Маки на черной земле... (Юля Рысь и Михаил Армандо)

Он всё потерял. Всё что можно и всё, что нельзя, всё, что ничтожно и всё, что действительно дорого и незабываемо, всё, что бесценно и всё, что ненаказуемо. Потеряно было всё. Он понимал это, но не мог поверить в произошедшее, которое хоть и было неизбежным, но всё же выглядело чем-то нереальным. И в то же время он остро чувствовал эти потери, и это чувство отдавалось в его душе, пульсируя в унисон с ударами сердца, и словно тянуло его на край бездонной пропасти, разверзнувшейся в одночасье перед ним.
Он лишился дома, а кроме своей уютной комнатки ему больше некуда было деться: родственников нет, родители умерли, друзья бросили, да и не скажешь, что у него когда-либо вообще были настоящие друзья – он любил одиночество.
Но вот Она… Её лёгкая походка, изящная фигура, ёё слегка уставший взгляд исподлобья и неповторимое лицо не позволяли ему забыть о Ней, не позволяли ему оставить всё как есть. И он признался Ей, признался, вложив всю свою душу в простые три слова: «Я тебя люблю!». И считал это мгновение лучшим в своей жизни… Что сказать? Она была очень польщена этим и гордилась собою, собирая поклонников в некую коллекцию, которая позже ложилась в основание орнамента. И Она заставляла мозаику переливаться различными цветами любви. Но это не любовь, это ненастоящие чувства, а просто глупая показуха, призванная лишь как-то спрятать Её душевную безнаказанность и распущенность.
Её жизнь пробежала мимо первой любви семимильными шагами.
Но для юноши первая любовь в таком возрасте была очень опасна. Запоздала… Да и далеко не последним Её поклонником оказался он…
А поклонники рано или поздно встречаются. Ведь должна же девушка, наконец, как-то определиться, кто для неё займёт первое место, кто станете единственным другом и любовью.
«Пусть разбираются сами. – лениво думала Она – Вот только пускай сначала уберут этого романтика – он мешается…»
И он стал одним из немногих, кого Она бросила по своей воле, отвергла, пригрозив своими знакомыми.
«Нет! Как это только могло случиться?!» – не находил себе места он. Эти воспоминания о Ней будто кипятили кровь, обжигая изнутри.
«Как Она могла?»
«Да, я не держу тебя, - продолжал размышлять он – но зачем так больно, так… жестоко?» И он не перестал любить Её, нисколько не скрывая своих чувств к Ней, а это уже никак не могло нравиться другим. Позже он стал их бесить.
- Ночью, на старом шоссе, рядом с бетонными блоками. Не придёшь – пеняй на себя! – услышал он однажды за своей спиной. Он обернулся – сзади стоял какой-то парень – его ровесник – и обнимал Её прижимая к себе своей огромной и устрашающей рукой похожей на лапу зверя. А Она смеялась и от этого казалась ещё более красивой и привлекательной, о чём он тут же и сообщил Ей, заставив парня только злобно скрипеть зубами.
Вот и наступил вечер. Он шёл на окраину, но страх не вселялся в его душу. Да, он знал, что всё плохо кончится. Там, на глухой окраине, его ждали. Ждали, чтобы отомстить. Отомстить за якобы приставания к девушке, за его «наглость» по отношению к Ней, словно не понимая того, что человек может просто и бескорыстно любить. Но верили они лишь Ей, выдумкам и капризам, слушали только Её. И они мстили, хотя в их лексиконе это слово имело несколько другое, более узкое значение – убивать. В большинстве своём это были конченые люди: тупые, жестокие, ослеплённые сумраком и тленом наркотиков. Это были друзья одного из «кавалеров» (а точнее того парня, угрожавшего ему днём), которого якобы больше всех любила «по-настоящему» наивная Она.
А ему нечего было терять. От обиды и от горя он уже не мог дышать. Он не любил себя сейчас, чувствуя только усталость.
Ведь он устал бороться за жизнь…
«Да, ты живёшь. И что? – судорожно размышлял он – Ты держишься за жизнь обеими руками, ловишь её, цепляешься за каждый выступ, работаешь, терпишь унижения, несправедливость, недовольство собой, и только в конце понимаешь: какое же дерьмо вся эта твоя жизнь!».
Он миновал знойный город, приближаясь к его окраинам. Тусклый свет фонарей постепенно сменился сумраком тёмных бульваров, опустивших вдруг на него мощные почерневшие кроны своих деревьев, мрачно перешёптывающихся между собой.
Человек борется за жизнь, а жизнь это опять таки борьба. Борьба ради борьбы. Замкнутый круг.
Ему не нравилось так жить.
Жить среди людей.
Из-под ног вылетели острые камни и скрылись в заросшей придорожной канаве. Через несколько минут его ноги уже ступили на бетонные плиты старого шоссе, ведущего в спящую степь…
***
Они встретились на глухой окраине города, где шоссе уже терялось в оврагах и перелесках, возникших на его пути за последние два десятка лет с тех пор, как им перестали пользоваться. С неба светила одинокая луна, но она вдруг исчезла, прикрытая далёкими облаками. Над ним было тёмное ночное небо. Под ногами был потрескавшийся бетон и чёрная асфальтовая крошка, неприятно хрустевшая под ногами.
Их было человек шесть. Было сложно рассмотреть как следует силуэты, стоявшие в этой кромешной темноте плечом к плечу. Он считал их по количеству тлевших перед ним во тьме сигарет, отбрасывавших своё тусклое оранжево-чёрное свечение. Но их могло быть и больше – не всем же приспичило покурить… Они что-то говорили ему, употребляя при этом непечатные слова, но он не слушал их, а думал, что ему, собственно говоря, всё равно, и его любовь («бывшая» с грустью поправил он себя) и всё другое уже не имело для него того значения, что до этого. Какая теперь разница, когда жить осталось, судя по всему, совсем недолго. Но вдруг его что-то забеспокоило, ведь кругом был бетон, асфальт и прочий искусственный камень. Что, ему суждено умереть на бетоне?
Никогда!
- Это будет здесь? – только и спросил он.
Его не поняли, а точнее ударили по лицу, и очень больно. Потом, судя по голосам, кто-то кого-то сдерживал, просил ещё кого-то подождать.
- Ты понял, сука е*аная, что к чужим бабам лезть нельзя?! – прозвучало наконец более-менее внятно из темноты – Или, б*ядь, нет?
- Да, да, понял… - только и мог сказать он, с трудом приподнявшись на локтях – Я просто спрашиваю: мы тут драться будем?
- Конечно. А тебе не похеру?
- Давайте в степи. – произнёс он, гордо поднимаясь с земли, - там ваши мёртвые тела никто искать не будет…
Смех потряс заснувшую было долину. Жуткий смех.
И проснулась степь, ветром пронеслась по травам и кустарникам, поднимая ночную пыль высоко к небу. Всё заколыхалось, смешалось, а потом стихло, эхом исчезнув вдали…
Они насмеялись вдоволь. Тут к ним незаметно подошёл новый, седьмой.
- Слышь, Лёха! – уже успокаивающимся после смеха голосом обратились к визитёру из темноты – ему поле подавай…
- А может правда? – произнёс второй охрипший от смеха голос – Там удобней, и камни валяются!
Гы-гы-гы – разнеслось вновь по долине.
- Те камней надо? – произнёс визитёр, и по голосу он узнал в нём того самого парня, с которым сегодня днём видел Её, - На, кирпичи! Их тут много. И блоки…
- Да пох. Надо хорошенько проучить этого шутника, а то он здесь себя слишком высоко ставит. Тут, действительно, слишком людно… Мало ли что, а, Лёх?
- Слушай, я же сказал уже…
- Ты не думай, что если нас поймают мы про тебя ничё не расскажем. На себя всё брать не будем. Понял?
Лёха утих, зло выдохнув.
- Хорошо, делайте что хотите и где хотите, но чтобы его убрали немедленно! Мне пора идти. На свидание – добавил он, обернувшись в сторону блоков.
- А оплата?
Начинало медленно светать. Из за гор показался лёгкий свет.
Лёха вынул из кармана тёмный увесистый пакет.
- Тут восемь доз. Хватит на всех, с запасом. – произнёс он, сунул пакет кому-то в руки и удалился, даже не попрощавшись.
А они, приняв в себя очередные дозы, переждали экстаз, прислонившись к изъеденному грибком и временем бордюрному камню, бросили на бетонное покрытие шприцы и, тихо постанывая, повели его в степь, грубо схватив за руки…

***

Ну, что можно сказать про такое? Это было жестоко. Бить лежащего на Земле человека – последнее дело, а тем более в ход были пущены и камни. Всё происходящее выглядело настолько ужасно, что смахивало на дикие зверства, какие мог придумать только больной и озлобленный разум. Потом наркоманы достали ножи… Он мог убежать от них, мог сам побить их, ведь приняв дозу, они плохо стояли на ногах, передвигались, ориентировались на местности, хоть их и было много, но он не стал сопротивляться, считая только смерть единственным справедливым исходом. Ведь он сам, по сути, уже не хотел жить. А они давно хотели чего-нибудь «такого». Вот и встретились… Но как только это случилось и ярко-красные кровавые струи потоком потекли на землю, они, конечно, смылись, оставив его одного в бесновавшейся от ветра предрассветной степи…

***

И степь уже не степь, и горы не горы – он лежал на земле, истекая кровью.
«Вот я и умираю…» - с тем же спокойствием подумал он, до конца не осознавая этого. Он ждал, что увидит Смерть. Или Чёрного Ангела. Или вспомнит всю свою жизнь. Ничего не происходило. Было больно. Так больно, что он не мог совершенно ничего вспоминать, только часто дышал, периодически хватая воздух иссохшимися, окровавленными и потрескавшимися губами, а перед глазами шли тёмные круги, загораживавшие от него остальной окружающий мир. Но в душе он был рад тому, что лежит на земле. На земле… Его кровь не растекается мёртвой лужей по асфальту, не сохнет в лучах восходящего Солнца на бетонном покрытии шоссе, а впитывается в землю. Он будет жить в цветах, в кустарниках, выросших из его крови, будет жить в маленьких зверьках подземелья, выпивших его кровь. Ему нравилось, что всё происходит именно так, как происходило из века в век. Ярко-рыжая заря сменилась лёгким утренним Солнцем, выглянувшим из за гор. Его кровь становилась началом новой жизни.
Между камней на тёмной южной земле росли яркие цветы. «Маки – подумал он, уже проваливаясь в какую-то невидимую яму сознания – такие маленькие, красные, живые – такие тоненькие у них стебельки». Он вдруг представил себе на мгновение, как его кровь станет красными лепестками, как на них будут садиться бабочки, невольно опыляя цветы. На ветру маки покачивались на своих стебельках. Его сила уходила в землю, и он чувствовал, будто у него вырастают корни.
Ближайший мак вдруг наклонился к нему и произнёс знакомым, добрым и любимым голосом давно умершей матери:
- Максимка, сынок мой! Я здесь, я с тобой! Как же хорошо, что ты пришёл! Иди ко мне! Не бойся!
- Мама, мамочка! – закричал он в ответ и заплакал – Мама! Не уходи! Мама! Я люблю тебя!
И душа его уже шла навстречу матери, разрывая в клочья голубой небосвод, расчерченный лучами восходящего над далёким морем Солнца.
Он сделал последнее усилие, приподнялся на руке, подтянулся к цветку, поцеловал его и замертво рухнул на залитую кровью степную траву…
Взошедшее Солнце накрыло его, и он стал частью земли. Вскоре на этом месте росли уже два мака, стремившихся к высокому зенитному Солнцу. Степь оберегала их, соорудив вокруг массивную стену из осота. Растут эти маки и до сих пор, молча глядя в небо и разбрасывая по окрестности семена, гонимые могучим ветром. И каждый год в степи на этом месте разгорается красный огонь – негасимый костёр навсегда погасших жизней…
И кипит в земле ярко-алая кровь!

ночь 25.07.2007 – ночь 28.07.2007
Юля Рысь и Михаил Армандо



P.S. Я придумала, а Михаил продолжил идею и написал.