Не помню, как переехал. Голые стены подсказывают, что недавно. За окном – цветущие сады. Пёстрый пейзаж едва ли подходит серой затхлости комнаты. Будет проще подружиться с тараканами и клопами, чем травить. Ни кухни, ни санузла, ни кровати – сразу за дверью моей комнаты начинается улица. На ней есть всё необходимое – аптека, продукты – правда, открыты магазины бывают только раз в неделю, и никогда – одновременно. Расписания нет. Закупаюсь наудачу: в другой день может не повезти.

Не помню, где жил раньше. Возможно, нигде. Или не жил. Сложно быть уверенным в чём-то, когда не знаешь, купишь ли завтра еду или таблетки от головной боли. А ведь с каждым днём всё больнее и больнее. Хорошо, что в аптеке свободно продают наркотики. И рецепт не нужен – здесь нет врачей. Словно улица отрезана от мира. На станции заправки уже давно нет бензина; единственная автобусная остановка у дома гласит: «Конечная»; да и не помню, чтобы хоть один автобус появлялся здесь с поры моего приезда.

Пробовал идти назад, вдоль улицы, похожей на кривую дугу на руке, но путь перекрывал шлагбаум. Граница. В будке не было никого, но надпись на знаке-запрете гласила: «Остановись. Или умри...». И не то, чтобы я боялся, но улица была не так плоха, да и в комнате из окна открывался прекрасный вид. Продукты всегда были свежие, наркотики отлично снимали боль – маленький рай на отрезке времени, и не хотелось знать, что будет дальше… просто жить…

Дом был похож на коробку. Картонную коробку с номером 9 на торце. Почему девять? Возможно, по количеству комнат. В маленьком доме ютились девять семей (если, конечно, относить к таковым одиночек вроде меня). Единственная свободная комната, которая мне и досталась, располагалась посередине: вторая справа и слева во втором ряду по центру. Странно, но я никогда не видел своих соседей… кроме одного. Он работал продавцом в обоих магазинах, и всегда грустно улыбался, говоря из-за прилавка стандартное: «Ваш заказ».

Он не любил вопросов, и не отвечал на них. В свои 50 с лишним лет был вечным клерком, обслуживающим людей. И, видимо, хранил внутри какую-то тайну, которая согревала его своим существованием: об этом рассказывал потерянный взгляд, словно он смотрел сквозь людей, сквозь мир, сквозь время, лелея где-то там далеко предмет своих бессмысленных слов и грустных улыбок.

Стареющий клерк жил в девятой комнате справа в верхнем третьем ряду. Я знал это наверняка, потому что он единственный хранил по вечерам обет молчания…