Всегда воображение меня своей лаской не обделяло. А уж в болезни, во сне или с бодуна - особо. А ежели в болезни и во сне одновременно - к гадалке не ходи: нет такой нужды. Тогда, как сказал поэт, "раскрывается бездна, звёзд полна".

    Сейчас вот заболел. Температура тела лихорадочная. И бросает из стужи в тропики. И она раскрылась снова. Бездна эта. То я по парку в Таганроге бегал, вход в "Метро" искал (срочно надо было на самолёт до Амстердама успеть, а то билет пропадёт). Вокруг - пустотень. Ни метры этой, ни прохожих. И телефон бездействует. Как пальцами в него ни тычь, он какую то ересь вместо маршрута выдаёт. Типа, посылает. Но не в "Метро". И не в Амстердам. А гораздо дальше и без пересадок. Во сне это всё, конечно. Но обидно, как наяву. 

    А сегодня приснилось, что сижу я на каком-то симпозиуме. Кругом сплошь приличные люди, судя по одежде. Антураж соответствующий: круглый стол, перед каждым микрофоны, мониторы, указки лазерные, браузеры разноцветные и прочие сакартвелы. И посуда столовая. Тарелки красивые, вилки серебряные (это важно). В общем, сплошной монплезир и оттопыренный мизинчик. 

    Тамада тоже ничего себе такой. Предлагает в монитор глядеть, следить, как там графики бегают и синусоиды извиваются. А мне скучно (видимо, вводное слово лектора я вместе с вводным смыслом упустил). Берусь левой рукой за край тарелки. Красивая тарелка. Мейсенский фарфор. А вилкой в правой руке аккурат в центр тарелки тычу. Хоба - засветилась тарелка, появился интернет. Буквы какие-то, картинки.... Говорю жене: "О, смотри!" - и опять - "тыц" вилкой в тарелку. - Ничоси, - отвечает супруга. Но особо виду не подаёт. Как-никак инженер систематехник. Понимать надо. Профессион де фуа и прочим излишествам обучена. 

    А я раздухарился вконец:

- Гляди, - говорю, - Сейчас я ей голосом управлять стану: подношу рот к тарелке поближе и зычно так: "Новости Владивосток!" - и пошли родимые. Одна за другой. 

    Вот такой симпозиум. 

    Чаще, конечно, другие сны снятся. Про житьё-бытьё. Вот надысь снится, что болею. Лежа причём. Но встал невзначай, чтоб "Боржоми" попить. Открываю бутылку, а за спиной голос дочки старшей: "Папка, я приехала!". Я с индифферентным хлебалом, в своей манере:

- А чо так? И вечерним поездом сегодня опять в Ванкувер свой не вернёшься?

А дальше иронии с сарказмом мне не хватило. Сдулся я. Обнял её, заплакал и проснулся. 

    Сейчас разве что из жерл домашних унитазов не слышно завываний: "Омикрон... омикрон!". Скучно, братцы. А скуку надо разгонять. 

    Развлекался тем, что с невинным выражением лица спрашивал у знакомых: как пишется буква "Омикрон", присутствующая в греческом алфавите? Ответы озвучивали разные. Кто букву "Омега" рисовал, кто не рисовал, а просто посылал меня в далёкое пешее, кто глаза пучил, а потом всё же посылал. 

    Для любителей греческой поэзии и в целях самообразования безвозмездно показываю: "О" - именно так и пишется эта таинственная буква. 

    Многие знания, многие печали... я, кажись, этой самой греческой буквой страдать стал. Доразвлекался. Болезнью заболел. Голова гудит, печень выкаблучивается, почки отказывают, глаза закрываются, ноги отекли. Нос тоже, как ноги. На триппер не похоже, увы. И на беременность, хотя со стопроцентной уверенностью утверждать не могу.

    Попросил дочку купить папке либо цианида, либо тест на ковид. Если ни того, ни этого в продаже нет, пусть придёт и пристрелит. Вот такой мой родительский наказ. 

    Расскажите и вы, как боретесь со скукой и домашним неуютом февраля. Чтоб в красках и не как у Пастернака. Развлечём друг друга по мере сил. 

P.S. Протестировал организм. Тест положительный. Н-да... это после всяческих прививок и уже единожды отболев. Что ж, дни обещают быть томными. Скуки как не бывало. 

    Отсутствовал здесь долго. А всё почему? А потому, что боролся с наветами врачей. У них же чуть что - сдайте анализы (редко, когда "скажите "Ааааааа!" или просто: "Дышите!"). Примитив. Отработанная схема. Дети казематов, в общем. Ни горизонтов, ни фантазии. 

    Ну, сдашь. Жалко, что ли? Нате, раз без этого вам скучно. Ну, и начинается. И им не скучно, и тебе не весело. А я ещё заметил, что в последнее время у врачей словарный запас истощился. Почти до одного, но очень членистоногого слова: "рак". Никакой фантазии, но это я уже отмечал. 

    Надысь поплохело мне в очередной раз. Серьёзно так. Я уж не буду про обезболивающие блокады в позвоночник мысью по древу разливаться соловьём, про военный госпиталь, про поиск хорошего нейрохирурга, про "приходите к нам позвонки менять", про руки, как не свои... чего на мелочи отвлекаться? Что терпимо - терпишь. Я, оказывается, терпеливый. Никогда бы не подумал. А тут припекло с новой силой и из знакомого, к сожалению, места. Ну, я что мог, в горсть собрал и - к урологу. Та, вспомнив, видимо, латынь, написала на бумажке "Cito!" и - аллюр три креста - на УЗИ. Там очередной ребёнок казематов, инстинктивно, как ему навеяли отрывочные знания из  курса зоологии, пишет в ответ: "Членистоногое, вот те крест к твоим аллюрам. К гадалке не ходи. На том портрет матери целую и ставлю на зеро ".

    Загрустил я. Не скрою. Ежели рецидив ЗНО на почке, то почке хана. И это в лучшем случае. В худшем вообще картина маслом. Включите фантазию. Включили? Вот.

    В первую очередь о родине, конечно, загрустил: как же она без меня? А уж потом по мелочам грустить стал: что не увижу свадеб внуков, не увижу, возможно, неродившуюся пока внучку, Таганрога больше не увижу... ничего не увижу. Вообще. Странно это. Нет, когда абстрактно думаешь, вообще, - ничего. Не так уныло. А когда конкретно про себя... у вас тоже так? Наверно, тоже. И мысли крутятся, крутятся постоянно. Нехорошие мысли.  Днём и ночью крутятся. Кто под таким диагнозом ходил, подтвердят. Я тут ещё схуднул малость. Это тоже не всегда хорошо, оказывается. 

    Уролог у меня боевой. Моим членистоногим в восемнадцатом году проверенный. - Ну, чо ж, - говорит, - начнём суетиться. Перво-наперво сходи-ка на КТ. Чтоб с контрастом. УЗИ - оно УЗИ и есть. Я, - говорит, - много слов из трёх букв знаю. И УЗИ - не самое из них страшное. А если уж и КТ... тогда... ну, тогда и будет - тогда. 

    Знаете, как бешено бьётся сердце, из горла выпрыгивая, когда результат-приговор ждёшь? Не знаете. Вот и хорошо, что не знаете. Многие знания, многие печали. К урологу во вторник с хорошим коньяком поеду. Не подтвердился рецидив членистоногого. Воз и маленькую тележку в диагноз, как в яму, высыпали. Но не рак. Давно я так болячкам, которые попроще, не радовался. Было б чему радоваться, скажете. А я промолчу. 

    Теперь есть время отвлечься на боль в спине и руке. Голову-то я уже поднимаю, могу прямо смотреть, но руки как чужие. Да и походку в стиле Пьяной Обезьяны ещё не изжил. В понедельник - на иголки, во вторник - к урологу, с коньяком. В четверг - к кардиологу. В перерывах - поработаю. Приятная суета неприятностей. 

    А сегодня у нас случилось лето и жена вывела меня погулять. Мне хорошо от того, что всё не совсем плохо. 

   Так в двух словах не расскажешь. Тут руками размахивать надо.

    В 1947 году в Розуэлле разбился НЛО. Несколько позже я приобрёл геморрой. Сторонники теории палеоконтакта утверждают, что эти события тесно связаны друг с другом, но затрудняются сказать, чем. 

    С детства подверженный перфекционизму, я довёл геморрой до 4 стадии. Как сказал врач, с нескрываемым любопытством осмотревший плоды селекции, "слава богу, что не рак*" ( Рак в данном случае - это не поза, в которой я любезно предстал перед эскулапом. И не симпатичное членистоногое, употребляемое с пивом. Это диагноз. Слово "рак" несколько раз будет упоминаться в рассказе, поэтому я наградил его звёздочкой) и предложил "резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонита". Я был согласен. В принципе. Тем более, что кровопотери были пугающими: до обмороков. Гемоглобин в половину от нормы и сил только-только ложку ко рту поднести. Не промахнувшись. Но скоро сказка сказывается...

    Несколько раз операция откладывалась: то большая загрузка на работе, то малая война в Сирии, то недород в Рязанщине... а потом я заболел коронавирусом. Аккурат под Новый год меня выписали из больницы. На трясущихся ногах, задыхаясь от недостатка кислорода, с пищащим голосом обобранного в подворотне воробья, я провёл пару месяцев, восстанавливая силы. Потом решился и меня определили в хирургическое отделение городской больницы. 

    Не знаю, как у вас, в вашем городе, а у нас городская больница нисколько с советских времён не изменилась. Два гальюна. Один мужской, другой не мужской. В мужском - три унитаза. Без кабинок, открытые. Душа нет. Видимо, за ненадобностью. Про биде всякие и разговора быть не может. Пусть здесь хирургия, но иностранной заразы нам не надь. Мы свою культивировать будем. Опять же, традиции. Скрепы. И преемственность поколений. Тараканы и те с красными флагами стройными колоннами маршируют. Как на первомайскую демонстрацию: бодро и с песней. В палатах коек столько понапихано, что медсёстры, завозя очередного терпильца после операции, этими койками в тетрис играют, чтобы сбросить тело больного с каталки. Ну, и в коридорах. Везде. Вдоль стен - койки, койки, койки... причём, не пустые. На них стонут, кряхтят, воют, в общем, выздоравливают те, кому в палатах места не хватило. Забито всё. Даже бывшая ленинская комната. Есть, правда, две палаты для ветеранов Великой Отечественной войны. Видимо, так принято. И там кто-то тоже лежал. Но отнюдь не девяностолетние деды. А я так скажу: те, кто дожил с войны до сегодняшних дней, наверно, обладают завидным здоровьем покрепче нынешнего поколения. Дай им бог долгих лет жизни, а не койку в этой палате. 

    Вас когда-нибудь готовили к операции на кишечнике? Знаете такой препарат: "Фортранс"? Его надо литрами пить. На 10 - 15 кэгэ веса - один литр воды с пакетиком "Фортранс". Нетрудно посчитать, сколько надо на мои 110 кило. Теперь представьте вкус: пюре из бочковой селёдки смешали с морковным соком. Они смешали, а вам пить. Пить и постараться не блевать от изумительных вкусовых ощущений. Эффект, правда, потрясающий: на унитазе будете сидеть, как ракета с включёнными соплами на стартовом столе. Напиток - унитаз, напиток - унитаз... так незаметно день и проходит. 

    Приходит утро. Ты молчалив, задумчив, звонок, как синь весеннего неба и чутка зеленоват, как молодой побег бамбука. И вот приходит врач и говорит, что он подумал и решил: операцию позже, а теперь - марш на рентген кишечника. А тебе уже всё равно, куда. И ты идёшь, куда послали. Там тебя укладывают на стол и ну давай твой кишечник раствором бария наполнять. Благо, теперь есть, куда. 

    Меня крутили, вертели на столе. Долго. Потом спросили, не буду ли я столь любезен сходить до ветру и перелечь на другой стол. Ну, чо ж не сходить и не перелечь, коль тебя вежливо просят. Сходил. Перелёг. Там покрутили и выразили желание, чтоб я в коридорчике посидел. Ладно. Сижу. Гляжу, мой врач бежит в этот рентген-кабинет. А, - думаю я себе, - засуетились гитлеровцы вдруг. Это "жжжжж" неспроста. И точно. 

    Выходит мой врач, присаживается рядом и говорит задушевным голосом:

- Мужик ты крепкий, всякое видал. Даже кино про Братскую ГЭС, небось, смотрел.

- Конечно, - отвечаю, - два раза. И про фашистов хронику тоже.

- Так я без экивоков: в общем, у тебя рак кишечника. 

- Очень, - говорю, - мило с вашей стороны. Проникновенно у вас вышло. И хорошо, что вы на меня нарвались, а не на кого другого. Я уже операцию по поводу рака почки перенёс, так что раком больше, раком меньше... не удивительно мне. 

- Ну, вот и славно. Геморрой пока побоку, будем в другом месте резать, но тоже сбоку. Вот здесь. - И тычет туда, где у меня, действительно, давно болит. Я думал, это киста почечная приветы шлёт, а оно вона как. - Но, - говорит, -  мы сначала ещё перепроверим: сделаем тебе колоноскопию и ФГДС. Под наркозом. Завтра. 

    А мне уже почему-то монопенисуально: делайте, что хотите. Рассеянно как-то думается. Безразлично. Тускло. 

   Вспомнил свой сон про Николь, про нерождённого третьего внука (https://www.liveinternet.ru/users/tric_trac/post436771158), про то, что дочь беременна... вона как оно поворачивается... Пусто стало. И рассеян, повторюсь, не в меру. Поэтому сейчас и не помню: то ли я после бессонной ночи с болью встал, то ли эскулапы меня на столе при колоноскопии так крутили, что нерв какой зажали… на душе гадко, а тут ещё шея, рука болят, ноют, в сердце отдаёт, головой крутить трудно…. А левая рука просто отниматься со временем стала: бессильная, пара пальцев онемела. Но, главное, - боль. Постоянная, не уходящая.

    Мне её несколько разбавили известием, когда я от наркоза отошёл: «Рака у тебя, по-видимому, нет. Но уж чтобы точно такое утверждать, надо МРТ сделать. Займись этим, когда силы будут».

    Операцию сделали. Наркоз – спинальный. Для меня это впервые. Из наиболее поразившего: когда меня выносили из операционной, обратил внимание на ноги. Чужие. Длинные. С большими ступнями. Они мои, но – чужие. Страшно стало. Как будто их отрезали.

    Дальше неинтересно. Наркоз ушёл, боль пришла. Не хочется про это. Я терпеливый, конечно, но терпеть в заднице раскалённую кочергу то ещё удовольствие. Вот ещё новый жизненный опыт: впервые примерил памперс. Через двое суток. Хмыкнул: соску бы и чепчик для комплекта. Симпатично… аж жуть.

    На третьи сутки начал понемногу принимать пищу. И пить вазелиновое масло. Оно безвкусное, не вызывает отвращения. Не то, что «Фортранс». Стал просить, чтоб меня выписали. Ну, представьте моё положение: ни задуматься на фаянсовом друге, ни подмыться. И стометровку в гальюн, чтобы отлить, никакого интереса. Пообещал врачу, что приду к нему на приём в конце недели. Выписали. Жена домой увезла сразу же, не дожидаясь официальных бумаг.

    Дома пару суток было непривычно: никто не стонет рядом, не орёт в коридоре. И соседи, даже если музыку включат в ночи, – такие милашки по сравнению с больничным контингентом, что хоть целуй.

    В конце недели показался врачу. Он уверил: всё идёт, как надо. Ну, для меня-то не всё: если задница потихоньку заживает, то боль в руке, шее не отпускает. Хоть на стену лезь. Никакие обезболивающие не помогают.

    Сегодня был у невролога. Очередная радость, которую сообщил врач:

- Нуууу… тут сразу не скажешь («Нужно съесть два куска мыла и в баню на снимок»). Надо МРТ шейного отдела позвоночника делать, чтобы исключить возможность того, что твой спинальный инсульт захватил ещё один участок. Сделаешь – высылай снимки. И ко мне. Определю тебя в стационар. В нашу больницу моряков.

    Очень мило, я считаю. Откуда они (врачи) такие диагнозы выдумывают? То рак, то инсульт… есть же гораздо более симпатичные: насморк, кашель. Педикулёз, в конце концов.

    Больница моряков. Дааа… Ребята, я уже устал по больницам кочевать. Да и что сказать на работе? Коллеги и зав. кафедрой меня и так постоянно прикрывают. Нехорошо беспределить.

    Если МРТ делать по направлению («бесплатно, то есть даром»), надо подождать. Когда-нибудь сделают. В мае, например. Позвонил в центр «Асклепий». Записали на утро воскресенья. Не бесплатно, естественно.

    Текст набирал дольше недели: больно. Не так больно бывает, если расклинишься на топчане в какой-нибудь особо извращённой позе и замрёшь. Чутка затихает. Но не отпускает.

    Как индеец, я сказал всё. Предельно откровенно. В сжатом виде, без литературных подробностей. Уж извините. Хотел с ними. Но повторюсь: больно за компом сидеть.

Надеюсь, что всё наладится.

потому что жизнь - борьба

    Сегодня первая ночь, когда не снились кошмары. 

    Организм борется. Борьба вольная. То температура 34,5, слава богу, плюсовая, то давление выше 100 не поднимается. Уже был приступ аритмии. Удачно преодолел. Сахар скачет. Но мне нужно есть: за семь дней в больнице - минус семь килограммов. Ну, и до этого, соответственно, тоже вес не набирал. Тело настойчиво пыталось поиграться в женщину девятнадцатого века: грохнуться в обморок. Хорошо, сидел в тот момент. В общем, последствия болячки бьют везде, куда достанут. 

    Прекрасно осознаю, что если бы не стационар, скорее всего, деревянный бушлат примерял.

    Сейчас уже могу говорить. Минуты две. До этого - только сип односложный и жесты неприличные. Ну, и по стеночке, по стеночке... кружится всё. 

    Кстати, о распространённом стереотипе, что больные ковидом теряют обоняние, и происходит девиация вкуса. Херня всё это. Все, кто лежал со мной в палате, ничего такого не ощутили. А для меня некоторые запахи стали резче: крем, которым медсёстры обрабатывают кожу перед тем, как залезть в "костюм космонавта", парфюм, особенно дешёвый, пахнет невыносимо....

    Аппетит уходит. Это да. Вообще ничего не хочется. Такая вот защитная реакция. Сейчас хочу какао, булок с изюмом и прочего безобразия, которое мне запрещено. Жена бульоном выпаивает.

    Думал, закажу тест жене. Мечтал, сделают, - он будет отрицательным, начнёт моя Серая Шейка пробиваться к травматологу со своей сломанной рукой.

    Заказал. Это пока всё, что по плану: тест на коронавирус положительный. У неё ни температуры, ни чего ещё настораживающего. 

    Мама заболела. По всей видимости, та же зараза. Но тут я диагнозы ставить не хочу: не врач. Да и за десять тысяч километров помочь не смогу.

    Всё в королеву играет. Наорал на неё. Зря. Потому, что поддержки от этого никакой, а переделать её невозможно: всю жизнь прожила, как хотела. 

    Пост для друзей. Не для широкой публики. 

    Спасибо за понимание. За то, что не дёргали, не звонили. 

Привезли из больницы.

Тест на коронавирус отрицательный.

Сил никаких.

Комментариев не будет.

Прошу понять и пока не звонить.

    Интересные вещи творит высокая температура с мозгом. Ну, если он есть, конечно. Мне вчера в голову стихи лезли. Цитировал "Онегина" чуть не полными главами. Сам удивлён. И Маяковский. Ну, тут не удивлён: я б ещё "Муравья и Стрекозу" вспомнил. 

    Заведующий кафедрой здраво решил, что времени у меня теперь вагон. И пора б взяться за учебное пособие, работу над которым я почти год назад начал и благополучно забросил. Настроение кончилось, вот и забросил. А где его взять, настроение это, если испортили? Спросил курсантов, кто рисовать может. Мне - рисунки, им - разъяснение темы и зачёт. Бартер. Как при феодальном строе. И рисунков в вольном стиле надо было не больше двух десятков.

    Одно тело говорило умные вещи, что-то там про тягу к дизайну с младенчества. Утверждало, что работало бок о бок и в тесном контакте с Малевичем: Малевич рисовал, а оно, тело, закрашивало. Я доверчив. Зачёт поставил. А сам остался без иллюстраций. Был бы это курсант мужеского пола, я б придумал казнь египетскую. Чтоб впредь неповадно обещаниями разбрасываться и Малевича очернять. А тут - девка. Ладно, думаю. Небось, самой стыдно. 

    Так или иначе, работу я забросил. Ушло вдохновение. А тут мне зав. кафедрой напомнил, что не мешало бы чего-нибудь для особо одарённых, которым по два раза приходится объяснять, написать простым языком. Почти как на заборе, но без матов и на другую тему. 

    Ладно. Открыл файл. Через пять минут закрыл. При температуре 39⁰  по шкале Цельсия, будь он неладен, глаза не смотрят и голова трещит. Видать, не судьба. 

    Но чуть позже, сквозь треск и морзянку, пришла вот какая мысль: Бог за шесть дней отделил свет от тьмы, сотворил небо, землю, растения, животных и человека. По нарастающей степени сложности, как я это понимаю. А на седьмой день решил отдохнуть. Внимание, вопрос: а если бы не отдыхал? Что тогда мог сотворить? Если по нарастающей? Конечно, что угодно, на то он и Бог. Но всё же? Что было бы венцом творения? 

    И почему именно на седьмой день он решил отдохнуть, а не на пятый или десятый? И откуда мы это знаем? Так и вижу: он творит, а рядом, высунув от усердия язык, записывают - "и был вечер, и было утро. Сегодня занимался ботаникой. Хлорофилл там, вакуоли.... И сказал, что это хорошо". 

    По всему выходит, с больными нужно осторожно обращаться. Кормить их кашей и принудительно показывать мультики, чтобы мозги не сварились. 

...тот уголок земли"

А.С. Пушкин

    По правилам хорошего тона, нельзя начинать рассказ с чернухи. Сначала надо о погоде, потом - о женщинах, как они красивы, и как мы восторгаемся ими. Вот дальше - куда вынесет. Буду держаться плана.

    Зима. С крестьянами всё ясно. Ликуют, силоса набрав. С горожанами сложнее. Про Владивосток так вообще лучше не вспоминать: до сих пор телек не работает, а жена привыкши затихать перед голубоватым светом экрана. А сейчас вот, с 20 ноября, не затихает. Опять же, руку сломала и отвлечься бы - разлюбезное дело. 

    В молодости считал актрису Елену Цыплакову эталоном красоты. Сейчас, возмужав, понимаю, что при потухшем экране телевизора заявлять такие заявления рискованно. Поэтому о женщинах - всё. Или ещё Наталью Фатееву вспомнить? Уж очень глаза у неё - два синих омута. Не, не буду вспоминать. Тем более, что в классе моём было на кого приятно посмотреть. И рука в гипсе - это тяжело и, наверно, больно. 

    Ну, по плану описал жизнь точнее, чем показатели хозяйствования в СССР. Кстати, о плане: в понедельник должен был лечь в хирургию. Планово-экстренно. Позвонил врач и сказал: не советую: уж очень больных коронавирусом много. У него за дежурство четыре пациента заболели, не считая врачей. Я огорчился, но не очень: со страху от таких планов жидкого в бельё время от времени подпускал. 

- Конечно, - сказал я. - Это прискорбно. И я воспользуюсь вашим, доктор, советом. 

    В общем, всё чинно-благородно. Разошлись, как в море корабли. И я решил в понедельник полениться бездумно. Не получилось: сердце хватануло так, что ни петь, ни рисовать, ни связно сказать что-либо не мог. 

    Скорая. Городская больница. По сравнению с теми порядками, что были в мае, сейчас очень сурово. И бумажки, как раньше анкеты на визу, заполняешь: не был, не участвовал, не контактировал, сидел дома, примус починял. И флюорографию тебе сделают, и врач специальный осмотрит (наверно, на предмет вшей). Короче. Проще у Елизаветы в рыцари записаться, чем в больницу попасть. 

    Но попал. Лежу. Отдельная палата, чтоб не контактировать. Или по минимуму. В голове думы очень хмурые. "Прощай мама, прощай папа, прощай младшая сестра". Тревожный взгляд дочери, провожавшей меня в скорую, вспомнил. Жена, опять же. С рукой и гипсом... 

    И надежда слабая. Как и весь организм. Но на этот раз выходили. Восстановили ритм. А параллельно узнаю, что медсестра, которая градусники разносила, заболела. И зав. отделением с ковидом. И в отделении всего два десятка больных: берут только экстренных. Но хоть сердце бьётся. Радость. 

    А под капельницами особых развлечений нет. Дай, думаю, аудиокнижку послушаю. Не знаю, почему выбрал "Декамерон". Наверно, название созвучно лекарству в капельнице - кордарон. Вот я и. 

    Что я помню о "Декамероне"? Из той же молодости, где были Цыплакова и Фатеева. И одноклассницы, само-собой. А ничего не помню. Или что-то смутно. Помню, раскроешь книжку, полистаешь, найдёшь какую-нибудь похабщину, изложенную в стиле крем-брюле, прочтёшь. Похихикаешь. И - книгу на полку. Были б "Водители фрегатов" или "Пятнадцатилетний капитан", где "я не Негоро, я капитан Себастьян Перейро, торговец чёрным золотом!" - тогда да. А так нет. 

    Вот и решил я её с самого начала прослушать. Хватило на пять минут. Знаете, о чём там речь? О пандемии бубонной чумы. И зачем мне такая радость? 

    Попросил, чтоб в пятницу выписали: пульс ровный, температуры нет. Выписали. 

    Сегодня суббота. Утром температура была нормальной, в обед - 37, сейчас, вечером - 38. Сухой кашель, ломота. Почки болят. И голова. Давление скакнуло. Пульс участился. Дааа... с моими побочками...

    В обед пробовал вызвать врача из поликлиники по месту проживания. Фиг вам. Конститьюшн дэй. Никто не работает.

    Что смог? Заказать тест. Чтоб курьер привёз. Никакого у меня желания ни в очередях париться, ни в такси через весь город тащиться. Обещали завтра. Но пока его сделают, пока результат скажут - около недели пройдёт. 

    Ну, вот. Начал за здравие. 

"Держаться больше нету сил". 

Вызвал скорую.

    Не было печали, я женился. Сорок один год и десять месяцев без пяти дней. Часы, минуты и секунды приравняем к погрешности. Хотя, я бы не равнял: каждый час, как на фронте. То она рожает, то ремонт затеяла. И хихикает вызывающе невпопад. Круглосуточно. С перерывами на обед, правда. Кривить не буду. Мнение личное имеет зачем-то. Это, понимаете ли, не там стоит, а это - вообще не такого цвета и тоже бы надо передвинуть. Хорошо ещё, в мировую политику не лезет, а то представить страшно: тут - Путин, там - Америка, а сбоку - "передвиньте!"

    Но куда деваться, привык я к ней. За сорок-то один год к чему только ни привыкнешь. Тем более, отражение в зеркале последние годы больше раздражает, чем мнение жены. Расслабился, в общем. А зря. 

    В понедельник она на работу пошла. Утром. Мнение высказывать. Не всё ж мне. А вечером слышу - скребётся кто-то в дом и: "Боря, я руку сломала...". Думал, шутит. Женские шутки порой до изумления нелогичны: решила пойти на работу с мнением, а вернулась с переломом. Вот и гадай: то ли мнение это так коллег огорчило, то ли всё же непогода и скользота. И где смеяться? 

    В травме была всего ничего: к полуночи вернулась. Отчиталась. Оказывается, не шутки. Кто бы подумал... Я лично до последнего надеялся, что симулирует. С её-то характером противной малороссийской старушки. Нет, серьёзно всё: две кости сломала. Со смещением. Рука - правая. И она не левша, так уж совпало. 

    Я тоже на работу сходил. Отдышавшись от содеянного женой. В аккурат на следующие сутки. И там, на работе, категорично заявил, что всё, терпение моё лопнуло, развожусь. Сколько можно? Опять же, что это теперь за жена? Ни петь, ни рисовать. Впрочем, петь ещё так-сяк сможет, наверно. Но дома у приличной жены культурная программа побогаче обычно: погладить, сготовить, помыть. В магазин с пугающей регулярностью... молотком и рубанком тоже не возбраняется... А тут - рука. В гипсе. Нет, говорю, репертуар песенный её я уже разучил, так что выход один: развод. 

    Всё-таки хорошо, что я на работу пошёл. И уже там заявил. Не дома, а коллегам. Дома - рука в гипсе. Тяжёлая, наверно. А коллеги - добрые. И подсказать чего в трудную минуту горазды:

- Ты, - говорят, - не горячись. Ты вторую жену возьми. Вон у нас, узбечки работают. Полы моют и вообще. По-русски говорят плохо, так что если и будут иметь какое мнение, то при себе придержат. И песни у них колоритные. Бубен, зурна, всё такое... Присмотрись. А развестись всегда успеешь. 

    Вот я и думаю, что лучше: ещё одна узбечка или же пока повременить? 

    Во всём, конечно, в нашей жизни, женщины виноваты. Сейчас докажу. На прошлой неделе сходил я в псих. диспансер. С мозгами-то у меня всё в порядке, хотя, как посмотреть, если до сих пор с узбечкой решить не могу. Сходил я туда не из-за узбечки. Просто правило такое есть: перед походом на медико-социальную экспертизу, где решают, продлевать или нет инвалидность, нужно справку из диспансера получить. Зачем - вопрос четырнадцатый. А справка нужна. Иначе не продлят. А мне после инсульта всё тяжелее со временем. Видать, загазованность сказывается. Так что хошь - не хошь - путь один. За справкой. 

    И вот сижу я в кабинете у психиатра. Психиатр этот - женщина, не к ночи будь упомянуто. Любопытная такая. Тоже, наверно, мнение своё имеет. Так она вопросы задаёт. В силу личной фантазии, конечно. Я, как могу, отвечаю. Стараюсь. Вроде, получается. В целом. Но один её вопрос поставил меня в тупик:

- Какую работу вы выполняете по дому? - я долго думал и ответил:

- Дома я готовлюсь к работе. Другой работы не выполняю.  - ну и поясняю ей, что дома лекции разные обдумываю, вопросы каверзные для курсантов готовлю, чтоб своего мнения поменьше высказывали. Специфика работы у меня такая, что не у станка по восемь часов херачу, а круглосуточно думать приходится. 

- Ага, - сказала она и что-то там на листочке написала. 

    Поняли, да? Поняли? "Ага!" После этого "ага!" я теперь, например, посуду мою. И по мелочам, но круглосуточно. И в магазин с пугающей регулярностью. Лекции больше не обдумываю. Оказывается, домашний быт - очень затягивающее и экстремально развлекательное занятие. 

    И про психиатра я личное мнение заимел: никакой она не психиатр. Ведьма она. 

    А в реанимации ещё ровнее. Лежат себе, как под линеечку, рядочком. Чинно-благородно. Без трусов и погон. Исполняют команду "Дышать". 

    Я дышу, но нерегулярно. И сердце бьётся, как дождь за окном, без ритма: какая капля до земли первой долетела, та и прозвучала. Не в вихре вальса, нет. И так уже шесть суток. Рассказывают, что на шестые сутки Бог сотворил человека. Сам не видел, но раз мы существуем, то, наверно, не брешут. А тут, вроде на всё готовенькое, а починить не могут. Что ни делают, - только хуже. Вот и повезли меня на каталке в уже знакомое место, где всё ровненько. Без криков "мы его теряем", но в темпе. 

- Куда новенького-то? - А вот, рядом с бабушкой. - И напевно так: "Дееедушка рядышком с бабушкой"... 

    Делать нечего, бояре, снимаю трусы, чтоб соответствовать принятой в помещении форме одежды. Переваливаюсь на койку. На правую руку - манжету. На левую - кубиталку и пульсоксиметр. Грудь - в электродах, как в орденах, на лицо - кислородную маску. 

- Как себя чувствуете?

- Нормально.

- Тогда начнём. - Вкалывают наркоз. Дают разряд током. Всё почти как в кино показывают. Только скучнее и без спецэффектов. 

- Ну, вот, порядок. Лежите. 

Лежу.

    Хорошие люди в реанимации. Интересные. Тонометр называют давленометром, термометр - градусником. Матерятся, если нужно. Но дело своё туго знают. И исполняют не для галочки, а как надо. Не чураясь. Да тут и не получается чураться. С такими больными, как здесь, не заскучаешь. 

- (Ласково, у постели бабушки) Что ж ты, сука старая... я тебе жопу мою, а ты лягаешься? Нехорошо. 

Тихо в реанимации. Только аппаратура попискивает, да врачи с медсёстрами суетятся. Часов в реанимации, как и в казино, нет. Лежу. Мне лучше. Тело какой-то робкий оптимизм излучать стало. 

Лежу. 

- Обедать будете?

- Да.

- Вот и прекрасно. Сейчас кровать приспособим, чтоб удобно было... вот так. Удобно? - Киваю. Ем.

Лежу. 

- Как мальчик? Нормально? Хорошо. 

- Поел? Замечательно. Через час поднимайте его в кардиологию. 

Поднимают. Прощаюсь: "Надеюсь, не до скорого".

- Надеемся, до никогда!

Сегодня вторые сутки дома. 

    Когда друзья начинают звонить, писать и спрашивать: жив ли? Начинает доходить, что балбес, что мир тесен, а друзей немало. И надо как-то успокоить тех, кто беспокоился. 

    Я жив. Более того, дважды пытался писать. Была задумка написать сказку про Надежду, которая последняя. Два раза брался и два раза оказывался на больничной койке. Посетила мысль: "Это 'жжжжж' неспроста". И мысль эта отбивала желание писать напрочь. Ну их, - подумал я, - эти буквы. Тут осталось меньше, чем их в алфавите, стоит ли напрягаться? 

    Проблемы с сердцем я не решил. Был на консультации кардиолога-ритмолога. Он кардинально поменял лечение, исключил такой препарат, как кордарон. 

- Хватит, - говорит, - ты на нём уже больше пятнадцати лет сидишь. Это чревато тем, что либо кордарон станет просто неэффективным, либо он остановит твоё сердце. Либо одно из двух. Иди, пей новую таблетку, делай УЗИ щитовидки и жди двадцать одни сутки: именно за такой срок кордарон из тебя выветрится. А выветрится, приходи снова. Мы тебе обязательно какую-нибудь операцию сделаем. И если не помрёшь, то будешь почти здоровым инвалидом. Но не раньше, чем через двадцать одни сутки. 

    Что ж, думаю. Срок немалый. Надо как-то его с пользой провести. На курсы какие записаться. Или в отряд космонавтов-подводников. Взял отпуск. Чтоб оторваться от производства. Планы всякие стал строить. Всё больше абстрактные. И тут мне знакомый конкретно предлагает: "Вот чего ты постоянно с палкой хромаешь? Хочешь, я познакомлю тебя с изумительным хирургом и ты хромать без палки будешь?" Я захотел: надо ж как-то при деле двадцать одни сутки провести. А тут хоть и туманные, но перспективы. 

    Звонит он, знакомый этот, своему приятелю. Переговорили они обо всём. Про погоду. За футбол. И что бабы с каждым годом всё старее, а водка не берёт. Обстоятельно так. Не упуская деталей. Распрощались в эфире. 

- Снимок есть?

- Есть.

- МРТ есть?

- Есть. 

- Вот адрес. Город этот. Больница, в народе прозванная тысячекоечной, травматологическое отделение, личные данные врача. Чтоб завтра же был. 

    Завтра я был. Меня тоже обстоятельно расспросили. А как же!  Про всё: "До ветру часто ходили, ваше величие? А дети есть? А родители не сумашедчи ли? А папа пьюшый ли? А кака пинтература? Это вполне научное явление…" Молоточком постучали в разных местах и где надо. Вынесли вердикт: "Умеренно безнадёжный. Завтра - заселяться, послезавтра - операция". Я не возражал. Привычно взял сумку, собранную женой и заселился. 

    В итоге удалили мениск на левой ноге. Хирург, действительно, от бога: мне практически сразу после операции полегче стало: боли ушли. Ходить стал. Не сразу, конечно. Сначала с помощью ходунков, потом с костылями. А через две недели как раньше - с тросточкой. Ну, с ней на всякий случай. По привычке. И во избежание. 

    Через два дня после операции мне разрешили находиться дома с условием, что буду приезжать на перевязки. Сказать, что я обрадовался, это просто скромно промолчать. Ну, посудите сами: травматология. Все пациенты не ходячие. Ни у одной кровати ни звонка, ни колокольчика. Ежели санитарку звать или, не дай бог, сестру, глотку сорвёшь. Больница, возможно, в семидесятые годы прошлого века была современной. Операционные и врачи там - на уровне. А вот начинку в палатах надо бы как-то.... А ещё духотища эта. Запахи. Не Таити. Ни разу. 

    Дома-то не в пример комфортней. Из больницы меня однокашник забрал. Учились в одной роте. Под белы ручки, на заднее сиденье... Ну, а потом такси. Которое побольше вызовешь и едешь перевязки делать. 

    Швы снять успел. И приспело время самоизоляции. Потом и больницу прикрыли: почти во всех отделениях случаи заразы новомодной подтвердились. В общем, я как всегда: запрыгнул на подножку последнего вагона уходящего поезда. Повезло. 

    А с этой самоизоляцией, сами понимаете, с сердцем проблему так и не решил. Прошли двадцать одни сутки. И сорок дней прошло. Остаётся только уповать, когда сердце начинает выступать: то погода ему не понравится, то разволнуется на ровном месте. Не хочется ему покоя. Я не против. Лишь бы выступления эти не затягивались и заканчивались ко всеобщему благу. 

    Внуки изолируются за городом. У сватов там дом. Сами они на Камчатке, в основном. Так что пацанам хорошо. И погулять где есть, и живность пошугать для порядка тоже не возбраняется. Скучаю по ним. А они, как понимаю, не скучают. Пашка наскальной живописью увлёкся: нарисовал на деревянных панелях дома рыб и прочих кистепёрых. Кое-что Катька, мать художника, оттёрла. Кое-что не смогла. Пришлось, с замиранием сердца, показывать свекрови. Та женщина разумная. Хмыкнула, ознакомившись: "Пускай останется. На память. Не стирайте". 

    Пашку заставили по скайпу просить у бабушки прощения. Его фраза: "Бабушка, я прощаюсь с тобой..." - имела успех. Бабушка простила. 

    Папа Кирилл приволок рулон обоев и расстелил его на полу. Получилась бледная замена дубовым панелям. Потом была куплена белая доска для фломастеров. Как в классе. Доску делят по-братски: вверху узенькая полоска, где рисует Вася, всё остальное пространство - рыбы и морские гады в исполнении Павла. 

    Машка в Канаде тоже изолировалась: занятия в школе отменили. Сидит дома с папой. Выполняет разные задания. С усердием, но вот не Цицерон она. И не Пришвин какой. Цитата Коли, Машиного отца, из которого тоже слово выжать труднее, чем из канарейки лимонный сок: "Мой ребёнок, блин... Сидит, страдает над сочинением в четыре предложения. Три уже готовы, четвёртое никак не выходит. Слышу, корябает что-то. Интересуюсь. Оказывается, она в первом предложении стёрла 'because' и поставила точку. Вот вам и четыре предложения!"

    Про быт не буду. Без потрясений - и ладно. 

    Сегодня всего лишь фибрилляция предсердий. Делов-то - на такси и - в неотложную кардиологию.

    В среду - медико-социальная экспертиза. По инсульту.

Настроение паршивейшее. И волнуюсь, и ничего не хочу.

После среды напишу.

    Выторговав себе право лечь в больницу когда захочу, я и не думал, что это "когда" так быстро настанет. Всему есть начало, и я стал собирать вещи в надежде на скорый, но позитивный конец. Стал собирать - громко сказано. Отгремел юбилей жены, и она тем же вечером начала койлать баулы для выздоравливающего. "Лился сумрак голубой В паруса фрегата. Собирала на разбой Бабушка пирата...". Я же в это время, лёжа на топчане, довольно удачно (точнее - довольно и удачно) изображал Центр управления полётами. 

- "Чайка", "Чайка", я это... положи пару кальсон и смокинг для суарэ. И тапочки. Нет, не белые.

Всё-таки хорошо иметь жену. Мужчина без жены - что рыба без велосипеда.

А дочь Ольга мне на телефон сериал залила. Ну, сколько влезло.

- Смотри, - говорит, - папка, между клизмами и капельницами. Поправляйся, в общем.

    Но как-то либо я не в настроении был, либо клизм сверх плана назначили... уж и не знаю, почему, но не посмотрел я ни одной серии. Всё, на что меня хватало, это перечитывать вечерами простенькие сказки Андрея Белянина. С ненапряжным и предсказуемым сюжетом. Потому как волноваться мне крайне не рекомендуется. Я тут уже после больницы решил посмотреть фильм "Хан Соло", ну и... выключил, недосмотрев до середины. И стал таблетками закидываться. А кино, если разобраться, ни о чём. Тимур и его команда. А вот поди ж ты, как остро реагирую. Ну, ладно, про книги и фильмы понятно. Теперь ближе к сюжету.

    Мне получше. Частично вернулась чувствительность рук. Хожу уверенней, а не как чудом выживший ветеран Бородинского сражения. Голова всё ещё кружится, да и по клавишам попадаю не всегда, но и здесь прогресс ощущается. Есть и очень проблемные зоны, но пусть с ними разберутся военврачи, в руки которых я, надеюсь, попаду завтра.

    Снятся странные сны. Не совсем пугающие, но странные. Про высокую женщину Николь с татуировкой на тыльной стороне ладони левой руки, от основания пальцев до запястья. Татуировка в виде игральной карты: в каждом углу карты своя масть, а само поле карты похоже на пейзаж картины, что за спиной Джоконды. Николь высокая, худощавая женщина с белой кожей, в длинном тёмном платье и платке, из под которого выбиваются белокурые волосы. Она стоит на пороге одноэтажного домика и призывно машет рукой. Иду с опаской. Меня провожают внуки. Пашка сразу за мной, Василий - позади. Говорю: "Дальше нельзя", - Васька убегает, а Пашка упорно стоит. Я прижимаю его к себе, да так, что у него носик сплющивается, целую: "Уходи!", - подпихиваю его назад, прочь и вхожу в прихожую дома. Справа - комната, вроде больничной палаты. Четыре койки в ряд, подозрительно похожие на гробы, но с подушками и одеялами. За койками - закрытая металлическая дверь. Чувствуется, что закрыта на замок.

    Впереди - ещё одна комната, схожая с кухней в заводской столовой: плита, на ней бак с варевом, которое большим половником помешивает одноглазый мужик. На другом глазу мужика непонятным образом держится клок серой ваты. Ещё в этой "кухне" суетится женщина, по виду и одежде - горничная или прислуга. И, дальше, - открытая дверь в другое помещение. Спрашиваю Николь. Бурчат невнятное, отмахиваясь, как от назойливой мухи. Ухмыляются.  Просыпаюсь. Сердце бухает. До утра не могу заснуть.

    А другой сон - про нерождённого третьего внука. Пусть его пока и в проекте нет, но я знаю: он должен родиться и разговариваю с ним. Этот сон труднее словами описать. Сплошной бардак, хаос времени, неприкаянность и влажные пелёнки. Поэтому не буду пытаться.

    Со сном вообще проблема: болит спина. В основании шеи. Куда бы ни пытался пристроить голову - непроходящая боль. Опустить подбородок тоже больно. А ещё давление ночью растёт. Обычно просыпаюсь в полтретьего, - к тонометру. Жру гипотензивное и обезболивающее. Стараюсь выбрать наименее болезненную позу и уснуть. А ещё правый бок болит. Постоянно. Весь период болезни. Будто кулаком саданули. Не знаю, что, но при любом движении и глубоком вдохе бесцеремонно напоминает о себе. Или это невралгия, или желчный, или киста в почке воспалилась, или ещё какая хрень, которая, надеюсь, дождётся врачей, а не рванёт в самый неподходящий момент. Аппендицит мне, кстати, вырезали. Два раза. Но это отдельная история, где-то в дневнике есть. 

    Теперь позитив. Из Канады приехала внучка Мария. Очень светлый, простодушный ребёнок семи лет. По русски говорит, но не Левитан. Бегала тут давеча, размахивая российским флагом и радостно вопила: "Мы уввусские! Мы уввусские!" Картина маслом.

    Учу играть её в домино. По тому же принципу, что когда-то опробовал на Васе. Вася играть научился. Хорошо играть. Хотя к финалу обучения выдал фразу:"Дедушка добрый", - подумал и добавил: "Но беспощадный".

    Иногда у нас по вечерам "ирландские танцы": Манька любит фильм "Mamma mia" и песни из него. Вот я и включаю "АВВА". Манька радостно горланит и задирает ноги. Получается что-то среднее между гопаком и бальными танцами. Бабушка играет роль восхищённых зрителей, а я - тренера-режиссёра.

    Ещё мне нравится читать дневники дочерей. Вот из дневника младшей: "В саду Павел охамел окончательно.  Выяснила, что там его кормят с ложки и одевают (всё это он вполне успешно делал сам с двух лет). Категорически запретила воспитателям скакать вокруг ребёнка. Павел объявил голодовку (завтракает дома, в саду перебивается хлебом и печеньем, ужинает дома). Интересно, кто сломается первым, воспитатели или не в меру гордый и неприступный мальчик Пэ. Я лично ставлю на воспитателей".

    Чо-та ржу. Ну, да. Как в жизни себя поставишь, так и будет. А Пашка хлопец упорный. Уж кто-кто... 

    Уехали Васька и Пашка. С мамашей. На юга. Получать витамины и лечиться от бессолнечной погоды. Это хорошо. Но грустно.

    Да, всё думал: почему - Николь? Потом дошло: Николь - нiколи - никогда. Безвременье.

    Я тщательно выбирал, кому довериться. Железнодорожная больница. Урологическое отделение на 24 койки. Толпы желающих попасть именно туда. С утра понедельника очередь на приём у ординаторской чуть меньше, чем к мавзолею в период застоя. Есть современный центр на Русском острове, есть частные клиники, краевое, городские урологические отделения... народ идёт в "железку".

    Вот и я озадачился, когда прошла паника и мозг снова стал принимать более-менее адекватные решения. Как попал - не спрашивайте: "жить захочешь, не так раскорячишься". Попал. К тому врачу, к которому хотел.

    За те полтора месяца, что ждал операцию, опухоль вполне себе освоилась и сумела увеличиться вдвое. Такой прыти я не ожидал. Что ж. Жизнь удивительна, сюрпризы закончились не все.

    Госпитализировали в понедельник. На следующий день, вторник, назначили операцию. А чего тянуть? Все необходимые анализы на руках. Побеседовал с хирургом, анестезиологом. Точнее, беседовали они, я только отвечал на вопросы. Подписал все необходимые для проведения операции бумаги. Знаете, страха не было. Ну, того, животного страха. Опасения - да. Они у каждого здравомыслящего будут. А паники не было. Даже какое-то облегчение ощущал: ну, вот, скоро всё решится.

    Как готовят к операции, наверно, ни для кого не секрет: с обеда прекращаешь есть и пить. Вечером - интимное знакомство с медсестрой, которая посредством несложных манипуляций с водой переводит тебя в "ангельский сан". Ты звонок и чист.

    Таблетка снотворного. Я даже поспал немного. Часам к двенадцати дня за мной прислали носилки. Дурацкое мероприятие, эта езда. Голый, под простынкой. Под головой - история болезни. И - лифтами, лифтами по этажам. Пол в каких-то железных лентах. Колёса носилок на них подскакивают. Естественно, хрястаешься головой о подголовник. А они всё крутят, едут... в темпе, в темпе... почему-то захотелось крикнуть: "Два счётчика до Гапсальской!". Почему-то не крикнул.

    Операционная. Катетер. "Сейчас у вас закружится голова и вы потеряете сознание. Не бойтесь". А я и не успел. Свет. Тьма. Сама операция длилась часов пять.

    Очнулся, когда перекладывали из каталки в кровать реанимационной. Часов семь вечера. Любое движение, самое малое, вызывало рвоту. А какая рвота, если больше суток ничего не пил? Так, для порядка покрякаешь в поднесённый судок, - всё.

    В реанимации хорошо: полумрак. И часов, как в казино, нет. Лежишь себе в безвременье, проваливаясь в небытие. Через какое-то время рядом положили шприц-десятку, наполненный водой: "Если будет невмоготу, смочи губы. Но не усердствуй".

    Примерно через сутки повезли в палату. Красавец: катетер, дренаж, полузакрытые глаза и трёхдневная щетина.

    Две недели провалялся. Пришла гистология: рак. Естественно, заверили, что убрали всё, что могли. Я верю. А куда деваться?

    В день выписки был мороз и ветер, который с ног сбивал. Такси вызвать не удалось. Так и попёрлись миникараваном: впереди жена с вещами. Чем-то она тогда очень напоминала картину Перова "Тройка". Сзади - я с последними силами. Не похож ни на что. Два квартала прошли кое-как. Вот и дом.

    В пятницу был в поликлинике, у врача. Сказала, чтоб не забывал дорогу и приходил через десять суток. Я бы и рад забыть.

    На обратном пути зашёл в университет. Ощутил, как смотрят на живого мертвеца. Скорбно смотрят. Молча, с достоинством. Типа, крепись, мужик.

    Идите нахер, типа.

    До дому еле дополз: слабость. Остаток дня проспал.

    Вчера ходили в кафе. Отметили 39 лет совместной жизни. Поиграл с внуками. Слушал их. Просто смотрел, что они делают. Запоминал.

    Надолго меня не хватило. Отвезли домой. Лёг спать.

    Очень хочется уехать в Таганрог на всё лето. Увы. А что будет через год - поди узнай.

    Что изменилось. Если ухудшения будут не стремительными или, по крайней мере, с временными задержками, то, в принципе, ничего не изменилось. Пожалуй, явственно появилось чувство уходящего времени. Пронзительно понимаешь происходящее. Ну, вот, раньше, к примеру, можно было стоять на пляжу и бездумно глядя в горизонт, яйца чесать. А теперь чешешь, но сосредоточенно выискиваешь песчинки, доставляющие дискомфорт. Тем и занят. И Золушкой себя ощущаешь. Потому что в двенадцать часов карета превратится в тыкву. Она-то, Золушка, это знала. А знать, что событие неотвратимо произойдёт, даже если ты хороший - то ещё испытание и не дай бог кому прочувствовать. А остальные - не знали. И плясали. Потому что музыка и бал.

    Конечно, в любой момент может переехать трамвай (будет ли это облегчением?) или упасть кирпич. Но кирпичи, говорят, просто так не падают.

Не буду перечитывать написанное. Не буду править. Потому что есть великий соблазн вовсе всё стереть и баста.