Конечно же, мы все меняемся...
Перемены - они разные. Развитие, смена, деградация. В результате - сужается или расширяется пространство общения, кто-то становится ближе, кто-то отдаляется. Недавно вы были с кем-то близки, а сейчас - не знакомы друг с другом. И это нормально. Не о чем жалеть. Это было известно заранее.
Всякое действие имеет последствие. Ты делаешь шаг - меняется пространство времени, претерпевает метаморфозы твоё астральное тело, и физическое. Одни люди перестают понимать тебя, а ты их. Другие приходят на новой волне восприятия.
Призраки мёртвых стоят за спиной - те, кто был приглашён когда-то, но не был прогнан. Для сильного - они незаметное бремя (хуже тем, кто не смотрит дальше этого мира, за радугу глаз). Но для каждого приходит свой черёд избавления. Эхо звонка, обрывок письма, троеточие... любая незавершённость может бы закончена. Достаточно научиться вовремя поставить точку.
А если... вдруг... может быть... почему бы и нет... Сомнения занимают драгоценное время. Потратить его с пользой, или провести в размышлениях об очередном человеке, который когда-то был тебе другом, подругой, братом, отцом? Исключений нет. Хорошая книга - и то ценнее.
Человек уходит сам. Внутри он уже потерял с тобой связь, но правила жизни учат его глупости, напрасному упрямству и самообману. Здесь остаётся только дать ему понять, что его мир - чужой. Вряд ли вы ещё свидитесь на перекрёстке.
Но мне люди интересны сами по себе. То, как они меняются, кем становятся. С одной стороны - весело наблюдать. Как и грустно. С другой, незаметно они рассказывают, что с ними будет потом, какие мысли одолевают, что они потеряли, чего уже не вернут... И, чтобы не тратить время, я держу дистанцию, узнаю новых, довершаю старых.

На фуршете жизни - немало диковинных яств. Среди них - есть самые любимые. Но их всегда очень мало, и они быстро заканчиваются. В стороне - угощения со вчерашних пиров. Редко попадается что-то достойное. Чаще - несвежее. Но есть и новые лакомства. Какой у них вкус? Узнав у повара немного о рецептуре, думаю, почему не попробовать?

He saw that in reality there was no high-flown quixotism in a woman's nature; the smooth arms, made he had thought for caressing, seemed muscular; the hands meant for the doing of works of pity in his system, appeared dexterous in the giving of "stingers," as Barnes might say, and the smiling lips could sneer with great ease.

Он увидел, что в реальности все его представления о высокопарной изысканности женской природы рушились: нежные плечи, в его мечтах созданные для ласки, выглядели грубыми; руки, творившие в его мире милосердие, на самом деле преуспели в раздаче «укусов», как сказал бы Барнс; а улыбки на губах с лёгкостью превращались в насмешки.

(c) Артур Мейчен "Холм Грёз" (A.Machen "The Hill of Dreams")

Theoretically they "adored" books and thought poetry "too sweet," but in practice they preferred talking about mares and fox-terriers and their neighbors.

Теоретически, они «обожали» книги и думали, что поэзия «так мила», но в действительности они предпочитали обсуждать лошадей и собак, и своих соседей.

(c) Артур Мейчен "Холм Грёз" (A.Machen "The Hill of Dreams")

Dead are the newborn... awakening...
(с) Jim Morrison

На моих - 4:20
Сегодня...
Завтра...
Вчера...
Сломаны...
Почти как у Шляпника...
Мы, правда, не ссорились...
Просто сошлись по душа'м...
Обезумели...
Ртутные ингаляторы...
Кокаиновый марципан...
Раскалённый каннабис поэзии...
Крылья опиумных Медей...
Мы здесь...
Мы там...
- Простите, это Страна Чудес?
- Нет, переулок...
Не время пить чай...
Чешуйки всплывают...
Проводка сгорает...
Ползёт гипнотический ток...
Шапито...
Каннибал...
Его жертва...
И её Шагал...
Прогулка...
На серебряных блюдах...
Парные ноктюрны...
В велюрах...
Четыре помножить на десять...
Повстречаться на перекрёстке...
Успеть на званый обед...
В день своих похорон...
Снова сверим часы...
4:20
Выдыхайте дымы...
Сноситесь...
Не время пить чай...
Кожаный змей...
Отпускай...

Бог, Дьявол - это всё эвфемизмы...
God, Devil - all are euphemisms...



Почему, как вы думаете, я выбрал данное изображение?

несколько дверей...

За одной из них - мир нереальный, другой. В нём есть место драконам, всадникам храбрых грифонов, сказочным землям и бродячим "богам" на привале у лунной реки. Этот мир кажется мечтой, но сам по себе он такой же, как этот. Те же народы, политические, религиозные и кровопролитные войны. Магический декор - лишь способ передать некую мысль, завуалировав её множеством сверкающих красок. Раньше я хотел жить в таком мире. Даже придумал свой - для себя. Но теперь такой мир выглядит скучным. Ибо это всего лишь интерпретация настоящего.

За другой дверью - мир, привычный всем. Я живу в нём - и нет. Эта дверь - правее той, что я использую постоянно. Иногда я приоткрываю её, но стараюсь не преступать порога. Легко потеряться там, где люди верят только тому, что говорят им другие люди. Там, где все существа вдруг стали "людьми". Там, где слова имеют лишь один смысл, и цели жизни продиктованы на газетный листок. Приоткрываю посмеяться. Или заметить что-то, чтобы вернуться и посмотреть на это "из-за черты".

Это третья дверь - центральная для меня, в которой реальность выглядит настоящей. Как на старой картине, на ней много трещин, разрывов, неровностей. За тайнами одних красок проступают новые тайны других. Люди выглядят разными, кого-то из них можно встретить за дверью "сказок". Зеркальные своды плавятся, растекаются, помехи - линии чёрно-белого кино проходят сквозь скользящие образы. Звуки минималистичны, изредка переходят в симфонии. Цвета - бесцветны. Бывает, проступают одни, становятся более явными, и тут же сменяются другими. Запахи смешиваются, обращаются в ароматные вкусы, пробегают по коже пауками - морфиновыми иглами ночи.

И безумцем сквозь саваны времени, ощущений, музыкальных контрастов я продираюсь, размахивая руками, смешивая кровь и абсент, горящую лаву и пепел сметённых погостов, чтобы вновь накачаться экстазом дистиллированного вдохновения, зашторить дверь (не разрывая связь печатью замка), и запустить в пустые своды идейного ожидания волну оргазма, заполняя строки, которые потом смогут читать все...

И вы, прекрасные фейри, кормящие с рук пегасов...
И вы, обобщённые люди, пилоты шуршащих колясок...
И вы, демониды делирия, видящие, мои любимые кошмары...

Все вместе разделим постель.

Don't ever love me:
it is hard to be alone...

Часто люди, одинокие люди, стремясь победить одиночество, находят себе других людей,
но при этом становятся ещё более одинокими...



Cherish thy loneliness...

Забавно... эта гроза заставляет моё сердце биться так, словно я - маленький мальчик, восхищённый безумием свирепой стихии... и смеяться, сливаясь с экстатическим ритмом частого, проникающего под кожу дождя...
Крики людей, машин; вспышки и гипнотические раскаты - поглощают, уносят с собой в прекрасные, извращённые, но близкие мне миры. Стоя на балконе, открытый ветрам, смешиваю дождевую воду с золотым ромом, наблюдая, как любимый художник рваной струною рисует на тёмном холсте.
В такие моменты меня всегда тянет покинуть свой тихий полумрак и выйти навстречу дождю... но сегодня - это энергия, которую я поглощаю, чтобы продолжить, созвучно музыке бьющихся капель, вычерчивать веки историй на сером, промокшем листе...

 

Посвящается творцам настоящим, живущим ради творения и особого чувства созидания, всегда остающимся преданными искусству (пусть даже в своём особом, извращённом его понимании), а не тем, кто его оценивает и потребляет.

Here lies one whose name was writ in water...

John Keats (grave inscription)

Poème Pluvieux

by Lestat de Llamorte

И снова дождь. И вновь, одинокий мечтатель, я спешил в свой маленький сад. Там возле пруда, среди клёнов и ив, меня ждала ветхая скамья, привыкшая к моим частым визитам. Здесь редко появлялись люди. Они предпочитали озёра, прогулочные лодки, пустые разговоры и зонты. Зачем они им? Закрыться от неба, от света, от ласковых капель дождя? Узники собственных коконов – они давили земляных червей, непрестанно высказывая негодования о погоде.      

«Опять эта сырость!»

«Когда же закончится дождь?»

«Посмотрите, только вышла из дома, зонта не успела раскрыть – уже причёска промокла!»

 

Они никак не могут привыкнуть, что здесь дождь идёт всегда. Потому я и переехал сюда, забросив жизнь. Здесь ничто не мешало мне писать свою книгу.

Я назвал её Поэма Дождя. Нет, я не хотел написать очередную прекрасную оду погоде, чтобы люди, прочтя, восхищались, а после вновь, забывая все образы (то, что их трогало), ругали её. В глубоких раздумьях призрачными вечерами, когда, мне казалось, другие миры говорили со мной, я задавался лишь одним мучившим меня вопросом: что чувствует дождь? Но тихо плескался огонь в серебристом бокале, и дым рисовал над камином ветвистый узор, и тихо сопело перо – словно всё, что доселе внимало, делало вид, что не знает ответа на мой сокровенный вопрос. И не стучал мне в окно желанный, возлюбленный гость… Потому и оставил уют, сменив тёплый камин и сонливость постельных перин на поношенный плащ и угрюмость заплаканных улиц. Так оказался я здесь – в самом сердце бессмертных дождей; и первые долгожданные строки (почти откровения!) проявились  на серых осенних листах.

Иногда дождь приходил ко мне юным поэтом, наспех одетым в пальто нараспашку, с улыбкой стряхивающим звенящие капли с мокрых, непослушных волос. Он ничего не говорил, только кивал, заглядывая через моё плечо, словно проявляя особенный писательский интерес к моей книге. Однако, он никогда не оставлял ремарок. Чаще гонялся за кружащими в воздухе листьями и топал по лужам, смеясь над своим отражением – почти как ребёнок. Но было в нём нечто близкое, будто не дождь, а я сам беззаботно играл, танцевал. 

Случалось, открывалась незримая дверь, и изящная дама, садилась на скамью рядом со мной и наблюдала, не отрывая глаз, как я записываю песни дождя, вкладывая в звучание каждого слова всё своё вдохновение. Она поправляла модную шляпку, курила через длинный мундштук розмарин и шафран, и улыбалась снисходительно нежно, словно любовалась своим дитя, увлечённым мечтой; наслаждалась его продвижением и успехами. 

Но больше всего я привык к нему – строгому джентльмену в тёмном костюме, вечно смотрящему на часы, словно отмеряющему моё время. Его присутствие не смущало меня, как бывало при даме, скорее раздражало, выводило из равновесия, но, при этом сильнее побуждало писать, убивая в зародыше любые моменты простоя, изредка маячившие над головой, словно солнце, силившееся разогнать облака ради нескольких бесслёзных мгновений. Он отпивал из бокала вино, и я чувствовал в воздухе знакомую терпкость – словно не дождь, а кровь виноградных гроздей стекала с небес. Он стоял под зонтом и смеялся, считая секунды, и всё сильнее, больнее кусала стихия; и всё сильнее, быстрее записывал я её крики, стенанья, безумья… пока вновь не являлся беспечный поэт, купавшийся в огнях листопада. 

С каждым новым днём я ощущал, как наполняется чувствами Поэма Дождя: разными, мечтами, слезами, соблазнами. И вот, наконец, я смог осознать: моя книга закончена! Стремглав, пробиваясь сквозь ряды зонтов и людей, держа под мышкой драгоценную рукопись, я бросился к издательству, скорей, чтобы показать, рассказать всему миру о том, что чувствует дождь! Столкнувшись с одним джентльменом в тёмном костюме, я слышал, как он бросил вслед: «Вы что несетёсь! Опаздываете куда-то?», - но не остановился, не придал значения. Да и какое мне дело до всех этих уличных склок, когда сам дождь водил по листам моею рукою! 

Взбежав по ступенькам к двери издательства, я потянул за ручку, но она не поддавалась. Я стучал, звал, но безуспешно. А после заметил объявление, гласившее: 

Закрыто, пока не закончится дождь. 

Разбитый, я сел на одну из ступенек и заплакал. Сжимая в руках Поэму Дождя, внезапно, я показался себе таким же одиноким и промокшим, как и мой герой. И никому не нужным… Только странная дама в поношенной шляпке, смоля мундштуком обратилась ко мне, предлагая своё утешение. Но никакие сладости плоти не смогли бы вернуть меня обратно в этот мир, вытянуть из луж моих призрачных улиц.

В одной из них я увидел себя – своё отраженье. Бродяжный, голодный поэт, стряхивающий гулкую мессу осколков стекла со своих тёмных, засаленных кудрей...

_________

 И снова солнце. И вновь все сжигают зонты, и рады ясной погоде. Даже в маленьком саде на окраине парка, и том, скрипит старый катамаран. А на скамье коротают часы окурки, бутылки и губные помады. 

Я бы мог написать об этом, и кому-то именно это покажется жизненным, но не о том моя книга, написанная дождевой водой на размокших от слёз листах пальцами, истёртыми до кровавых костей. О чём? – быть может, спросите вы. Но я не знаю ответ. Я – всего лишь поэт. И для кого-то я не написал ничего – лишь только испортил никчёмную кипу бумаги. Но кто-то почувствовал ту самую, сокровенную Поэму Дождя.