Цитата сообщения Дневник_Дани Рафаэль и его Мадонна...



... побежден, прикован к великому

пламени, которое меня мучает и

обессиливает. О, как я горю!

Ни море, ни реки не могут потушить этот огонь, и все-таки я не могу обходиться без него, так как в своей страсти я до того счастлив, что, пламенея, хочу еще больше пламенеть.

Сонет Рафаэля,

посвященный любимой. 1516 г.



Свой шедевр шедевров, свою Форнарину, свою единственно любимую писал Рафаэль в канун нежданной смерти, в тот год, когда исполнилось ему роковых 37. Какая-то мистическая цифра. И еще что-то от мистики: он чудные глаза ее, разлетные брови, чувственный рот, маленькую упругую грудь, пленительные изгибы стана и рук писал много-много раз.

Черты Форнарины почти в каждом женском персонаже, но никогда, ни разу не задавался он целью написать возлюбленную такой, какая она есть, какой неизменно была рядом с ним – желанная, родная, прекрасная - но сделал это незадолго до того предначертанного судьбой дня, когда цепкие руки костлявой, безжалостной владычицы мира унесли его из жизни.

Предчувствие? Знак свыше? Легенда говорит, будто кто-то из мальчишек-учеников, который и умел-то пока мыть кисти да растирать краски, подслушал, как, сделав последний мазок, Мастер прошептал: «Успел...»

И вот еще какой феномен: Рафаэль, создавая удивительных своих женщин, избегал портретного сходства, уходил от точного воспроизведения чьих-то черт. Сам он пояснил это в письме к другу, одному из крупнейших деятелей Возрождения, графу Кастильоне, чей портрет кисти Рафаэля считается вершиной мужской портретной живописи: «Для того чтобы написать прекрасную женщину, надо бы мне видеть множество прекрасных женщин..., но так как прекрасных женщин мало, то я беру в вожатые себе некую идею…» Именно потому каждый женский образ являл собой результат гармоничного и соразмерного синтеза подсмотренных в реальной жизни и рожденных фантазией художника отдельных черт, к тому же, образ этот непременно отвечал гуманистическим идеям и представлениям эпохи о высокой значимости и предназначении личности, счастливо не замечая пр этом разлада между идеалом и действительностью.

Иное дело «Форнарина». Это портрет. Рафаэль написал тридцатилетнюю, уже зрелую и телесно, и духовно женщину, с которой связывали его двенадцать лет любви и которую знал он до последней черточки, угадывал, что кроется за взглядом, взмахом бровей, касанием рук, - написал, не привнося никаких идей и фантазий. Такой, какой она была. Что и подтверждали его почитатели, его друзья, его ученики. Он подарил Форнарине бессмертие. И он подарил «Форнарину» бесчисленному количеству людей, умеющих ценить красоту и талант.

Рафаэль, Микельанджело, Леонардо жили на одной земле, в одном историческом пространстве, казалось бы, переполненном художниками поистине замечательными, самобытными, друг друга не повторяющими. Но даже в то время Рафаэль Санцио (иногда фамилию эту произносят Санти) выделялся своим, как говорили тогда и говорят теперь, божественным искусством и, как никто, сумел показать женщину – загадочную и притягательную, грешную и святую, непредсказуемую и неисчерпаемую, создать правдивый и в то же время возвышенный образ. Когда Рафаэль умирал, доносит до нас легенда, Ватиканский дворец, станцы которого изукрашены его гениальными росписями, закачался точно так же, как заколебался Иерусалимский холм Голгофа, когда распинали Христа.

«С его смертью завершилось Высокое Возрождение в живописи», - такова оценка роли Мастера в искусстве.

А родился Рафаэль в славном Урбино. «Природа сделала миру этот дар, когда, будучи побеждена искусством Микельанджело, она захотела быть побежденной одновременно искусством и любезностью Рафаэля», - так начинает Вазари свое жизнеописание великого художника.

Он очень рано потерял мать, а три года спустя и отца. Джованни Санцио, придворный художник урбинского герцога, стал первым учителем сына. И учителем превосходным. Ведь говорят же, что хороший учитель показывает, выдающийся объясняет, а настоящий – вдохновляет. Джованни Рафаэлю и показал, и разъяснил, но главное, вдохновил его на служение искусству.

Об осиротевшем мальчике заботились дядя, брат покойной матери и оказавшая огромное влияние на впечатлительного ребенка урбинская герцогиня Елизавета Гонзага. Это была замечательная, добрая и сердечная женщина, редкая даже для своего просвещенного времени интеллектуалка, поэтесса, дипломатический наставник и советник своего мужа. При дворе создался круг людей образованнейших и значительных – писателей, художников, архитекторов, ученых. То, что подросток бывал постоянно в этой среде, явилось для него своего рода университетом, а умница, говорившая практически на всех европейских языках, Елизавета оказалась лучшей воспитательницей. Наверно, именно отсюда превосходные манеры Рафаэля, его знание истории и литературы, его поэтический дар, так блестяще реализованный в живописи. Интересно, почему Рафаэль, чуткий и дружественный, так и не написал портрет своей благодетельницы. Нет, скорее приемной матери. Урбинскую герцогиню писали многие, льстя ей, – она была отчаянно некрасива, но Рафаэль с детства не терпел неправды, а любил герцогиню искренне. Поэтому на протяжении всей своей, увы, короткой, но невероятно насыщенной творческой жизни он наделял некоторые свои персонажи то ее легкой улыбкой, то добрым, всегда ласковым взглядом, то особенным высоким лбом.

В семнадцать Рафаэль был, по сути, состоявшимся живописцем, он уже написал «Мадонну Коннестабиле», экспонирующуюся в Эрмитаже, но, требовательно относясь к себе, хотел получить художественное образование и отправился в Перуджу, чтобы стать учеником знаменитого Пьетро Перуджино. Пять лет ученичества не только «поставили руку и душу» юного художника: из мастерской Пьетро он вышел живописцем, обретшим свою собственную манеру и свой стиль. Ну а как насчет влияния учителя? Неужто обошлось без него? Ну конечно же, нет, такого просто не бывает. Ни у кого и никогда. Влияние учителей, времени, окружения так или иначе проявляется в творчестве любого, пусть даже самого гениального художника. Лиризм и поэтика Перуджино, реализм мастеров флорентийского кватроченто были в определенной степени предпосылками нового стиля Рафаэля, который, отбросив мелочную детализацию, взял за основу синтез и типические философские и художественные обобщения. Не подробности, но дух! И обогатив новыми впечатлениями свое воображение, – отдать их своей кисти, сохранив очень яркую индивидуальность, непохожесть, свою особость.

Взгляните на автопортрет Рафаэля, на его прекрасное, разумом и вдохновением осиянное лицо, на эти тонкие черты интеллигента. Вспомним Джоржио Вазари, который писал, что «небо было расточительным и благосклонным, возлагая на одну лишь голову то бесконечное богатство своих сокровищ и красот, которое оно обыкновенно распределяет в течение долгого времени между несколькими личностями». Вазари не увидел, а может, и не захотел вникнуть, разглядеть то внутреннее одиночество, которое как ни старался, но все же не смог скрыть молодой художник. Но он отметил, что в Рафаэле «соединилось столько грации, трудолюбия, скромности и доброй нравственности», что его можно было бы считать не человеком, «но смертным Богом».

После Перуджи очень ненадолго была Сиена (хотя кто знает, может, именно там увидел Рафаэль юную Форнарину, повод предположить - это земная и вознесенная «Мадонна делла Седиа»), потом Флоренция, потом – триумфально – Рим. Он был фантастически работоспособен и еще до Рима создал множество картин, в большинстве своем фресок. Удивительные, близкие и понятные каждому, поэтические и женственные, добрые и самоотверженные, нежные и полные очарования рафаэлевы Мадонны создали молодому художнику всеитальянскую, а потом и всеевропейскую известность.

Ему было двадцать пять, когда по рекомендации своего земляка, архитектора Браманте Рафаэль был приглашен в Ватикан, где получил почетный заказ – роспись дворцовых комнат-станц. Знаменитые станцы Рафаэля. Это поражающие невероятной выразительностью, совершенством композиционного, колористического и философского решений, мощью раскрытия темы, характеров и взаимоотношений персонажей фрески «Афинская школа», «Парнас», «Диспут». Рафаэль выступает здесь как живописец-монументалист.

Но был великий художник и скульптором, и выдающимся архитектором. Он - главный архитектор Ватикана (так именуется его официальная должность), «комиссар древности», отвечающий за сохранность античных памятников Рима. И еще он замечательный педагог, вырастивший плеяду прославивших итальянское искусство художников, передавший им и мастерство, и силу духа, и преданность искусству, и чувство ответственности, которым всегда отличался сам. Естественно во многих монументальных росписях, в том числе дворцовых станц, участвовали ученики Рафаэля, что еще больше укрепило авторитет его школы. При этом нужно добавить: эскизы и картоны к фрескам Мастер делал собственноручно.

Но были уже в годы славы художника и расцвета его школы картины, которые не допускали помощи даже любимейших учеников, их писал Рафаэль не кистью – сердцем. Такое случилось, когда приглашен он был написать заалтарный образ в монастырской церкви маленькой Пьяченцы. И создана им была гениальная «Сикстинская Мадонна», создана, по словам Василия Жуковского, не для глаз, а для души. Она - воплощенное чудо, поэтическое откровение. "Это не картина, а видение, - восклицает русский поэт. - Здесь душа живописца без всяких хитростей искусства, но с удивительной легкостью и простотою передала холстине то чудо, которое во внутренности ее совершилось.»

В чертах святой Девы легко угадываются черты женщины, которую боготворил Рафаэль, черты Форнарины. Собственно, невозможно восстановить сейчас, когда стали называть Форнариной возлюбленную мастера и когда его последнему холсту дали именно это название – "La Fornarina", булочница, или дочь булочника, каковой она и была, дочь переехавшего в Рим сиенского пекаря Франческо Лути. Правда? Почти. Не стоит выяснять степень вероятности, но процентам к восьмидесяти она приближается. Вы отметили, что мы с вами говорим о двух Форнаринах? Женщине и картине, которые в воображении нашем сливаются в единое целое, хотя жестокосердое время разделило их: женщина, которой выпало счастье и горе быть любимой величайшим художником мира, уже почти полтысячелетия как погребена где-то, наверное, в Риме, и могила ее давным-давно затерялась, но картина, гордый и светлый лик ее, исполненный духовного совершенства и благородства, здесь, на земле, а сейчас даже в нашем Нью-Йорке, и это самый лучший памятник той прекрасной женщине, которая умела любить и терпеть и которая многие годы вдохновляла гения.

Что касается «Форнарины», т.е. холста Рафаэля, то историей подтверждены факты без налета какой бы то ни было выдумки. В 1595 г., т.е. три четверти столетия спустя после смерти Рафаэля вице-канцлер Рудольфа II Габсбурга писал своему императору, что видел настоящее сокровище, которым владеет графиня Катерина Сфорца, «портрет обнаженной женщины, написанный с натуры, полуфигуру кисти Рафаэля, и это несомненно «La Fornarina». Снова, через много лет, секретарь мантуанского герцога восхитился этой же картиной и обратил внимание соверена, что на предплечье женщины браслет с надписью Rafael Urbinas, т.е. Рафаэль из Урбино. В 1618 г. Холст принадлежал уже княгине Бонкомпаньи, а еще через 24 года украшал храм Барберини на римском холме Квиринале. С тех пор «Форнарина» около трех веков, до 1936 г., принадлежала семье Барберини, а теперь – Италии, родине Рафаэля и его возлюбленной, Италии, которую называют микрокосмом живописи.

Интересно, что могучее воздействие этой картины неоднократно сравнивали с «Кампаспой» Апеллеса. Исторические хроники, а не мифы рассказывают, что Александр Македонский повелел Апеллесу нарисовать свою любовницу. Художник сделал это так вдохновенно, что восхищенный царь подарил ему взамен картины не только тугой кошель с золотом, но и саму Кампаспу. А чтобы оценить мощнейшую энергетику, невероятный заряд любви, духовной силы и сексуальной притягательности «Форнарины», чтобы восхититься творением гения, нужно его увидеть.

Куда меньше ясности в жизни, судьбе и смерти первой Форнарины, т.е. модели, с которой писал Мастер свою булочницу. Вы обратили внимание, что слово мастер, говоря о Рафаэле, мы всякий раз выделяем большой буквой. Это не наше открытие – в итальянской, да и во всей мировой литературе пишут только так: Маэстро, Мастер. Мастер писал Форнарину дважды: это последнее полотно, а за пять лет до него – La Velata, «Женщина с покрывалом», но отдельные черты ее лица, руки, фигуру, грудь – бессчетно. Ее присутствие ощутимо во множестве его работ. И в его сердце тоже. Наверно, именно поэтому, как писал Вазари, его женщины «кажутся скорее вылепленными из плоти и крови, нежели красками и рисунком».

Так кто же была она – Форнарина? Из легенд и воспоминаний современников и тех, кто жил вскоре после кончины Рафаэля, выкристаллизовалось несколько гипотез, из которых возьмем на вооружение ту, что кажется наиболее близкой к истине и чья достоверность оценивается теми самыми 80 процентами.

Итак, ее звали Маргерита Лути. Мы не знаем, родилась ли она в Сиене, где у отца была пекарня. Был, был пекарь Франко (или Франческо) Лути в Сиене, а потом в Риме, это подтверждено документально. Когда переехал – неизвестно. Так что не исключено, что познакомился двадцатидвухлетний Рафаэль с пятнадцатилетней Маргеритой в Сиене, хотя большинство исследователей полагают, что это случилось уже в Риме, куда Рафаэль прибыл, как вы помните, в 25. Маргерита жила у него в доме – устоять против его обаяния, наверно, было очень трудно.

Весьма любопытно, что самому Мастеру даны две взаимоисключающие характеристики. Первая: он был художником сугубо религиозного направления (остальная живопись – от лукавого), поведения и образа жизни едва ли не аскетического, словом, ангел во плоти, за что и был ему ниспослан редкостный его дар. Вторая: хоть и был он добрым католиком и безусловно верующим человеком (других, наверно, просто не было), однако любил жизнь во всех ее проявлениях, был весел, находчив, остроумен, любил общество друзей, а уже особенно, красивых женщин, у коих пользовался агромадным успехом, который с удовольствием реализовывал. Дескать, бабник был отменный. Это наверняка чушь.

А золотая середина прорисовывается в письмах и воспоминаниях таких близких друзей, как Ридольфо Гирландайо, Бальдассаре Кастильоне, Агостино Чиги, учеников, в жизнеописании того же Вазари, в многочисленных записях, обнаруженных в архиве Ватикана. А это свидетельство дорогого стоит, записи велись при жизни Рафаэля.

То есть был Рафаэль хорошим христианином, человеком «доброй нравственности», но не чуждым земных радостей. Преданным другом, замечательным учителем, но прежде всего - художником, жизнь отдавшим искусству. И уж никак не отрицавшим Любовь. Что подтверждает его живопись. Ну разве мог бы засушенный аскет писать такие картины, создать свою бессмертную «Форнарину», полную бурной патетики и тихой нежности, восхищения щедростью небес и чувственности.

Он любил Маргериту страстно. И даже если возникали в его жизни другие женщины, она все равно оставалась единственной. Годами. Была любовницей, домоправительницей, ангелом-хранителем. Ей он завещал почти половину того, что имел.

Почему Рафаэль не женился на Маргерите, если любил так исступленно? А об этом можем мы судить по его вынесенному в эпиграф сонету: «Я до того счастлив, что, пламенея, хочу еще больше пламенеть». Почему? Конечно, сейчас судить сложно. Возможно, сословные предрассудки, возможно, желание оставаться свободным, для искусства - в первую очередь, да и для допинга - сменяющимися в постели дамами. Кто знает… Во всяком случае, известная куртизанка Беатрис Феррари была его любовницей. Это доказанный факт. Самое вероятное предположение – боязнь потерять покровительство пап (и Лев Х, и Юлий II благоволили ему чрезвычайно). Но главным и щедрым патроном, всячески Рафаэля опекавшим и прославлявшим, обеспечивавшим ему заказы Ватикана был могущественный кардинал Бернардо Довици Биббиена, прочивший свою племянницу Марию ему в жены. Рафаэль вроде бы согласился, но день свадьбы правдами и неправдами отодвигал. Длилось это больше четырех лет. А раньше?

Ну а каково было Маргерите, как обидно, как горько, как безнадежно. Ведь, наверно, говорил ей бесконечно любимый Рафаэль слова любви и желания, наверно, были признания, обещания, а может, и клятвы. Была неиссякаемая страсть. Легенда утверждает, что умер Рафаэль в объятиях Форнарины, и это была бы, может, и прекрасная смерть, случись она двадцатью, а то и тридцатью годами позднее. А вот писатель Симоне да Реджио, младший современник Рафаэля, сообщал, используя римские слухи и сплетни, что Рафаэля убили сексуальные излишества и порожденная ими лихорадка. Как это утверждение может расценить современная медицина, не знаю

Как умерла Маргерита, и что было с нею после смерти Рафаэля, неизвестно. Хотя, хотя… Еще одна легенда, имеющая, как говорится, вещественные доказательства. Чуть ли не десять лет спустя после смерти Рафаэля любимый и талантливейший его ученик Джулио Романо встретил то ли на улице, то ли на паперти постаревшую больную Маргериту, привел к себе в дом, а позднее написал портрет полуобнаженной стареющей Форнарины, не польстив ей, но высветив ее душевные качества и полную страданий жизнь. Его ученик Романино, молитвенно относившийся к памяти великого Рафаэля, не мог допустить, чтобы любимая Мастером женщина была увидена старой и нагой. И он «одел» Форнарину в зеленое платье. Наложив на творение Романо дополнительный слой краски. Картина считалась работой Романино и попала она после долгих странствий в Москву, в Музей изобразительных искусств, где вы, дорогие читатели, возможно, ее видели. Но уже как полотно Джулио Романо, а Форнарину - уже без платья. Потому что при реставрации обнаружили разнослойность краски лица и одежды и осторожно сняли зеленый покров.

Ну а что было дальше с самой Маргеритой Лути, с прославленной Форнариной, с булочницей, которую любил великий Рафаэль, не знает никто. Даже легенд не осталось...