А знаешь, это ведь хорошо, что "за чертой", по ту сторону,  нет ничего - Nihil . Страдаешь, пока живёшь. Человек не страдает, не родившись, не будет страдать и после смерти. Вот и нужно как можно комфортнее  для души и тела уложиться в отрезок отпущенного нам времени. Вместиться без проблем в  это прокрустово ложе. Там, по ту сторону,  Nihil habeo - nihil curo - Ничего не имею – ни о чем не забочусь.

...Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все - как будто бы под небом
И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.

Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе...
- Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!

К вам всем - что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:
За правду "да" и "нет",
За то, что мне так часто - слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне прямая неизбежность -
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру...
- Послушайте! - Еще меня любите
За то, что я умру.

М. Цветаева

Хочу у зеркала, где муть
И сон туманящий,
Я выпытать — куда Вам путь
И где пристанище.

Я вижу: мачта корабля,
И Вы — на палубе...
Вы — в дыме поезда... Поля
В вечерней жалобе —

Вечерние поля в росе,
Над ними — вороны...
— Благословляю Вас на все
Четыре стороны! 

Марина Цветаева

Анна Ахматова, чьё творчество стало символом женской лирики XX века, превратила любовь в многогранный философский и эмоциональный феномен. Её стихи о любви — это не только история чувств, но и летопись эпохи, где личное переплетается с вселенским. Вот ключевые произведения, раскрывающие глубину её поэтического мира.

1. «Сжала руки под тёмной вуалью…» (1911):

Одно из самых известных стихотворений Ахматовой, где драма расставания передана через детали: бледность, «терпкая печаль», искажённый от боли рот возлюбленного. Героиня, пытаясь вернуть его, кричит: «Всё, что было. Уйдешь, я умру», но получает холодный ответ: «Не стой на ветру». Этот диалог стал метафорой непонимания и обречённости любви.

    Сжала руки под темной вуалью…
    «Отчего ты сегодня бледна?»
    — Оттого, что я терпкой печалью
    Напоила его допьяна.

    Как забуду? Он вышел, шатаясь,
    Искривился мучительно рот…
    Я сбежала, перил не касаясь,
    Я бежала за ним до ворот.

    Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
    Все, что было. Уйдешь, я умру».
    Улыбнулся спокойно и жутко
    И сказал мне: «Не стой на ветру».

2. «Двадцать первое. Ночь. Понедельник.» (1917):

Скептическое размышление о любви как социальной иллюзии. Ахматова иронизирует над теми, кто «ждёт свиданий, боится разлуки», но признаёт, что сама «как будто больна» после столкновения с истиной чувств. Стихотворение звучит как манифест против романтических штампов.

    Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
    Очертанья столицы во мгле.
    Сочинил же какой-то бездельник,
    Что бывает любовь на земле.

    И от лености или со скуки
    Все поверили, так и живут:
    Ждут свиданий, боятся разлуки
    И любовные песни поют.

    Но иным открывается тайна,
    И почиет на них тишина…
    Я на это наткнулась случайно
    И с тех пор всё как будто больна.

Заводь спит. Молчит вода зеркальная.
Только там, где дремлют камыши,
Чья-то песня слышится, печальная,
Как последний вздох души.

Это плачет лебедь умирающий,
Он с своим прошедшим говорит,
А на небе вечер догорающий
И горит и не горит.

Отчего так грустны эти жалобы?
Отчего так бьется эта грудь?
В этот миг душа его желала бы
Невозвратное вернуть.

Все, чем жил с тревогой, с наслаждением,
Все, на что надеялась любовь,
Проскользнуло быстрым сновидением,
Никогда не вспыхнет вновь.

Александр Блок обожествлял Любовь, потому что она открыла ему сверхчеловечный, высокий смысл жизни. Его стихи о любви нам дороги чистотой и тонкостью поэтического чувства. Многие из них он посвятил своей жене. Их семейная жизнь была трудной и не ладилась отчасти потому, что Блок настойчиво приподнимал Л.А. над жизнью и обожествлял её, хотя она была вполне «земных страстей».
Блок, как и Пушкин, воспевает земную и вместе с тем, идеальную, возвышенную любовь, которая является в дисгармоничный, разорванный страстями мир. Но в трагических нотах своей лирики Блок говорит и о невозможности любви и гармонии в мире, в котором он живёт поэт. Вина не перекладывается на плечи «мира». Он возлагает её на себя (Вино и страсть терзали жизнь мою) .

Самым страшным явлением «страшного мира» для Блока было унижение и поругание любви, низведение её со звёздных высот. В начале стихотворения «Незнакомка» мы слышим глухие, «антимузыкальные» аллитерации.

Стихотворение «Сероглазый король», написанное Анной Ахматовой в 1910 году, является, пожалуй, одним из наиболее загадочных лирических произведений поэтессы. До сих пор критики спорят о том, кому именно оно было посвящено, и кто был тем таинственным королем, смерть которого произвела на Ахматову столь неизгладимое впечатление. В окружении молодой поэтессы, которая к этому времени была полностью погружена в семейный быт и даже не думала об издании своего первого сборника стихов, не было ни одного мужчины, который мог бы подходить под описание «сероглазого короля». Поэтому существует предположение, что он, как и многие другие герои произведений Ахматовой, является поэтическим вымыслом. 

 

Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.

Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:

«Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.

Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой».

Трубку свою на камине нашел
И на работу ночную ушел.

Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.

А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля…».

Ахматова дает волю своей фантазии и намекает на то, что серые глаза ее дочери – прощальный подарок умершего короля, вымышленного героя-любовника, которого она оплакивает в душе, еще не осознавая, что тем самым разрушает и без того хрупкое равновесие семейной жизни.

Когда снежинку, что легко летает,
Как звездочка упавшая скользя,
Берешь рукой - она слезинкой тает,
И возвратить воздушность ей нельзя.

Когда пленясь прозрачностью медузы,
Ее коснемся мы капризом рук,
Она, как пленник, заключенный в узы,
Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.

Когда хотим мы в мотыльках-скитальцах
Видать не грезу, а земную быль -
Где их наряд? От них на наших пальцах
Одна зарей раскрашенная пыль!

Оставь полет снежинкам с мотыльками
И не губи медузу на песках!
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках!

Нельзя тому, что было грустью зыбкой,
Сказать: "Будь страсть! Горя, безумствуй, рдей!"
Твоя любовь была такой ошибкой, -
Но без любви мы гибнем. Чародей!

М. Цветаева

***
 

Прохожий

Идешь, на меня похожий, 
Глаза устремляя вниз.
 Я их опускала тоже!
 Прохожий, остановись!

Прочти слепоты куриной 
И маков набрав букет, 
Что звали меня Мариной, 
И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь могила, 
Что я появлюсь, грозя… 
Я слишком сама любила 
Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже, 
И кудри мои вились… 
Я тоже была, прохожий! 
Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий 
И ягоду ему вслед, 
Кладбищенской земляники 
Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо, 
Главу опустив на грудь, 
Легко обо мне подумай, 
Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает! 
Ты весь в золотой пыли… 
И пусть тебя не смущает 
Мой голос из-под земли.

Марина Цветаева

Александр Блок обожествлял Любовь, потому что она открыла ему сверхчеловечный, высокий смысл жизни. Его стихи о любви нам дороги чистотой и тонкостью поэтического чувства. Многие из них он посвятил своей жене. Их семейная жизнь была трудной и не ладилась отчасти потому, что Блок настойчиво приподнимал Л.А. над жизнью и обожествлял её, хотя она была вполне «земных страстей».
Блок, как и Пушкин, воспевает земную и вместе с тем, идеальную, возвышенную любовь, которая является в дисгармоничный, разорванный страстями мир. Но в трагических нотах своей лирики Блок говорит и о невозможности любви и гармонии в мире, в котором он живёт поэт. Вина не перекладывается на плечи «мира». Он возлагает её на себя (Вино и страсть терзали жизнь мою) .

Самым страшным явлением «страшного мира» для Блока было унижение и поругание любви, низведение её со звёздных высот. В начале стихотворения «Незнакомка» мы слышим глухие, «антимузыкальные» аллитерации.

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.

Александр Блок

Мы забыты, одни на земле.
Посидим же тихонько в тепле.
В этом комнатном, теплом углу
Поглядим на октябрьскую мглу.
За окном, как тогда, огоньки.
Милый друг, мы с тобой старики.
Всё, что было и бурь и невзгод,
Позади. Что ж ты смотришь вперед?
Смотришь, точно ты хочешь прочесть
Там какую-то новую весть?
Точно ангела бурного ждешь?
Всё прошло. Ничего не вернешь.
Только стены, да книги, да дни.
Милый друг мой, привычны они.
Ничего я не жду, не ропщу,
Ни о чем, что прошло, не грущу.
Только, вот, принялась ты опять
Светлый бисер на нитки низать,
Как когда-то, ты помнишь тогда…
О, какие-то были года!
Но, когда ты моложе была,
И шелка ты поярче брала,
И ходила рука побыстрей…
Так возьми ж и теперь попестрей,
Чтобы шелк, что вдеваешь в иглу,
Побеждал пестротой эту мглу.

19 октября 1913

Ах, милый Николай Васильич Гоголь!
Когда б сейчас из гроба встать ты мог,
Любой прыщавый декадентский щеголь
Сказал бы: «Э, какой он, к черту, бог?
Знал быт, владел пером, страдал. Какая редкость!
А стиль, напевность, а прозрения печать,
А темно-звонких слов изысканная меткость?..
Нет, старичок... Ложитесь в гроб опять!»

Есть между ними, правда, и такие,
Что дерзко от тебя ведут свой тусклый род
И, лицемерно пред тобой согнувши выи,
Мечтают сладенько: «Придет и мой черед!»
Но от таких «своих», дешевых и развязных,
Удрал бы ты, как Подколесин, чрез окно...
Царят! Бог их прости, больных, пустых и грязных,
А нам они наскучили давно.

Пусть их шумят... Но где твои герои?
Все живы ли, иль, небо прокоптив,
В углах медвежьих сгнили на покое
Под сенью благостной крестьянских тучных нив?
Живут... И как живут! Ты, встав сейчас из гроба,
Ни одного из них, наверно, б не узнал:
Павлуша Чичиков — сановная особа
И в интендантстве патриотом стал —
На мертвых душ портянки поставляет
(Живым они, пожалуй, ни к чему),

Манилов в Третьей Думе заседает
И в председатели был избран... по уму.
Петрушка сдуру сделался поэтом
И что-то мажет в «Золотом руне»,
Ноздрев пошел в охранное — и в этом
Нашел свое призвание вполне.
Поручик Пирогов с успехом служит в Ялте
И сам сапожников по праздникам сечет,
Чуб стал союзником и об еврейском гвалте
С большою эрудицией поет.
Жан Хлестаков работает в «России»,
Затем — в «Осведомительном бюро»,
Где чувствует себя совсем в родной стихии:
Разжился, раздобрел,— вот борзое перо!..
Одни лишь черти, Вий да ведьмы и русалки,
Попавши в плен к писателям modernes,
Зачахли, выдохлись и стали страшно жалки,
Истасканные блудом мелких скверн...


Ах, милый Николай Васильич Гоголь!
Как хорошо, что ты не можешь встать...
Но мы живем! Боюсь — не слишком много ль
Нам надо слышать, видеть и молчать?

Смычок и струны

Какой тяжелый, темный бред!
Как эти выси мутно-лунны!
Касаться скрипки столько лет
И не узнать при свете струны!

Кому ж нас надо? Кто зажег
Два желтых лика, два унылых...
И вдруг почувствовал смычок,
Что кто-то взял и кто-то слил их.

"О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно: ты та ли, та ли?"
И струны ластились к нему,
Звеня, но, ластясь, трепетали.

"Не правда ль, больше никогда
Мы не расстанемся? довольно?.."
И скрипка отвечала да,
Но сердцу скрипки было больно.

Смычок все понял, он затих,
А в скрипке эхо все держалось...
И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.

Но человек не погасил
До утра свеч... И струны пели...
Лишь солнце их нашло без сил
На черном бархате постели.

Иннокентий Анненский

О, весна без конца и без краю —
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!

Принимаю тебя, неудача,
И удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плача,
В тайне смеха — позорного нет!

Принимаю бессоные споры,
Утро в завесах темных окна,
Чтоб мои воспаленные взоры
Раздражала, пьянила весна!

Принимаю пустынные веси!
И колодцы земных городов!
Осветленный простор поднебесий
И томления рабьих трудов!

И встречаю тебя у порога —
С буйным ветром в змеиных кудрях,
С неразгаданным именем бога
На холодных и сжатых губах...

Перед этой враждующей встречей
Никогда я не брошу щита...
Никогда не откроешь ты плечи...
Но над нами — хмельная мечта!

И смотрю, и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель — я знаю —
Все равно: принимаю тебя!

Александр Блок    

«На камине свеча догорала, мигая…»

На камине свеча догорала, мигая,
Отвечая дрожаньем случайному звуку.
Он, согнувшись, сидел на полу, размышляя,
Долго ль можно терпеть нестерпимую муку.

Вспоминал о любви, об ушедшей невесте,
Об обрывках давно миновавших событий,
И шептал: «О, убейте меня, о, повесьте,
Забросайте камнями, как пса, задавите!»

В набегающем ужасе странной разлуки
Ударял себя в грудь, исступленьем объятый,
Но не слушались жалко повисшие руки
И их мускулы дряблые, словно из ваты.

Он молился о смерти… навеки, навеки
Успокоит она, тишиной обнимая,
И забудет он горы, равнины и реки,
Где когда-то она проходила живая!

Но предателем сзади подкралось раздумье,
И он понял: конец роковой самовластью.
И во мраке ему улыбнулось безумье
Лошадиной оскаленной пастью.
1907

Вчера еще в глаза глядел,
А нынче - всё косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел,-
Всё жаворонки нынче - вороны!

Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
"Мой милый, что тебе я сделала?!"

И слезы ей - вода, и кровь -
Вода,- в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха - Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая...
И стон стоит вдоль всей земли:
"Мой милый, что тебе я сделала?"

Вчера еще - в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал,-
Жизнь выпала - копейкой ржавою!

Детоубийцей на суду
Стою - немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
"Мой милый, что тебе я сделала?"

Спрошу я стул, спрошу кровать:
"За что, за что терплю и бедствую?"
"Отцеловал - колесовать:
Другую целовать",- ответствуют.

Жить приучил в самом огне,
Сам бросил - в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе - я сделала?

Всё ведаю - не прекословь!
Вновь зрячая - уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.

Самo - что дерево трясти! -
В срок яблоко спадает спелое...
- За всё, за всё меня прости,
Мой милый,- что тебе я сделала!

После возвращения в СССР.

Такого одиночества и тревоги она не испытывала даже в трудные послереволюционные годы в голодной Москве. Она вынуждена скитаться с сыном по чужим углам, полная неизвестность о судьбе арестованного Сергея Эфрона и дочери, все ее письма будто отправлены в никуда, нет ответа на ее крик души. Многие бывшие знакомые стремятся перейти на другую сторону при нечаянной встрече, опасаясь, что заподозрят в сочувствии к жене «врага». Отсутствие средств и возможности работать, и это при том, что отец создал Музей изящных искусств, книги из трех библиотек Цветаевых подарены Румянцевскому музею, написаны великолепные стихи о Москве, родине М. Цветаевой.

Но в этой новой Москве для нее и сына нет места. К этому трудному времени относится встреча Марины Ивановны Цветаевой и поэта-переводчика Арсения Тарковского. Цветаева прочитала его книгу переводов и написала письмо, в котором от души похвалила восхитившие ее переводы. После заочной переписки состоялась и личная встреча Тарковского и Цветаевой в октябре 1940 года в доме у Нины Яковлевой. Молодой и талантливый Арсений Тарковский всегда боготворил Цветаеву и ее стихи, а она, как никогда, нуждалась во внимании и поддержке, они гуляют по Москве, читают друг другу стихи, и это продолжается в течение нескольких месяцев. Но Арсений Тарковский в своём стихтворении  об ушедших, но близких людях,  даже не упомянул Марину Цветаеву, не позвал ее «за накрытый стол на шестерых». Цветаева ответила стихотворением (последним в ее творчестве):

— Я стол накрыл на шестерых…
Ты одного забыл — седьмого.
Невесело вам вшестером.
На лицах — дождевые струи…
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть — седьмую…
Невесело твоим гостям,
Бездействует графин хрустальный.
Печально — им, печален — сам,
Непозванная — всех печальней…

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все - как будто бы под небом
И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.

Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе...
- Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!

К вам всем - что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто - слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне прямая неизбежность -
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру...
- Послушайте!- Еще меня любите
За то, что я умру.

    Из рая детского житья
    Вы мне привет прощальный шлете,
    Не изменившие друзья
    В потертом, красном переплете.
    Чуть легкий выучен урок,
    Бегу тот час же к вам, бывало,
    - Уж поздно!- Мама, десять строк!...-
    Но, к счастью, мама забывала.

    Дрожат на люстрах огоньки...
    Как хорошо за книгой дома!
    Под Грига, Шумана и Кюи
    Я узнавала судьбы Тома.
    Темнеет, в воздухе свежо...
    Том в счастье с Бэкки полон веры.
    Вот с факелом Индеец Джо
    Блуждает в сумраке пещеры...

    Кладбище... Вещий крик совы....
    (Мне страшно!) Вот летит чрез кочки
    Приемыш чопорной вдовы,
    Как Диоген, живущий в бочке.
    Светлее солнца тронный зал,
    Над стройным мальчиком - корона...
    Вдруг - нищий! Боже! Он сказал:
    "Позвольте, я наследник трона!"

    Ушел во тьму, кто в ней возник.
    Британии печальны судьбы...
    - О, почему средь красных книг
    Опять за лампой не уснуть бы?
    О золотые времена,
    Где взор смелей и сердце чище!
    О золотые имена:
    Гекк Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!