета живой жизни остановить Хирона и
вернуть его.
Пели певчие птицы свои самые соловьиные песни, и запели даже орлы и
совы песни зоркости и слепоты.
Все записывали дубы-летописцы под корою в вековые кольца, и был тогда тот единственный день, когда камни захотели быть мягкими и когда вокруг огненного озера, в котловине, горы вели хоровод. Медленно шел Хирон. Ничем не выказывал он своего страдания, чтобы не омрачать радость жизни. И когда, спустившись с гор, достиг он моря, выплыл из морской глубины титан Нерей и с ним нереиды, чтобы проститься с Хироном. И такой бурной жизнью играло море, и такой синевой глаз манили его нереиды, разрывая скользящим телом ожерелья из мириад жемчужин!.. Но снова поднялся Хирон в горы и дошел наконец до ущелья Тенара, где клубится черный туман. И, завидя Хирона, смутившись, стали тотчас отступать черные туманы. Поредели их клубы, уползая из ущелья к морю, и открылась вся глубина ущелья. Тенара в холодном свете. Позади света лежала мгла. Долго стоял кентавр Хирон над крутым спуском в бездну ущелья и смотрел в его глубину и мглу, прощаясь со светом и воздухом жизни, с росой, цветами и лучами. Наконец еще раз поднял он свою человеческую голову к небу и увидел над собой титана солнца, Гелия. Кивнули друг другу титаны, и Хирон стал медленно спускаться. Еще не было на земле такого часа, когда бы вся живая жизнь скорбела. Всегда сочетались в ней смех и слезы, радость и грусть. Но когда Хирон ступил на тропу, ведущую в аид, охватила всю природу горесть. Стих шум листьев в лесу. Смолкли щебет и пение птиц. Замер в воздухе полет орлов и горлиц. Ключи перестали звенеть, и застыли струя и волна. Даже Время не смело скользить, тысяченогое, по своим тысячам дорог на земле, и в воде, и в воздухе. И если говорит предание о неслыханном прежде на земле плаче птиц и плаче камней по Хирону, может быть тогда вправду плакали птицы и камни. Пусть потом стыдились они слез всю жизнь. Высился недалеко от входа в аид Белый утес -- утес Забвения. Кто пройдет, пролетит мимо утеса, тот забывает себя и все живое. Здесь теряли память пролетающие Тени смертных и беспамятными влетали в аид. Но когда Хирон проходил мимо того Белого Утеса, сам утес ему поклонился, и память не отлетела от Хирона. И увидел Хирон вдали черные воды океана и золотой челн солнца на том -берегу. В мире живой жизни был уже вечер. Сам Гелий-Солнце стоял в золотом челне и манил к себе Хирона золотым веслом: может быть, еще вернется Хирон, и тогда перевезет его Гелий-Солнце обратно. Но Хирон не вернулся назад. И когда он подошел ко входу в аид, демон Смерти Танат, выйдя навстречу кентавру, словно гостю, стоял у входа, и у ног его лежал Цербер, положив три головы на землю. И Смерть низко склонилась перед Хироном, не коснувшись его рукой. Так совершил свой последний путь бессмертный титан -- благой кентавр Хирон, сын древнего Крона, врачеватель смертных и наставник полубогов-героев, подаривший свое бессмертие живой жизни. И Жизнь, и Смерь ему поклонились на его последнем пути..."

_______________________________________

Про Асклепия

Асклепий - сын Апполона и огненной титаниды Корониды, любимый ученик Хирона.

"Спросил Асклепий Зевса:
-- Это ты держишь молнии в руках, испепелитель титанов? Не таков твой
образ, какой ты принял сейчас. Почему же не предстал ты предо мной в громах
и молниях? Ты хитрый бог.
-- Ты еще слаб и мал,-- ответил Кронид,-- не выдержишь ты моего образа.
И услышал ответ:
-- Явись таким, каков ты есть.
И явился Зевс Асклепию таким, каким являлся титанам в битве: огромный,
со страшилищем-эгидой на груди и перуном в руке, средь громов и молний.
Притихло все живое в лесах и горах Пелиона, укрываясь от блеска и грохота
громовых ударов.
А мальчик-бог сказал:
-- Мне не страшно. Не сжег ты меня блеском своей славы. Ты только бог и
не больше. А мир огромно-большой, и мысль Хирона больше тебя, владыки
Олимпа.
Удивился Молниевержец, свергающий в тартар титанов, отваге
мальчика-бога.
Сказал:
-- Вижу, не смертный ты. Но вполне ли ты бог? Мало родиться богом --
надо еще научиться быть богом. Не титан ли ты, мальчик?
Так испытывал Зевс Асклепия. И, проникая в него своей мыслью-взором,
хотел Зевс прочесть его мысль.
Спросил мальчик-бог:
-- Зачем тебе молнии, Кронид? И ответил Владыка богов:
-- Чтобы силой выполнить веления Дики-Правды. И, услыша ответ,
исполнился теперь удивления Асклепий.
-- Но ведь сила в знании,-- сказал он.-- Я вкусил уже от его корней.
Улыбнулся владыка Олимпа и, вынув из золотого лукошка багряный клубень,
сказал:
-- Если ты бог, то отведай.
Но чуть коснулся Асклепий этого багряного клубня губами, как словно
огнем чудно ожгло ему язык, и небо, и рот, и вошла в него огненная сила от
клубня.
Стал Асклепий мощью равен богам Олимпа.
Сказал Зевс:
-- Это огненный корень жизни. Ты отведал от него и не сгорел. Теперь ты
научился быть богом.
-- Я дам его отведать Окирроэ,-- радостно сказал мальчик-бог.
-- Дай,-- ответил Зевс и снова улыбнулся ребенку. Но коварна улыбка
богов Кронидов.
Так расстались два бога -- Властитель молний и мальчик-бог Асклепий.
И сказал Зевс на Олимпе богам, испытав Асклепия:
-- Он бог людей, а не бог богов. Пусть жилищем ему будет земля, а не
небо."



"-- Расскажи мне об этих, корнях,-- попросил Асклепий Хирона.
И Хирон рассказал Асклепию:
-- Сладким породила мать-Земля Гея корень познания, и еще слаще были
его плоды. Для радости своих детей создала она этот корень. Но боги
постигли, что познание -- сила, и сделали его плоды горькими для людей. И
когда из горьких плодов упали на почву семена, выросли из этих семян горькие
корни познания, и отдали боги эти горькие корни смертным. Но когда из этих
горьких корней выросли плоды, плоды оказались сладкими, и забрали боги эти
плоды себе, оставив смертным только самые корни.
Смолкли и мудрый кентавр, и мальчик-бог; оба озирали землю с высоты
Пелиона. Там вдали, на глубине, в стороне заката, земля постелила равнины
меж нагорий для глаз-лучей солнца, и в том котле солнечных лучей все цвело,
золотилось, пестрело и играло. Не залетали туда сердитые фракийские Ветры.
Обширными плодовыми садами-рощами была богата там почва. Называли ту сторону
Пчелиный Элизии.
А в стороне восхода срывались в море отвесные стены скал. Там виднелись
оскалы ущелий и темная чаща. Там кругом бездорожье и свирепая пляска Вихрей.
Туда слетались они для борьбы. В вечной свалке клубились и вздымались там
тучи и гремели волны и камни. Жесткие колючие плоды росли там среди пут из
лиан, и называли ту сторону Входом в тартар.
Сказал мальчик-бог:
-- Я понял: радость мысли дана бессмертным богам, но плоды ее горьки
для смертных людей. Горечь мысли дана смертным, но плоды ее сладки для
богов. Отец, я и для смертных сделаю сладкими плоды сладкого корня познания.
Я исцелю их от смерти. Верну героев из аида. Отец, мне надо поскорее все
познать, чтобы успеть это сделать вовремя."