Субтильный товарищ подозрительной наружности, в очках с непомерными диоптриями и кривозубой улыбкой на потрясающе ассиметричном лице материализовался на моём жизненном пути, когда я, счастливая и довольная, бодрым шагом направлялась к выходу из родного учебного заведения. Он вынырнул из-за угла, которыми так богато фойе нашего факультета, и, уставившись на меня взглядом, полным неподдельного восхищения, стал тараторить что-то насчёт того, как сильно он восхищён мною самой, а также моими глубокими познаниями в области судебной медицины.
Где-то к середине его эмоционального монолога я даже поняла, о чём он, собственно, говорит. Вспомнила, как полчаса назад в красках и лицах расписывала однокурснице процесс вскрытия трупа обыкновенного, криминального. Ужаснулась. Устыдилась. Ответила, что польщена его вниманием к своей скромной персоне, но, знаете ли, очень тороплюсь и совсем не могу сейчас ни с кем разговаривать, так что спасибо, конечно, на добром слове и до свидания.
Согласно моей личной статистике, звонки с засекреченных номеров в девяноста девяти случаях из ста сулят приключения. Поэтому я всегда, абсолютно всегда на них отвечаю. Вот и в этот раз, завидев на дисплее телефона уведомление о том, что номер жаждущего пообщаться со мной абонента упорно не определяется, я мечтательно улыбнулась и нажала зелёную кнопку.
Ой, зря! Потому что обладателем засекреченного номера и подозрительно знакомого голоса оказался вчерашний почитатель моих научных интересов. Представившись Николаем и напомнив мне обстоятельства нашего знакомства, этот прекрасный человек заявил, что тоже увлекается судебной медициной. А ещё компьютерами и взрывотехникой.
- Так что, если хочешь, могу для тебя что-нибудь взорвать!
Нет, я конечно, люблю оригинальные подарки. И чем оригинальнее – тем лучше. Но взрывы… о нет, это не по моей части.
- Вообще-то, я предпочитаю менее разрушительные способы проявления симпатии, - попыталась я донести эту мысль до Николая.
Тот, однако, расценил мои слова как личное оскорбление и с совершенно серьёзным возмущением в голосе вопросил:
- То есть, ты мне не веришь? Не веришь, что я могу что-то взорвать, да?
Пришлось заверить его в том, что верю. Просто не люблю бессмысленный вандализм. И навязчивых людей. И вообще, мне сейчас не до светской болтовни. Да, опять. И нет, перезванивать мне «как-нибудь потом» не надо. Я ведь уже сказала, что не люблю навязчивых людей!
Лишь дав отбой, я поняла, что так и не поинтересовалась у Николая, где он откопал мой номер. Николай, видимо, тоже что-то понял и на следующий день позвонил вновь. Теперь уже с нормального, но незнакомого номера. В надежде на то, что это всё-таки не он, я ответила. Услышала знакомый голос и нажала отбой. И так – восемь раз к ряду.
Когда вслед за первыми восемью последовал и девятый звонок, я поняла, что пора переходить к радикальным мерам коммуникации, и с чистой совестью передала телефон своему знакомому, с которым мы в тот момент как раз ужинали в дипломатическом клубе. Знакомый всё понял и поставленным голосом страшного человека поприветствовал Николая от имени родного ведомства.
Николай почему-то тут же положил трубку и больше уже не звонил. Зато стал писать мне эсэмэски. Сначала – просто вопросительные. Затем - требовательные. Чуть позже – угрожающие. Потом – снова вопросительные. И многообещающее «я приду за тобой» на десерт.
Своё неуёмное желание пообщаться со мной Николай растерял лишь на вторые сутки безуспешных попыток до меня докричаться. Тогда же этот гений мысли осознал, что я бесчувственное бревно, предатель и вообще злодейка.
Сообщив мне посредством очередного послания о своих выводах на мой счёт, он, наконец, умолк.
А я только усмехнулась и пообещала себе на будущее быть поосторожнее с мечтами о маньяках. Или хотя бы поконкретнее в своих требованиях к ним.
