ПРЕДИСЛОВИЕ

    Что та­кое ис­то­рия как та­ко­вая — объяснять не­за­чем, так как это каж­до­му долж­но быть из­вест­но с мо­ло­ком ма­те­ри. Но что та­кое древ­няя ис­то­рия — об этом нуж­но ска­зать нес­колько слов.

    Трудно най­ти на све­те че­ло­ве­ка, ко­то­рый хо­тя раз в жиз­ни, вы­ра­жа­ясь язы­ком на­уч­ным, не вло­пал­ся бы в ка­кую-ни­будь ис­то­рию. Но как бы дав­но это с ним ни слу­чи­лось, тем не ме­нее про­ис­шед­ший ка­зус мы не впра­ве наз­вать древ­ней ис­то­ри­ей. Ибо пред ли­цом на­уки все име­ет свое стро­гое под­раз­де­ле­ние и клас­си­фи­ка­цию.

    Скажем ко­ро­че:

    Все, что касается древнейших времен и о чем мы ровно ничего не знаем, называется периодом доисторическим.

    Ученые хо­тя и ров­но ни­че­го об этом пе­ри­оде не зна­ют (по­то­му что ес­ли бы зна­ли, то его приш­лось бы уже наз­вать ис­то­ри­чес­ким), тем не ме­нее раз­де­ля­ют его на три ве­ка:

    Вообще изобретения тогда были редки и люди на выдумки были туги; поэтому чуть что изобретут — сейчас по имени изобретения называют и свой век.

    В на­ше вре­мя это уже не­мыс­ли­мо, по­то­му что каж­дый день приш­лось бы ме­нять ве­ку наз­ва­ние:

    пилюлиарский век, плос­ко­шин­ный век, син­де­ти­конс­кий век и т. д. и т. д., что не­мед­лен­но выз­ва­ло бы расп­ри и меж­ду­на­род­ные вой­ны.

    В те вре­ме­на, о ко­то­рых ров­но ни­че­го не из­вест­но, лю­ди жи­ли в ша­ла­шах и ели друг дру­га; за­тем, ок­реп­нув и раз­вив мозг, ста­ли есть ок­ру­жа­ющую при­ро­ду: зве­рей, птиц, рыб и рас­те­ния. По­том, раз­де­лив­шись на семьи, на­ча­ли ог­раж­даться час­то­ко­ла­ми, че­рез ко­то­рые сна­ча­ла в про­дол­же­ние мно­гих ве­ков пе­ре­ру­ги­ва­лись; за­тем ста­ли драться, за­те­яли вой­ну, и, та­ким об­ра­зом, воз­ник­ло го­су­дарст­во, го­су­дарст­во, го­су­дарст­вен­ный быт, на ко­то­ром ос­но­вы­ва­ет­ся дальней­шее раз­ви­тие граж­данст­вен­нос­ти и культу­ры.

    Древние на­ро­ды раз­де­ля­ют­ся по цве­ту ко­жи на чер­ных, бе­лых и жел­тых.

    Белые в свою оче­редь раз­де­ля­ют­ся на:

    Обыкновенно историю делят всегда хронологически от такого-то до такого-то периода. С древней историей так поступить нельзя, потому что, во-первых, никто ничего о ней не знает, а во-вторых, древние народы жили бестолково, мотались из одного места в другое, из одной эпохи в другую, и все это без железных дорог, без порядку, причины и цели. Поэтому учеными людьми было придумано рассматривать историю каждого народа отдельно. Иначе так запутаешься, что и не выберешься.

    ЕГИПЕТ

    Египет на­хо­дит­ся в Аф­ри­ке и сла­вит­ся из­дав­на пи­ра­ми­да­ми, сфинк­са­ми, раз­ли­ти­ем Ни­ла и ца­ри­цей Кле­опат­рой.

    Пирамиды суть зда­ния пи­ра­ми­дальной фор­мы, ко­то­рые возд­ви­га­лись фа­ра­она­ми для сво­его прос­лав­ле­ния. Фа­ра­оны бы­ли лю­ди за­бот­ли­вые и не до­ве­ря­ли да­же са­мым близ­ким лю­дям рас­по­ря­жаться сво­им тру­пом по их ус­мот­ре­нию. И, ед­ва вый­дя из мла­ден­чес­ко­го воз­рас­та, фа­ра­он уже прис­мат­ри­вал се­бе ук­ром­ное мес­теч­ко и на­чи­нал стро­ить пи­ра­ми­ду для сво­его бу­ду­ще­го пра­ха.

    После смер­ти те­ло фа­ра­она с больши­ми це­ре­мо­ни­ями пот­ро­ши­ли из­нут­ри и на­би­ва­ли аро­ма­та­ми. Сна­ру­жи зак­лю­ча­ли его в раск­ра­шен­ный фут­ляр, все вмес­те ста­ви­ли в сар­ко­фаг и по­ме­ща­ли внут­ри пи­ра­ми­ды. От вре­ме­ни то не­большое ко­ли­чест­во фа­ра­она, ко­то­рое зак­лю­ча­лось меж­ду аро­ма­та­ми и фут­ля­ром, вы­сы­ха­ло и прев­ра­ща­лось в твер­дую пе­ре­пон­ку. Так неп­ро­из­во­ди­тельно тра­ти­ли древ­ние мо­нар­хи на­род­ные деньги!

    Но судьба спра­вед­ли­ва. Не прош­ло и нес­кольких де­сят­ков ты­сяч лет, как еги­петс­кое на­се­ле­ние вер­ну­ло свое бла­го­сос­то­яние, тор­гуя оп­том и в роз­ни­цу брен­ны­ми тру­па­ми сво­их по­ве­ли­те­лей, и во мно­гих ев­ро­пей­ских му­зе­ях мож­но ви­деть об­раз­цы этих су­ше­ных фа­ра­онов, проз­ван­ных за свою не­под­виж­ность му­ми­ями. За осо­бую пла­ту сто­ро­жа му­зе­ев поз­во­ля­ют по­се­ти­те­лям по­щел­кать му­мию пальцем.

    Далее, па­мят­ни­ка­ми Егип­та слу­жат раз­ва­ли­ны хра­мов. Бо­лее все­го сох­ра­ни­лось их на мес­те древ­них Фив, проз­ван­ных по чис­лу сво­их две­над­ца­ти во­рот «стов­рат­ны­ми». Те­перь, по сви­де­тельству ар­хе­оло­гов, во­ро­та эти пе­ре­де­ла­ны в арабс­кие де­рев­ни. Так иног­да ве­ли­кое об­ра­ща­ет­ся в по­лез­ное!

    Памятники Егип­та час­то пок­ры­ты письме­на­ми, ко­то­рые ра­зоб­рать чрез­вы­чай­но труд­но. Уче­ные по­это­му проз­ва­ли их иерог­ли­фа­ми.

    Жители Егип­та де­ли­лись на раз­ные кас­ты. К са­мой важ­ной кас­те при­над­ле­жа­ли жре­цы. По­пасть в жре­цы бы­ло очень труд­но. Для это­го нуж­но бы­ло изу­чать ге­омет­рию до ра­венст­ва тре­угольни­ков, вклю­чи­тельно и ге­ог­ра­фию, об­ни­мав­шую в те вре­ме­на прост­ранст­во зем­но­го ша­ра не ме­нее шес­ти­сот квад­рат­ных верст. Дел у жре­цов бы­ло по гор­ло, по­то­му что, кро­ме ге­ог­ра­фии, им при­хо­ди­лось еще за­ни­маться и бо­гос­лу­же­ни­ем, а так как бо­гов у егип­тян бы­ло чрез­вы­чай­но мно­го, то ино­му жре­цу под­час за весь день труд­но бы­ло ур­вать хоть ча­сок на ге­ог­ра­фию.

    В воз­да­нии бо­жес­ких по­чес­тей егип­тя­не не бы­ли осо­бен­но раз­бор­чи­вы. Они обо­жеств­ля­ли солн­це, ко­ро­ву, Нил, пти­цу, со­ба­ку, лу­ну, кош­ку, ве­тер, гип­по­по­та­ма, зем­лю, мышь, кро­ко­ди­ла, змею и мно­гих дру­гих до­маш­них и ди­ких зве­рей.

    Ввиду этой бо­гом­но­го­чис­лен­нос­ти са­мо­му ос­то­рож­но­му и на­бож­но­му егип­тя­ни­ну еже­ми­нут­но при­хо­ди­лось со­вер­шать раз­лич­ные ко­щунст­ва. То нас­ту­пит кош­ке на хвост, то цык­нет на свя­щен­ную со­ба­ку, то съест в бор­ще свя­тую му­ху. На­род нерв­ни­чал, вы­ми­рал и вы­рож­дал­ся.

    Среди фа­ра­онов бы­ло мно­го за­ме­ча­тельных, прос­ла­вив­ших се­бя сво­ими па­мят­ни­ка­ми и ав­то­би­ог­ра­фи­ями, не ожи­дая этой лю­без­нос­ти от по­том­ков.

    Тут не­по­да­ле­ку на­хо­дил­ся и Ва­ви­лон, из­вест­ный сво­им стол­пот­во­ре­ни­ем.

    Главным го­ро­дом Ас­си­рии был Ас­сур, наз­ван­ный так в честь бо­га Ас­су­ра, по­лу­чив­ше­го в свою оче­редь это имя от глав­но­го го­ро­да Ас­су. Где здесь ко­нец, где на­ча­ло — древ­ние на­ро­ды по безг­ра­мот­нос­ти ра­зоб­раться не мог­ли и не ос­та­ви­ли ни­ка­ких па­мят­ни­ков, ко­то­рые мог­ли бы нам по­мочь в этом не­до­уме­нии.

    Ассирийские ца­ри бы­ли очень во­инст­вен­ны и жес­то­ки. Вра­гов сво­их по­ра­жа­ли бо­лее все­го сво­ими име­на­ми, из ко­то­рых Ас­сур-Тиг­лаф-Абу-Хе­риб-На­зир-Ни­пал бы­ло са­мым ко­ро­теньким и прос­теньким. Собст­вен­но го­во­ря, это бы­ло да­же не имя, а сок­ра­щен­ная лас­ка­тельная клич­ка, ко­то­рую за ма­ленький рост да­ла юно­му ца­рю его мам­ка.

    Обычай же ас­си­рий­ских крес­тин был та­ков: как только у ца­ря рож­дал­ся мла­де­нец мужс­ко­го, женс­ко­го или ино­го по­ла, сей­час же спе­ци­ально обу­чен­ный пи­сарь са­дил­ся и, взяв в ру­ки клинья, на­чи­нал пи­сать на гли­ня­ных пли­тах имя но­во­рож­ден­но­го. Ког­да, ис­том­лен­ный тру­дом, пи­сарь па­дал мерт­вым, его сме­нял дру­гой и так дальше до тех пор, по­ка мла­де­нец не дос­ти­гал зре­ло­го воз­рас­та. К это­му сро­ку все его имя счи­та­лось пол­ностью и пра­вильно на­пи­сан­ным до кон­ца.

    Цари эти бы­ли очень жес­то­ки. Гром­ко вык­ли­кая свое имя, они, преж­де чем за­во­ю­ют стра­ну, уже рас­са­жи­ва­ли ее жи­те­лей на колья.

    По сох­ра­нив­шим­ся изоб­ра­же­ни­ям сов­ре­мен­ные уче­ные ус­мат­ри­ва­ют, что у ас­си­ри­ян очень вы­со­ко сто­яло па­рик­ма­херс­кое ис­кус­ство, так как у всех ца­рей бо­ро­ды бы­ли за­ви­ты ров­ны­ми, ак­ку­рат­ны­ми ло­ко­на­ми.

    Если от­нес­тись к это­му воп­ро­су еще серьезнее, то мож­но уди­виться еще бо­лее, так как вид­но яс­но, что в ас­си­рий­ские вре­ме­на не только лю­ди, но и львы не пре­неб­ре­га­ли па­рик­ма­херс­ки­ми щип­ца­ми. Ибо зве­рей ас­си­ри­яне изоб­ра­жа­ют всег­да с та­ки­ми же за­ви­ты­ми в ло­ко­ны гри­ва­ми и хвос­та­ми, как и бо­ро­ды их ца­рей.

    Поистине изу­че­ние об­раз­цов древ­ней культу­ры мо­жет при­нес­ти су­щест­вен­ную пользу не только лю­дям, но и жи­вот­ным.

    Последним ас­си­рий­ским ца­рем счи­та­ет­ся, вы­ра­жа­ясь сок­ра­щен­но, Ашур-Адо­най-Абан-Ни­пал. Ког­да его сто­ли­цу оса­ди­ли ми­дя­не, хит­рый Ашур ве­лел на пло­ща­ди сво­его двор­ца раз­вес­ти кос­тер; за­тем, сло­жив на не­го все свое иму­щест­во, влез на­верх сам со все­ми же­на­ми и, заст­ра­хо­вав­шись, сго­рел дот­ла.

    Раздосадованные вра­ги пос­пе­ши­ли сдаться.

    На Ира­не жи­ли на­ро­ды, наз­ва­ние ко­то­рых окан­чи­ва­лось на «яне»: бакт­ря­не и ми­дя­не, кро­ме пер­сов, ко­то­рые окан­чи­ва­лись на «сы».

    Бактряне и ми­дя­не быст­ро ут­ра­ти­ли свое му­жест­во и пре­да­лись из­не­жен­нос­ти, а у пер­сидс­ко­го ца­ря Ас­ти­ага ро­дил­ся внук Кир, ос­но­вав­ший пер­сидс­кую мо­нар­хию.

    О мо­ло­дос­ти Ки­ра Ге­ро­дот рас­ска­зы­ва­ет тро­га­тельную ле­ген­ду.

    Однажды Ас­ти­агу прис­ни­лось, что из его до­че­ри вы­рос­ло де­ре­во. По­ра­жен­ный неп­ри­лич­ностью это­го сна, Ас­ти­аг ве­лел ма­гам раз­га­дать его. Ма­ги ска­за­ли, что сын до­че­ри Ас­ти­ага бу­дет царст­во­вать над це­лой Ази­ей. Ас­ти­аг очень огор­чил­ся, так как же­лал для сво­его вну­ка бо­лее скром­ной судьбы.

    — И че­рез зо­ло­то сле­зы льются! — ска­зал он и по­ру­чил сво­ему прид­вор­но­му при­ду­шить мла­ден­ца.

    Придворный, ко­то­ро­му бы­ло и сво­его де­ла по гор­ло, пе­ре­до­ве­рил это дельце од­но­му зна­ко­мо­му пас­ту­ху. Пас­тух же, по не­об­ра­зо­ван­нос­ти и ха­лат­нос­ти, все пе­ре­пу­тал и, вмес­то то­го что­бы при­ду­шить, стал ре­бен­ка вос­пи­ты­вать.

    Когда ре­бе­нок под­рос и на­чал иг­рать со сверст­ни­ка­ми, то ве­лел од­наж­ды вы­по­роть сы­на од­но­го вельмо­жи. Вельмо­жа по­жа­ло­вал­ся Ас­ти­агу. Ас­ти­аг за­ин­те­ре­со­вал­ся ши­ро­кой на­ту­рой ре­бен­ка. По­бе­се­до­вав с ним и ос­ви­де­тельство­вав пост­ра­дав­ше­го, он воск­лик­нул:

    — Это Кир! Так по­роть уме­ют только в на­шем се­мей­ст­ве.

    И Кир упал в объятья де­да.

    Войдя в воз­раст, Кир по­бе­дил ца­ря ли­дий­ско­го Кре­за и стал его жа­рить на кост­ре. Но во вре­мя этой про­це­ду­ры Крез вдруг воск­лик­нул:

    — О, Со­лон, Со­лон, Со­лон!

    Это очень уди­ви­ло муд­ро­го Ки­ра.

    — Подобных слов, — приз­нал­ся он друзьям, — я еще ни­ког­да не слы­шал от жа­рив­ших­ся.

    Он по­ма­нил Кре­за к се­бе и стал рас­спра­ши­вать, что это зна­чит.

    Тогда Крез рас­ска­зал, что его по­се­тил гре­чес­кий муд­рец Со­лон. Же­лая пус­тить муд­ре­цу пыль в гла­за, Крез по­ка­зал ему свои сок­ро­ви­ща и, что­бы под­раз­нить, спро­сил Со­ло­на, ко­го он счи­та­ет са­мым счаст­ли­вым че­ло­ве­ком на све­те.

    Если б Со­лон был джентльме­ном, он, ко­неч­но, ска­зал бы «вас, ва­ше ве­ли­чест­во». Но муд­рец был че­ло­век прос­то­ва­тый, из не­да­ле­ких, и ляп­нул, что «преж­де смер­ти ник­то не мо­жет ска­зать про се­бя, что счаст­лив».

    Так как Крез был царь раз­ви­той не по ле­там, то тот­час по­нял, что пос­ле смер­ти во­об­ще лю­ди ред­ко раз­го­ва­ри­ва­ют, так что и тог­да пох­вас­таться сво­им счастьем не при­дет­ся, и очень на Со­ло­на оби­дел­ся.

    История эта сильно пот­ряс­ла сла­бо­нерв­но­го Ки­ра. Он из­ви­нил­ся пе­ред Кре­зом и не стал его до­жа­ри­вать.

    После Ки­ра царст­во­вал сын его Кам­биз. Кам­биз по­шел во­евать с эфи­опа­ми, за­шел в пус­ты­ню и там, сильно стра­дая от го­ло­да, съел ма­ло-по­ма­лу все свое вой­ско. По­няв труд­ность по­доб­ной сис­те­мы, он пос­пе­шил во­ро­титься в Мем­фис. Там в это вре­мя празд­но­ва­ли отк­ры­тие но­во­го Апи­са.

    При ви­де это­го здо­ро­во­го, от­корм­лен­но­го бы­ка ото­щав­ший на че­ло­ве­чи­не царь ки­нул­ся на не­го и собст­вен­но­руч­но при­ко­лол, а за­од­но и бра­та сво­его Смер­ди­за, ко­то­рый вер­тел­ся под но­га­ми.

    Этим вос­пользо­вал­ся один лов­кий маг и, объявив се­бя Лжес­мер­ди­зом, не­мед­лен­но на­чал царст­во­вать. Пер­сы ли­ко­ва­ли:

    — Да здравст­ву­ет наш царь Лжес­мер­диз! — кри­ча­ли они.

    В это вре­мя царь Кам­биз, окон­ча­тельно по­ме­шав­ший­ся на го­вя­ди­не, по­гиб от ра­ны, ко­то­рую на­нес се­бе сам, же­лая от­ве­дать собст­вен­но­го мя­са.

    Так умер этот муд­рей­ший из вос­точ­ных дес­по­тов.

    После Кам­би­за царст­во­вал Да­рий Гис­тасп, ко­то­рый прос­ла­вил­ся по­хо­дом на ски­фов.

    Скифы бы­ли очень храб­ры и жес­то­ки. пос­ле сра­же­ния уст­ра­ива­ли пир­шест­ва, во вре­мя ко­то­рых пи­ли и ели из че­ре­пов све­же­уби­тых вра­гов.

    Те из во­инов, ко­то­рые не уби­ли ни од­но­го вра­га, не мог­ли при­ни­мать учас­тия в пир­шест­ве за не­име­ни­ем сво­ей по­су­ды и наб­лю­да­ли из­да­ли за тор­жест­вом, тер­за­емые го­ло­дом и уг­ры­зе­ни­ями со­вес­ти.

    Узнав о приб­ли­же­нии Да­рия Гис­тас­па, ски­фы пос­ла­ли ему ля­гуш­ку, пти­цу, мышь и стре­лу.

    Этими не­за­тей­ли­вы­ми да­ра­ми они ду­ма­ли смяг­чить серд­це гроз­но­го вра­га.

    Но де­ло при­ня­ло сов­сем дру­гой обо­рот.

    Один из во­инов Да­рия Гис­тас­па, ко­то­ро­му сильно на­до­ело бол­таться за сво­им по­ве­ли­те­лем по чу­жим зем­лям, взял­ся ис­тол­ко­вать ис­тин­ное зна­че­ние скифс­кой по­сыл­ки.

    — Это зна­чит, что ес­ли вы, пер­сы, не бу­де­те ле­тать, как пти­цы, грызть, как мышь, и пры­гать, как ля­гуш­ка, то не вер­не­тесь к се­бе до­мой во­ве­ки.

    Дарий не умел ни ле­тать, ни пры­гать. Он пе­ре­пу­гал­ся до смер­ти и ве­лел по­во­ра­чи­вать ог­лоб­ли.

    Дарий Гис­тасп прос­ла­вил­ся не только этим по­хо­дом, но и столь же муд­рым прав­ле­ни­ем, ко­то­рое он вел с та­ким же ус­пе­хом, как и во­ен­ные предп­ри­ятия.

    Древние пер­сы вна­ча­ле от­ли­ча­лись му­жест­вом и прос­то­тою нра­вов. Сы­но­вей сво­их учи­ли трем пред­ме­там:

    Молодой человек, не сдавший экзамена по всем этим трем предметам, считался неучем и не принимался на государственную службу.

    Но ма­ло-по­ма­лу пер­сы ста­ли пре­да­ваться из­не­жен­но­му об­ра­зу жиз­ни. Пе­рес­та­ли ез­дить вер­хом, за­бы­ли, как нуж­но стре­лять из лу­ка, и, празд­но про­во­дя вре­мя, ре­за­ли прав­ду-мат­ку. Вследст­вие это­го ог­ром­ное Пер­сидс­кое го­су­дарст­во ста­ло быст­ро при­хо­дить в упа­док.

    Прежде пер­сидс­кие юно­ши ели только хлеб и ово­щи. Разв­ра­тясь, они пот­ре­бо­ва­ли су­пу (330 г. до Р. Х.). Этим вос­пользо­вал­ся Алек­сандр Ма­ке­донс­кий и за­во­евал Пер­сию.

    Греция за­ни­ма­ет юж­ную часть Бал­канс­ко­го по­лу­ост­ро­ва.

    Сама при­ро­да раз­де­ли­ла Гре­цию на че­ты­ре час­ти:

    1) се­вер­ную, ко­то­рая на­хо­дит­ся на се­ве­ре;

    Это ори­ги­нальное раз­де­ле­ние Гре­ции из­дав­на прив­ле­ка­ло к ней взо­ры всей культур­ной час­ти на­се­ле­ния зем­но­го ша­ра.

    В Гре­ции жи­ли так на­зы­ва­емые «гре­ки».

    Говорили они на мерт­вом язы­ке и пре­да­ва­лись со­чи­не­нию ми­фов о бо­гах и ге­ро­ях.

    Любимый ге­рой гре­ков был Гер­ку­лес, прос­ла­вив­ший­ся тем, что вы­чис­тил Ав­ги­евы ко­нюш­ни и тем по­дал гре­кам не­за­бы­ва­емый при­мер чис­топ­лот­нос­ти. Кро­ме то­го, этот ак­ку­рат­ник убил свою же­ну и де­тей.

    Вторым лю­би­мым ге­ро­ем гре­ков был Эдип, ко­то­рый по рас­се­ян­нос­ти убил сво­его от­ца и же­нил­ся на сво­ей ма­те­ри. От это­го по всей стра­не сде­ла­лась мо­ро­вая яз­ва и все отк­ры­лось. Эди­пу приш­лось вы­ко­лоть се­бе гла­за и отп­ра­виться пу­те­шест­во­вать с Ан­ти­го­ной.

    В юж­ной Гре­ции был соз­дан миф о Тро­янс­кой вой­не, или «Прек­рас­ная Еле­на» в трех дей­ст­ви­ях с му­зы­кой Оф­фен­ба­ха.

    Дело бы­ло вот как: у ца­ря Ме­не­лая (ко­мик буфф) бы­ла же­на, проз­ван­ная за кра­со­ту и за то, что но­си­ла платье с раз­ре­зом, Прек­рас­ной Еле­ной. Ее по­хи­тил Па­рис, что Ме­не­лаю очень не пон­ра­ви­лось. Тог­да на­ча­лась Тро­янс­кая вой­на.

    Война бы­ла ужас­на. Ме­не­лай ока­зал­ся сов­сем без го­ло­са, а все про­чие ге­рои вра­ли не­щад­но.

    Тем не ме­нее вой­на эта ос­та­лась в па­мя­ти бла­го­дар­но­го че­ло­ве­чест­ва; так, нап­ри­мер, фра­за жре­ца Кал­ха­са: «Слиш­ком мно­го цве­тов» ци­ти­ру­ет­ся до сих пор мно­ги­ми фельето­нис­та­ми не без ус­пе­ха.

    Кончилась вой­на бла­го­да­ря вме­ша­тельству хит­ро­ум­но­го Одис­сея. Чтоб дать воз­мож­ность во­инам проб­раться в Трою, Одис­сей сде­лал де­ре­вян­но­го ко­ня и по­са­дил в не­го во­инов, а сам ушел. Тро­яне, утом­лен­ные дол­гой оса­дой, не прочь бы­ли по­иг­рать де­ре­вян­ной ло­шад­кой, за что и поп­ла­ти­лись. В са­мый раз­гар иг­ры из ло­ша­ди вы­лез­ли гре­ки и за­во­ева­ли бес­печ­ных вра­гов.

    После раз­ру­ше­ния Трои гре­чес­кие ге­рои вер­ну­лись до­мой, но не на ра­дость се­бе. Ока­за­лось, что же­ны их за это вре­мя выб­ра­ли се­бе но­вых ге­ро­ев и пре­да­ва­лись из­ме­не мужьям, ко­то­рых и уби­ли не­мед­лен­но пос­ле пер­вых ру­ко­по­жа­тий.

    Хитроумный Одис­сей, пред­ви­дя все это, не вер­нул­ся пря­мо до­мой, а сде­лал не­большой крюк в де­сять лет, что­бы дать вре­мя же­не сво­ей Пе­не­ло­пе при­го­то­виться к встре­че с ним.

    Верная Пе­не­ло­па жда­ла его, ко­ро­тая вре­мя со сво­ими же­ни­ха­ми.

    Женихам очень хо­те­лось на ней же­ниться, но она рас­су­ди­ла, что го­раз­до ве­се­лее иметь трид­цать же­ни­хов, чем од­но­го му­жа, и на­ду­ва­ла нес­част­ных, от­тя­ги­вая день свадьбы. Днем Пе­не­ло­па тка­ла, ночью по­ро­ла сот­кан­ное, а за­од­но и сы­на сво­его Те­ле­ма­ка. Ис­то­рия эта кон­чи­лась тра­ги­чес­ки: Одис­сей вер­нул­ся.

    «Илиада» изоб­ра­жа­ет нам во­ен­ную сто­ро­ну гре­чес­кой жиз­ни. «Одис­сея» ри­су­ет бы­то­вые кар­ти­ны и об­щест­вен­ные нра­вы.

    Обе эти по­эмы счи­та­ют­ся про­из­ве­де­ни­ями сле­по­го пев­ца Го­ме­ра, имя ко­то­ро­го пользо­ва­лось в древ­нос­ти столь большим ува­же­ни­ем, что семь го­ро­дов ос­па­ри­ва­ли честь быть его ро­ди­ной. Ка­кая раз­ни­ца с судьбой сов­ре­мен­ных нам по­этов, от ко­то­рых час­то не прочь от­ка­заться собст­вен­ные ро­ди­те­ли!

    На ос­но­ва­нии «Или­ады» и «Одис­сеи» о ге­ро­ичес­кой Гре­ции мы мо­жем ска­зать сле­ду­ющее.

    Народонаселение Гре­ции раз­де­ля­лось на:

    Каждый исполнял свою функцию.

    Царь царст­во­вал, во­ины сра­жа­лись, а на­род «сме­шан­ным гу­лом» вы­ра­жал свое одоб­ре­ние или не­одоб­ре­ние двум пер­вым ка­те­го­ри­ям.

    Царь, обык­но­вен­но че­ло­век не­бо­га­тый, про­из­во­дил свой род от бо­гов (сла­бое уте­ше­ние при пус­том каз­на­чей­ст­ве) и под­дер­жи­вал свое су­щест­во­ва­ние бо­лее или ме­нее доб­ро­вольны­ми по­дар­ка­ми.

    Знатные му­жи, ок­ру­жа­ющие ца­ря, так­же про­из­во­ди­ли свой род от бо­гов, но уже в бо­лее от­да­лен­ной сте­пе­ни, так ска­зать, седьмая во­да на ки­се­ле.

    На вой­не эти знат­ные му­жи выс­ту­пи­ли впе­ре­ди ос­тально­го вой­ска и от­ли­ча­лись пыш­ностью сво­его во­ору­же­ния. Свер­ху их зак­ры­вал шлем, пос­ре­ди­не пан­цирь и со всех сто­рон щит. Оде­тый та­ким об­ра­зом, знат­ный муж ехал в бой на пар­ной ко­лес­ни­це с ку­че­ром — спо­кой­но и уют­но, как в трам­вае.

    Сражались все врас­сып­ную, каж­дый за се­бя, по­это­му, да­же по­беж­ден­ные, мог­ли мно­го и крас­но­ре­чи­во рас­ска­зы­вать о сво­их во­ен­ных под­ви­гах, ко­то­рых ник­то не ви­дал.

    Кроме ца­ря, во­инов и на­ро­да, бы­ли в Гре­ции еще и ра­бы, сос­то­ящие из быв­ших ца­рей, быв­ших во­инов и быв­ше­го на­ро­да.

    Положение жен­щи­ны у гре­ков бы­ло за­вид­ное по срав­не­нию с по­ло­же­ни­ем ее у вос­точ­ных на­ро­дов.

    На гре­чес­кой жен­щи­не ле­жа­ли все за­бо­ты о до­маш­нем хо­зяй­ст­ве, пря­денье, тканье, мытье белья и про­чие раз­но­об­раз­ные хло­по­ты до­мо­водст­ва, тог­да как вос­точ­ные жен­щи­ны при­нуж­де­ны бы­ли про­во­дить вре­мя в празд­нос­ти и га­рем­ных удо­вольстви­ях сре­ди до­куч­ной рос­ко­ши.

    Религия гре­ков бы­ла по­ли­ти­чес­кая, при­чем бо­ги на­хо­ди­лись в пос­то­ян­ном об­ще­нии с людьми, а во мно­гих семьях бы­ва­ли час­то и сов­сем зап­рос­то. Иног­да бо­ги ве­ли се­бя лег­ко­мыс­лен­но и да­же неп­ри­лич­но, по­вер­гая вы­ду­мав­ших их лю­дей в го­рест­ное не­до­уме­ние.

    В од­ном из древ­нег­ре­чес­ких мо­лит­вен­ных пес­но­пе­ний, до­шед­ших до на­ших дней, мы яв­но слы­шим скорб­ную но­ту:

    Неужели же, бо­ги,

    Это вас ве­се­лит,

    Когда на­ша честь

    Кувырком, ку­выр­ком

    Полетит?!

    Понятие о заг­роб­ной жиз­ни бы­ло у гре­ков весьма смут­ное. Те­ни греш­ни­ков от­сы­ла­лись в мрач­ный Тар­тар (по-рус­ски — в тар­та­ра­ры). Пра­вед­ни­ки бла­женст­во­ва­ли в Эли­зи­уме, но нас­только скуд­но, что све­ду­щий в этих де­лах Ахил­лес приз­нал­ся отк­ро­вен­но: «Луч­ше быть на зем­ле по­ден­щи­ком бед­ня­ка, чем царст­во­вать над все­ми те­ня­ми мерт­вых». Рас­суж­де­ние, по­ра­зив­шее сво­ей мер­кан­тильностью весь древ­ний мир.

    Будущее свое гре­ки уз­на­ва­ли пос­редст­вом ора­ку­лов. На­ибо­лее по­чи­та­емый ора­кул на­хо­дил­ся в Дельфах. Здесь жри­ца, так на­зы­ва­емая Пи­фия, са­ди­лась на так на­зы­ва­емый тре­нож­ник (не сле­ду­ет сме­ши­вать ее со ста­ту­ей Мем­но­на) и, при­дя в ис­ступ­ле­ние, про­из­но­си­ла бес­связ­ные сло­ва.

    Греки, из­ба­ло­ван­ные плав­ной речью с гек­за­мет­ра­ми, сте­ка­лись со всех кон­цов Гре­ции пос­лу­шать бес­связ­ные сло­ва и пе­ре­тол­ко­вать их по-сво­ему.

    Судились гре­ки в Ам­фик­ти­оно­вом су­ди­ли­ще.

    Судилище со­би­ра­лось два ра­за в год; ве­сен­няя сес­сия бы­ла в Дельфах, осен­няя — в Фер­мо­пи­лах.

    Каждая об­щи­на по­сы­ла­ла в су­ди­ли­ще двух при­сяж­ных. При­ся­гу эти при­сяж­ные при­ду­ма­ли очень хит­рую. Вмес­то то­го что­бы обе­щать су­дить по со­вес­ти, взя­ток не брать, ду­шой не кри­вить и родст­вен­ни­ков не вы­го­ра­жи­вать, они да­ва­ли сле­ду­ющую при­ся­гу: «Кля­нусь ни­ког­да не раз­ру­шать го­ро­да, при­над­ле­жа­щие к со­юзу Ам­фик­ти­оно­ву, и ни­ког­да не ли­шать его те­ку­чей во­ды ни в мир­ное, ни в во­ен­ное вре­мя».

    Только и все­го!

    Но это по­ка­зы­ва­ет, ка­кой не­че­ло­ве­чес­кой си­лой об­ла­дал древ­нег­ре­чес­кий при­сяж­ный. Ка­ко­му-ни­будь да­же са­мо­му за­ва­ля­ще­му из них ни­че­го не сто­ило раз­ру­шить го­род или ос­та­но­вить те­ку­чую во­ду. По­это­му по­нят­но, что ос­то­рож­ные гре­ки не прис­та­ва­ли к ним с клят­ва­ми взя­ток и про­чей ерун­ды, а ста­ра­лись обезв­ре­дить этих зве­рей в глав­ней­шем.

    Летоисчисление свое гре­ки ве­ли по са­мым глав­ным со­бы­ти­ям сво­ей об­щест­вен­ной жиз­ни, то есть по Олим­пий­ским иг­рам. Иг­ры эти зак­лю­ча­лись в том, что древ­нег­ре­чес­кие юно­ши сос­тя­за­лись в си­ле и лов­кос­ти. Все шло как по мас­лу, но тут Ге­ро­дот за­те­ял во вре­мя сос­тя­за­ний чи­тать вслух от­рыв­ки из сво­ей ис­то­рии. Пос­ту­пок этот во­зы­мел над­ле­жа­щее дей­ст­вие; ат­ле­ты рас­слаб­ли, пуб­ли­ка, ло­мив­ша­яся до­се­ле на Олим­пи­аду как бе­ше­ная, от­ка­за­лась ид­ти ту­да да­же за деньги, ко­то­рые щед­ро су­лил ей чес­то­лю­би­вый Ге­ро­дот. Иг­ры прек­ра­ти­лись са­ми со­бой.

    Лакония сос­тав­ля­ла юго-вос­точ­ную часть Пе­ло­пон­не­са и по­лу­чи­ла свое наз­ва­ние от ма­не­ры та­мош­них жи­те­лей вы­ра­жаться ла­ко­ни­чес­ки.

    Летом в Ла­ко­нии бы­ло жар­ко, зи­мою хо­лод­но. Это не­обы­чай­ная для дру­гих стран сис­те­ма кли­ма­та, по сви­де­тельству ис­то­ри­ков, спо­собст­во­ва­ла раз­ви­тию жес­то­кос­ти и энер­гии в ха­рак­те­ре жи­те­лей.

    Главный го­род Ла­ко­нии без вся­кой при­чи­ны на­зы­вал­ся Спар­той.

    В Спар­те был ров, на­пол­нен­ный во­дою, что­бы жи­те­ли мог­ли уп­раж­няться в сбра­сы­ва­нии друг дру­га в во­ду. Сам го­род не был ог­раж­ден сте­нам и: му­жест­во граж­дан долж­но бы­ло слу­жить ему за­щи­той. Это, ко­неч­но, сто­ило мест­ным от­цам го­ро­да де­шев­ле са­мо­го пло­хо­го час­то­ко­лиш­ки. Спар­тан­цы, хит­рые по при­ро­де, уст­ро­или так, что у них царст­во­ва­ли всег­да два ца­ря за­раз. Ца­ри грыз­лись меж­ду со­бою, ос­тав­ляя на­род в по­кое. Ко­нец этой вак­ха­на­лии по­ло­жил за­ко­но­да­тель Ли­кург.

    Ликург был царс­ко­го ро­да и опе­кал сво­его пле­мян­ни­ка.

    При этом он все вре­мя ты­кал всем в гла­за сво­ей спра­вед­ли­востью Ког­да тер­пе­ние ок­ру­жа­ющих на­ко­нец лоп­ну­ла, Ли­кур­гу по­со­ве­то­ва­ли отп­ра­виться пу­те­шест­во­вать. Ду­ма­ли, что пу­те­шест­вие ра­зовьет Ли­кур­га и так или ина­че пов­ли­я­ет на его спра­вед­ли­вость.

    Но, как го­во­рит­ся, вмес­те тош­но, а врозь скуч­но. Не ус­пел Ли­кург ос­ве­житься в об­щест­ве еги­петс­ких жре­цов, как со­оте­чест­вен­ни­ки пот­ре­бо­ва­ли его возв­ра­ще­ния. Ли­кург вер­нул­ся и ут­вер­дил в Спар­те свои за­ко­ны.

    После это­го, опа­са­ясь слиш­ком го­ря­чей бла­го­дар­нос­ти со сто­ро­ны экс­пан­сив­но­го на­ро­да, он пос­пе­шил сам се­бя умо­рить го­ло­дом.

    — Зачем пре­дос­тав­лять дру­гим то, что мо­жешь сде­лать сам! — бы­ли его пос­лед­ние сло­ва.

    Спартанцы, уви­дя, что с не­го взят­ки глад­ки, ста­ли воз­да­вать его па­мя­ти бо­жес­кие по­чес­ти.

    Население Спар­ты де­ли­лось на три сос­ло­вия: спар­ти­атов, пе­ри­эков и ило­тов.

    Спартиаты бы­ли мест­ные арис­ток­ра­ты, за­ни­ма­лись гим­нас­ти­кой, хо­ди­ли го­лые и во­об­ще за­да­ва­ли тон.

    Периэкам гим­нас­ти­ка бы­ла зап­ре­ще­на. Вмес­то то­го они пла­ти­ли по­да­ти.

    Хуже всех при­хо­ди­лось ило­там, или, по вы­ра­же­нию мест­ных ост­ря­ков, «не­до­экам». Они об­ра­ба­ты­ва­ли по­ля, хо­ди­ли во­евать и час­то вос­ста­ва­ли на сво­их гос­под. Пос­лед­ние, что­бы скло­нить их на свою сто­ро­ну, при­ду­ма­ли так на­зы­ва­емую крип­тию, то есть, поп­рос­ту, в из­вест­ный час уби­ва­ли всех встреч­ных ило­тов. Это средст­во быст­ро зас­та­ви­ло ило­тов оду­маться и за­жить в пол­ном до­вольстве.

    Спартанские ца­ри пользо­ва­лись большим ува­же­ни­ем, но не­большим кре­ди­том. На­род ве­рил им только на ме­сяц, за­тем зас­тав­лял сно­ва при­ся­гать за­ко­нам рес­пуб­ли­ки.

    Так как в Спар­те царст­во­ва­ло всег­да два ца­ря и бы­ла при­том еще и рес­пуб­ли­ка, то все это вмес­те на­зы­ва­лось рес­пуб­ли­кой арис­ток­ра­ти­чес­кой.

    По за­ко­нам этой рес­пуб­ли­ки спар­тан­цам был пред­пи­сан са­мый скром­ный по их по­ня­ти­ям об­раз жиз­ни. Нап­ри­мер, муж­чи­ны не име­ли пра­ва обе­дать до­ма; они со­би­ра­лись ве­се­лой ком­па­ни­ей в так на­зы­ва­емых рес­то­ра­нах — обы­чай, соб­лю­да­емый мно­ги­ми людьми арис­ток­ра­ти­чес­кой склад­ки и в на­ше вре­мя как пе­ре­жи­ток се­дой ста­ри­ны.

    Любимое ку­шанье их сос­тав­ля­ла чер­ная пох­леб­ка, при­го­тов­ляв­ша­яся из сви­но­го от­ва­ра, кро­ви, ук­су­са и со­ли. Пох­леб­ку эту как ис­то­ри­чес­кое вос­по­ми­на­ние слав­но­го прош­ло­го и до­се­ле еще при­го­тов­ля­ют у нас в гре­чес­ких кух­мис­терс­ких, где она из­вест­на под наз­ва­ни­ем «бран­дах­лыс­та».

    В одеж­де спар­тан­цы бы­ли так­же очень скром­ны и прос­ты. Только пе­ред бит­вою на­ря­жа­лись они в бо­лее слож­ный ту­алет, сос­то­яв­ший из вен­ка на го­ло­ве и флей­ты в пра­вой ру­ке. В обыч­ное же вре­мя от­ка­зы­ва­ли се­бе в этом.

    Воспитание де­тей бы­ло очень су­ро­вое. Ча­ще все­го их сра­зу уби­ва­ли. Это де­ла­ло их му­жест­вен­ны­ми и стой­ки­ми.

    Образование они по­лу­ча­ли са­мое ос­но­ва­тельное: их учи­ли не кри­чать во вре­мя пор­ки. В двад­цать лет спар­ти­ат сда­вал эк­за­мен по это­му пред­ме­ту на ат­тес­тат зре­лос­ти. В трид­цать лет он де­лал­ся суп­ру­гом, в шестьде­сят ос­во­бож­дал­ся от этой обя­зан­нос­ти.

    Девушки спар­танс­кие за­ни­ма­лись гим­нас­ти­кой и бы­ли столь прос­лав­ле­ны сво­ей скром­ностью и доб­ро­де­телью, что вез­де бо­га­тые лю­ди ста­ра­лись на­пе­ре­рыв за­по­лу­чить спар­танс­кую де­вуш­ку в кор­ми­ли­цы для сво­их де­тей.

    Скромность и ува­же­ние к стар­шим бы­ло пер­вым дол­гом мо­ло­дых лю­дей.

    Самым неп­ри­лич­ным у спар­танс­ко­го мо­ло­до­го че­ло­ве­ка счи­та­лись его ру­ки. Ес­ли он был в пла­ще, он пря­тал ру­ки под плащ. Ес­ли он был го­лым, то за­со­вы­вал их ку­да ни по­па­ло: под ска­мей­ку, под куст, под со­бе­сед­ни­ка или, на­ко­нец, са­дил­ся на них сам (900 г. до Р. Х.).

    Они с детст­ва при­уча­лись го­во­рить ла­ко­ни­чес­ки, то есть ко­рот­ко и сильно. На длин­ную ви­ти­ева­тую ру­гань вра­га спар­та­нец от­ве­чал только: «От ду­ра­ка слы­шу».

    Женщина в Спар­те пользо­ва­лась ува­же­ни­ем, и ей раз­ре­ша­лось из­ред­ка то­же по­го­во­рить ла­ко­ни­чес­ки, чем она пользо­ва­лась, вос­пи­ты­вая де­тей и за­ка­зы­вая обед ку­хар­ке-илот­ке. Так, од­на спар­тан­ка, от­да­вая щит сы­ну, ска­за­ла ла­ко­ни­чес­ки: «С ним или на нем». А дру­гая, от­да­вая ку­хар­ке пе­ту­ха для жа­ре­ния, ска­за­ла ла­ко­ни­чес­ки: «Пе­ре­жа­ришь — вздую».

    Как вы­со­кий при­мер му­жест­вен­нос­ти спар­танс­кой жен­щи­ны при­во­дит­ся сле­ду­ющая ис­то­рия.

    Однажды жен­щи­на по име­ни Лэ­на, знав­шая о про­ти­во­за­кон­ном за­го­во­ре, что­бы не вы­дать слу­чай­но име­ни за­го­вор­щи­ков, от­ку­си­ла се­бе язык и, вып­лю­нув его, ска­за­ла ла­ко­ни­чес­ки:

Лэна откусила себе язык.

    — Ми­лос­ти­вые го­су­да­ри и ми­лос­ти­вые го­су­да­ры­ни! Я, ни­же­под­пи­сав­ша­яся спар­танс­кая жен­щи­на, имею честь ска­зать вам, что ес­ли вы ду­ма­ете, что мы, спар­танс­кие жен­щи­ны, спо­соб­ны на низ­кие пос­туп­ки, как-то:

    Ошеломленные вра­ги вста­ви­ли в Лэ­ну еще од­но "э", и она ста­ла Лэ­эна, что зна­чит «льви­ца».