Юлий КИМ: Посмотри на человека...

Сочинять смешное да еще в рифму дано не каждому автору. А если к тому же он легко умеет переложить эти строки на музыку, восторженный слушатель не пропустит его произведений! В конце 50-х годов ХХ века такой талант обнаружился у барда, драматурга, поэта Юлия Кима!

Всем в нашей стране знакомы песенные строки «А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк…» и «Губы окаянные...»! Но мало кто помнит автора любимых пассажей. Официально под стихами стоял псевдоним Ю. Михайлов. На самом деле все это, а также многое не менее известное другое создал скромный и добрый волшебник – Юлий Черсанович Ким.

История его жизни изобилует кинофильмами и спектаклями, в которых он как автор стихов или музыки принимал участие. Множество песен Ю. Кима написано на собственную музыку. Есть произведения, созданные совместно с композиторами Геннадием Гладковым, Владимиром Дашкевичем, Алексеем Рыбниковым. Они звучат в фильмах, среди которых «12 стульев», «Бумбараш», «Обыкновенное чудо», «Пять вечеров», «Формула любви», «Тень», «Собачье сердце», «Человек с бульвара капуцинов», «Сватовство гусара», «Усатый нянь», «Дом, который построил Свифт», «Про красную шапочку», «Пеппи Длинный Чулок». Его песни пели А. Миронов, В. Золотухин, М. Боярский, А. Фрейндлих, О. Табаков, Р. Быков, А. Папанов, Е. Леонов.

Творчество Кима знакомо и театральным зрителям. Его пьесы поставлены во многих театрах России. Только в Москве их можно увидеть в театрах имени В. Маяковского, «Табакерке», «У Никитских ворот», в ТЮЗе, в мастерской П. Фоменко, в «Эрмитаже». Он нередко выступает по стране и миру. Если он в России, обязательно едет за город, где в тишине можно спокойно поработать. Вот и нам он назначил встречу у себя на даче. Там уютно и красиво. «Можно свободно беседовать, с микрофоном и без, пить чай», – говорит он...

– Юлий Черсанович, вы помните свое первое появление на сцене?

– Первое было обычным. Аккордам меня научила тетушка, и я довольно быстро освоил гитару. Сначала запел в компании, потом – в общежитии и на сцене. Мы тогда сходили с ума от Юрия Визбора, потом – от Ады Якушевой. А с Борей Вахнюком я учился в одной группе.

Все были заражены эпидемией песенного сочинительства и пения под гитару. Тут еще рядом «поспевал» МГУ им. М.В. Ломоносова – Ген Шангин-Березовский, Дмитрий Сухарев, Сергей Никитин. Там и Виктор Берковский «подъехал». Песенная атмосфера была всеобщей не только в Москве, но и во всей стране.

Я тоже поддался этому, взялся за гитару, стал сочинять свои бесхитростные песенки и вместе со всеми выступать на институтской сцене. А когда я поехал на три года работать на Камчатку, там насочинял выше головы. Это оказалось производственной необходимостью, потому что поселок на Камчатке был в глухом, отдаленном месте. Когда вернулся, был немедленно востребован в разных аудиториях.

– Вы сейчас выступаете, исполняя произведения на семиструнной гитаре?

– У меня было несколько семиструнных гитар, но уже лет 30 играю на шестиструнке, но со строем семиструнной. Я совершенный непрофессионал в отличие, например, от Петра Ефимовича Тодоровского. Спасает мысль, что Булат Окуджава играл еще хуже. Правда, это не мешало ему сочинять такие вещи, как дай Бог виртуозам! Беру давно мне известные аккорды автоматически. Этот автоматизм многие принимают за мастерство.

– Есть ли сейчас барды среди молодых исполнителей?

– Полным-полно! Достаточно посмотреть запись Грушинского фестиваля. Но качество стихов и музыки там разное. Каждый год приносит новые имена. Ольга Чикина, Алина Симонова, Света Менделева из Израиля, Миша Фельдман. Есть и такие, кого уже можно назвать классиками. Например, Володя Музыкантов.

– Почему вы редкий гость на ТВ?

– В телевизоре барды очень проигрывают, как, кстати, проигрывают и спектакли, и цирк. Бывают блистательные театральные постановки, но, показанные по телевидению, они резко теряют интерес зрителей. Это искусство требует непосредственного общения. Вот что хочешь, то и делай!

– Бардовская песня и туризм – взаимосвязанные понятия?

– Львиная доля бардовской песни 50-х годов приходится на туристическую песню. Это творчество Александра Городницкого, Юрия Визбора, Юры Кукина, позже – Владимира Туриянского. Бардовская песня тогда – вещь походная, альпинистская, горнолыжная, морская. Как только песня распространилась и развилась, появились новые мотивы, не имеющие к туризму никакого отношения. У меня песни в основном театральные.

– В чем, на ваш взгляд, магия успеха – в стихах или в музыке? Было ли так, что не предполагали, а произведение стало хитом?

– Никогда не задумывался: сочиняю я хит или нет. Иногда сам чувствовал, что в определенном месте пьесы, фильма должно быть очень «складное и важное сочинение», в котором будет сосредоточена главная мысль или показан один из ведущих характеров. Идеальная задача, которую ставит продюсер: «сочинить так, чтобы все кругом потом распевали». Но в первую очередь решаешь, когда и где передать душевное состояние героя и показать главный «нерв события».

Когда мы с Владимиром Дашкевичем сочиняли песни к телефильму «Бумбараш», две как-то разом получились и потом стали хитами. Это песня цыгана Левки «Журавль по небу летит, корабль по морю идет» и «Красный марш» с припевом «Ничего, ничего, ничего...». Мы решали определенную творческую задачу, и никто из нас не задумывал писать хит. Главная же песня, ставшая тоже очень популярной, возникла неожиданно. Актер, игравший бандита Гаврилу, попросил написать для него жалостную песню. Он хотел, чтобы зритель и его тоже полюбил. Мы быстро сочинили «Ходят кони», которая в результате стала главной. Так что очень часто хитом вещь делается не по плану.

Бывает, что попадаешь «в десятку», и вроде все получается хорошо, а популярным произведение не становится. Четыре таких «выстрела» сделали мы с Геннадием Гладковым, когда писали песни для персонажа Остапа Бендера к «Двенадцати стульям». Из четырех монологов Остапа хитами стали только два: «О, Рио-Рио» и «Белеет мой парус». Два других – тоже хорошие, но... – не хиты!

– Вы как-то говорили, что сочинили «Белеет мой парус» в стиле танго, а Андрей Миронов его спел как фокстрот. Часто ли ваши произведения претерпевали исполнительскую аранжировку?

– Расскажу о самом выразительном случае, который произошел во время работы над фильмом «Обыкновенное чудо». Прощальная песня «Давайте негромко, давайте вполголоса», на мой взгляд, – лучшая из всех, что мы с Гладковым сочинили. Хотя там есть и другие хорошие номера, среди которых «А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк» и дуэт Эмиля и Эмилии. Но прощальная песня лучше. В ней человеческая глубина. Я сочинял текст, имея в виду в музыке минор на три четверти. А Гена сделал мажор – на четыре. То есть – все наоборот. Но получился такой мажор, который оказался печальнее всякого печального минора. Хотя по легкомыслию многие, слыша первые слова «Давайте простимся светло», охотно поют ее в конце каких-либо программ. Дальнейшие слова кажутся необязательными. Но если вслушаться становится после них понятно, что человек-то прощается с жизнью, а не со зрителем!

– В одном из интервью вы говорите, что вам нравятся некоторые новомодные словечки.

– Я к этому отношусь гораздо терпимее, чем многие наши пуристы. Мощный русский язык «хватает» эти словечки по мере необходимости. Язык сам стихийно «осваивает» море обрушивающихся на него новых понятий. Не все он «переваривает» на русский лад. Есть термины, которые и не надо «переваривать»: «маркетинг», «дилер» и другие. Поскольку они легко разместились в русском языке. Но и по-русски словарь пополняется. Вот, например, глагол «тусоваться». Я сплошь и рядом его употребляю. Или ещё глагол «перетереть»: т. е. обговорить, обдумать. Очень выразительны выражения «тащусь», «балдею». Хотя понятно, что они имеют определенную стилистическую окраску. Но в определенном контексте такие слова просто незаменимы

– В своих произведениях их используете?

– Какие-то такие жаргонные словечки попадаются, и я совершенно от этого не уклоняюсь.

– То, что происходит с русским языком – это нормально?

– Языку приходится усваивать новые понятия и значения. Есть, например, глагол «довлеть», старинный, требовавший всегда дательного падежа: «довлеть чему-то». Кажется, только у Нагибина и Битова я встречал употребление этого глагола в текстах. Это не было стилизацией. Звучало легко, не выбивалось из контекста. Гораздо чаще сегодня глагол употребляют с предлогом «над»: «надо мной довлеет», «над нами довлеет». Выражение, наверное, стало литературной нормой. Стараюсь «довлеть над» не использовать, потому что мне это кажется безграмотным.

Слово «волнительно» терпеть не могу. Хотя его употребляют даже образованные люди. А я при этом вздрагиваю. Для меня это – грубая стилистическая ошибка. Но, похоже, и это становится литературной нормой. Чем чаще люди станут слово использовать, тем больше будет стираться в нем налет грубости и провинциализма, и тем скорее это окажется нормой для высоколобых академиков.

– Есть ли непокоренные вершины в творчестве?

– Пока не удалось сочинить хорошее беллетристическое произведение, где все выдумано. Когда вижу, с какой скоростью наши дамы пишут тоннами детективы, поражаюсь их невероятной продуктивности. Причем, можно вспомнить и серьезных писателей вроде Дины Рубиной и Людмилы Улицкой, которые тоже непрерывно что-то выпускают. Таким письмом я не владею. Проза у меня поневоле – мемуарная, даже когда я смешиваю два персонажа в один. Почему-то в драматургии все получается: король, королева, Иван-царевич, Баба Яга. Они «выскакивают» один за другим, разговаривают, что-то происходит с их характерами и отношениями. А оформить в прозе все это пока не получается.

– Как лучше молодым постигать классиков?

– Полагаю, для общего культурного багажа каждому юноше и девушке необходимо познакомиться с главными величинами нашей отечественной и зарубежной литературы, живописи, кино, театра. Хороший гуманитарный уровень повышает культуру взаимоотношений между людьми и поколениями, а это жизненно необходимо для развития народа. Здесь не обойтись без Толстого, Чехова, Гоголя, Пушкина, Тургенева, Пастернака, Самойлова, Слуцкого, Бродского...

– Отслеживаете, что читает ваша внучка?

– Этим занимается ее мама, закончившая журфак. Она – первый человек при Ксюшке. Но внучка еще и училась в хорошей школе!

– Сколько всего у вас внуков?

– Трое. Средней шесть лет. Она охотно читает. Вообще тяга к чтению заложена в нашем семействе.

– Как вы пишете сказки?

– Когда сочиняю сказку, пишу о людях и их взаимоотношениях, даже если они там по ходу дела превращаются в лягушек. Мои говорящие животные – все равно человеческие характеры. Я сам для себя придумал закон, который до меня, наверное, авторы сочиняли многократно. Когда пишешь сказку или пьесу, нужно, чтобы каждые две страницы что-нибудь происходило, чтобы обязательно события шли одно за другим, и действие ни на секунду не останавливалось. Это раз.

И второй закон: нужно писать без дураков, без сюсюкания, без «тю-лю-лю», даже если пишешь для горшочников. Создавать полноценные характеры: пусть будет злодей, но такой, чтобы его можно было и пожалеть. А положительный персонаж может в чем-то и проштрафиться. Этому я научился у Петра Фоменко. Он – такой разрушитель пафоса! У его героя в самом патетическом месте могут соскочить штаны. Это будет важно и органично, а главное – для героя и зрителя весьма полезно!

– Как и где вы учились писать смешно?

– Чувство юмора унаследовал от мамы. Но особенно оно развилось в институтские времена. Еще учась в вузе, оказался в компании замечательно остроумных молодых людей обоего пола. Если говорить о тех, кто привил мне это чувство, в первую очередь это Юрий Визбор, Юрий Ряшенцев, Петр Фоменко, Юрий Коваль – и несть им числа. Но и, конечно, великие русские писатели XIX и ХХ веков тоже постарались над моим воспитанием!

– Черты какой культуры характерны для вашего творчества?

– Конечно, русской. С корейской я, увы, познакомиться не смог в силу биографических ограничений. Расшифрую: отец мой – кореец. Мама его нашла в Хабаровске, привезла в Москву. В столице была корейская диаспора. Но мама не успела толком с ними сойтись. Отец, наоборот, глубоко погружался в русскую культуру. Потом отца арестовали. Дальше вся наша с сестрой жизнь пошла только по русскому варианту.

– А бывает, что вас загоняют в рамки, и нужно по какому-то плану сочинять?

– Никогда не было, чтобы мне прямо говорили: сочините то-то и то-то в трех четвертях или четырехстопным ямбом. Вопрос техники решаю я сам. В «Ярославне – королеве Франции» режиссер Игорь Масленников сказал: «Мне нужна такая длинная дорожная песня, чтобы персонаж мог спеть один куплет вначале, один – в середине, один – в конце. Но надо, чтобы зритель не забывал при этом, о чем сказано в первом куплете». А дальше «на полный откуп» отдал мне решение задачи. Ему была всего-навсего нужна длинная дорожная старофранцузская песня XI века. Ну и все. Я придумал шаблонный сюжет о неверной жене. Получилась длинная «Баллада о бароне Жермоне».

Как правило, определяется жанр заказа. Дорожная баллада – это жанр. А ее сюжет – на мое усмотрение. Куплеты – тоже жанр. «Напиши куплеты для мадам Грицацуевой во время свадьбы», – заказал мне Марк Захаров. Грицацуева там танцует шимми. Значит, именно в ритме шимми она и должна что-то спеть. Я сочинил эти несколько куплетов.

– Что чувствуете, когда создаете новую нотную или поэтическую материю?

– Бывает, что стихи или музыка опускаются на творца как бы свыше. А он только их улавливает и переводит на бумагу в виде нот или слов. Такого рода творческое самочувствие я испытываю, когда работается непрерывно и непрерывно удачно. Тогда легко складываются строки, мелодия вроде приходит сама по себе. Это особый всплеск того, что называется вдохновением.

– Поддается ли планированию творческий процесс?

– В какой-то степени – да. Ведь работа определяется сроками ее исполнения. Я в такой ситуации нахожусь постоянно. Постоянная готовность к творчеству – признак поэтической натуры. Поразило сообщение Давида Самойлова: «Томила меня бессонница – и я начал шесть стихотворений». Мне это несвойственно, вероятно, потому что я все время занят в каком-нибудь проекте. Если нет заказов, в портфеле «сидят» три-четыре моих собственных драматургических идеи. Я вытаскиваю их и начинаю осваивать независимо от сроков.

– С каким материалом или автором вам интереснее всего работать?

– Авторский материал для обработки возникает совершенно неожиданно. Например, вот уже лет десять хочу сочинить «Трехгрошовую оперу» на материале российской жизни. Даже первый акт набросал. Но посмотрел и понял: пока получается не совсем так, как хотелось...

Год назад нам с Гладковым вдруг захотелось сочинить музыкальную комедию по комедии Островского «Горячее сердце». Вокруг этого тоже пойдет какая-то работа. Вся сокровищница родной и зарубежной литературы передо мной. Выбирай, что по вкусу. Александр Грин мне все время «морочит голову». Несколько его вещей хочется попробовать обработать. Все время думаю о «Бегущей по волнам».

Мой постоянный заказчик – режиссер и сценарист Владимир Оренов делает спектакли там и сям. Недавно он «взял» «Золотую маску» с Хабаровским краевым музыкальным театром, где поставил наш с Дашкевичем вариант «Чонкина» – «Самолет Вани Чонкина». Оренов предложил: «Давай, делай «Капитана Фракасса»». Ну что ж? У меня уже есть «Фанфан-тюльпан» (пьеса «Золотой тюльпан Фанфана»). Почему бы не сделать еще и «Фракасса»? Тоже хорошая идея!

– Драматург и автор музыки и стихов – это совершенно разные по ощущениям амплуа?

– Разные творческие состояния. Хотя, когда сочиняешь песню, и речь идет о трех куплетах, все равно думаешь о ее драматургии. Там должна быть экспозиция, кульминация, какой-то конфликт.

Есть еще нюансы: сочиняешь собственный сюжет или работаешь с готовым. Когда имеешь дело не со своим материалом, возникают замечательные соблазны: переповорачиваешь сюжет, перепридумываешь героев автора. Я писал песни к комедии Шекспира «Как вам это понравится» исходя из того, как трактовал пьесу режиссер. Мы наметили вокальные номера, спланировали хоровую сцену и т. д. Таким образом, возникла моя комедия «Сказка Арденнского леса» по мотивам Шекспира.

При работе с чужим сюжетом иногда возникает необходимость разместить его в либретто. Так было в нашей последней работе с Геннадием Гладковым в «Обыкновенном чуде». Для кино мы сочинили шесть вокальных номеров, а для театра дописали еще 15. Поэтому пришлось ужать пьесу Евгения Шварца и так перемонтировать тексты, чтобы те не потеряли своей прелести, но одновременно дали место для пения и танцев.

Вы -скорее – композитор или поэт?

– Сочинением музыки теперь почти не занимаюсь. Время от времени трясу стариной, что-нибудь выдумываю. Но главное дело – драматургия. Порой тянет к прозе. Появляются какие-то очерки, воспоминания – нечто похожее на беллетристику. Но таких вещей у меня немного.

В 1984г Юлий Ким сочинил пьесу «Ной и его сыновья». Там потрясающий пролог:

Как спокойно, как красиво
На рассвете люди спят -
Словно нет и не бывает
Огорчений и утрат.

Все вчерашние заботы
Словно смыл блаженный сон,
Брови хмурые расправил
И морщины сгладил он.

И доверьем, и покоем
Дышит каждая черта.
Только, может быть, осталась
Складка горькая у рта.

Это след неизгладимый...
И откуда он, Бог весть:
Оттого ль, что счастья нету,
Оттого ль, что совесть есть...

Посмотри на человека
В сонной утренней тиши:
Сколько в нем тепла и света
Нерастраченной души!

Погоди звенеть, будильник,
Придержи идущий день,
Дай еще полюбоваться
На людей – как на детей...

Беседу вела Александра РАКОВА

Номер 10, 2009

www.stm.ru/archive/1036/

Вложение: 3930671_pesni_Kima.txt