Сегодня Воронеж назван наконец городом-героем. А как же иначе? Для меня это очевидно с детства, что Воронеж - город-герой.
Я помню себя очень-очень рано. Из сравнения воспоминаний со взрослыми выходит, что я запомнила в подробностях крыльцо дома и двор, где мы с мамой были в эвакуации в Ульяновске, когда мне было 9 месяцев.
Потом мы вернулись в свой разоренный разграбленный дом в Москве. Помню, какие-то дяденьки клали в комнате печь из кирпичей, чтобы нам не замерзнуть. Но эта печь требовала много дров, и тогда посередине комнаты поселилась железная печка-буржуйка, которую топили газетами и щепками, на четырех тонких железных ногах, похожая на домашнее животное. У меня отношения с печкой были напряженные, я несколько раз обжигалась об ее железные бока...
Да, так про Воронеж. Наверное, по пути из эвакуации мы в него попали. Я в поезде всю дорогу смотрела в окошко. И вдоль дороги рядами стояли печи. Большие русские печи с зияющими горнилами и с каменными трубами в небо. Я ничего не спрашивала, может, еще и говорить не умела. Но эта картина много лет стоит у меня перед глазами. Позже я поняла, что деревянные избы сгорели, а каменные печи остались...
Мы подъезжали к Воронежу, разрушенному недавними боями. Сначала не было ничего приметного, разруха была везде и выглядела обычной. Но здание вокзала было нарядного желтого цвета! Может быть, уцелело от разрушения, а может быть, успели отремонтировать. С тех пор слово "Воронеж" ассоциируется у меня с радостным желтым цветом. И еще одно яркое воспоминание - безумно вкусный пшенный суп, которым накормили нас на вокзале, тоже ярко-желтый. Как же я была голодна, если сваренная на воде пшенная крупа оказалась такой незабываемо вкусной! Я потом много лет любила пшенный суп и пшенную кашу, как счастливое воспоминание об утоленном детском голоде.
Ехали мы со многими пересадками, на перекладных, и всю дорогу мама несла наши пожитки, да еще меня на руках. А как иначе? Никто ей не помогал. В людском водовороте войны она оказалась одна с маленьким ребенком. Она была здоровая и сильная. Но как же ей было трудно и страшно! Помню, в дороге мы ночевали с ней на полу в какой-то избе, накрытые тяжелым тулупом. И помню чей-то разговор, что дальше идти нельзя, там волки. Недавно женщину с девочкой загрызли...
После всех передряг, которые мы перенесли в пути, Воронеж был раем. Я всегда буду чувствовать к этому городу благодарность.
Много позже я была в Воронеже в редакционной командировке. Разыскала воспитанника Макаренковской колонии, который оказался другом моего папы по Комсомольску-на-Амуре. Я написала о нем очерк. И еще у одного папиного друга в Воронеже успела взять интервью. Но это отдельная история.
Была ранняя весна, я шла по центральной улице Воронежа, откуда был виден Дон, и опять чувствовала теплую живую благодарность этому городу и этим людям.



6 июня 1943 года. Может быть, это дата снимка. А может быть, мама надписала этой датой фотографию, когда отправляла папе на фронт.