Если однажды меня покорило, взволновало творчество какого-либо писателя, или хотя бы одна его повесть или рассказ, я этого писателя уже не забываю. Вспоминаю. Когда-то не ленилась писать. А сейчас не хочу оставлять свои впечатления в подвалах почти архивного дневника. Хочется вытащить их на свет. Что сейчас и сделаю, с вашего позволения.


Франсуаза Саган (Francoise Sagan) родилась 21 июня 1935 года на юге Франции в городе Карьяк. Училась в частных школах во Франции и Швейцарии, окончила университет Сорбонны.

Настоящее имя – Франсуаза Куарэ. Саган – это псевдоним, которым писательница подписала свой первый роман «Здравствуй, грусть», написанный, когда ей было всего 19 лет и сразу сделавшей ее знаменитой. За этим романом последовали многочисленные рассказы, пьесы, повести – и другие романы, в том числе «Любите ли вы Брамса?» (1959), «Немного солнца в холодной воде» (1969), «Потерянный профиль» (1974), «Нарисованная леди» (1981), «Уставшая от войны» (1985).

Все произведения Франсуазы Саган – о любви, одиночестве, неудовлетворенности жизнью.

Помню, как прочитав первую повесть Франсуазы Саган «Здравствуй, грусть», я одну за одной стала читать её повести  "Немного солнца в холодной воде", "Любите ли вы Брамса?".  И всегда возникало ощущение грусти.   Отчаяния не было. Вот именно ощущение  грусти. Какого-то родственного сопереживания.  Как будто бы сейчас и с тобой тоже именно это происходит. Странным образом возникал внутренний диалог с  героиней повести, которую почему-то отождествляла и с самой Франсуазой.  Всё напоминало тихую, искреннюю, грустную беседу с очень близким человеком. И всегда возникало желание, чтобы явился к её героине какой-нибудь принц на белом коне, самоотверженный рыцарь без страха и упрека, настоящий человек, мужчина, умеющий любить, быть сильным, душевно щедрым и чистым. Но их не было. Была любовь, которая таяла, таяла, таяла...  В холодной воде не было солнца. И здравствуй, грусть!  Герои Франсуазы Саган обольщаются, разочаровываются, сомневаются, верят безоглядно. Любят! Но невозможно остановить прекрасное мгновение. Как это напоминает любовь, которая в "Тёмных аллеях" Бунина. Всё преходяще. Её героини грустят, но принимают жизнь такой, какая она есть. И снова здравствуй, жизнь! Здравствуй, любовь!

Франсуаза Саган

Сейчас хочется вспомнить повесть Франсуазы Саган "Немного солнца в холодной воде".  Вот такой я представляю героиню повести Натали. Так и хочется её спросить: " Почему ты не увидела в этом неудачнике-журналисте слабого, лживого человека, не способного на какое-либо чувство? Неужели правду говорят, что "любовь зла - полюбишь и козла".  Можно, конечно и мягче сказать: любовь слепа.

Журналисту  Жилю Лантье  тридцать пять лет. Смотрит он в зеркало и видит в нем  болезненное, немощное, раздражительное существо и чувствует суеверный ужас.  Это его Натали полюбила.  Сейчас он чуть свет сидит на кровати и нервически вздрагивает, неужели это и есть он? К  этому привели его три десятилетия беззаботной жизни, полной веселья, смеха и лишь изредка омрачаемой любовными горестями? Он уткнулся головой в подушку, прижался к ней щекой, словно подушка обязана была дарить блаженный сон. Но глаз он так и не сомкнул. То ему становилось холодно и он кутался в одеяло, то он задыхался от жары и сбрасывал все с себя, но так и не мог укротить внутренней дрожи, чего-то схожего с тоской и безысходным отчаянием. Может быть, Натали из тех женщин, которые влюбляются в слабых и несчастных?  Есть такая разновидность женской любви, материнская.  Но ведь она, как говорит Франсуаза Саган, женщина начитанная и в то же время бескомпромиссная.

Слабохарактерный и трусливый Жиль Лантье  боится своего начальника.  Он предпочитает приспосабливаться.  Психологи таких называют конформистами, а я – лизоблюдами и подлецами.   Натали  спорит с  его  начальником, поправляет его,  чем , конечно, вызывает неудовольствие и начальника, и   Жиля.  Он боится потерять недавно приобретенную должность. Принципиальности Натали оказалось достаточно, чтобы   в душе  Жиля начал зреть  конфликт между любовью к Натали, благодарностью ей за свое чудесное исцеление и тоской по прежней вольготной жизни, жаждой свободы, желанием чувствовать себя самостоятельным и больше общаться, как в прежние времена, с приятелями.  Оказалось , что слабой натуре становится неудобно, неуютно   рядом  с натурой цельной, умной, способной любить жертвенно.  Ну не хочет он ей быть чем-то обязанным.  А ведь недавно был  на пороге психиатрической больницы, пока не встретил  Натали  и не почувствовал любви, которой ей хватало на двоих.  Окреп!!! Любовь Натали дала ему крылья.

Жиль  не хотел, но всё-таки случилось непоправимое.   Он просто решил поболтать с другом о том, о сём,  заняться психоанализом  себя любимого и состояния своей души. Увлёкся, с кем не бывает.

Когда чувствуешь себя умным, предателем себя не чувствуешь.  Передам его «психоанализ».

– Видишь ли, когда я с ней познакомился, я был… ну, ты, конечно, помнишь… с меня словно кожу содрали. Бог знает почему, но именно так и было. Она положила меня на пуховую подушечку, согрела, вернула к жизни. Право. Но теперь… Теперь эта подушка давит мне на лицо, душит. Вот оно как. Все, что я любил в ней и что поддерживало меня – ее властность, ее прямолинейность, цельность,– все это обратилось против нее…

   – Потому что сам ты вялый и неустойчивый,– ласково сказал Жан.

   – Если хочешь, да. Может быть, я последняя сволочь, но, право же, бывают минуты, когда я дорого дал бы за то, чтобы не представать перед ее судом. И быть, как прежде, одиноким.

   Ему следовало бы, ради точности, добавить, что он не может и помыслить себе жизни без нее. Но в порыве гордости и самодовольства по поводу своей удачной статьи и всеобщего одобрения, видя явное сочувствие Жана, он избавил себя от этого признания.

   – Может быть, тебе следует все это объяснить ей,– сказал Жан и умолк.

 

   Жиль обернулся. В дверях спальни стояла Натали. Она казалась спокойной. Нет, глаза у нее были светлее, чем обычно. А дверь была закрыта, когда они пришли?

   – Добрый вечер, -сказал Жан.

   И поднялся с места. Он тоже немного побледнел.

   – Вы тут беседовали? – сказала Натали. – Агентство сегодня днем закрыто, и я этим воспользовалась, чтобы немного поспать.

   – Я… Ты спала? – в отчаянии лепетал Жиль.

   – Только что проснулась. И сейчас покину вас: мне надо кое-что купить.

Обнаруживается, что Натали в  момент "психоанализа" была вовсе не на работе, как они предполагали, а рядом, в спальной комнате, и слышала весь разговор от начала до конца. Правда, выйдя к друзьям, она и вида не показала. Выглядела,  вроде бы, спокойной. Перебросившись с друзьями двумя-тремя словами, Натали спокойно выходит из дома. А несколькими часами позже выясняется, что она пошла вовсе не по делам, а сняла комнату в одном из отелей и приняла там огромную дозу снотворного. Спасти ее не удается.

Она лежала полуобнаженная, и кругом были какие-то трубки. Что-то незнакомое искажало ее лицо. Он видел, как у нее на шее бьется синяя жилка, вспомнил, как быстро билась эта жилка в часы любви, и его охватило смутное чувство негодования. Она не имела права так поступать, отнять навсегда у него себя, такую прекрасную, полную жизни, такую любимую, она не имела права даже пытаться бежать от него. Ко лбу Натали прилипли мокрые от пота пряди потемневших волос, руки шевелились на одеяле. …

   Жиль вышел, прислонился к стене. В конце коридора было окно, и видно было, что там еще темнота, что над этим неумолимым городом еще простирается ночь. Жиль сунул руку в карман, нащупал какую-то бумагу, машинально достал ее. Это было письмо Натали: он развернул его и не сразу понял слова, которые прочел: «Ты тут ни при чём, мой дорогой. Я всегда была немного экзальтированная и никогда никого не любила, кроме тебя».

   Вместо подписи она поставила, немного криво, большую букву «Н». Он положил записку в карман. Куда же он дел сигареты? А Натали? Ведь тут рядом Натали, куда же, куда он дел Натали? Из палаты вышел врач – он действительно был безобразно рыжий.

   – Все кончено, друг мой,– сказал он. – Слишком поздно. Мне очень жаль. Хотите ее увидеть?

   Но Жиль бросился бежать по коридору, натыкаясь на стены. Ему не хотелось, чтобы этот рыжий видел, что он плачет. Стремглав спускаясь по лестнице безвестной больницы, он едва слышал, что ему кричал врач. На последней ступеньке он остановился, задыхаясь от сердцебиения.

   – А документы? – кричал сверху голос, откуда-то издалека. – Насчет документов как? У нее никого нет, кроме вас?

   Он заколебался, но ответил правду – он знал, что это правда:

   – Никого.