Во времена своего счастливого детства я была искренне уверена в том, что действительно интересными могут быть только уголовные дела, да и то не все подряд, а лишь те, в которых идёт речь о тяжких и профессионально спланированных преступлениях, совершённых настоящими мастерами своего дела. А потом нелёгкая судьба студента-юриста занесла меня в суд. И ещё в один.

За несколько месяцев шатаний по дворцам правосудия я много чего увидела и ещё больше узнала. Но главное – обнаружила интересную закономерность, согласно которой зрелищность процессов практически всегда зависит вовсе не от обстоятельств безобразий, ставших причиной их возникновения, а исключительно от эксцентричности участвующих в них личностей.

Вот, например, слушания по делам о расторжении браков в мировом суде. Скука же смертная. Теоретически. Ни тебе судебного следствия, ни состязательности сторон как таковой. Даже допроса свидетелей – и того нет. Зато есть совершенно потрясающие парочки, которые так трогательно переругиваются в ожидании вердиктов, что смотришь на них – и умиляешься просто до глубины души.

Или та же бесконечная административка по "автомобильным" статьям. То ещё развлеченьице, мягко говоря. Нарушения совершенно дурацкие, адвокатов у большей части правонарушителей нет, а у тех, у кого есть, так лучше б не было. Максимум, о каком наказании идёт речь в большинстве дел, так это – лишение права управления машиной на несколько месяцев или штраф. Ерунда, короче говоря, полнейшая.

Но если бы вы только видели, как люди из-за неё переживают! Просто убиваются, иначе и не скажешь. Будто у них не права отбирают ненадолго, а десять лет жизни, как минимум. И если кто-то просто тихо страдает по этому поводу, то другие чуть ли не на коленях умоляют судью не лишать их возможности и дальше кататься на родной машине. Золотые горы обещают, уговаривают отправить их на исправительные работы. Только что в тюрьму не просятся. При мне не просились, по крайней мере.

Причём граждане, которые садятся за руль исключительно для того, чтобы довезти собственные драгоценные организмы до работы, куда быстрее и проще добраться на метро, как ни странно, устраивают показательные выступления в зале суда, намного чаще, чем профессиональные водители, кому лишение прав может грозить и впрямь большими проблемами. Один мой знакомый говорит - это потому, что водители, в отличие от простых обывателей, точно знают, где достать вторые (третьи, десятые) права на время действия наказания. А я смотрю на эти страдания народные и с каждым днём всё чётче осознаю, что тот, кто сможет добиться включения в санкции некоторых особенно популярных статей  КоАП такого наказания как штраф (в качестве альтернативы наличествующему там нынче лишению прав), мгновенно станет у нас национальным героем. Весьма сомнительным, разумеется, но всё же.

А ведь ещё есть гражданские дела. Да-да, те самые, от которых я так долго и старательно воротила нос, ибо что может быть любопытного в бытовых несуразицах да спорах насчёт очередной запятой в договоре? Конечно же, ничего. За исключением, опять же, людей, заваривших всю юридическую кашу.

Того прекрасного товарища, который отчаянно пытался отсудить у администрации некоего супермаркета двести сколько-то рублей за бракованную рубашку и ещё двадцать тысяч – в качестве морального ущерба, понесённого им в момент столкновения с очередным проявлением несовершенства этого мира, наш суд забудет не скоро. А ведь таких героев нашего времени сотни, если не тысячи. И все – один другого краше.

Способностям простых обывателей превращать свои бессмысленные споры в процессы века вообще можно только позавидовать. А служащим судов – лишь посочувствовать. Ибо по сто раз переносить слушания по элементарнейшему делу, которое при нормальных обстоятельствах разрешается от силы минут за двадцать, потому что истец в очередной раз «забыл дома вещественное доказательство» - это, скажу я вам, удовольствие весьма сомнительное.   

Недавно одна моя подруга – назовём её Машей - позвонила мне в три часа ночи и каким-то очень странным голосом поинтересовалась, не знаю ли я, случайно, ничего о развитии телевидения в двадцатом веке. Знаю, призналась я, и вкратце пересказала ей всю имеющуюся в моей памяти информацию по этому поводу. Зачем ей понадобились сведения столь далёкой от её специальности и сферы интересов направленности, она тогда так и не сказала, сославшись на жуткую нехватку времени, да я и не настаивала на объяснениях – в четвёртом часу утра их отсутствие меня нисколечко не тяготило.

Приблизительно через неделю после того разговора эта милая дама вновь возжелала общения со мной. Теперь уже – о том, «что бы я сделала, если бы стала Президентом». На этот раз она позвонила уже днём и сразу призналась, что краткое содержание моих наполеоновских планов нужно не ей (она их и без того знает), а одной её приятельнице. Той по какому-то предмету задали написать эссе на столь благодатную тему, а Маша лишь обещала помочь ей в этом нелёгком деле. И, конечно же, она бы с лёгкостью справилась с таким заданием сама, но раз уж я всё равно имею некоторые виды на место в Кремле, то, может, поделюсь с нею своими гениальными идеями. Я, разумеется, поделилась. А потом аккуратненько порасспрашивала подругу о её новой знакомой.

Как выяснилось в ходе разговора, с приятной во всех отношениях девушкой Леной (для которой мы общими усилиями и составляли весьма смелый план государственных реформ на ближайшее время) Маша познакомилась на вечеринке по поводу дня рождения своей однокурсницы. Сначала они оказались соседками по столу, потом собеседницами, а затем и подругами. И всё бы хорошо, да только на вторые сутки знакомства их отношения приобрели несколько странный оттенок. Сугубо деловой, скажем так.

Выяснилось, что Лена учится на журналиста, и хотя эта специальность ей очень нравится, грызть гранит науки ей, мягко говоря, нелегко. К примеру, вчера им задали написать статью. Она уж и так над ней подумала, и этак, а текст всё не придумывается. Разумеется, узнав о тяжкой и неказистой жизни будущего журналиста, Маша, чья любовь к литературе по своим масштабам может сравниться лишь с её же альтруизмом, вызвалась помочь своей подруге. И написала для неё ту злосчастную статью. В трёх экземплярах - потому что первые два редактор студенческой газеты отвергла, назвав их слишком хорошими для Лены.

Естественно, на этом благотворительность не закончилась. Наоборот, со временем помощь ближнему в Машином исполнении лишь обрела постоянный характер и весьма причудливый, чтобы не сказать – уродливый, вид. И если поначалу благие дела уравновешивались хотя бы неким подобием взаимности, то сейчас всё общение девушек сводится исключительно к тому, что Лена со страдальческим выражением на лице раздаёт указания и убегает по каким-то своим очень важным делам, а сердобольная Маша потом круглыми сутками просиживает у экрана компьютера, сочиняя для неё всевозможные опусы.

И это притом, что сама Маша, мягко говоря, не страдает от нехватки полей для разведения бурной деятельности. У неё и сугубо личных проблем выше крыши, и сессия на носу, и бесконечные отчёты-рефераты-эссе ненаписанными лежат. Но ничего этого она упорно не замечает. Зато с завидным постоянством удивляется, почему же все её знакомые так старательно обходят распрекрасную Лену стороной, а тех, кто советует ей последовать их прекрасному примеру, обвиняет в намерении разрушить великую Дружбу и гонит куда подальше. А ведь была когда-то неглупым человеком. Я бы даже сказала мудрым, ну да что там прошлое лишний раз ворошить. 

Вчерашнее занятие по нашей многострадальной социологии, оказывается, было финальным в нынешнем семестре. Хорошо, что добрая преподавательница нам об этом напомнила, а то я бы ведь и второго числа в родной университет приехала. И не я одна. Потому что - понедельник же! А что до красных дней календаря – так кому до них какое дело? И вообще, нам эти ваши официальные поводы для радости не нужны. У нас вон и без них, что ни лекция-семинар, то праздник души. И это я ещё молчу о контрольных работах и экзаменах, ибо об этих торжествах коллективного разума совершенно бесполезно рассказывать - в них надо участвовать.
За десять минут сочинять бесконечные философские трактаты о том, существование чего в природе открылось тебе не далее, как пару мгновений назад. Самоотверженно драться с ближними за обладание своей же собственной тетрадью. С упорством, достойным самого упрямого осла на свете, разыскивать того единственного, кто всё-таки дошёл хотя бы до одной французской лекции и готов поделиться с тобой тайными знаниями, почерпнутыми из профессорских речей. Комично щурясь и демонстрируя чудеса акробатики, подглядывать в конспект однокурсницы, сидящей тремя рядами ниже, да к тому же ещё и почти в другом конце аудитории. И смеяться-смеяться-смеяться. Надо всеми и вместе со всеми. От души, в голос и, временами, просто до слёз. Потому что жизнь и впрямь невозможно прекрасна! Как сама по себе, так и благодаря замечательным людям, при каждом воспоминании о которых я невольно расплываюсь в счастливейшей улыбке.
Одногруппники… О, какие же они у меня замечательные! И как же я их люблю! По крайней мере, тех, кого знаю не только в лицо, но и по имени. Да и всех остальных, честно говоря, тоже. Поголовно. Всех вместе и каждого по отдельности. Только вот, если я им в этом признаюсь, они, скорее всего, решат, что это я опять иронизирую по привычке, и не поверят мне. Поэтому я им ничего и не скажу. И вместо того, чтобы толкать прочувствованные речи, просто увековечу страшную правду на страницах этого дневника. Благо, здесь она уж точно будет в целости и сохранности, неуязвимая для пыли веков и круговорота таких переменчивых эмоций.
И - на правах постскриптума. Это у нас занятия закончились. А цирк только начинается. Потому что лично у меня впереди ещё сессия на родном юрфаке (чует моё сердце, она будет феерична; опять). Да и очередное экзаменационное эссе в CUF'e тоже никто не отменял, а стоило бы – преподаватели и так за целый год от нас всякого натерпелись; заставлять их после этого ещё и читать наши опусы уже прямо-таки неудобно.

По большому счёту, мой нынешний образ жизни ничем не отличается от того, который я вела раньше, – пять лет тому назад или, к примеру, прошлой зимой. Я всё также регулярно полуночничаю, провожу неприлично много часов на свежем воздухе (особенное внимание, конечно же, уделяю тем закоулкам, которые благоразумные люди предпочитают обходить стороной), постоянно и с нескрываемым удовольствием ввязываюсь во всевозможные авантюры, а в свободное от этих распрекрасных занятий время демонстрирую окружающим свои сомнительные таланты и просто делаю много чего общественно полезного.
И, тем не менее, уже который день меня не покидает ощущение того, что я дорвалась. До солнечных дней, бесконечных прогулок, совершенно восхитительной беззаботности и просто свободы. Не столько физической (дела-то мои бесконечные никуда не делись и деваться не собираются, но они и к лучшему, ведь без них было бы совсем неинтересно), сколько душевной. Вообще, с наступлением этой весны я как-то резко успокоилась. Не утратила жажду новых свершений и впечатлений, но стряхнула с себя напряжённое оцепенение, которое безуспешно пыталась вытравить из сердца на протяжении, кажется, целой вечности, перестала, наконец, переживать по пустякам, и теперь самозабвенно наслаждаюсь вновь обретённой способностью чувствовать всю прелесть происходящего в поистине полной мере.

Ваши соседи сверху когда-нибудь устраивали вам крупномасштабный потоп утром тридцать первого декабря? (Да-да, это канун Нового Года, если кто вдруг не помнит.) А наши – устраивали. И не единожды. А ещё они страдали гипертрофированным гостеприимством. Поэтому у них постоянно околачивались какие-то друзья-товарищи-родственники, напрочь лишенные совести, зато преисполненные нежной любви к искусству во всех его проявлениях и, особенно к совершенно нечеловеческой музыке непонятной стилевой направленности, которую они – для чистоты восприятия, не иначе, – предпочитали слушать исключительно в самом громком исполнении из всех возможных.
И вот теперь эти, не побоюсь столь громкого слова, страшные люди окончательно и бесповоротно покинули наше общество. Нет, не окочурились при невыясненных обстоятельствах, а всего лишь перебрались в другое жилище. А на их место приехала симпатичная супружеская пара, явно не склонная к буйствам и не обременённая бесчисленным множеством развесёлых приятелей. Так что теперь нас ждёт несколько шумных недель (в случае с нашими новыми соседями, ремонт – этот вечный спутник переезда – обещает быть весьма и весьма масштабным), а затем, смею надеяться, - хотя бы относительно светлое будущее.

Но по регулярным потопам я, пожалуй, всё же буду скучать.
А может, и не буду. В наших краях ведь как: не одно стихийное бедствие – так другое.

Не устаю повторять, что:
а) сюжеты большинства детективных романов, на самом деле, предельно реалистичны;
б) в жизни всё бывает гораздо интереснее, чем в кино и книгах;
в) если всё сказанное выше кажется вам восторженным трёпом наивной идиотки, значит, вы либо не замечаете (как вариант - не хотите замечать) чего-то очень важного и, к тому же, весьма любопытного; либо просто живёте в каком-то другом измерении, что, конечно, куда менее вероятно.

В подтверждение своих слов скажу, что я тут на днях узнала нечто абсолютно прекрасное. Оказывается, недавно наши доблестные служители правопорядка отловили очередного нарушителя общественного спокойствия. Да не какого-нибудь простого среднестатистического преступника, а самого настоящего таксиста. Который под благовидным предлогом угощал своих пассажиров отравленной минералкой или пивом, а когда те отключались, обшаривал их карманы и сумки, забирал себе все обнаруженные там деньги и ценности, после чего выгружал тела излишне наивных (читай – безмозглых, ибо разумный человек в жизни не станет пить из открытой бутылки, предложенной незнакомцем) граждан в каком-нибудь укромном местечке. И если подавляющее большинство жертв этого деятеля через какое-то время спокойненько приходило в себя – без денег, украшений и более-менее чётких представлений о своём недавнем прошлом, то двое особо впечатлительных личностей имели неосторожность скончаться от неуважительного обращения с собственными персонами. В результате чего история приняла весьма серьёзный оборот.
Вам это, случайно, ничего не напоминает? Нет, правда, не напоминает? А если так: «Кое-что о работе таксиста – всегда знаешь тихое, приятное место для убийства»? По-прежнему, никаких идей? Плохо, ибо классику знать надо. Особенно такую замечательную, которую я сейчас имею в виду.

Я вообще ныть не люблю. Да и не умею толком, по большому-то счёту. Быть объектом всеобщего сочувствия тоже совершенно не жажду, разумеется. Но периодически в моей прекрасной жизни случаются крайне малоприятные события из разряда «день не задался». К примеру, я в очередной раз промахиваюсь с выбором одежды и выскакиваю на мороз в лёгком пальтишке и, конечно же, без перчаток. А возвращаться обратно и утепляться времени, естественно, нет. Поэтому я с самым что ни на есть невозмутимым видом продолжаю свой путь, который, к тому же, оказывается на редкость долгим и тернистым. Проще говоря, на протяжении многих часов дрогну, дрогну, и ещё раз дрогну безо всякой надежды на спасение от окончательного заледенения. Или вот принтер – этот неиссякаемый источник нервотрёпки – ломается в самый ответственный момент, в результате чего процесс распечатывания одного единственного листочка, который тут же оказывается жизненно необходимым, растягивается на целую вечность с хвостиком. Или какой-нибудь друг вдруг оказывается ну-сами-догадайтесь-кем. Или что-нибудь ещё происходит – похуже да помасштабнее.
Я, конечно, все испытания, выпавшие на мою долю, стоически выдерживаю. Временами даже без существенных потерь в личном составе. А потом обнаруживаю поблизости кого-нибудь более или менее подходящего на роль благодарного слушателя, и впервые за тысячу лет разражаюсь пламенным монологом о том, как страшно жить, в надежде на то, что пятиминутка жалоб на всех и вся сделает меня хоть капельку счастливее.
На каком-то этапе таких бессмысленных, зато душевных разглагольствований мне и впрямь становится как-то повеселее, так что я умолкаю. И тут происходит ужасное. Люди, которые за все предыдущие годы нашего с ними общения ни разу не пользовались в моём присутствии данной им матушкой-природой способностью к рациональному мышлению, вдруг демонстрируют просто потрясающую адекватность реакции на происходящее. Короче, вместо того, чтобы сказать мне в ответ что-нибудь бессмысленно-сочувственное, лишь неопределённо пожимают плечами и выдают одну из двух реплик: либо философское «а я-то что могу сделать?..», либо садистское «сама виновата!»
И ведь что самое обидное – по сути-то, они правы. Я взрослый, вроде неглупый человек. Могла бы уже и научиться различать по внешним признакам приятную прохладу и лютый мороз, управляться с техникой и хотя бы иногда доверять мнению своей мудрой интуиции. И сострадание чьё-то мне, на самом деле, не нужно, уж в таких-то мелочах. Нужно немного внимания и пара добрых слов (кажется, это называется – «поддержка»).
Я, как нетрудно догадаться, всё это прекрасно понимаю, осознаю и даже вон могу описать простыми и понятными словами. И, тем не менее, суровое «сама виновата», даже если оно и совершенно оправданно с чисто логической точки зрения, вовсе не кажется мне подходящим ответом человеку, который только что чуть не загнулся на ваших глазах и теперь пытается живописать пережитый кошмар, дабы хоть немного прийти в себя. Вот только окружающие меня индивидуумы в большинстве своём, к сожалению, придерживаются по этому вопросу несколько иного мнения.

За неимением душевных и физических сил для разведения поистине бурной деятельности, вчера практически весь день провалялась дома на диване в обнимку со справочником по токсикологии и выкопанным из недр книжного шкафа учебником по химии за десятый, если не ошибаюсь, класс. Теперь я точно знаю, что сахар вполне может являться антидотом цианида (и пусть кто-нибудь после этого назовёт при мне любовь к сладкому пагубной), в организме человека содержится некоторое количество серебра (так что мы с вами, уважаемые дамы и господа, и впрямь, драгоценные), если бросить фтор в ёмкость с водой, он взорвётся (красивое, должно быть, зрелище), а самый обыкновенный воздух при определённых обстоятельствах способен не только оживить человека, но прикончить его гораздо скорее и проще, чем любая отрава (что, конечно, заставляет глубоко задуматься о любопытной амбивалентности некоторых природных явлений). Чего я не знаю, так это - на кой мне нужна вся эта информация. Но, как показывает обширная практика и суровый опыт, знания, особенно – столь специфические, в моём случае лишними не бывают по определению.

Так что пойду-ка я, пожалуй, перечитывать биографию Уинстона нашего Черчилля и вспоминать свою собственную. Не в рамках приступа нежной любви к British Empire и себе любимой, а всё больше потому, что широкая общественность в лице моих милых одногруппников и одной небезызвестной преподавательницы уже прямо-таки жаждет узреть наши с британским премьером статусные портреты. Которые, как вы понимаете, за меня никто не нарисует. То есть, конечно, не составит. Увы.

На четвёртый день пристального созерцания моей сине-зелёной физиономии и зигзагообразной походки от бедра, мама всё-таки заподозрила неладное и заставила меня измерить давление, а заодно и температуру. Если б я знала, какие цифры покажут предательские приборы в результате этого эксперимента, ни за что бы на него не согласилась. Потому что, когда ты мило улыбаешься и говоришь, что всё отлично, тебе, даже если и не верят, то хотя бы не вызывают скорую. Зато стоит сердобольным ближним заполучить в своё безраздельное владение неоспоримые доказательства паршивости твоего самочувствия, как они тут же зовут врачей. Разумеется, не обращая никакого внимания, ни на твои просьбы просто ненадолго оставить тебя в покое, ни на то очевидное обстоятельство, что утро под завязку забитого делами дня – это явно не самое подходящее время для того, чтобы начинать заботиться о своём здоровье. В общем, это как раз тот самый случай, когда многие знания одних людей приносят многие печали другим. Впрочем, я отвлеклась.
Обнаружив у меня давление 150/90 (вместо привычных 90/60), сердцебиение – чуть меньше сорока ударов в минуту и температуру под тридцать пять градусов, мама сильно удивилась, как это я вообще ещё жива при таких-то замечательных показателях, и, хладнокровно проигнорировав мои слабые протесты против вмешательства в мою чудесную жизнь каких-то незнакомых людей, чьи личности не представляют для меня совершенно никакого интереса, а профессионализм вызывает серьёзные сомнения, всё-таки позвонила 03. А уже через несколько минут после этого порог нашей квартиры переступили трое смелых – собственно, врач и две её горе-помощницы, смысл пребывания которых рядом со своей начальницей так и остался для меня загадкой. Уверена, если бы милые девушки знали, куда и, главное - к чему едут, они бы сделали всё возможное, чтобы откреститься от этого вызова.
Но ничего такого они не знали, а потому нежданно-негаданно получили от общения со мной массу совершенно незабываемых впечатлений. Для начала эти лекари человеческих душ с удивлением обнаружили, что некоторые люди могут пусть и не слишком спокойно, но, тем не менее, вполне успешно жить с очень, очень разным давлением на разных, но одинаково сильно дрожащих руках. Потом имели сомнительное счастье убедиться в том, что слова насчёт практически полного отсутствия у меня температуры и сердцебиения – это вовсе не художественное преувеличение, а констатация весьма любопытных с научной точки зрения фактов. Но больше всего их, конечно, впечатлила моя кардиограмма. Такого набора пересекающихся и не очень кривых они, судя по выражениям их лиц, не видели никогда. Я, честно говоря, тоже. Поэтому не удержалась и попросила одну копию этой нелинейной красоты себе на память, а то в интерьере моей комнаты как раз не хватает ярких примеров современного абстрактного искусства.
Пока я любовалась совместным творением кардиографа и моего собственного сердца и прикидывала в уме, стоит всё-таки показать медсёстрам, как выключается очередной прибор из их арсенала, или пусть они сами мучаются со своей техникой на грани фантастики, врач вела светскую беседу с моей любимой родительницей. Как выяснилось чуть позже, в процессе сего разговора она пыталась выяснить у мамы, каким образом её дитё умудрилось довести себя до настолько плачевного состояния, но так и не получив желаемых ответов на свои вопросы, вновь переключила своё внимание на меня.
В течение следующих нескольких минут врачевательница честно декламировала стандартную для таких случаев речь о том, что все мои беды от переутомления на фоне нервного перенапряжения и общего истощения, так что мне нужно больше отдыхать, хорошо кушать и принимать (почему-то) анальгин. Но потом то ли заметила, что озвучивание самого аристократического на свете диагноза не производит на меня должного впечатления, то ли вдруг осознала всю бесценность своих советов, то ли всё-таки поверила, что я на самом деле высыпаюсь, не голодаю, а усталость испытываю исключительно приятную, и резко сменила пластинку.
- А может, всё, и правда, совсем наоборот, - философски изрекла она под конец своего монолога. - Бывают же, в конце концов, такие люди, которые страдают не от перегрузок, а как раз от их недостатка…
Честное слово, будь у меня тогда силы на то, чтобы подняться с дивана, я бы накинулась на неё с объятиями. Потому что уже далеко не первый год я всеми мыслимыми и немыслимыми способами стараюсь втолковать окружающим, что если я раз в сто лет и сваливаюсь как подкошенная, то это исключительно от тоски и патологической нехватки впечатлений, а вовсе не от усталости. Окружающие, однако, напрочь отказываются замечать очевидное и, как однажды вбили себе в головы, что любые мои проблемы обусловлены исключительно отсутствием у меня чувства меры и инстинкта самосохранения, так по сей день в это и верят, несмотря на все мои попытки избавить их от дурацкого заблуждения.
А тут чужой человек, который увидел меня впервые в жизни, взял - да и обнаружил безо всяких подсказок, где собака зарыта. И не важно даже, что это он почти неосознанно и вообще от безысходности. Главное, что теперь у моей версии всего происходящего есть хотя бы один сторонник, а у меня самой – дополнительное доказательство своей правоты.

Всю свою сознательную жизнь я была свято уверена в том, что главный корпус МГУ – это сугубо административное здание, где находятся кабинеты разношёрстного вузовского начальства, учебные аудитории, геологический, математический и экономический факультеты, библиотека, секретариат CUF’a, музей землеведения (после того, как мы с классом сходили туда на экскурсию, я клятвенно пообещала себе, что никогда не пойду учиться в университет) и, кажется, смотровая площадка. А теперь выясняется, что там ещё и люди, которые – студенты, живут. На правах обитателей общежития, оккупировавшего боковые сектора высотки.
Интересно, это только я одна даже не подозревала ни о чём таком до самого вчерашнего дня, или есть ещё на белом свете и другие товарищи, столь же «прекрасно» осведомлённые в вопросах географии родного края?

Вчера я была в гостях у замечательной Vipera Berus89 (Танюш, я была очень рада увидеться и уже с нетерпением жду нашей следующей встречи!) на выставке “Самураи: Art of War”.

Нет, я конечно, с самого начала была уверена в том, что этот уголок японской культуры придётся мне по душе, но даже представить себе не могла, насколько же мне там понравится.
Таинственный полумрак, идеально гармонирующий с ослепительным блеском сияющих в лучах направленного света мечей и клинков. Забавные картины с изображениями прославленных воинов, изящные статуэтки, расписные ширмы, драгоценные мелочи жизни, а также великое множество других - не менее любопытных - вещиц той эпохи. Великолепные наряды и доспехи, которые смело можно причислять к ряду чудес света. И всё это на фоне хитрых конструкций из красно-чёрных полотнищ и под аккомпанемент тревожного барабанного боя, сопровождающего тебя на протяжении всей прогулки по миру благородных воинов из страны восходящего солнца и создающего потрясающе уютную атмосферу близкой опасности. Да в таком волшебном местечке не то что приобщаться к прекрасному, жить можно!

А ещё у меня вчера сбылась мечта… хорошего, любопытного человека. Мне мало того, что вообще позволили примерить кимоно, так ещё и дали погулять в этом прекрасно наряде. Это было необыкновенно, восхитительно и просто очень удобно. Серьёзно. Не верьте тем, кто говорит, что, будучи затянутой в шелка, совершенно невозможно дышать. Враки всё это! Дышать не только можно, но и чрезвычайно легко и приятно.
И да, мне всё-таки очень идёт крупногабаритное холодное оружие. Так что теперь я в поисках настоящего самурайского меча. Или хотя бы клинка. Непременно – изящного и обязательно – острого; из прочной стали и с гравировкой на лезвии. Ибо одной скрипки в качестве универсального источника душевной гармонии мне уже мало.

Как-то совершенно незаметно подошёл к своему логическому завершению месяц март, а вместе с ним и моя замечательная практика.
Финальным аккордом в симфонии уголовно наказуемого абсурда стало дело двадцатипятилетнего оболтуса, чья глупость чуть было не довела его до мест не столь отдалённых. Этот гений преступной мысли в один прекрасный день поспорил со своим шапочным знакомым, что сможет безнаказанно обокрасть супермаркет, а в другой - был задержан охраной магазина при попытке вынести оттуда неоплаченный товар.
И всё бы ничего, но, знаете, что именно он пытался стащить? Пять флаконов шампуня и лак для волос. Всего – на сумму около полутора тысяч рублей. Выяснить причину столь странных товарных предпочтений неудавшегося вора мы так и не смогли (нет, уговора о том, какие именно предметы должен украсть наш подсудимый для того, чтобы выиграть пари, между ним и его товарищем по интеллектуальному несчастью не было - обвинитель специально поинтересовался на этот счёт в надежде обнаружить хоть сколько-нибудь логическое объяснение произошедшему), но над материалами дела хохотали дружно, долго и истерично. Потому что давненько наша дружная компания не видывала такого феерического идиотизма.

Вообще, мне в этот раз очень повезло на зрелища. Пока я трудилась в суде, там каждый день происходило что-нибудь забавное, любопытное или хотя бы просто чрезвычайное. Зато аккурат ко дню окончания моей практики все действительно интересные процессы завершились, уступив место куда более прозаичным делам и проблемам. Ах, если б вы только знали, как этому рады мои прекрасные коллеги!

Подруга дней моих суровых как-то рассказывала мне историю одного своего знакомого, который чуть было не уволился из уголовно-исполнительной инспекции буквально на следующий день после того, как пришёл туда на работу. А всё потому, что во время душеспасительного разговора с очередным местным уголовником зачем-то заглянул в материалы дела своего собеседника и с ужасом обнаружил, что у того, помимо бесчисленного количества судимостей, имеется ещё и куча хронических заболеваний. Теоретически - совершенно безобидных для окружающих, но на деле - настолько ужасных, что несчастного служителя закона чуть инфаркт не хватил, когда он узрел их названия.
Товарищ этот (который – законник) в итоге всё-таки остался на работе, но письменные принадлежности осуждённым одалживать перестал, а если и одалживал, то потом непременно отдавал на долгую добрую память, чтоб уж лишний раз не брать ничего из рук всяких подозрительных граждан. Первое время коллеги просто тихо посмеивались над ним, но потом в отделении закончились все ручки с карандашами, и всем стало окончательно ясно, что молодого человека надо срочно ограждать от общения с преступниками, ибо в противном случае их организация просто-напросто разорится на покупке канцтоваров. Так, без пяти минут драма осталась в памяти всех её участников и прочих сочувствующих комедией.
Меня эта история в своё время тоже заставила улыбнуться и заодно чистосердечно признаться в том, что, окажись я на месте её главного героя, уж точно сбежала бы с такой работы. Но сначала – от того болезного уголовника. И бог с ними – с формальностями. В конце концов, мне собственное душевное равновесие, которое, несмотря ни на что, по-прежнему рушится до основания при каждом моём столкновении с теми, чья жизнь представляет собой один сплошной кошмар и меняться к лучшему, увы, не собирается, дороже любого протокола. Кто ж тогда знал, что дорогое мироздание ещё припомнит мне эти мои слова, причём в своей излюбленной чертовски негуманной манере.

На днях к нам на заседание прямиком из какого-то сизо привезли подсудимую. Я поначалу ещё удивилась, что уж больно хорошо она выглядит для человека, который раз в два-три года стабильно попадает на зону, да и на свободе ведёт далеко не самый здоровый образ жизни. А потом эта женщина попросила приобщить к делу какую-то справку. И громогласно перечислила всем присутствующим наименования отмеченных там болезней. Неизлечимых.
И вот что удивительно. Выслушав кошмарный перечень её болезней, я не рухнула как подкошенная (ибо сидела), не выронила из рук записную книжку (я так в неё вцепилась, что у меня её и насильно вряд ли смогли бы отобрать) и даже бесстрастное выражение на физиономии сохранить умудрилась (по крайней мере, желания оказать мне первую медицинскую помощь ни у кого не возникло). Из зала суда тоже, как ни странно, не сбежала. Правда вовсе не потому, что не хотела как можно скорее убраться оттуда, а лишь по той причине, что эти подробности её биографии сидящей в нескольких метрах от меня «стражницы» произвели на меня столь сильное впечатление, что я минут пять не то, что с места двинуться, вдохнуть – и то не могла.
Потом на смену эмоциям, к счастью, пришла логика, а место тихого шока на грани экзистенциального ужаса (который, как известно, является моей нормальной реакцией на упоминание подавляющего большинства медицинских терминов, разумеется, за исключением тех, которые имеют отношение к судебной медицине) заняло некое подобие спокойствия. Весьма условное и чрезвычайно эфемерное, но вполне обоснованное – и то радость. В общем, до конца заседания я всё-таки с грехом пополам продержалась, зато стоило судье объявить об окончании сегодняшней фазы слушаний – схватила со стола её секретаря ключи и, заявив, что меня ждут великие дела, так что я, пожалуй, побегу, пулей вылетела из зала, ни с кем толком и не попрощавшись.
Естественно, спокойно ретироваться восвояси мне не дали. Сначала моего внимания потребовали наши любимые частники, которые ещё с первого дня нашего, если можно так выразиться, знакомства воспылали ко мне необъяснимой с точки зрения логики любовью и на протяжении всех своих визитов в наши края самозабвенно делились со мной своими горестями и радостями. А затем я ещё добрых полчаса выбиралась из здания суда. Таких огромных временных затрат этот нехитрый процесс потребовал потому, что я не просто уходила домой, но старательно обходила по пути нашу подсудимую и её конвоиров. Со стороны мои манёвры из разряда «вижу цель – разворачиваюсь на 180 градусов – и иду в обратную сторону или сворачиваю в другую ветку коридора, где дожидаюсь, пока вполне конкретные личности скроются из виду» выглядели, наверное, по меньшей мере, странно. Но на тот момент мне было на это совершенно наплевать. Я бы, наверное, и из окна вылезла, если бы не нашла другой возможности покинуть суд, не столкнувшись с жутко медлительной троицей, честное слово. А то уж больно не нравилась мне перспектива ещё раз увидеть ту самую преступницу, подробности которой так здорово выбила меня из колеи.
Короче, не получилось из меня образца хладнокровия. И сотрудника полиции (по крайней мере, штатного) тоже, скорее всего, не получится, как подсказывает мне здравый смысл и растущая в геометрической прогрессии брезгливость. Ну и ладно, значит так и останусь вольным детективом – буду себе всяких маньяков идейных вычислять, да преступления хитроумные раскрывать. И никакой мелкой и бытовой уголовщины! Потому что мелкая и бытовая уголовщина, которой, как не трудно догадаться, занимаются далеко не самые вменяемые люди и совсем не от хорошей жизни, – это до такой степени безысходно и бессмысленно, что просто ужасно. Или «ску-у-учно», если вам тоже больше нравится такая формулировка.

P.S. Как обнаружилось сегодня, не я одна у нас такая впечатлительная натура. Наша прекрасная секретарь судебного заседания, оказывается, тоже чрезвычайно душевно ужаснулась, когда узнала, что представляет из себя наша подсудимая, и теперь самозабвенно шарахается ото всех заключённых.

Я, конечно, понимаю, что то же самое было прошлой весной. И позапрошлой, кажется, тоже. Но, тем не менее, метели в конце марта - это явный перебор. И вообще безобразие какое-то. Просыпаешься с утра пораньше, окрылённая надеждой выпорхнуть из дому в лёгком плащике, а на улице – снежное царство и сногсшибательный в самом что ни на есть прямом смысле слова ветер. Вот такое плохое лето, да. А заодно и уважительная причина закутываться в бесконечные шарфы, без которых я нынче прямо-таки не мыслю свою теплолюбивую жизнь.

И да, ещё парочка снегопадов, вроде позавчерашнего, на наши головы - и, переводя взгляд с фотографий, сделанных мною ещё в далёком январе, на пейзаж, открывающийся из окна, можно будет играть в "найди десять отличий".





Зима, которая календарная.

- А мы сегодня «Иронию судьбы» смотрели, - хвастается Наташа своими трудовыми достижениями.
- А мы кино не смотрим, – гордо отвечает ей Лиля за нас обоих. – Мы дела слушаем.

У нас свои развлечения, да. Похлеще любого кино, театра и прочих художественных радостей.
Скажем, вчера мы созерцали очередной раунд разбирательств по нашему делу века. Тому самому, где обитатели одного из московских общежитий, а именно - две семейные пары и ещё один «третий лишний» их сосед уже не первый месяц самозабвенно обвиняют друг друга в избиении себя любимых и не только. Помогают им в этом какие-то странные свидетели, показания которых расходятся настолько, насколько вообще могут расходиться рассказы разных людей об одном и том же происшествии, одна симпатичная правозащитница и, наконец, совершенно потрясающий адвокат, чьё красноречие просто поражает воображение, а манера ведения допроса уже стала в наших краях притчей во языцех. А всё потому, что наш любимый поборник униженных и оскорблённых обладает поразительной способностью задавать окружающим чрезвычайно интересные вопросы. И ладно бы речь шла только о чужих свидетелях и прочих идеологических врагах. Но нет же, он и над своими клиентами тоже измывается вовсю.
Вот, например, у женщины, утверждавшей, что подсудимая сначала повалила её на пол, а потом принялась бить кулаками по голове, он недавно поинтересовался, под каким именно углом по отношению к трём другим участникам стихийно возникшей в коридоре их общего дома потасовки та находилась во время своего избиения. А у собственноручно вызванной свидетельницы долго допытывался, не была ли, случайно, кровь, виденная ею на лице другого потерпевшего, вареньем. Или кетчупом. Нет, ну а вдруг?... И всё это – на полном серьёзе. Стоит ли говорить, что каждая встреча с ним навеки остаётся в памяти всех обитателей суда? Наверное – не стоит, ибо оно и так совершенно очевидно.
А вот поделиться с вами нашей общей радостью надо бы. Всё-таки не каждый день наши незабвенные частники осознают всю серьёзность происходящих с ними событий и принимаются в срочном порядке мириться. А тут о мировом соглашении задумалась вышеупомянутая шайка-лейка. И теперь, если догадайтесь-какой-юрЫст в очередной раз не запорет им всё дело, уже успевшие прямо-таки сродниться с жителями нашего судебного участка товарищи, наконец, заживут дружно, а мы избавимся от необходимости чуть ли не ежедневно созерцать их физиономии и писать многостраничные протоколы. В общем, да будет нам счастье. Надеюсь, очень надеюсь, что будет. Не зря же, в конце-то концов, я на протяжении аж целых трёх бесконечных заседаний так упорно уговаривала эту компанию заканчивать уже, наконец, свой балаган и расходиться по домам, пока не нажили себе лишних проблем.

А ещё к нам приходил какой-то тщедушный парень в компании своего добродушного папаши. Это молодое дарование, как выяснилось, в своё время на спор с друзьями стащило из какого-то магазина что-то чересчур дорогое. То есть, попыталось стащить, но было задержано на выходе. И всё бы ничего, но дело, заведённое на этого товарища, куда-то потерялось. Пока его искали, магазин закрылся. Вернее, был реорганизован. Но на этом недоразумения не закончились.
Из нового ООО (или что оно там было), ко всему прочему, уволился дяденька, значившийся в деле непосредственно пострадавшим и, вроде как, согласившийся на мировую. А новые начальники сего заведения, ставшие правопреемниками своих предшественников, ничего про неудавшуюся кражу не знают. И знать, по их словам, не хотят. Им вообще ни от кого ничего не нужно. Особенно - от несчастного мальчишки, которого они впервые в жизни увидели только на днях. Казалось бы, что в этом плохого? А то, что они упорно не хотят идти в суд. А без них мирового соглашения парню не видать. Максимум на что он может надеяться, так это на штраф. И судимость в придачу, что уже почти катастрофично.
А мораль сей басни нам не устаёт озвучивать наш нежно любимый В.И.:
- Если вам вдруг взбредёт в голову что-нибудь откуда-нибудь украсть, - говорит он при каждом удобном и даже – не очень случае. – Обязательно смотрите на ценники. И никогда не берите ничего дороже тысячи рублей. Чтобы даже при самом худшем исходе дела вам не могли вменить ничего страшнее банальной административки. А то не хватало ещё судимость по глупости заработать.

На этот раз – Анморис. Из славного Града Петрова, что на реке Неве.

За несколько часов хаотичных блужданий по городу этот замечательный до невозможности человек прочувствовал на своей шкуре всю прелесть прогулок в компании катастрофически разговорчивой особы, сознание которой мало того, что вообще функционирует исключительно в рамках своей собственной – прекрасной и неповторимой - логики, так ещё и наотрез отказывается ассоциировать географические достопримечательности родного города со станциями метро или хотя бы точными адресами.
А ведь ничто, как говорится, не предвещало.
Ранним воскресным утром мы вполне благополучно встретились в самом сердце столицы и тут же отправились на прогулку по городу. Прошествовали по Театральной площади, Ильинке и ещё парочке центральных улиц. При первой же возможности нырнули в лабиринт моих любимых переулков, где заблудиться гораздо проще, нежели отыскать нужное здание, и вскоре совершенно неожиданно для себя обнаружили прямо перед собой Спасские ворота (а шли-то, вроде, немного в другую сторону). Пользуясь случаем, потоптали многострадальную брусчатку, а затем уже, с чувством выполненного туристского долга, вновь свернули с проторенных любознательными гостями столицы троп и пошли, куда глаза глядят.
По Котельнической набережной, в сторону старого квартала, на просторах которого всё-таки пряталось британское консульство (я не поленилась, по карте проверила). Затем – неизвестно куда, мимо культурного центра Вышки, до какого-то проспекта, а оттуда уже – просто вперёд. Без песен, зато преисполненные самого что ни на есть искреннего счастья, вызванного обнаружением первого на нашем многокилометровом пути продуктового магазина.
Долго ли – коротко ли, но в один прекрасный момент вышли на очередную набережную, названия которой я всё ещё не сподобилась узнать. Главной достопримечательностью этого места было наличие в непосредственной близости от него указателя, текст которого гласил, что ежели мы пойдём, скажем, налево (и давайте не будем поминать тут теорию относительности), то с большой вероятностью попадём на Таганку. Таганка была едва ли не первым знакомым географическим объектом, из тех, чьи названия успели попасться мне на глаза в течение предыдущих сорока минут, так что я просто не смогла отказаться от возможности добраться до практически родных краёв.
Другое дело, что воспользоваться этой возможностью я также не смогла. Потому что, шагая вдоль шоссе в указанном направлении, мы как-то незаметно свернули на всё ещё заснеженную тропинку, которая привела нас в ужасно симпатичный квартал. Из прекрасного там наличествовал вдоль и поперёк изрисованный местными художниками кирпичный железнодорожный мост, по которому катались самые настоящие поезда, и под которым пролегали трамвайные пути (опять же, функционирующие), несколько ветхих зданий, непонятные вольеры и, наконец, заброшенное (после пожара, вестимо) заводское здание. По ту сторону этих симпатичных строений обнаружилось самое обыкновенное шоссе и практически сказочная лестница. Точнее, некое подобие лестницы, поднявшись по которой на вершину, мы оказались лицом к лицу с несколькими странными строениями. Одно из них по своему внешнему виду смахивало на туннель, а другое имело чрезвычайно интересную архитектурную особенность – подъём, он же спуск, собранный из фрагментов мелких решёток. Разумеется, после того, как моему взору предстала сия красота, вопрос нашего местоположения в пространстве окончательно потерял для меня свою актуальность. Его место в моих мыслях мигом заняло желание взобраться куда-нибудь по хлипкой конструкции, а затем и окунуться в кромешную тьму туннеля. Которое, разумеется, было тут же исполнено. Что характерно, при живейшем участии моего спутника, который вообще оказался совершенно героической личностью, ибо не только составил мне компанию в исследовании окружающего мира, но и потом ещё на протяжении долгих часов стоически сносил великое множество лишений, неудобств и испытаний, свалившихся на его голову по причине наличия у меня весьма оригинальных представлений о географии родного края.
А я, тем временем, совершенно искренне, но оттого не менее тщетно пыталась угадать, где мы, собственно говоря, находимся, есть ли поблизости метро, и вообще, должно ли оно быть в опасной близости от живописной промзоны, плавно перетекающей в железнодорожное полотно.
Со стороны процесс поиска ответов на эти животрепещущие вопросы выглядел примерно так:
- Вот, наконец-то, знакомые места! - радостно восклицала я. А через несколько секунд, уже куда менее уверенно поясняла:
- Нет, ну я, конечно, понимаю - то, что я сейчас скажу, противоречит законам физики и логике здравого смысла, и вообще здесь у нас – север города, но в прошлый раз я это здание видела на юге.
И это – приблизительно на третьем часу блужданий по неведомым краям и где-то на двадцатом километре ходьбы! Теперь вы понимаете, почему я уже второй день к ряду так искренне восхищаюсь поистине безграничным терпением своего замечательного спутника?
Нет, не понимаете! Потому что вы не мотались со мной по нескончаемой улице Радио и прочим историческим местам нашего славного городка, под аккомпанемент моих жизнерадостных рассказов о том, что здесь мы снимали интервью с таким-то товарищем, а там – пару раз проезжали с коллегами, но нет, как отсюда выбраться я, несмотря на это, не знаю. Не слушали бесконечных обещаний, что вот сейчас мы повернём вон туда – и совершенно точно выйдем к метро… хотя нет, не выйдем. И уж точно не шатались по каким-то подозрительным закоулкам, которые вряд ли можно вписать в хоть одну из существующих на свете систему координат. Так что вам ещё есть, к чему стремиться и о чём мечтать, ага.

- “Quite, calm, peaceful… Isn’t it hateful?” - то и дело вздыхала я, в очередной раз протыкая иглой не только несколько страниц протокола, но заодно и собственный же палец. Конечно, за две (или всё-таки три?) недели, проведённые во дворце правосудия, можно было бы и научиться шить дела, не нанося при этом физических увечий себе и глубоких моральных травм окружающим, но… Но.
И вообще, если вы до сих пор считаете бумажно-канцелярскую работу непозволительно лёгкой и просто идеально подходящей для хрупких девушек, то возьмите двадцать листов плотной бумаги, парочку ламинированных документов, конверт с неотклеенным уведомлением, стандартную обложку из добротного картона и попробуйте проткнуть получившуюся кипу довольно тонким и не слишком острым шилом. А потом прошить всю эту макулатуру так, чтобы она не развалилась при первом же удобном случае. И - да будет вам просветление. Вместе с культурным шоком, в качестве тех самых страданий, которые какие-то безумцы провозгласили строго обязательными спутниками духовной эволюции человека.

Вы не поверите, но за первые четыре дня этой рабочей недели у нас не случилось ничегошеньки из ряда вон выходящего. Ни тебе очаровательной в своём идиотизме уголовщины, ни даже сколь-нибудь любопытных гражданских дел. Сплошная административка из разряда "всё признаю, во всём раскаиваюсь, на всё согласен".
Ennui mortel, одним словом, или просто затишье.
- Только бы – перед бурей, - тайно мечтала я.
И домечталась, разумеется. Как это и бывает каждый раз, когда я забываю о том, что слово «скучно» в моих устах – это что-то вроде страшного заклинания, вызывающего природные катаклизмы, происшествия личного, а в особо запущенных случаях и глобального масштаба и прочие ужасы бытия.
Нет, наш мировой во всех отношениях суд от моих «вершительских» способностей, к счастью, никоим образом не пострадал. На нём мои пожелания вообще никак не отразились. Весь кошмар этим пятничным утром достался исключительно мне. И устроили его не какие-то неведомые обстоятельства или тайные враги, а мой собственный организм. Который, наконец, почувствовал весну и на радостях, не иначе, решил повторить своё прошлогоднее безобразие. Перспектива по второму раз пережить один из самых паршивых дней в моей распрекрасной жизни сначала просто впечатлила, а затем и возмутила меня до такой степени, что я аж на десять минут опоздала в зал суда, чего со мной раньше не бывало. Но «опоздала», разумеется, лишь по своим меркам, а официально – конечно же, пришла вовремя.
Всё это было очень удивительно, с учётом того, что изначально я искренне собиралась вообще никуда не идти, ибо свалиться где-нибудь по дороге к правосудию мне как-то совсем не улыбалась, а такой поворот событий был наиболее лучезарным из всех возможных. Но тут в дело вмешался закон подлости. Именно он коварно согнал подругу по труду праведному Марину с её законно-рабочего места в архив и, тем самым, поставил крест на моей надежде дозвониться ей и предупредить, чтоб меня сегодня не ждали. А я ж девушка воспитанная. Людям хамлю исключительно по глупости или после того, как найду тому уважительную причину, а так – скорее сдохну, чем не сделаю что-то или опоздаю куда-либо, не предупредив об этом заранее всех заинтересованных лиц. Поэтому, когда очередная попытка коммуникации с коллегами торжественно провалилась под аккомпанемент длиннющих гудков, я вместо того, чтобы с горя отгородиться от внешнего мира при помощи одеяла и целых трёх подушек, волевым решением стащила себя с кровати, привычным движением руки включила на плеере Depeche Mode (воистину, душеспасительная музыка) и принялась собираться в недальний путь.
В конце концов, шансов быстренько обрести душевное равновесие, околачиваясь в суде, среди разношёрстной публики, у меня было гораздо больше, нежели в том случае, если б я осталась дома – страдать в гордом одиночестве. К тому же, когда я уже выбегала из дому, из зеркала на меня взирал столь симпатичный шедевр в лучших традициях неолиберального декаданса, что скрывать эту поистине сногсшибательную (в самом что ни на есть прямолинейном смысле слова) красоту от народа я просто-напросто не посмела.

Первые несколько часов своего пребывания на просторах суда я восседала на месте гособвинителя в обнимку с неожиданно оказавшимся интересным делом и упорно уговаривала себя не расклеиваться хотя бы до конца рабочего дня, ибо нам – скромным гениям и просто частным детективам – не престало вываливаться из реальности всего-то после пяти бессонных ночей.
К полудню на меня уже стало вполне возможно смотреть без опасения ослепнуть от восхищения. А после обеда к нам заглянули на огонёк очередные частные обвинители, и, послушав их россказни, я окончательно пришла в себя. После чего с чувством выполненного долга сбежала домой.
Точнее, собиралась сбежать домой, но по дороге вдруг осознала, что на дворе пятница, не самая ужасная на свете погода и вообще светло, и отправилась гулять. Потому что ещё в незапамятные времена поселившаяся в моей душе искренняя уверенность в том, что ничто так хорошо не помогает от крайней степени переутомления, как хорошая прогулка, таки неистребима. Идиотизм, во всяком случае – мой собственный, увы, вообще, не лечится. Зато постоянно приводит к весьма весёлым (с моей точки зрения) и поистине ужасающим (по извечно неправильному мнению окружающих) последствиям.
И вчерашний день в этом плане оказался прямо-таки исключительным. Мало того, что за всё его время мне так и не довелось никого по-настоящему напугать, ни своим видом, ни состоянием, так и сама я каким-то удивительным образом избежала потрясений. И даже вполне благополучно добралась до дому к вечеру поближе. Правда, стоило мне переступить порог дома, как силы, присутствию которых в своей жизни я удивлялась на протяжении нескольких прошлых часов, мигом куда-то исчезли, но падать на диван, едва стянув с себя сапоги и пальто, и тут же проваливаться в глубокий сон – это для меня уже давно норма жизни.

Нет, увы, снова - не в морг, куда я уже не первый год напрашиваюсь с упорством, достойным лучшего применения, а всего лишь в общежитие университета, где я когда-то – не очень давно и очень недолго - училась. Это моя боевая подруга Катерина решила столь наглядным способом доказать мне, что сие чудное заведение, облик которого в своё время произвёл на меня прямо-таки неизгладимое впечатление, только местами смахивает на обитель зла. А местами – вполне пригодно для жизни, чтобы там на этот счёт ни думали всякие тонкие натуры и прочие избалованные личности. И, надо сказать, это ей удалось.
Не виденный мною ранее изнутри корпус, куда мы заглянули, и правда, оказался вполне приличным на вид. Никакой тебе побелки, аки новогодний снег осыпающейся со стен и потолка на плечи твоего любимого пиджака. Никаких гирлянд из неизолированных проводов на стенах. Двери не расслаиваются на глазах, их поверхности вообще лишены каких бы то ни было следов аварийных столкновений с особенно неуклюжими обитателями студенческого городка. Даже окна, и те – человеческие, а не характерная для таких учреждений двухстворчатая ветошь, которая при очередной попытке открыть её того и гляди вывалится на голову какому-нибудь не в меру осторожному прохожему. Всё цивильно, культурно и даже относительно чисто. Короче, совсем не оригинально.
Ну да, это не главное. Главное – это вид, который открывается из окон тамошнего пятнадцатого этажа. Он странный, даже очень. До жути эклектичный и немного фантастический, но при этом – невыразимо прекрасный, просто завораживающий. Настолько, что смотришь – и не можешь отвести взгляда. И удержаться от соблазна немного перегнуться через перила махонького балкончика, продуваемого всеми ветрами, тоже не можешь. Потому что уж очень много вокруг иррациональной красоты, которую недостаточно просто видеть; в неё хочется вглядываться - пристально и почти бесконечно, - подмечая каждую мелочь, чтобы ни в коем случае не упустить из виду что-нибудь интересное.

А всё потому, что вчера наши края осчастливила своим визитом прекрасная Ассель. Эта обворожительная леди привезла с собой солнце, замечательную погоду и совершенно чудесное настроение, за что ей огромное, поистине бесконечное спасибо.
Мы осматривали живописные окрестности моего бывшего, но, по-прежнему, родного университета (ох, уж мне эти совпадения), катались на метро (народная забава - доберись до нужной станции без карты), сверяли часы (куда там Алисе из Той Самой страны!) и гуляли по изумительно уютным улочкам (как же мне всё-таки нравится старая Москва!). Это было восхитительно. Просто заму-р-р-рчательно было. А ещё совершенно неописуемо посредством нашего богатого и могучего или какого другого языка.
Поэтому я умолкаю, а волшебную атмосферу, царившую сегодня в городе и наших сердцах, пусть вам передают верные проводники всего восхитительного и немного сказочного - фотографии. Не сегодняшние, правда, зато, на мой взгляд, идеально передающие нужное настроение.

Прогуляемся?

По воле случая, мне намедни пришлось демонстрировать окружающим навыки поистине судебной (с учётом места действия) почти медицины.
А ведь начиналось всё более чем прозаично.
Первое из пяти назначенных на вчерашний день слушаний продлилось аж четыре часа, а второе – два с небольшим. После этого судья, наконец, объявила долгожданный перерыв и все стали расходиться – до нового акта баталий.
Дождавшись, пока многочисленные участники процесса разойдутся, кто куда, я тоже отправилась на заслуженный отдых. Однако, стоило мне переступить порог ставшего для меня уже практически родным зала заседаний, как все мои надежды на небольшую передышку рухнули в Тартар, ибо взору моему предстала картина маслом из тех, которые вам не хотелось бы узреть в первые минуты своего обеденного перерыва.
Одна из свидетельниц по делу в полуобморочном состоянии сидела на лавке, мёртвой хваткой вцепившись в локоть своей родственницы, и явно собиралась терять сознание. Остальные искатели правосудия, столпившиеся рядом, судя по ошарашенному выражению, застывшему их лицах, похоже, собирались последовать примеру своей подруги по несчастью. И только наша судья сохраняла хладнокровие и разводила бурную деятельность по приведению жертвы собственных переживаний в чувство. Но два вменяемых человека в форс-мажорной ситуации – это всегда лучше, чем один, решила я, и предложила ей свою помощь в нелёгком деле спасения утопающих и не только. Вместе мы отвели несчастную женщину в ближайшую проветренную комнату, удобно устроили её у окна, после чего судья отправилась успокаивать окончательно разволновавшихся граждан, а я осталась с нашей «пациенткой».
Первым делом её надо было напоить сладким чаем, что я и сделала. Живительный напиток пришёлся женщине по вкусу. Спокойная обстановка тоже сделала своё дело. В общем, через несколько минут наших посиделок моей подопечной стало получше. До такой степени, что, помимо извинений и благодарностей, она, наконец, смогла говорить и нечто осмысленное.
И всё бы хорошо, но начать нашу беседу она решила с заявления о том, что ей нынче не только плохо, но и страшно. Потому что раньше с ней никогда такого ужаса не происходило. Я поспешила её успокоить, заявив, что всё происходящее с ней по-русски зовётся банальной аритмией на фоне бесконечных волнений, так что переживать тут особенно не о чем. Та, правда, мне почему-то не поверила и уже вознамерилась хорошенько испугаться незнакомого диагноза, но тут я вспомнила, что мои понятия о страшном несколько отличаются от общепринятых, и тоном знающего всё на свете человека стала развивать свою мысль. Сказала, что если сердце колотится как незнамо кто – это не ужас. Ужас – это если б оно не колотилось. То, что руки трясутся – это тоже ничего; их сейчас вообще судорогой сведёт (ага, вот так), зато когда это пройдёт (секунд через несколько), станет получше (ну вот, а я что говорила!). Ну а головокружение – это вообще норма жизни. Порой неприятно, но не катастрофично. А если хорошенько присмотреться, то даже и интересно. С научной точки зрения, по крайней мере.
И если поначалу эта милая дама не проявляла особого интереса к моим словам, то к окончанию сего пламенного монолога у неё во взгляде всё же появился вопрос, а откуда, собственно, мне всё это известно. От ответа на который я изящно ушла, быстренько переведя разговор в более приятное русло. Не объяснять же было хорошему человеку, что обширные, но бессистемные познания в этой области я обрела в результате общения с творческими людьми, некоторые скорее прикончат тебя, чем позволят жить по-своему, а не так, как им хотелось бы.
Чуть позже к нам нагрянул некто Костя, которого, как выяснилось, народные массы ещё в самом начале переполоха отослали в аптеку. Он попытался накормить свою родственницу какими-то чудодейственными таблетками с содержанием кофеина, которые ему посоветовала продавщица, но, получив от меня убийственный взгляд и подробное объяснение, почему не стоит предлагать злосчастное лекарство человеку, у которого сердце и так бьётся раза в два быстрее, чем следовало бы, быстренько ретировался. Ну а я, ещё немного посидела с нашей свидетельницей, а когда та практически окончательно пришла в себя, передала её лично в руки сестре, с которой взяла клятвенное обещание не экспериментировать медикаментами и, если вдруг что, всё-таки вызвать врача. Потому здоровье определённо важнее любого процесса.