ПЬЮТ ТИШИНУ КОЛОКОЛА... Тема: Классика Автор плэйкаста: t_potash Создан: 17 августа 2010 23:48

БУБА КИКАБИДЗЕ




Детство

Вахтанг (Буба) Кикабидзе родился 19 июля 1938 года в столице Грузии Тбилиси. Зная его сегодня как великолепного певца, можно было бы предположить, что петь Буба начал еще с детства. Однако, это совсем не так. Несмотря на то, что его мама была профессиональной певицей, сам Буба никаких «позывов к пению» не чувствовал. Зато он очень любил рисовать. «С бумагой тогда было тяжело, - вспоминает Вахтанг Константинович. - И мама до сих пор хранит те наши книги, где на белых листах, в начале и в конце, всюду были мои рисунки... Мы жили очень тяжело, и она так нервничала: если ты художником станешь, как ты будешь? У тебя ни квартиры нет, ни того, ни сего. А ведь надо будет краски
покупать, кисти...»
«Заболел» музыкой Буба позже – в старших классах. Все началось с того, что он просто собирался с друзьями в подъезде дома и слушал песни под гитару. А затем, как-то, один из знакомых парней привел его на репетицию самодеятельного эстрадного оркестра. Вахтанг Константинович вспоминает: «Там я впервые увидел микрофон. Вернее, увидел, что к микрофону подходят мои ровесники или ребята немного постарше, и они могут выступить, спеть... Меня это просто поразило».
Он начал ходить на репетиции студенческого оркестра, где солистом был его двоюродный брат. Здесь Буба играл на барабанах, а иногда пел, замещая заболевшего брата.
Что же касается школы, то учился Буба неважно. Главным камнем преткновения была для него математика. Из-за этого злополучного предмета он три раза оставался на второй год.

Юность

После окончания школы Вахтанг Кикабидзе поступил в Тбилисский университет, но так и не окончил его, так же как и институт иностранных языков, где он учился в 1961-1963 годах. Юношу влекла отнюдь не наука а музыка. Ей он готов был отдавать всего себя. «Я не хотел ни учиться, ни есть, ни пить. Хотел в филармонию!», - признается Вахтанг Константинович.
В Тбилисской филармонии Кикабидзе стал работать с 1959 года. Тогда же он впервые выехал на гастроли с грузинской эстрадной бригадой. Вахтанг исполнял песни на грузинском, русском, итальянском и английском языках. Особенно хорошо у него получалось копировать популярных зарубежных исполнителей. Но скоро он понял, что надо искать что-то свое.
Позднее он с друзьями организовал группу «Вело». А в 1967 году они создали группу «Орэро», где Кикабидзе стал солистом. «Позже это стали называть вокально-инструментальными ансамблями. Но «Орэро» был первой такой группой в Советском Союзе. Там я одновременно играл на барабанах и пел. И был самым счастливым человеком, потому что и барабаны, и пение мне очень нравятся», - рассказывает Вахтанг Константинович.






Читать далее...

new age
Музыка нового века

Закончился 20 век. Век сумасшедших скоростей, всеобщей механизации и индустриализации. На каждом шагу нас поджидают стрессовые ситуации. Наверное, человечество еще никогда не было так далеко от единства с природой, которую человек постоянно "покоряет" и "подгоняет" под себя.

Мы, как белки в колесе, крутимся день за днем, месяц за месяцем, год за годом, откладывая "на завтра" свой внутренний мир, свою душу. И для многих как раз музыка и является той отдушиной, которая позволяет обрести себя, убежать от суеты и обыденности в мир ярких красок и чувств. Кто–то находит себя в рок–музыке, кому–то ближе джаз или классика, или то и другое вместе, в зависимости от стиля жизни, внутреннего состояния и, если хотите, философии.

Безусловно, музыка не панацея от всех бед, она может лишь усиливать или уменьшать наши эмоции и, если нет внутренней искры на конкретную музыку, созвучия и интереса не получается, и мы ищем что–то другое. Мне трудно представить водителя, мчащегося со скоростью 100 км/ч и слушающего ноктюрны Шопена. Каждой музыке свое место и время.

В огромном океане направлений и стилей, на мой взгляд, есть особая ячейка, наиболее близкая к чистой гармонии, к выражению самых сокровенных истин и чувств, и это музыка new age.

Ньюэйдж — направление, сформировавшееся в начале 70–х годов. В переводе с английского это означает "новый век", "новая эпоха". В самом начале она рассматривалась как одно из ответвлений альтернативной музыки, созданное в противовес стилям, которые пропагандировали своими текстами и несли с собой насилие, жестокость, наркотики... Тогда new age распространялся в самых разнообразных местах рядом с хрусталем, конфетами и овощами, в аптеках, вместе с философской и религиозной литературой и предназначался в основном для духовных практик и техник, а также для психотерапии. Позже, с развитием электронной музыки и технических возможностей, new age стал более разнообразнее и перестал отождествляться только с музыкой для медитации и релаксации. Сегодня понятие этой музыки настолько широко и противоречиво, что вызывает много разночтений и оговорок, отчасти, наверное, потому, что элементы new age при желании можно найти у многих музыкантов, тем более если их стиль не укладывается в уже существующие рамки. И вот с легкой руки какого–нибудь обозревателя или ди–джея мы читаем или слышим следующее: "Deep Forest" — это музыка new age. Но при всем уважении к творчеству этой группы, даже если в нем и есть электронное звучание и присутствуют народные мотивы и звуки природы, это скорее поп–музыка. Или, анализируя альбом "Novus Magnificant" американского композитора Констанса Демби (Constance Demby), мы можем одинаково оценить его как электронную, так и музыку new age. О категории new age говорит и сам музыкант, хотя почти во всех каталогах и справочниках вы найдете ссылку на него в разделе электронной музыки. Или самое распространенное заблуждение на примере широко известного Вангелиса (Vangelis). Прослушав его альбом "Oceanic", который написан в классическом духе new age, все остальные альбомы приравнивать к этому же стилю было бы ошибочно. Так что же скрывается под названием new age?













Читать далее...

Она училась петь у виолончели Ростроповича










Синьорина-шевалье

Весной 1995 года в моей квартирке в Булони раздался звонок Мстислава Ростроповича: «Завтра мне вручают очередной орден. Приходи в мэрию Парижа, я тебя познакомлю с Чечилией Бартоли. Эта женщина (о! где мои пятьдесят лет? Звуки ее голоса сводят с ума!) станет завтра шевалье. Ей это очень подходит — она поет партии кастратов. У нее фантастическая виртуозность и магнетизм Консуэло (помнишь Жорж Санд?). Поверь, я кое-что понимаю в этом деле, будучи всю жизнь рядом с Галей!»
На следующий день Ростропович получил орден за выдающийся вклад в мировое музыкальное искусство, а Бартоли была удостоена титула Chevalier des Arts et Lettres («Кавалер искусств и изящной словесности»). Были высокий прием и концерт для высшего дипломатического и чиновного общества — публика, прямо скажем, неблагодарная, снобистски тяжеловесная, не склонная к натуральным эмоциям. Страдивариус Ростроповича все-таки успел очеловечить аудиторию перед тем, как на сцену стремительно вышла невысокая, крепко сбитая темноволосая женщина, остановилась у рояля, окинула зал внимательным взглядом, заметно развеселилась (ну я вам задам сейчас!), объявила номер — и зазвучал голос...
Немыслимое колористическое многообразие тембра, гибкость, подвижность и блеск фиоритур — bel canto во всем своем совершенстве. И еще нечто, трогающее самые потаенные струны человеческой души. Дамы вытирали слезы горжетками, мужчины протирали вдруг запотевшие очки... От аплодисментов едва не рухнули своды Hotel de Ville. Потом мы спрятались в маленький салон, и я стала свидетелем неповторимого диалога между Ростроповичем и Бартоли, с которой он был на ты, как со всем миром, включая венценосных особ.




Я начала с вопроса обоим:

— Вы заботитесь о публике или пусть себе за свои деньги получает удовольствие?
Ч. БАРТОЛИ: С годами я стала понимать, что публика не так глупа, как думают в артистической среде. Публика меняется, она хочет слушать не только знакомую музыку. Я теперь смело пою то, чего никогда не слышали.
М. РОСТРОПОВИЧ: Я верил в публику и играл в Москве новое и неизвестное. Потом переехал на Запад, и — о ужас! Мне заказывали один и тот же до-мажорный концерт Гайдна! Наверное, чтобы убежать от него, я начал дирижировать. (Смеется, обращается к Бартоли.) Говорят, ты, не жалея связок, глотаешь пыль в библиотеке Турина, раскапывая Вивальди. Разве кто-то все еще о нем чего-то не знает?
Ч. Б.: Что делать, если все кричат: «Вивальди, Вивальди!», варганят из него немыслимые электронные фонограммы (Ванесса Мэй, к примеру), а у музыковедов не дошли руки просмотреть его рукописи, разыскать либретто. Вивальди (может, потому, что он был скрипачом и сыном скрипача) присвоили себе струнники! С детства я слышала «Времена года» тысячу раз, а из всех его опер — только «Гризельду» с купюрами. А он написал 94 оперы!..
М. Р.: Ты недаром Бартоли — почти Мендельсон-Бартольди! Тот извлек из небытия Иоганна Себастьяна Баха, а ты — Антонио Вивальди...
Ч. Б.: Наших певцов учат петь только Верди. Мне внушали, что Верди — это вершина, абсолют, но теперь я в этом сильно сомневаюсь. Вы, инструменталисты, не можете этого понять.
М. Р.: Ошибаешься, я-то понимаю. Если исполнить на виолончели арию Верди, то и играть-то нечего: бесконечные повторения одного и того же простенького музыкального материала...
— Поп-музыка? — вставляю я.
М. Р.: Именно. Если не сдобрить вокальными ухищрениями, то, кроме красивых мелодий с примитивным аккомпанементом, и музыки-то настоящей нет!
— Может быть, «Корабль плывет» Феллини, где он так жестоко посмеялся над вердиевскими апофеозами в белькантовом исполнении, заставил вас разочароваться в Верди?
Ч. Б.: Я была еще маленькая и плакала, когда в «Корабле плывет» под великолепное звучание ансамбля (не помню, из «Набукко» или «Тайной вечери») тонут и продолжают, захлебываясь, петь. Это было так прекрасно!
М. Р.: А я, гонимый странник, увидел фильм в Риме и тоже плакал, потому что этот памфлет на все наше бытие ассоциировался у меня с погибающей Россией. Какой сатирический материал смог извлечь из итальянского композитора — все-таки гениального — итальянский же режиссер! У итальянцев всегда смех и слезы рядом. У тебя сегодня публика плакала и смеялась одновременно.
Ч. Б.: Это замечательно! Итальянская театральная маска тоже плачет-смеется. Но самим певцам не до смеха: слишком серьезный момент — прозвучит или не прозвучит нота.
М. Р.: Знаю-знаю, всю жизнь «звучу» рядом с примадонной Галиной Вишневской...
Ч. Б.: Слава, а Россини ты взялся бы играть на виолончели?
М. Р.: Это прекрасный композитор, жаль — современники не уговорили его написать концерт для виолончели. Но самое возмутительное, что виолончелисты проспали Моцарта. Я никогда не ленился приставать к композиторам и заставлять писать для этого дивного инструмента: Шостаковича, Прокофьева, Дютийо, Лютославского, Бриттена, Бернстайна. Но композиторов XVII—XVIII веков играть труднее, чем современных. Вивальди и Глюка (я имею в виду то, что ты поешь) я бы не сыграл — слишком виртуозно. Как это у тебя в горле твои музыкальные струночки так быстро поворачиваются?
Ч. Б.: Я-то как раз учусь петь у твоей виолончели: представляю себе, что в горле струны, а ты своими пальцами быстро-быстро их касаешься. (Смеется.) Ты для меня почти итальянец — играешь на нашем Страдивари, и внутри у тебя Везувий.
В тот момент никто не знал, состоится ли следующая встреча: Чечилия России не знала, а Ростроповичу суждено было вскоре обидеться и перестать ездить в Москву...





Публика заткнула рот клаке

Когда у нас проездом случается настоящая звезда, мы сразу демонстрируем свою азиатскую неуемность. Звезда изумляется, пугается, а потом отвечает на неистовую любовь адекватно, считая, что это не русская публика — дикая, а она, звезда, способна свести с ума кого угодно.
С Чечилией Бартоли все произошло по привычному сценарию. В 2001 году в России теперь уже тридцатипятилетнюю певицу с мировым именем по-прежнему никто не знал. И вряд ли бы ситуация переменилась, если бы не Владислав Тетерин — пианист и по совместительству директор фонда «Мир искусства». Отработав методы затяжных переговоров на труднейшей модели, какую являет собой Монсеррат Кабалье (хотя по возрасту она могла бы снизить свои требования), команда фонда ринулась на очередной бастион — Чечилию Бартоли. До последнего момента царила паника: заполнится БЗК или нет, примут критика и профессионалы или не примут?..
Перед концертом налицо были все атрибуты сенсации: ажиотажная толпа, кордоны мускулистых охранников. Российские нувориши со своими спутницами заполнили партер. Ни министра культуры, ни других высоких чиновников, пестующих нашу культуру, не было. Места, зарезервированные для ВИП-персонажей, остались свободными. Зато амфитеатр и галерка были забиты радостными меломанами, хотя, сказывают, цена на билеты равнялась не одной средней месячной зарплате...
Зал громовыми приветствиями встретил певицу. Это включилась клака.
Чечилия Бартоли вышла в том же платье, что и шесть лет назад (?!) (но после концерта я получила от нее разъяснения), оглядела зал и поняла, что публика настроена серьезно.
В первой же арии Чечилия включила самые высокие обороты своего мастерства, темперамента и техники: «Gelosia» Вивальди произвела шок. Сидящий рядом со мной Соткилава нервно полистал программу, но, кроме перечисления престижных премий, никаких биографических данных не нашел. Последовавшие затем еще четыре арии Вивальди добили аудиторию окончательно.
В сплошном восторженном вое зала потонули профессионально поставленные голоса клаки.
Чечилию Бартоли даже неловко называть певицей. Она отрицает все, чем гордятся певцы: форсирование голоса, от которого должны дрожать хрустальные подвески на люстрах, эффектные позы, бесконечно длинные ноты (ферматы). Она вся в движении, вся переливается и искрится, музыкальная ткань трепещет.
Ей-богу, я впервые в жизни слышала, как целый Большой зал Московской консерватории самозабвенно засмеялся, отвечая на обворожительно-комическую интонацию одной из арий... Глюка. Да, впавшая в экстаз московская (как и парижская) публика то смеялась, то не могла сдержать натуральных слез. Чечилия Бартоли оказалась редчайшей актрисой, но без актерских атрибутов.
После концерта удалось продолжить разговор шестилетней давности.
— Почему вы редко меняете туалеты?
— Я решила для каждого композитора иметь специальное платье. Для Вивальди и Глюка — красное, как сегодня, для Россини — голубое, для Моцарта — белое. Это приносит удачу.
— Вы принадлежите к школе bel canto. Что это такое?
— Создавали это искусство в Италии с III века. В XVII–XVIII оно достигло совершенства благодаря искусству кастратов. Итальянцы — фанатики вокального искусства — в погоне за совершенством додумались до такого варварства. К тому же в католическом пении запрещалось участие женщин.
Мальчиков с выдающимися голосами в раннем возрасте кастрировали, чтобы их голос не испортился в период мутации и сохранил высокий регистр и прозрачный тембр. После 15–16 лет голос становился сильным, и со временем они оккупировали оперную сцену, исполняя центральные женские и мужские роли.
— Вы практически единственная поете эти партии. Чем они трудны?
— Дыхание у мужчин длиннее, чем у женщин. Кастраты на одном вдохе исполняли фантастические пассажи, которыми были насыщены оперы Порпора, Альбинони, Вивальди. Певицам было трудно соревноваться с кастратами. Конкуренцию выдержала только Фаустина Бордони, венецианская аристократка, которая пошла на сцену, потому что у нее был уникальный голос — мощное контральто.
— Bel canto завоевало мир. Потом в Германии его противником стал Вагнер, в России — Мусоргский...
— Помните у Стендаля: «Я бы посоветовал всем певцам, даже и г-же Паста, не особенно расточать рулады в минуты высшего напряжения страсти, которые так коротки...» Действительно, любое искусство гибнет из-за искусственного украшательства, потому что теряется смысл.
...Встреча с ней прекрасна и безнадежна, как любая встреча с абсолютом. Испытываешь восхищение, даже ликование по поводу того, что... имеешь слух.

Виктория ГАНЧИКОВА, Париж — Москва

ЮРИЙ ТЕМИРКАНОВ






Во все трудные времена в обществе привычно вспоминают о твёрдой руке, с помощью которой страна устоит перед невзгодами.

«Когда на нас свалилась свобода, народ решил: можно переходить улицу на красный свет, - сказал однажды Юрий Темирканов в интервью «АиФ» и прибавил: - В эпоху диктаторов дирижёры становятся такими же - единовластными и непререкаемыми».
Боятся - значит, уважают?

«AиФ»: - Как вы думаете, Юрий Хатуевич, диктатор может быть интеллигентом?

Юрий Темирканов: - Навряд ли. Интеллигент диктатором - да. Хотя истинная интеллигентность - не ставить себя над другими, кем бы ты ни был. Человек должен помнить, что на кладбище его понесут так же, как и любого бездомного…

«AиФ»: - А как же тщеславие?

Ю. Т.: - Тщеславие - хорошее качество. Зря в русском языке это слово носит пренебрежительный оттенок. Тщеславие двигает идеями, хотя и имеет мало отношения к уму… В молодости я очень хотел получить звания и ордена. Это были правила игры, предложенные мне обществом. И я по ним жил. Тщеславие моё удовлетворялось. Сейчас у меня целая коллекция самых высоких наград и той эпохи, и этой… Меня спрашивают: «А дорожите вы какими?» Я дорожу тем, что это меня не испортило, во всяком случае, мне так кажется...

«AиФ»: - Вы первый и единственный дирижёр, которого избрали тайным голосованием музыканты оркестра. Нужна ли нам такая демократия?

Ю. Т.: - Это идеальный вариант, но, к сожалению, нежизнеспособный. Меня выбрали только потому, что власти не очень хотели назначать Темирканова в филармонию. Собственно, поэтому предложили оркестру выборы, надеясь, что меня прокатят. А потом они могли бы сказать: «Да мы-то хотели, но коллектив не за вас!» И я не смог бы возразить.




«AиФ»: - Сейчас вы можете позволить себе быть демократом?

Ю. Т.: - Отчасти. Вообще я считаю, что управлять коллективом можно только в том случае, если хотя бы две трети его на твоей стороне. Человек, который нравится всем, вызывает у меня подозрение… Если ты хочешь, чтобы дело было делом, то вынужден иногда обижать людей, как бы это ни было неприятно.

«AиФ»: - Вы как-то говорили: «Человек часто не понимает хорошего отношения. Мы любим и уважаем только тех, кого побаиваемся…» Вы руководите оркестром с помощью страха?

Ю. Т.: - Меня музыканты не так уж боятся. Это даже не страх, а, так сказать, почтение к моему статусу. Всё-таки я в какой-то степени могу распорядиться их судьбой. Хочется прежде всего поступать справедливо, хотя то, что ты считаешь справедливым для общего дела, часто не совпадает с мнением отдельных людей... Это требует от меня огромной осторожности, которую часто принимают за нерешительность.
Гимны рабов

Классическая музыка по определению не может и не должна
быть массовой.




«AиФ»: - Говоря о российском народе, вы однажды сказали, что чувство неполноценности в нас укрепили коммунисты. Как же так? Казалось бы, в те годы людям, наоборот, внушали гордость за страну и вождей.

Ю. Т.: - Да и я сам с удовольствием вспоминаю эти патриотические песни. Разве они не будили гордость? Конечно будили. Но это была лживая гордость. Мы были обманутыми детьми. Коммунисты не придумали ничего нового, а просто вернули рабство. Но рабство в худшем варианте. В том же Риме рабам хоть изредка давали свободу, они становились вольноотпущенными и хозяевами своей судьбы… Да, мы гордились своей страной. Это естественный порыв - любить свой народ и землю, где ты родился. Это нормально и заложено в генах. Но власть всегда эксплуатировала любовь к Родине, и не только в России.

Народ был убеждён, что в России-матушке всё самое лучшее. Мы остались патриотами, но в то же время изгоями у себя дома. Вспомните, как нас гнали от порога отелей, в которых жили иностранцы, как запрещали с ними общаться и слушать «вражьи голоса». Нас превратили в людей второго сорта в собственной стране. Потому-то на Западе на россиян и смотрят сверху вниз. Наших за границей всегда можно было отличить за версту не только по одежде, а ещё и по пуганым глазам.

«AиФ»: - Сейчас глаза людей изменились?

Ю. Т.: - Да. У многих они стали просто наглые. Особенно у молодых с деньгами. Наглость сменила испуг. Хотя это в какой-то степени и самозащита.

«AиФ»: - А вот учёные замечают, что население России со временем становится ниже ростом - из-за тяжёлой жизни…

Ю. Т.: - Ничего страшного. Наполеон, Цезарь, Пушкин тоже были невысокими. Но, как говорит французская пословица, «самые дорогие духи - в маленьких флаконах». Важнее другой факт: средняя продолжительность жизни мужчин в России 59 лет, женщин - 73 года. А в Японии: мужчин - 79 лет, а женщин - 86! Это важнее, чем рост.

«AиФ»: - Внутренняя культура увеличивает продолжительность жизни?

Ю. Т.: - Она увеличивает продолжительность прожитого - по содержанию. То есть человек испытывает гораздо больше за тот же отрезок времени. Он больше впитывает в себя мира, чем тот, который только ест, пьёт, спит и ходит в туалет…
Духовность по приказу















«AиФ»: - Ваша фраза: «Классическая музыка по определению не может и не должна быть массовой. Масса в принципе не знает хорошей культуры. Настоящее искусство призвано заинтересовать лучшую часть общества…» Значит, вы за элитарность?

Ю. Т.: - Искусство во все времена принадлежало элите. Однако её, эту элиту, определяют не деньги, а духовность. Помните лозунг «Искусство принадлежит народу»? Но - какому народу? Если всем и каждому, то это - прекрасная мечта человечества. Преградой к ней служит масскультура, часто близкая к подворотне.

«AиФ»: - А как же блатной шансон? Разве это не народные песни?

Ю. Т.: - Да, он существует. Но есть и лучшие примеры массовой культуры - произведения Соловьёва-Седого, великого Гершвина и Дунаевского… Сегодня по телевизору объявляют: «Это культура!», а передают то, что будит в человеке его скрытые, низменные инстинкты. Но народ смотрит и платит деньги. А почему? Это «заслуга» власти. В Средние века даже захудалые феодалы понимали, кто такие Рафаэль и Веласкес. Они сманивали гениев, предлагая им лучшие условия. Каждый император строил театр, желательно лучше, чем у соседа, имел своего любимого придворного поэта, художника, композитора, поддерживал их, старался удержать. Сегодня же большинство руководителей государств страшно далеки от забот культуры. Они стесняются признаться, что она им не слишком-то и нужна, и не задумываются над тем, что без культуры и промышленность в стране будет отсталой. Через это не перепрыгнуть, демократия у вас или нет.

Разве наши люди глупее? Да, русский человек подчас ленив, безалаберен, пьёт. Но главное - у нас не хватает духовной мощи, которую мы сами почти совсем убили. Ещё сто лет назад русский писатель и философ Дмитрий Мережковский предсказывал: придёт хам. И вот хам пришёл. И первое, что он разрушил, - нашу духовность, способность жить и трудиться по совести. Да, пожгли иконы, поубивали людей. Но самое страшное - убили человека в человеке. Его совесть. А её приказом не реанимируешь.

«AиФ»: - Но при Сталине по приказу всё-таки подняли страну…

Ю. Т.: - Так о достижениях коммунизма говорит Зюганов: построили то, построили это. И кажется, что всё это происходило только в России. Но ведь весь мир тоже строил - без убийств и ГУЛАГов - те же электростанции, города, научные центры, никто не стоял на месте. Причём их открытия в области генетики и кибернетики опередили нас на поколение.

«AиФ»: - А если народ сам не хочет просвещаться? Может, оставить людей в покое, пусть себе живут как хотят? Не навязывать им классическое искусство?

Ю. Т.: - Никто никого тут не неволит. Но нести искусство в массы, как бы это банально ни звучало, - наша работа. В том числе и в массы властей предержащих.

«AиФ»: - Внутренняя культура чиновника - это разве не утопия? Скорее можно поверить в непьющий и просвещённый народ…

Ю. Т.: - Не знаю насчёт сегодняшнего чиновника, но в будущем из просвещённого народа как раз и могут выйти те, кто способен и достоин руководить нами.

Кто такой Густаво Дудамель ?

Другие дирижеры даже не пытаются эксплуатировать его стиль: фальшиво выйдет



Густаво Дудамель — один из главных музыкальных героев проходящего сейчас Эдинбургского фестиваля, после которого молодой венесуэльский маэстро перемещается в Зальцбург. Пора уже и нам познакомиться с этим уникальным явлением.




Эдинбургский Usher Hall гудит, словно улей. Все знают, что заявленной программой этот вечер не закончится. Галерка начинает топать ногами, а партер постепенно поднимается со своих мест. И это безумие устраивают чинные британцы, которые даже хлопать синхронно не привыкли.

Маленький, худой, с копной черных кудрявых волос человечек, совсем юный, коротенькими шажками пробирается сквозь струнные к пульту, но не встает за него сразу, а зачем-то проходит в глубь оркестра. Зал ревет. Густаво Дудамель возвращается за пульт, и начинается «Кукарача», народная испанская песенка. Оркестранты Гетеборгского симфонического оркестра ведут себя так, словно они не на работе, а на вечеринке. Медная секция пляшет, струнные ерзают на стульях, Дудамель дирижирует и ими, и залом, ну а зал счастлив.

На следующий день британская Daily Telegraph выйдет с заголовком: «Дудамель, человек, который научил шведов свинговать». Так оценено его сотрудничество с Гетеборгом, где Дудамель сохраняет позицию главного дирижера, совмещая эту работу с руководством юношеским оркестром имени Симона Боливара (Simón Bolívar Youth Orchestra of Venezuela), родного для него.

Молодой венесуэлец очень нравится всем: и публике, и подчиненным музыкантам, и старшим коллегам — Рэттлу, Баренбойму, Аббадо, поочередно приглашающим его поиграть со своими оркестрами. Потому что он не просто дерзкий, симпатичный и талантливый. Вернее, не только поэтому.




Дудамель — кое-что новенькое в симфонической музыке с принятой в ней системой ценностей и оценок. Маэстро-монстру он противопоставил фигуру дирижера-единомышленника, первого среди равных, — так он был воспитан. Атмосфере звериной серьезности, царящей в европейских залах, — юмор и легкомысленность в виде бисов «Кукарачи» и других авантюр. А еще он любит повторять по-крестьянски: «Для нас в Венесуэле все в новинку. И каждый раз, когда мы играем, мы делаем это словно в первый и последний раз в жизни».

На практике это означает огромный, возможно, неисчерпаемый запас энтузиазма и удивления перед всей вообще музыкой. Что, надо сказать, довольно редкое качество для почтенных европейских оркестров, ведущих свою историю уже не один век. Их участники напоминают расплывшихся бюргеров в шикарных фраках. При всем уважении.




Через год Дудамель сменит Эса-Пекка Салонена на посту главного дирижера Лос-Анджелесской филармонии. Контракт, рассчитанный на пять лет, уже подписан. Американские менеджеры оркестра жутко довольны: успели. В дискографии дирижера — три пластинки, записанные с боливарцами. Все вышли на престижном лейбле Deutsche Grammophon. Что характерно, это Бетховен, Малер и диск с хулиганской латиноамериканской музыкой, называется Fiesta. Дальше будет больше, в этом нет сомнений.

Когда человек, снискавший такую славу и прилагающиеся к ней другие жизненные радости, меняется в характере, никто этим переменам не удивляется. Здесь же другая история: все ждут, как изменится музыка и публика теперь, когда есть Дуди.

А сам Дуди нисколько не изменился — ни в своих привычках, ни в поведении, ни во вкусах и принципах в работе.




Историю успеха Дудамеля невозможно рассматривать автономно, не рассказав об оркестре Симона Боливара и о так называемой «Системе», которая оба этих чуда выпестовала. Ее придумал венесуэльский музыкант и экономист, дипломированный в обеих областях, доктор Хосе Антонио Абреу в 1975 году. Позже по совокупности за все свои дела он стал нобелевским лауреатом.

Двадцатисемилетний Дудамель и двадцатипятилетние в среднем музыканты юношеского оркестра — как раз из первых поколений «Системы». Официально организация именуется «Национальная система юношеских и детских оркестров Венесуэлы». Эта частная образовательная программа, в которую вкладывают деньги все: и государство (очко в пользу Уго Чавеса), и спонсоры со стороны — содержит примерно сто тысяч молодых музыкантов. 102 юношеских и 55 детских оркестров по всей стране.




Впрочем, щедрая государственная поддержка началась после того, как финансируемый Абреу оркестр блестяще выиграл международный конкурс в Абердине в 1977 году. Причем «Система» стала патронироваться не Министерством культуры, а социальными кабинетами правительства. Сейчас годовой бюджет «Системы» около $30 млн.

По большому счету, для всех ее воспитанников музыка шанс не только в смысле реализации амбиций и таланта. Это шанс не остаться в трущобах или даже не попасть в тюрьму. Почти все дети в «Системе» или из очень бедных семей, или вовсе бездомные. Они получают еду, жилье и инструмент и начинают играть в оркестре.




Наталья Гутман рассказывает, что она отказывалась от приглашения ехать в Венесуэлу несколько раз. Но доктор Абреу не сдавался, снова предложил ей приехать и сыграть Второй виолончельный концерт Шостаковича. Согласилась, говорит, нехотя очень. Когда узнала, что играть предстоит с юношеским оркестром, расстроилась еще больше.

«Прихожу на репетицию: сидят человек сто черных голов, молодых ребят, некоторые в кепках... Как только я вошла, они вскочили и устроили буквально овацию. А Второй виолончельный концерт Шостаковича начинается с группового соло виолончелей, и я боялась этого. Но слышу — идеально играют, как один, и с той выразительностью, которая там нужна. Стали играть дальше. Когда до валторн дело дошло, я вообще чуть не заплакала — никогда не слышала, чтобы эта валторновая каденция была так сыграна».

Таким же образом до слез восторга эти ребята в кепках доводили публику нью-йоркского Карнеги-Холла и лондонского фестиваля Промс. На очереди континентальная Европа, тур по которой прямо сейчас начинается с выступления в Зальцбурге.




Секрет обаяния этих молодцев хотя бы отчасти понятен. По отдельности, как признается Гутман, они, возможно, не так уж гениальны. Известен лишь один музыкант, который сделал самостоятельную карьеру, — Эдиксон Руис, контрабасист из оркестра Симона Боливара. Переехав в Берлин, он стал самым юным в истории оркестрантом берлинских филармоников.

Но ансамблевое чутье у них развито невероятно. Боливарцы не группа звезд, как те же берлинцы, где в каждой секции играют по нескольку солистов, чьи сольные концерты имеют не меньший резонанс, чем выступления самого оркестра. Венесуэльцы сильны другим качеством, его даже сыгранностью не назовешь. Они всегда, с самого раннего детства, как только взяли в руки инструменты, играли вместе. Поэтому их восприятие музыки смещено с индивидуального звучания на общее. Гениальные дирижеры вроде Караяна знали, как научить этому оркестр. Но даже Караян строил единый механизм из деталей. Здесь же деталь, получается, изначально всего одна.




Густаво Дудамель, Дуди, тоже часть этой детали. Возможно, поэтому, как отмечают критики, с европейскими оркестрами ему сложнее добиваться таких же результатов, как с боливарцами. Сложнее, но все же получается. И рецензенты, оценивающие его ангажементы с искушенными коллективами вроде Лос-Анджелесской или Берлинской филармоний, непременно делают акцент на принципиально новом ощущении от его
игры — трогательная юношеская наивность в сочетании с дерзостью и резкостью. Остальные дирижеры даже не пытаются этот стиль эксплуатировать: фальшиво выйдет.

Дуди родился в городе Баркисимето. Отец профессионально играл на тромбоне сразу в нескольких местных коллективах, и вполне естественно, что сын попал в «Систему». С пяти лет Дуди начал постигать азы музыкальной грамотности, а затем дорос до скрипки. Как раз в качестве участника оркестра, согласно легенде, он впервые в 12 лет заменил опоздавшего на репетицию дирижера. Когда тот явился и увидел, как тщедушный, крохотный, худой мальчик управляется с оркестром сорванцов и добивается от них музыки, то назначил Дудамеля концертмейстером.




Потом юношу заприметил доктор Абреу и уже сознательно начал готовить из него дирижера. В 18 лет Дуди стал главным дирижером юношеского оркестра Симона Боливара. Под его палочку играли ребята, с которыми он был знаком большую часть своей жизни. Ведь все из «Системы». В 23 года Дудамель выиграл дирижерский конкурс имени Малера. Тогда же шефство над ним взяли Рэттл и Аббадо. И всё, он в обойме.

Музыканты силятся словами объяснить, почему им так нравится играть с ним. «Когда он дирижирует, возникает ощущение, что музыка была сочинена только что и что он сам создал ее для себя», — говорит первый кларнетист оркестра Лос-Анджелесской филармонии Мичеле Жуковски. Дудамель чуть ли не садится на голову первой скрипке, подпрыгивает за пультом, шипит, оставляет далеко позади сэра Саймона Рэттла, с его причудливой мимикой, и Валерия Гергиева, с его грозной экспрессивностью.




Если с кем его и сравнивают, то только с Леонардом Бернстайном. Кстати, видео с фестиваля Промс, где венесуэльцы играют Мамбо из «Вестсайдской истории» Бернстайна, посмотрели несколько миллионов человек. Люди, далекие от музыки и получившие от меня эту ссылку, отвечают разными восторженными словами. Особенно мне понравилась такая реакция: «Это ощущение из детства, когда плещешься в фонтане и счастье ощущается физически, даже вот в этих каплях воды повсюду».






Наслаждение игрой Дудамеля и его оркестра действительно какое-то очень земное, физическое, и это роднит публику с оркестрантами, воспринимающими свое искусство как искусство удовольствия. Дудамель повторяет: не надо стыдиться классики. Он способен дать искусству классической музыки новый ток и свежую энергию, а значит, и нового зрителя. Звучит космически, но ощущается даже через экран компьютера.

Ирина Ролдугина · 22/08/2008

Пианист и один из самых знаменитых в мире представителей русской фортепианной педагогики – об азиатах-имитаторах, подпорченной славе конкурса Чайковского и сценическом долголетии




Дмитрий Башкиров
— Уже стали общим местом разговоры о том, что в советское время была уникальная система музыкального воспитания. А сейчас это все кончилось и невосстановимо. Согласны ли вы с этим мнением?

— Я не сторонник крайних мнений. Но действительно, система обучения была превосходной, прекрасно налаженной. И было огромное количество прекрасных педагогов. Это была почетная профессия. Сейчас нет такого к ней отношения. Кроме того, не нужно думать, что музыкальные вкусы меняются только у нас в России. Они меняются и на Западе.




— Вы имеете в виду неактуальность классической музыки?

— Я имею в виду отношение к классике, понимание классики, критерии публики, приходящей на концерт, критерии педагогов. Раньше невозможно было себе представить педагога, который ставил бы себе основной целью подготовить энное количество ребят к энному количеству конкурсов. Чтобы те получили премии и он потом мог писать, что у него такое-то количество десятков лауреатов. Своего рода дрессировка происходит.

Читать далее...

Мой блог оказывается немало стоит....




А можно ли его продать, если нужны деньги? Кто-нибудь знает?

А это создатели большинства из этих чудес!!!!