Пора возвращаться

Пора возвращаться. Ты ждешь? Ты смертельно устала
До слез замерзать на пороге бессменной зимы,
Бродить босиком между райских заснеженных яблонь
И в письмах моих находить голоса для немых.
А я уже рядом. Ты чувствуешь, девочка? Слышишь?
Ты чуешь шаги? Это я, отпирай лазарет,
И будь мне сестрой, и бинтуй меня марлей двустиший.
Пора возвращаться. Домой. В полумир, полусвет.
Пора оттирать черный иней от розовой кожи,
Пора рыть когтями сугробы интриг и тоски,
Живых в них искать. Тех случайных забытых прохожих,
Кто слабым зерном пробивает сквозь вьюгу ростки.
Встречай меня, девочка. Вот я, живой, невредимый,
Спешу на твой свет и все небо струится за мной.
Пора возвращаться. Домой. В бесконечную зиму.
Пора возвращаться к сиротству метелей. Домой.

Аль Квотион   

Бабки. Мастер-класс

Бабки (они же Ежки). Мастер-класс

Добрый летний день! Отпуск- отличное время, особенно летом. А чем занять себя, когда за окном +35 и муж на работе, и генеральная уборка сделана и холодильник отказывается принимать приготовленное (не знаю, как вы, а я в первые дни отпуска восполняю свое отсутствие на кухне и балую близких вкусностями)

Предлагаю вашему вниманию МК вот таких веселых бабушек.

Нам понадобится:

лоскуты натуральных тканей- светлую 14х14 см для головы и туловища, яркую для сарафана 10х15 см и полоску для бретелей 2х10 см, контрастный лоскут для фартука 4х7 см, наполнитель, тесьма для повойника, лоскут треугольной формы для платка, красные нитки, шпажка шашлычная, лыко, шпагат.

Формируем голову узелковым способом

Оформляем руки: подгибаем уголок, подворачиваем ткань внутрь, перевязываем:

Традиционно при перевязывании частей кукол делали нечетное количество витков нити, не будем нарушать традиции!

Нить закрепляем на груди обережным крестом

Бретельку сарафана закрепляем ниткой по талии

Лоскут для сарафана собрать на нитку и завязать сзади

В юбку вложить немного наполнителя

Подогнуть низ сарафана

Уголки перевязать ниткой, формируем бабушке ножки:

Привязываем фартук

Закрепляем из тесьмы повойник

Повязываем платок и закрепляем в этот узел нить, на которой бабка будет висеть. Поскольку обережные куклы за голову привязывать нельзя, мы закрепляем эту нить к платку

Для метлы отрезаем небольшой пучок лыка приблизительно 7 см длиной и фиксируем к шпажке с помощью шпагата. Бабушкины ножки и правую руку привязываем к шпажке. Все!

Я делаю сразу несколько бабулек, на подарки-сувениры. Бабка - берегиня, веник- атрибут очищения пространства от сора. Вот такой добрый оберег от всего плохого и отрицательного.

Растяни меха, гармошка,

Эх, играй-наяривай,

Пой частушки, бабка Ёжка,

Пой, не разговаривай.

Буду рада, если мой МК был интересен и полезен. Всем замечательного лета, мира и добра!

Руский или РуССкий?


Владимир Даль утверждал, что писать «русский» с двумя «с» - неправильно, и писал с одной (руский язык, руский человек, руская земля...). В летописях одна «с» - руский, руський. Откуда появилась вторая «С»?

В своём словаре Даль объясняет, что встарь писали «руский» с одной «с» - Правда Руская; только Польша прозвала нас Россiей, россiянами, россiйскими, по правописанию латинскому, а мы переняли это, перенесли в кирилицу свою и пишем русскiй! (По правилам латинского правописания, если буква «С» одна, то читается она, как [З], а если две «СС», то читается [С]. В руском языке буква «С» всегда читается [С] и сдваивается весьма редко, например: ссора, ссужать.)

Руский или русский

«Для чего сдваивать согласные, когда это противно нашему языку, и при хорошем произношении не может быть слышно?» - В.И. Даль. Русин, русак – руский человек. Русь – это руский народ и название Державы (собственно Держава - это и есть народ, который сам управляет своей жизнью - Держава Русь). Русь - это форма множественного числа = руские люди. Позднее стали говорить РУСЫ, а в единственном числе РУСИН - р[оу]синъ (м.р.), р[оу]ска (ж.р.). Одновременно с наименованием РУСИН в ходу было слово РУСАК. Читать далее

5 января — свято ЯрДаны или Водосвятие

«Вода! У тебя нет ни цвета, ни вкуса, ни запаха!
Тебя невозможно описать!
Тобой наслаждаются, не ведая, что ты такое.
Нельзя сказать, что ты необходима для жизни,
ты — сама жизнь!»
Антуан де Сент-Екзюпери


В начале января (1–5 января) Земля находится максимально близко к Солнцу, соответственно, Земля находится максимально удалённой от Солнца в начале июля (1–5 июля). Именно потому зимы в нашем северном полушарии теплее, чем в южном, а самый холодный полюс на Земле не северный, а как раз южный.

Орбита Земли, как и всех остальных планет нашей Солнечной системы, имеет форму эллипса. Самая близкая к Солнцу точка орбиты любой планеты называется перигелием, самая удаленная — афелием или апогелием.

Для Земли расстояние в перигелии составляет 147 117 000 километров, в афелии — 152 083 000 километров.

Именно этим и объясняется тот факт, что вода на нашей планете в начале января наполняется силой и энергией Солнца, она становится Ярой (то есть сильной и мощной), отсюда и название праздника — Яр-Дана (Иордан — трансформированное слово) — сильная, мощная, заряженная огнём Солнца Дана.
Дана — Богиня земных вод, потому в названии многих рек мы слышим отголоски ее имени — Днепр (Данапр — Дана Пресвятая), Дон, Дунай, Донець, Днестр… Да и само слово дно, дон — означали реку, воду и являются производными от имени Богини Даны. Как считал А.Знойко, даже само слово МаДонна не что иное, как Мать Воды в переводе на наши славянские языки. И действительно, без воды «и ни туды, и ни сюды»…))) , потому и почиталась эта Богиня пожалуй не меньше чем другие Боги нашего круга Богов.

Но вернёмся к тому действу, что происходит сейчас на нашей планете. Ни для кого не секрет, что воду называют жидким кристаллом, так как она умеет записывать и хранить информацию очень долго. Находясь вблизи источника жизни — Солнца, водные просторы Земли очищается и наполняется его могучей силой, потому в эти дни следует запасаться чистой священной водой, освяченной самим Солнцем, купаться в водоёмах, вбирая в себя силу не только Воды, но ещё и Огня, и Солнца, чтобы быть здоровыми и счастливыми.

Используйте эти дни для исцеления, очищения, подзарядки и гармонизации Тела-Души-Духа.

Живите в Ритме со Вселенной и Будьте счастливы!
/meditation-portal.com/5-yanvarya-svyato-yardany-ili-vodosvyatie/width="450" height="350" alt="ярдана 3 (450x350, 155Kb)"/>

Письмо из лета

Привет, дружок. Здесь снова жарко. Впрочем, как и вчера, как и, скорее всего, будет завтра. Сегодня вечером шел вдоль кромки воды и слушал море. Господи, как пьянит меня соленое солнце, падающее в океан, как завораживают смуглые женщины в длинных одеяниях, как сводят с ума эти запахи цветов и раскаленного мира, растворенные в мутном мареве каких-то незнакомых мне простоты и беспечности. Я же сам северный, я родился среди зимы, был взращен проливными дождями. И как ребенок холодного декабря теперь безоглядно влюбляюсь в улыбку вечного лета. 

Песок на шее, песок на руках, песок в волосах. И кажется, что сам я отчасти сделан из песка, и осыпаюсь ежесекундно, и улетаю крупинками вслед за ветром. Кожа стала смуглой и соленой, взгляд посветлел, но если внимательно присмотреться, если заглянуть в него глубоко, то можно увидеть мысли о тебе, ласково укутанные в нетронутый снег и узоры инея. 

О чем рассказать? Море… Тут оно своенравное, норовистое, кусает волнами берег и бьется грудью о камни. А с гор на него смотрят нарисованными глазами чуждые мне божества. Когда я шел босиком по горячим плитам между их изваяниями, дыша густой смесью благовоний, когда во мне звенели незнакомые молитвы, сладко отдавая в мембрану чувств, я все равно вспоминал тебя. Как ты зажигаешь в темноте нашей спальни тонкую палочку с запахом мускуса, и свет выхватывает из сумрака твое лицо, и пряный дым скользит по щеке.

Знаешь, мне хочется привезти тебе из этого лета не разноцветные ракушки, не смешных слонов из кокосовой скорлупы, не разноцветные бусы и блестящие камни, а загорелый легкий простор души, смеющийся на все голоса выгоревшего неба, в котором ты еще долго сможешь жить, ни о чем не тревожась. Чтобы мы сидели рядом, смотрели, как за окном медленно падает снег, пили горячий чай, и улыбались морю, все еще беснующемуся в моем сердце. 

Аль Квотион   

С новым счастьем

- С новым годом, с новым счастьем!

Все люди вокруг по негласному договору несут друг другу эти слова. Они залетают в мое окно, скрипят под половицами, ими даже пахнет сегодняшний вечер. Запер дверь, задернул шторы. Не хочу. Не хочу я нового счастья, хочу оставить себе старое, потрепанное за год, с отколовшимся кусочком, но все же… Я с ним уже свыкся, сроднился, мне в нем тепло и уютно. И пусть мое счастье не самое блестящее, не самое великолепное, но оно очень нужное именно мне. И именно таким: смешным, курносым и с теплыми боками. И пусть оно тихое, временами строгое, с острыми коленками и долей ехидства, зато смеется так, что я оживаю. 

Так и встречаю новый год, спрятавшись в ласковом полумраке умиротворенной нежности, вжимая в грудь свое старенькое счастье, которое не променяю ни на какое другое. Но для тех, кому это действительно нужно, я повторю, улыбаясь чему-то своему:

- С новым годом. С новым счастьем. 

Аль Квотион   

Под звездами

Мы шли под звездами, и звезды так белели,
И освещали исковерканность домов,
Каркасы строек и ладони богаделен,
Приют садов и торопливость поездов.
Ты мне в плечо шептала что-то о душевном,
А я смотрел на этот падающий свет,
На бледный свет, в его тягучую напевность,
В его способность обнажать любой предмет.
Мы шли под звездами, и звезды опускались,
Скользили вниз и разбивались об асфальт,
А мы стояли на прокуренном вокзале
И разливали на двоих одну печаль.
Ты мне шептала в грудь о чем-то невозможном,
А я смотрел, как звезды падают в людей,
И освещают изнутри их безнадежность,
И разжигают в лицах тысячи огней.
Ты все шептала, все учила о законах
И о порядках каждой любящей души.
А я молчал. Лишь целовал твои ладони.
Мы шли под звездами, под звездами мы шли.

Аль Квотион 

Ты помнишь

Ты помнишь пушистое белое время,
Твой певческий мир был пока что не создан,
Ты ранней душою тянулся за всеми,
Ты помнишь, как мама баюкала звезды?
Потом оклемался, споткнулся, разжился,
Грустил виртуозно, до хрипа под сердцем,
Пил жадно интриги и ложь закулисья
Огромного мира в малюсеньком тельце.
Ты женщине клялся, что будешь с ней рядом,
Потом превращал ее в слово, в синоним
Забытой на столике яркой помады.
Она тебе верила. Верила, помнишь?
Но что-то болело в груди. По живому
Шли танки сомнений и мяли рассудок,
Ты мир целовал, но нащупывал кому
Бессмысленных ссор и разбитой посуды.
И было так тошно, и мир стал приземист,
Все чаще ты молча шептал себе «поздно».
Ты помнишь пушистое белое время,
Ты помнишь, как мама баюкала звезды?

Прошло. Все проходит, зови — не зови.
Теперь ты последним линейным сюжетом
Идешь по руинам великой любви,
Сжимая в кармане билет до рассвета.

Аль Квотион    

Усталая женщина

Есть в мире усталая женщина. 
Обычная, сколько таких:
Трудящихся молча до вечера
В забытых краях областных,
Хранящих свое жизнелюбие
И веру в хороших людей
Сквозь дни, до нелепости грубые,
Сквозь гибельность всех этих дней.
На шее, почти что по-творчески,
Не крестик и не жемчуга -
Очки на затертой веревочке,
Два круглых окошка в века.
Она все о чем-то заботится
И как-то житейски проста:
Боится смертей, безработицы,
И любит лохматых собак.
Болезнями рвано искусана,
Да только об этом молчит,
Несет пять пакетов на мусорку
И силы находит — любить.
А руки — узлами и крючьями,
Но только вот в этих руках
Я спал. И они были лучшими,
И пахли, как пахнет душа.
Есть в мире уставшая женщина,
Обычная, сколько таких:
Земных, бытовых, переменчивых,
Стареющих, славных, живых,
Живущих вдали, за дубравами.
Их много. И все — стороной.
Но вот для меня она главная.
Ведь мамы не будет другой.

Аль Квотион   

Мы живем хорошо

Мы живем хорошо. Нет, хватает забот,
Но они, если взяться, решаются.
А бывает без них, если вдруг повезет,
Вся неделя — как Божия пятница.
Дети живы, здоровы. Кто в школу, кто в сад,
Пахнут хлебом, растут вверх деревьями.
Нет, порою грустим, часто смотрим назад,
Но потом все равно веселеем мы.
А у вас? Пахнет смертью и страшно дышать,
Страшно пить эту гарь вместе с воздухом?
Сколько там полегло в эту хмарь, как в кровать,
Сколько неба чернеет от пороха?
Как там дети? Кудрявость невинных голов
Засыпали землей еще засветло?
Ай, молчи, не могу, не хочу, не готов
Ни ответ твой услышать, ни замыслы.
А у нас хорошо. Спор умов, счет монет,
Все любовь, только ею и тешимся.
Ну откуда тогда, ну откуда — во мне
Это чувство убитой безгрешности?

Аль Квотион   

В твоем окошке

Как только завершалось солнце -
В окошке прорезался свет,
И ждал, и грел всех незнакомцев,
Плывущих через млечный снег.
В твоем окошке, приоткрытом
Для песен и голодных птиц.
А ты стоял на фоне быта
И улыбался из ресниц.
Берег, как мог, идущих мимо,
Их светлую земную грусть,
Их смех, почти неуловимый,
Учил сердца их — наизусть.
Пытался петь — почти не слышно,
Почти шептать — для них, для них.
И не было в любви той лишних
И не бывало в ней — чужих.
Живи. Ведь это очень нужно,
Чтоб кто-то, кто-нибудь, хоть раз
Прижал к груди все наши души,
И обнял каждого из нас.
Живи. И освещай весь город
Своим окном среди могил.
И жизнь тебя срифмует скоро
С людьми, которых ты любил. 

Аль Квотион   

Он пишет

Он пишет о разбавленном вине,
Разлитом в человеческие души,
О том, что неоправданно трудней
Дышать, когда внутри лишь стаж да стужа.
О том, что и ему бывает жаль,
Когда увозят сердце в неотложке.
Про улицы и сморщенный асфальт,
Где спотыкаются об лужи даже кошки.
О счастье всем. Но и о боли всей.
О пьяных драках и о верной дружбе.
О людях пишет. Любит он людей,
Даже тогда, когда любить не нужно.
Он пишет, поднимает мутный ил
Со дна стихов. Он весь уже списался.
О женщине, которую любил,
О женщинах, в которых ошибался.
Он пишет, не разгаданный никем,
Он с каждым словом — на ступеньку выше.
Он пишет о себе, о старике,
Но из груди его поет мальчишка.
Вот потому под каждою строкой
Ворчливо размышляющей о вечном -
Веселый свист, веселый и живой,
И ранняя простая человечность.
А время за окном бежит, кружит,
Целует в лоб и волосы колышет.
Проходит день. Проходит свет и жизнь.
А он все пишет, пишет, пишет, пишет…

Аль Квотион   

экспромт

Ветер такой холодный

Ветер такой холодный, вечер упал под ноги.
Я обнимаю город — он подарил мне счастье.
Этого мне хватило, этого было много.
Только прошло внезапно. Кончилось в одночасье.
Руки твои застыли, тонкие, злые руки,
Где-то в другой вселенной, где-то с другим мужчиной.
Ветер со мной остался. Город — звенящий, хрупкий.
Вечер ко мне прижался, сердце сдавил в морщины.
Жизнь распахнула тело — на тебе, мальчик, боли,
Чтобы надрывней пелось, чтобы леталось выше.
Милая, милая, верю, внемлю твоим гастролям
На заповедной сцене душ всех таких мальчишек.
Твой, не скрипи снегами, не заползай на грудь мне.
Жизнь, я люблю твой запах. Я его сделал словом.
Хватит. Ты слышишь? Хватит этих смешных прелюдий.
Я уже все запомнил. Я уже весь срифмован.
Ветер. Молчит мой город. Я улыбаюсь в окна.
Вечер. Мне мало места. Мало мне — небосвода.
Тесно мне в этом мире — радостном, благотворном.
Я разрезаю кожу. Я становлюсь свободным.

Аль Квотион    

Я каждый день

Я каждый день встречаю эту женщину,
Забытую, оставленную здесь,
Где в люльке дней, усталых и подержанных,
Она пьет чай и спать ложится в шесть.
И жизнь ее не балует, не радует,
Ей жизнь — как пожелтевший календарь,
Ей время — как замедленная каторга,
И скоро в гроб. И на душе — январь.
И никого в просторной светлой комнате,
И никому не интересно знать
Как она ждет, пронзительно до ломкости,
Как сладко она может целовать.
И никому не приготовить ужина,
И не подать на стол, где спят цветы,
Никто не будет греть ее простуженной,
Никто, никто не будет с ней на ты.
А я в какой-то пьяной поэтичности,
Читал стихи, скитался по ладам,
От творчества переходя на личности,
И убегая по своим делам.
Она молчала. Прятала подавленность
В седую шаль последних своих сил.
Но кажется, что мной она оставлена,
Мне кажется, что я ее забыл.

Аль Квотион    

Пой, милый, пой

Пой, милый, пой. С тобою Бог.
Беги босым по нотным струпьям,
И не жалей ни слов, ни ног,
Ни свою душу прописную.
Я сам по ним ходил не раз
И счастлив был дышать на строки.
Да разбазарил все за час,
Сгорел дотла, сгорел до срока.
Теперь я тих. Теперь со мной
Все бесы. Я им брат по крови.
Стихи разбавлены водой
Пустопорожних послесловий.
И пустота во всех руках,
Снимающих с меня рубашку,
И ночь, как выстрел, коротка,
И, как плита могилы, тяжка.
Теряюсь в липкой жиже глаз,
Таких спокойных, равнодушных.
Здесь каждый — купит и продаст.
На завтрак — чай. Поэт — на ужин.
И Бог не сильно бережет,
И время безразлично душит.
Здесь так темно, здесь так черно
И я здесь никому не нужен.

Аль Квотион  

Я не люблю писать стихи

Я не люблю писать стихи.
Неблагодарное занятие,
Бездомный крик в стране глухих,
Где среди смеха так нескладен я.
Они до слов разъели грудь,
Они всю жизнь мою изранили,
Они к душе проказой льнут.
А я писал руками рваными,
Не размышляя над ценой,
Но оплатив сполна сединами.
И Бог склонился надо мной,
И целовал, и плакал зимами.
И снег из глаз Его летел,
Я в нем терялся, как на паперти,
И засыпал, до мела бел,
На этой стылой вьюжной скатерти.
Я все шептал Ему про свет
Губами бледными, разбитыми.
Свет гас в ободранной листве
И осыпался в строки ритмами.
Но даже боль — лишь тень любви,
Добро всегда стоит за душами.
Я не люблю писать стихи.
Но Он их слушает.
Он слушает.

Аль Квотион   

Что ты слышишь

Приложил ей голову к груди.

- Что ты слышишь?

- Кажется, там море. 
Море там. Бесчинствует, гудит.
И деревня там. Скрипят заборы.
А еще трава. Она поет
Небу, зацелованному ветром.
Там дорога стелет поворот
К церкви предрассветной, староверной.
Птицы. Слышу птиц и их ни счесть,
Бьют крылом по заспанному полю.
И летит в народ благая весть
Детским смехом, а не зрелой болью.
Голос твоей матери звучит,
Хмыканью…
Отца ли? Деда?
Вторит.
И стихов моих струится ритм,
Только он один, я слышу, горек.

Рассмеялась — так журчит родник,
Фыркнула, но почему-то грустно,
Приложила голову к груди.

- Что ты слышишь?

- Ничего. Там пусто.

Аль Квотион  

Мне этой жизни

Мне этой жизни было слишком мало,
Мне — новых лиц, и новые места,
Мне — все познать, от корки до начала.
А ты пыталась перевоспитать.
Ты убаюкать так меня хотела
И залечить все раны до одной,
Молитвой шила, штопала мне тело,
Просоленное свежею бедой.
А я все рвался — в бой, в засаду, в пекло,
Где слово жизнь звучит совсем другим.
Ты пела мне, с груди стирала пепел,
Шептала тихо: «нужен мне, любим»
Текла слезой под рваную рубашку,
Пыталась лаской страсть угомонить.
И целовала нежно, до мурашек,
И заплетала душу в пряжу, в нить.
Ты не меня любила. Не такого,
Каким я выпал в этот драный мир,
Каким я стал, изведав в себе слово,
Забытое в отдушинах квартир.
Все остальное, кажется, условно.
Тебе — лететь.
А мне — то высь, то спуск.
Твоя духовность
И моя стиховность
Недолговечный, видишь ли, союз.

Аль Квотион