Город давно накрыло полотно ночи. Спит город, спят люди... Спят даже машины, магазины, спят улицы, городские скверы и переулки. Лишь неоновые вывески магазинов да уличные фонари сдабривают колючую темноту своим ярким разноцветным сверканием… Но даже здесь, возле этой больницы нет ни одного фонаря, ни одного источника света… Кроме луны. Она, словно разведчик, запускает своё сияние в каждую комнатку, в каждую палату, куда лишь можно просочиться. И сияние это наделяет каждый предмет в комнате какой-то странной, внеземной энергией, вырисовывая его очертания, придавая тени невообразимую чёткость линий и резкость… Всё словно превращается в рисунок с хорошо прочерченными линиями, чётко вырисованными изгибами деталей и их теней… Сюда, в эту тесную комнату тоже проникал лунный свет. Он заползал сюда, минуя широкий проём окна, заполняя палату собой, накрывая призрачным тончайшим полотном каждый, даже самый мельчайший предмет здесь. Тени расползлись по стенам, по поверхностям стола и пола, порой налезая друг на друга и сливаясь воедино, в одно чёрное пятно. Угловатые тёмные фигуры, звенящая тишина заполнили комнату, и всё это было так естественно, так привычно. Но не только это примешивалось к звукам ночи…
Музыка. Пульсация. Ритм. Да, камеры под потолком не могли различить такой тихий высокочастотный звук, рвущий наушники плеера, но вот тот, за кем они призваны были наблюдать, уже утонул в эйфории этой мелодии и его поглотила проклятая атмосфера наслаждения и кайфа. Он ничего не замечал вокруг, ровно как и всегда, его сводила с ума эта мелодия. Он знал, что за ним каждый час, каждую минуту, секунду, следят камеры. Они передавали изображения на мониторы компьютеров, расположенных в соседней комнате, и эти два помещения делила только тоненькая перегородка. Поэтому женщина-наблюдатель, следившая за этим пациентом уже не первый месяц, могла слышать всё, что творится там, в комнате, будто этой стены и вовсе не было. Кровать парня стояла как раз возле этой перегородки, и снова он устраивал это аморальное шоу… Только теперь всё было не так.
Всё видно прекрасно – идеальный ракурс, чтобы камеры могли выследить объект в любой части небольшой комнатки. Они реагировали на движение, и потому сейчас их объективы были устремлены на кровать.
Амати Оками. Странный пациент, не общительный, но в то же время и не зажатый в себе. Непредсказуем, часто бывают припадки и приступы, налицо психическое отклонение. Повышенная боязнь зеркал, цветов, остальные факторы ещё не проверены. Случаются галлюцинации. Ночью у пациента наблюдается повышенная активность и неадекватное поведение. Поднят вопрос о переведении в закрытую изолированную палату.
Так гласили документы, таковыми были наблюдения, проведённые за несколько месяцев, но до сих пор Оками не был переведён. Нет, он содержался уже в изоляторах, но что-то постоянно словно подталкивало персонал перевести его обратно, словно на них действовал гипноз или неизведанная телепатическая сила. Но всё же Амати был любимым объектом наблюдения для доктора Элен. Он никогда не вёл себя похоже. Вечная непредсказуемость в поведении, в настроении, эта раскрепощённость, но всё же скрытая за стеной, через которую не пробиться, пока этого не захочет сам Амати. Транквилизаторы никак не действовали на этого парня, будто стоило веществу попасть в кровь, и его эффект мгновенно растворялся и исчезал. А что самое странное – внешность Оками. Натуральный ярко-красный цвет волос и острые эльфийские уши, будто он был не человеком. Возможно, какая-то мутация, и можно было поправить дело, но, по видимому, парня всё устраивало, да к тому же никто не смел и коснуться его ушей – на это он реагировал особенно бурно, выказывая свою нестерпимую агрессию и безудержный гнев. Цвет глаз тоже отличался от стандартного – радужка имела яркий жёлтый цвет, а такое у людей встречается редко. Поэтому иногда доктор называла Амати “аномалией”…
А сейчас любимец Элен вновь предавался наслаждению. Одиночество влияло на него, как вода из живительного источника. Он не был агрессивен, когда оставался один, но стоило кому-либо вторгнуться в его пространство, на его территорию, и он сразу превращался в озлобленного зверя. Естественное поведение душевнобольных, ничего удивительного.
Камеры улавливали каждое движение парня, и доктор, впервые переборов мгновенное желание выключить мониторы, заворожено следила за своим пациентом. Одеяло бесшумно соскользнуло на пол, и лунное сияние в один миг облизало обнажённое тело “аномалии”, бросая на белоснежную стену его тень. Кожа его в этом свете казалась бледной и словно испускала свечение, почти такое, как у луны, но более тусклое. Мышцы Ама были напряжены, чётко прослеживался каждый изгиб его натренированного тела, а тени лишь дополняли картину, делая её объёмнее и живее даже на мониторах компьютеров.
Руки парня проскользили по собственному телу. С этого он начинал всякий раз, и это было сигналом для Элен, что камеры пора выключать, или просто отойти от экрана, немного отдохнуть. Но на этот раз что-то держало её, хоть руки дрожали, а сама женщина находилась в нерешительности. Следить за Оками в такой момент – подло и низко, непристойно даже для доктора, но в то же время в обязанность её входило почти доскональное наблюдение за пациентом даже ночью.
Амати опустил руки ещё ниже, почти до самых бёдер, проводя по коже тонкие невидимые дорожки самыми кончиками пальцев. Подушки его лежали одна на другой, поэтому он находился в полулежащем положении, немного изогнувшись в спине, подставляясь собственным начавшимся ласкам. И вот от бёдер он снова поднялся повыше. Подушечки пальцев одной руки прошлись по коже его шеи, и он даже отклонил голову слегка вбок, чтобы лучше ощутить это прикосновение. Ладонь второй быстро скользнула по его плечу, перешла на ключицы, потом ниже. Задержалась на груди, сделала пару круговых движений, и Амати уже прикрыл глаза, наслаждаясь своими действиями, специально задевая чувствительные соски и тем самым пуская по своему телу первые, пока слабые искры пробуждающегося возбуждения.
Рука женщины потянулась к клавише выключение монитора, но так и замерла, после этого плавно опустившись. Элен всё ещё не отрывала взгляд и брала себя в руки, продолжая наблюдение.
“Аномалия” уже разошёлся. Точнее, только начал это делать. Та рука, что была на шее, уже переместилась и поглаживала его рельефный торс, который свет луны обрисовывал достаточно чётко. Парень откинул голову назад, расслабившись, ожидая этого прихода. Долго не задержалась рука на его прессе, опустилась ещё ниже, ложась между его ног.
Доктор резко отвела взгляд и отдёрнула руку от монитора, словно её ударило током или обожгло огнём. Она сняла с переносицы очки, протёрла глаза, пытаясь унять ту нервозность и напряжение, что поселилось в ней, но вряд ли ей помогло это движение. Её руки дрожали, а щёки порозовели, взгляд бегал по сторонам, как у провинившегося нашкодившего ребёнка, скрывающего свою вину или боящегося признаться в чём-то. Мысль об этом заставила её раскраснеться ещё больше, но она снова взяла себя в руки, отыскав в глубине подсознания почти утерянное самообладание и хладнокровность. Правда, взгляд к монитору она вернула не сразу, да и не так уверенно, как сама бы этого хотела.
А Амати уже стал заходить дальше в своём ночном развлечении. Его орган уже доказывал то, что парень возбудился, что ему нравятся собственные ласки, и он не нуждается ни в ком, кроме себя. Пальцами он обхватил свой член, проводя по его длине специально медленно. Казалось, что он просто дразнил себя, нарочно неспешно разогреваясь. Для удобства он даже слегка раздвинул ноги, согнув их в коленях, и продолжая незамысловатые действия… От самого основания и до головки пропутешествовали его пальцы, но ни на секунду не приостановились, опять возвращаясь вниз и повторяя своё действие. К самому интересному Ам решил приступить не сразу. Его руки тоже немного подрагивали, но исключительно от возбуждения, и, быть может, даже от нетерпения. Его телу хотелось большего, но разум знал, как принести ему наибольшее удовлетворение.
В комнате становилось жарко. Элен почувствовала это, как только заметила, что руки стали влажными. Но заметила она ещё и то, как от этой нервозности она растирала их. Будто это бы могло помочь… Глупо. Достаточно просто выключить мониторы и уйти из этой комнаты, но нет, она боролась со своей совестью, продолжая наблюдать. Кусая нижнюю губу, она всё смотрела, как Оками ласкает своё тело. Она уже догадывалась, точнее, даже знала наверняка, что будет дальше. И ею двигало уже не любопытство, не чувство долга и профессионализма, а обыкновенное возбуждения. Хоть женщина и старалась это отрицать всеми силами, ссылаясь на ряд факторов – в любом случае истина была ясна. Но тихий стон парня напрочь лишил её желания выключить наблюдение…
Он уже обхватил свой отвердевший член рукой, несильно сжимая её и двигая ею в уже более быстром ритме, в такт той музыке, что задавала пульсацию в его голове. Амати приподнимался на локте, всё так же закрывая глаза и запрокидывая голову назад. С его губ слетали тихие, едва различимые редкие стоны. Нет, он не пытался их сдержать, а наоборот прислушивался к ним. Даже это его невероятно заводило. Непроизвольно он раздвинул ноги чуть шире, поёрзав задней частью по простыни, чтобы лечь поудобнее, и, пристроившись, ускорился ещё больше, теперь задевая большим пальцем головку члена. Первый стон более громкий, сдавленный, но вслед за тем по комнате разнеслись уже более чистые звуки его голоса, превратившиеся в постанывания, протяжные, громкие… Шумное дыхание парня иногда прерывало очередной стон, и Амати ненадолго замолкал, но, опять же, ненадолго. Но вот он замер, круговыми движениями пальца обласкивая чувствительную головку, и уже не в силах держать себя на месте. Он прогнулся сильнее, выгибая спину и хватая ртом горячий воздух. Но его дыхание будто затруднялось, становилось немного хриплым…
Интересно, так ли следили и за другими пациентами? И один лишь Амати был так неудержим ночью? Навряд ли… Но эти мысли пронеслись в голове Элен быстро, почти мельком, и через пару секунд оказывались уже благополучно позабытыми. Она уже ощущала, что сама возбуждена, что сама стала немного влажной “там”… И почему же она не выключила камеры сразу?
Чёрный длинный язык скользнул по двум сложенным пальцам Ама. Сам он был ужасно напряжён, поэтому-то отчасти и дрожал. Опустив руку, и не прекращая движения другой, он круговыми движениями помассировал тугое колечко мышц входа в анальное отверстие. Он резко опустил голову, стиснул зубы и ввёл сразу два пальца внутрь своего тела, зашипев, но так тихо, что этого не могли уловить камеры, но сквозь тоненькую перегородку было всё прекрасно слышно. И вот он ещё шире раздвинул ноги, проникая глубже в отверстие, расширяя внутри пальцы и двигая ими, расширяя вход, расслабляя стенки ануса. И каждое действие сопровождалось стоном парня, и в нём было столько кайфа, столько безумного наслаждения, что даже шла кругом голова.
Женщина прильнула ухом к стене. Она уже наплевала на все рамки приличия, и ей даже уже почти хотелось пойти к этому юному психу, чтобы ощутить его, прочувствовать ту атмосферу, что наверняка сейчас царила в комнате. Даже воздух был пропитан блаженством, и так хотелось ощущать его… Чёрт побери, какой голос, какие необыкновенные стоны. Элен покосилась на мониторы.. Но.. Что это? В его руке уже был нож. Откуда он его взял, доктор не успела увидеть, но теперь он вытворял с ним нечто невообразимое.
Рукоять ножа не была слишком уж толстой, но всё же её можно было назвать внушительной. Видимо, парню уже привычна была эта забава, и он сразу же ввёл рукоять клинка до конца в своё тело, содрогнувшись от прилива колоссального возбуждения. Он держал нож за лезвие, крепко сжимая его и продвигая орудие дальше, двигая им то из стороны в сторону, то почти извлекая из себя. И снова погружая. Видно было, что парень уже почти на пределе… Это сообщали его стоны и всхлипы, крики наслаждения, то, как Ам извивался, словно неприручённый зверь.
Но вдруг изображение на мониторах поколебалось. Элен отпрянула от стены, прильнув к экранам и уже с какой-то животной жаждой стараясь разглядеть сквозь пелену помех знакомый силуэт. Не сразу она заметила, что камеры двигаются. И остановились они в таких ракурсах… Одна зависла над Оками, сверху вниз разглядывая его. Другая пристроилась в ногах, и видно было, что он вытворяет со своим ножичком. Третья повисла в воздухе сбоку, но так близко, что было чётко видно всё тело парня, а четвёртая избрала себе место у изголовья, так, что было идеально видно, как ласкает свой орган Ам. Женщина уставилась на эти мелькающие картинки немигающим взглядом, и вот помехи уже пропали, и она увидела всё с такой чёткостью, которой позавидовал бы любой. Неужели он знал? Нет, конечно, он знал, что его снимают! Но знал ли, что именно сейчас за ним так следят? Или он всегда так играл с камерами, и ему это доставляло особое удовольствие? Да, этот парень, действительно, был не из стеснительных…
Движения обеих рук парня стали резче, жёстче, и нож входил всё глубже, но парню казалось этого мало. Правда, на это он наплевал.. Ведь осталось немного, совсем чуть-чуть до того момента, к которому он так стремился. Всё громче и громче стоны, иногда переходящие на крик, очень быстрые движения, и такая бешеная доза кайфа, энергия, бьющая ключом, вырывающая остатки сознания и рвущая крышу…
И вот, последние моменты.
Конец, уже почти конец!
Оргазм накрывает на пару мгновений, всё тело парня прогибается, и тёплая влага уже стекает по руке, попадая на простыню, и сразу видно, как каждой клеточкой тела Амати прочувствовал это удовольствие, это блаженство. На его губах возникла улыбка, слабая, даже немного уставшая. Он тяжело дышит, опускается на простынь, вытащив рукоять из своего отверстия и положив нож рядом с собой.
Но вдруг изображение на экранах пропадает, и идут сплошные помехи. Элен резко выдохнула воздух из лёгких, и здравый смысл нехотя вернулся к ней. Оправившись, она пригладила волосы, надела очки и поднялась с кресла, чтобы выйти из душной комнатки и проветриться. Но стоило ей приблизиться к двери, как опять камеры начали свою работу. Но комната уже запечатлялась с привычных ракурсов, а Амати, накрывшись одеялом, спокойно спал, свернувшись калачиком и отвернувшись к стенке.