Правда, после вынесения решения суда г-н Р. уступил свои требования г-ну Б., однако никакого такого определения по поводу процессуального правопреемства никто не выносил.

Так как снять аресты, наложенные по заявлениям г-на Р. не удалось, то… г-н П. обратился с иском в суд… за признанием просто-напросто своего права собственности, а ответчиком указал… г-на Б., Хотя, подчёркиваю, г-н Б., говоря откровенно, никаких действий, обязывающих г-на П. или нарушающих его права и свободы, вкупе с представлением угроз таким правам и свободам, вообще не совершал. Разумеется, без всяких объяснений г-н П. «привлёк» ещё в дело немыслимое количество совершенно посторонних лиц.

Как-то М.Р. Болдырев рассказал мне, что ему одна из судей почти пожаловалась на то, что на неё валом хлынули процессы, так называемого установочного типа.
Поскольку автором и разработчиком методики установочных процессов как первого, так и второго порядков является как раз М.Р. Болдырев, то он долго возмущался поведением судьи, которая заявила, что они, судьи то есть, будут делать всё, чтобы только отбрыкиваться от такого типа процессов. Возмущение его было понятно: судья просто не имеет права разбираться в том — установочный процесс перед ним или нет (с внешней точки зрения, кстати, установочный процесс ничем решительно не отличается от любого другого. И время от времени, кстати, именно М.Р. Болдырев имитировал установочный процесс, чтобы заставить судью ошибиться и именно «отбрыкнуться»). Он должен просто рассматривать дело. Установочность самого процесса относится, в сущности, не к иску как таковому, а исключительно к контексту дальнейшего осуществления прав соответствующим субъектом. А вот то, каким, собственно, образом будет использовано субъектом судебное решение — этого субъекта и только его дело. Дело же судьи состоит не в том, чтобы урегулировать всю жизнь и дальнейшие деяния лица, а состоит исключительно в рассмотрении самого дела и вынесении по нему обоснованного и законного решения. Будет ли взыскатель затем исполнять решение или нет, будет ли он использовать затем свои права в соответствии со ст.ст. 61 и 209 ГПК РФ или соответствующими статьями АПК РФ — судью не касается до такой степени, что и говорить судье как раз об этом совершенно не положено.

Но кажется, теперь я начинаю понимать, что названная судья и М.Р. Болдырев правы были как раз оба — просто они говорили о совершенно различных вещах. То есть именно о разном.
М.Р. Болдырев при изложении методики установочных процессов не раз и не два подчёркивал, что сам по себе иск при любых обстоятельствах должен быть корректным, а не каким попало. Например, третьи лица должны быть привлечены в процесс только и в точном соответствии со ст. 43 ГПК РФ, а не простым называнием, то есть предмет и основания иска должны быть построены таким образом, чтобы у привлекаемых третьих лиц действительно, пусть и незначительно, но могли бы изменяться права или обязанности в зависимости от ворзможных вариантов решения спора и всегда по отношению к сторонам, а не вообще „затрагиваться“ (кстати, М.Р. Болдырев часто повторял, что затрагивать, щупать, нюхать и прочим образом осязать права представляется невозможным вообще); Чтобы иск был предъявлен к надлежащему лицу… и так далее.

На самом деле, надо признать откровенно, методика установочных процессов не так уж и проста (особенно процессов второго порядка). Но кто-то где-то что-то услышал, как-то кого-то понял или не понял… и пошла писать губерния, от которой у нормальных юристов волосы становятся дыбом.
Правда, из этого некоторые судьи отчего-то сделали вывод о неверности или как-то где-то порой скрытой (не всегда заметной — что особенно подозрительно!) незаконности методики. А поскольку как раз судьи — люди, которые обобщают с огромным трудом (такова специфика работы), то они и сделали не слишком верный обобщающий вывод. Повод для которого дали те, кто безграмотно используют на самом-то деле верно составленный метод.

Думаете, преувеличиваю? А посмотрите, например, статьи «Бритьё шилом», «Усердие пуще разума» и «Пригодность способа», и вы увидите там именно отголоски метода установочного процесса. Вот только в таком искажённом виде, что действительно — захватывает дух.

Вот только что тут получается:
— если, скажем, лицо привлечено в дело в качестве третьего лица, не заявляющего самостоятельных требований относительно предмета спора, а никакие права или обязанности по отношению к сторонам спора при этом измениться не могли при любом варианте решения по делу, то такое привлечение в дело участника имеет целью причинить исключительно вред этому лицу в виду расходов, связанных с участием в судебном процессе, так как никаким образом иначе это привлечение в дело законодательством не обусловлено. Такое использование даже действительного права, вообще-то называется злоупотреблением таковым.
— eсли истец не в состоянии внятно ответить на вопрос: чем именно ответчик нарушает охраняемые законом интересы права или свободы истца или защищаемого лицом лица, либо чем именно угрожает им, то налицо также именно злоупотребление правом на обращение в суд, поскольку избран метод, который заведомым для истца способом не может защищать права, свободы или охраняемые законом интересы от именно деяний ответчика. Особенно, если иметь в виду, что обращение к ненадлежащему ответчику, коли обстоятельства того, что этот ответчик ненадлежащий прямо усматриваются из поданных первоначально истцом материалов по делу, вообще говоря (согласен с этим, скажем, тот или иной областной суд или нет — мне глубоко безразлично), должны влечь оставление заявления без движения, так как указание на такое обстоятельство нарушения или нахождения под угрозой нарушения прав, свобод или охраняемых законом интересов является обязательным для искового заявления.

Но судейская логика, увы! часто устроена не менее извращённо: судьи, словно подчиняясь какому стадному инстинкту или невнятной команде, раздавшейся невесть откуда, начинают видеть извращения не только там, где они есть, но подозревать (на что, никакого права вообще не имеют) эти извращения уже повсюду. И пишут, разумеется откровенную, простите уже, чушь — например, как та, которая приведена в статье «Суду логика не нужна».
Что, конечно, тоже ни что иное как просто извращение.

4 июня 2007 года  должно стать чёрным днём для противников государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним на основании решений третейских судов. В этот день Конституционный Суд Российской Федерации принял определение, в котором прямо указал на ст. 28 ФЗ «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним», причём указал именно на то, что

Мораль же из этого определения такова, что споры относительно того — являются ли решения третейского суда основанием для государственной регистрации как договоров, так и прав, подлежащих государственной регистрации закончен, и ответ таков: являются. А кому мало законоположения ст. 28 ФЗ «О государственной регситрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним» и ст.ст. 11 и 12 ГПК РФ

— пусть читают определение Конституционного суда № 377-О-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы граждан Алтухова Александра Павловича, Алтуховой Галины Федоровны и других на нарушение их конституционных прав частью 1 статьи 4, статьей 42 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации и абзацем шестым пункта 1 статьи 17 Федерального закона «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним»» от 4 июня 2007 года:

„ Цур тобi, пек тобi!“

„ Преступное использование несовершенства законодательства…“

„Пылая праведным гневом, он sine ire et studio сел писать юридическую статью,“ — так или примерно так мне захотелось описать процесс написания статьи, появившейся в одном из изданий и содержащей ссылку на статью «Произвольная подсудность» в газете «ЭЖ-Юрист» №34 (август 2007). Смысл попавшейся мне статьи сводится к следующему: автор видит злоумышление и злоупотребление правами в действиях тех лиц, которые используют приёмы для изменения подсудности спора по сравнению со ст. 28 ГПК РФ, скажем, или ст. 35 АПК РФ, соответственно.
Натурально, автор призывает всем миром броситься, очертя голову, на всеобщую борьбу с таким «злом». При этом, указанный автор статьи (в отличие от автора статьи «Произвольная подсудность» в «ЭЖ-Юрист» проф. В.В. Яркова) вовсе не утверждает, что сами по себе способы, а точнее, только один из замеченных для этого способов, незаконны. Он говорит совершенно о другом и при этом «пылает праведным гневом». Вернее сказать, что это ему только кажется, что гнев его праведен, а на самом деле… Впрочем, давайте по порядку.

Автор статьи описывает дело следующего класса. Пусть между предприятием «Чёрное море» и предприятием «Белый пароход» возник спор, в разрешение которого «Чёрное море» решило заявить иск в суд о взыскании с «Белый пароход» некоторой суммы денег. В принципе, по общему правилу (но только, простите и заметьте — по общему!) истец должен обращаться в суд по месту нахождения ответчика. Пусть истец не желает обращаться именно в суд по месту нахождения ответчика и он проделывает следующее: любым допускаемым по закону методом, он вовлекает в правоотношения между собой и ответчиком ещё одно лицо, скажем, ООО «Аццкая сотона» и предъявляет иск к двум ответчикам — к предприятию «Чёрное море» и ООО «Аццкая сотона». В этом случае, разумеется, подлежит применению правило ст.36 АПК РФ, согласно которому праву истца принадлежит выбор по крайней мере между двумя судами: по месту нахождения одного и по месту нахождения другого ответчика для подачи своего искового заявления и рассмотрения дела по существу.

Ну и что? — да, в общем-то, ничего особенного, метод даже и не слишком хитрый, можно придумать и помудрёнее. Ничего противозаконного в нём лично мною не усматривается вовсе. В конце концов каждый вправе защищать свои права любым допускаемым законом методом. Но вот автор как раз что-то такое усматривает, так как сразу же, вопреки обязательной для всякого цивилиста презумпции добросовестности и разумности, делает предположение, что изменение подсудности спора в этом случае происходит для передачи дела в коррумпированный суд или коррумпированному судье. Предположение, надо отметить, настолько сильное, что захватывает дух.

Отмечу сразу, что в статье «Произвольная подсудность» г-н В.В. Ярков, хоть и совершает очевидные ошибки, полагая, например, что нарушение правил о подсудности, о котором, скажем, заявлено только в жалобе, но не было заявлено в процессе, не является основанием для отмены решения (как будто бы конституционное право на рассмотрение дела в том суде и тем судьёй, к подсудности которого дело отнесено законом, не есть право существенное), но так далеко не заходит и приводит пример откровенно глупо сконструированного спора (сродни тому, который описан, например, тут в журнале в статье «Бритьё шилом»), где существуют ответчики, к которым не предъявлено ни одного требования. Удивительность статьи В.В. Яркова состоит именно в том, что он, кажется, пусть и не слишком ловко, ломится в открытые двери. А вот обсуждаемый мною автор идёт куда дальше — он прямо-таки желает проделать дырку в стене…

Что же предлагает делать этот автор (который, надо так думать, всё-таки не слишком увлекался в студенчестве слабоалкогольными напитками)? Он предлагает считать (вслед за г-ном В.В. Ярковым) заявление таких исков злоупотреблением правом и бороться с ними на стадии принятия дела к производству (в то время как В.В. Ярков указывает другую стадию процесса — предварительное заседание)!
Хочу предположить, что писал это не судья, потому что если такого рода предположения и такого рода предложения взялся бы делать именно судья, то я бы немедленно сделал вполне обоснованное заключение, что верно одно из двух: или этот судья сильно заболел, или дело в нашем Отечестве дошло уже до того, что судьи друг друга в коррупции упрекают, да ещё и до такой степени, что предлагают использовать в борьбе против оного несомненного зла совершено уже не лезущие ни в какие законные рамки методы.

Оговорюсь сразу, я, при всём моём критичном отношении к российскому судебному корпусу, не допускаю и мысли, чтобы такое вот смог написать хотя бы бывший судья, надеюсь при этом, что и не будущий. Потому что всё указаное гневокипение никаким образом не имеет под собою никакого основания, кроме фантазий, домыслов и прочих галлюцинаций.
А так как, пылая гневом, sine ire et studio ничего сделать невозможно, поскольку такое сочетание есть ни что иное как оксюморон, то попытаюсь убрать гнев подальше и разобраться из-за чего, собственно, разгорелся такой сыр-бор.

Нет, я не буду излагать конкретного дела, хотя, быть может, в подоплёке указанной статьи именно оно и находится, на конкретные дела мне в данном случае, простите, наплевать, а рассмотрю аргументы и ситуацию такими как они суть. И уж если все обвинения окажутся вовсе неосновательными в общем случае, то, не обессудьте, придётся их считать неосновательными и в каждом конкретном. Или искать какие-то конкретные основания, лежащие, строго говоря, вне метода изменения подсудности дел, которые взялся описывать автор.
Есть и ещё одна оговорка: я не собираюсь делать никаких скидок автору на то, скажем, что он неюрист или на то, что он, например, начинающий юрист. Если человек взялся рассуждать по вопросам гражданского процесса, то он как раз уже поэтому позиционирует себя именно как юриста, а начинающих ни поэтов, ни юристов, ни композиторов я и вовсе не знаю — если ещё не начал, значит, не юрист, не поэт, не композитор, а коли начал, то никак не начинающий.

Первое, что вызывает недоумение, так это заявление о том, что тот, кто использует описанный метод (метод вовлечения в предполагаемое спорное правоотношение третьих лиц) изменения подсудности, именно злоупотребляет своим правом. Поскольку при подаче искового заявления используется исключительно право обращения в суд да право на выбор суда для такового, то надо так понимать, имеется в виду именно злоупотребление правом на обращение в суд, либо право на выбор суда для подачи искового заявления.
Понятие злоупотребления (что бы там ни написал проф. В.В. Ярков) дано в одном-единственном месте в законодательстве России — в абз. 1 п.1 ст. 10 ГК РФ.
Поскольку в силу п. 3 ст. 10 ГК РФ предполагать недобросовестность субъектов или неразумность их действий в тех случаях, когда от этого зависит защита права, никак нельзя, то отметим сразу, что злоупотребление правом при подаче иска может быть только и исключительно доказано, причём доказано именно при предположении, что такого злоупотребления нет (использовать метод доказательства, исходящий из недобросовестности ли неразумности, запрещается указанным правилом закона, которое оформило, вообще говоря, принцип), поэтому нежелание кого-либо из участников процесса вообще разговаривать на подобную тему никак не может быть доказательством злоупотребления правом.
Кроме того, из текста абз. 1 п. 1 ст. 10 ГК РФ ясно видно, что необходимым признаком злоупотребления является именно намерение исключительно причинить вред другому. Слово «исключительно» там есть, и тут ничего не поделаешь — оно находится именно на месте, поскольку стоит его убрать и практически всякое, например, обращение в суд с иском или предъявление кредиторского требования вообще, требования о негации или виндикации, и вообще иного требования к иному субъекту, тут же попадёт под определение злоупотребления. Иными словами, если слово «исключительно» из нормы выбросить, то никакого, строго говоря, гражданского оборота вообще не будет, возможными (да и то с оговорками!) останутся только и исключительно осуществления прав по захвату, использованию и присвоению res nihil, а всякое осуществление права превратится в одно сплошное злоупотребление. Даже Саваоф Ваалович Один и тот не знал такого чуда, которое в принципе не может никому повредить.
Но мы выбрасывать слово из нормы не намерены, как ни старайтесь.
А тогда в любом случае, когда это слово мы учтём в качестве обязательного, то едва только в действиях любого лица, подозреваемого в злоупотреблении своим правом, мы усмотрим хотя бы микроскопическую выгоду для него самого или для кого бы то ни было, мы должны сразу же сказать, что наши подозрения требуется отбросить по мотиву непрохождения ими критерия «исключительного вреда». Исходя же из принципа презумпции добросовестности и разумности, мы просто обязаны изначально считать, что если истец что-то и делает, то, следовательно, поступает как минимум к своей выгоде. И все спекуляции на тему злоупотребления развеиваются словно дым, и уж тем более, что доказывать надо именно намерение субъекта причинить исключительно вред, а не результат таких его действий.

Прошу обратить внимание, что расширяющая оговорка цитированной нормы абз. 1 п. 1 ст.10 ГК РФ также ничего к указанному рассуждению не добавляет: в ней говорится не об иных основаниях или определениях злоупотребления, а именно об иных формах. Формах, и ни о чём более. Это позволяет, конечно, расширитиь понятие злоупотребления, но вовсе не в том смысле, чтобы подгрести под него вообще всё что угодно. В основной дефиниции понятия говорится о действиях. Оговорка даёт возможность распространить основную дефиницию ещё и на бездействие, на понуждение к действию или бездействию, на введение в заблуждение, на провокацию, но она никаким образом не даёт возможность изменить мотив (а мотив никак не может относиться к форме!) деяния для того, чтобы его было возможно квалифицировать как злоупотребление. Так что ошибается и проф. В.В. Ярков, связывая злоупотребление, например, с объективной целью арбитражного процесса, а не с субъективным намерением причинить исключительно вред, и уж тем более — автор обсуждаемой статьи.

Но автор-то статьи идёт много дальше… и, натурально, впадает уже просто в противоречие. Автор полагает, что изменением подсудности истец пытается передать дело недобросовестному судье! так как это для него выгодно. Но если это выгодно истцу, и автор это как раз признаёт, то отчего же тогда надо совершенно уже вопреки прямому определению понятия «злоупотребление правом», считать такие действия именно злоупотреблением?! И отчего же, если исходить даже из презумпции коррумпированности судьи, которого выбрал истец, надо полагать, что судья, на которого указывает ответчик, менее коррумпирован?! Нет, воля ваша, тут, может и что-то умное хотел автор сказать, но получилось как-то уж очень мудрёно… не поймут и смеяться будут, ей Богу!

Люблю парадоксальные суждения, но не до такой степени, чтобы вот так вот начать изъясняться сплошными логическими противоречиями! Тут или автор что-то хочет сказать, но явно не может это выразить словами, или употребляет слова не в надлежащих значениях и порядке, или вовсе не имеет никакой стоящей мысли, а выделяет из себя результаты каких-то неясных ощущений. Во всех трёх случаях, полагаю, лучше было досчитать до ста и глубоко подышать, погулять на улице, пообщаться с детьми, а не бросаться к изготовлению странных текстов на неопределённые темы.

Однако высказывания имеют место быть и мы их рассматриваем. Тем более, что вслед за обвинениями в злоупотреблениях правом, автор порывается призывать юридическую общественность броситься в борьбу с замеченными этим автором злоупотреблениями. И если иметь в виду, что авторитет юридической профессии на Руси традиционно довольно высок, а какого рода могут происходить искажения при передаче сведений и знаний, можно увидеть на примере сравнения двух упоминаемых тут статей, то такого рода призывы всё-таки требуют пристального внимания.

Предполагаю, что автор не призывает никого бороться с «злоупотреблениями» применением незаконных методов. Предполагаю. А теперь попытаюсь показать, что в этом случае также получается некоторая несуразица.

Мы тут вслед за Верховным Судом Россиской Федерации и Конституционным Судом оной уже писали о том, что допуск к правосудию не может осуществляться иначе как на нормативной основе. Более того, мы достаточно зло и действительно едко полосовали судей, которые позволяют себе вольности именно на стадии доступа к правосудию, например, используя судебную дискрецию. Мы всё-таки живём не в Древнем Риме, и право на actio не может не быть гарантированным Конституцией Российской Федерации, а следовательно, не может зависеть, скажем, от усмотрения какого-нибудь претора. Подчеркну, это не только моя позиция, но и позиция высших судебных органов нашего государства. Но даже и это не всё. Эта наша позиция вообще является единственно истинной, непротиворечивой. И поэтому даже и в том случае, когда бы высшие судебные органы и Конституция РФ трактовали бы этот вопрос иначе, лично я всё равно бы придерживался именно указанной точки зрения как единственно верной. Марк Эфесский был один, не подписавший флорентийскую унию, но прав оказался именно он, а не сонмище епископата, её подписавшее. Мало того, он оказался настолько прав в своей критике доктрины fili o que, что прошло всего-то несколько веков и с ним вынуждена была согласиться и католическая церковь. Но, подчёркиваю, — в данном случае мне не грозит сожжение на костре, так как вопрос о нормативности допуска к правосудию решён.
Но каким же образом тогда (если только истец не сойдёт совсем с ума и прямо это не напишет в исковом заявлении или, подобно приведённому проф. В.В. Ярковым примеру, не сделает очевидной глупости: укажет ответчиков, к которым вообще не предъявлено никаких требований) можно, не давая никаких оценок по существу дела и представленным доказательствам, найти злоупотребление правом, то есть прежде всего некое намерение, да ещё и имеющее цель, которую нельзя предполагать? Или автор предлагает исключить принципы непредвзятости и непредубеждённости судей? А как же быть с этим: «Audiatur et altera pars»?

Тут уж, извините, одно из двух: или автор вообще не понимает то, что он пишет, или он призывает вот так запросто нарушить конституционные гарантии на доступ к правосудию, допуская судебную дискрецию при камеральном рассмотрении поступивших документов и дачу оценок доказательствам и доводам до рассмотрения дела по его существу. Если только будет законом установлено, что получите вы доступ к правосудию или нет, зависит всецело от усмотрения судьи, рассматривающего этот вопрос без вызова сторон в судебное заседание, то вот тут уж появится куда как больше и возможностей коррупции и подозрений (значительно более обоснованных, чем есть теперь!) в коррумпированности всего судейского сословия.

Ну ладно, представили уже автора ослом, но может быть он увидел действительную проблему и ему просто недостало опыта или знаний, чтобы справиться с ней?
Попытаюсь, однако, доказать, что и проблему-то автор увидел также неверно.

Проблема коррумпированности или во всяком случае неправосудности действий судов и судей, конечно же, сама по себе существует. Но она, заметим, никоим образом не связана с действиями субъектов процесса (кстати, надо полагать, именно поэтому проф. В.В. Ярков её как раз и не поднимает). Дело не в том, чтобы обстригать языки, которыми пытаются «договориться с судьёй» и приколачивать гвоздями к перекладине распятия «дающие руки». Решение проблемы в том, чтобы такие действия стали бы бессмысленными a priori. Тут в журнале уже есть попытка дать анализ факторов коррупции вообще, и, прошу заметить, среди криминогенных факторов коррупции вовсе нет никаких таких намерений. Намерения распределить выгоду в свою пользу были, есть и будут, доколе вообще будет гражданский оборот и доколе вообще будет противоречие между единичными интересами. Игра по правилам заключается в соблюдении правил, а не в произвольном ограничении игроков свободы выбора, и уж точно — не в отказе от выигрыша. Более того, стремление сузить выбор для обеспечения некоего порядка — как раз вполне полицейское явление: если кто-то не будучи в состоянии охранять права и свободы, тем не менее, желает делать это успешно, этот самый «кто-то» из в первом приближении разумных, но эгоистических побуждений как раз будет стремиться сузить вообще охраняемые права и свободы. Именно так и гибнут права и свободы под бурные аплодисменты на слова о безопасности. Такое как раз и происходит при наступлении тирании или диктатуры.
Что же прикажете видеть незаконного в том, что истец прибег к помощи иного лица, согласившегося стать ответчиком, допустим, даже с одной только целью: передать дело в другой суд? Если есть такого рода недоверие к судам, что всякий суд, который изберёт для рассмотрения дела истец, следует считать не заслуживающим никакого доверия, то не лучше ли в таком случае не призывать к крестовым походам против людей, действующим в своём праве и по существующим правилам, а присмотреться к тому, что явно ненормально в судебной системе? Но ведь этого автор статьи и не дерзает сделать! Он попросту призывает не продавать спички только из-за того, что они могут быть причиной пожара. Могу этого автора дико расстроить: при наличии ситуации в которой повышена пожароопасность, причиной пожара могут быть отнюдь не только и не столько спички. Применительно же к изменению подсудности могу сказать, что автор описал только один из методов изменения подсудности, я же навсидку могу назвать ещё пять, а кроме того, указать и на метод изменения подведомственности споров и вообще вывода их из-под юрисдикции одного государства и подведения под юрисдикцию другого; и всё это — на совершенно законных основаниях! Понятно, что после ограничения на продажу спичек, найдутся другие факторы возгорания, которые, по мысли автора, также следует запретить… и конца-края этому не видно. А раз это так, и всё дело не в свободном поведении субъектов, а в самой ситуации пожароопасности, то усердие проявлено явно не по разуму: для избежания или снижения уровня коррупции, нужно не ограничивать конституционные права людей и граждан (например, на участие в отправлении правосудия, на выборы «сенаторов» и «губернаторов»), а как раз наоборот — всемерно их расширять, подвергая всё большему регулированию и ограничению правá государственной власти и ставя её под контроль гражданского общества везде, где такой контроль вообще только возможен.

В конце-то концов, не следует уж спорить с очевидностью: все реформы времён президента В.В. Путина чрезвычайно укрепили государственную власть, но вот как раз и создали такую громаду вполне упорядоченной и именно системной коррупции, что последняя превратилась в ясную и очевидную проблему и государства и общества и людей.
И уж не юристу всю эту очевидность отрицать, не только делая из неё, мягко говоря, странные и неразумные выводы, но ещё и призывая других бороться не с той проблемой, которая существует в реальности, а с выдуманными фантомами, да мало того — средствами, прямо противоречащими закону и направленными исключительно на сужение прав и свобод. Мало нам недоучек-юристов в телевизорах, так ещё и в профессиональных газетах нате-здрасти.

Такое вот усердие не по разуму. Неужели и тут пиво виною?
Но de lingua stulta incommoda multa — вот что действительно расстраивает…

Что же касается статьи проф. В.В. Яркова «Произвольная подсудность» («ЭЖ-Юрист» №34, август 2007), то могу сказать вполне доказательно, что она содержит-таки довольно грубые ошибки и неточности, но об этом можно говорить отдельно, если того захотят читатели. А самому проф. В.В. Яркову остаётся только посоветовать стремиться выражать свои мысли не так, чтобы их было возможно понимать верно, а так, чтобы иные авторы не могли понять их искажённо. По меньшей мере, когда профессор говорит публично со страниц профессионального издания. (Кстати, именно во избежание вот такого диковатого понимания я и засекретил свою книгу «Тактика управления гражданским судебным процессом»).

Чрезвычайно интересная точка зрения была выражена коллегией по гражданским дела Новосибирского областного суда. И причём во всё том же самом весьма примечательном деле, в котором федеральный судья Л.А. Куранова (ур. Андреева) согласовывала весьма своеобразным образом решение по телефону в присутствии участников процесса, совершенно не стыдясь совершенно срамной картины и своей, мягко скажем, удивительной реплики о том, что она сначала решит, а только затем подумает как обосновать. Ни дать-ни взять: известная сцена суда в Зазеркалье.
Мы уже излагали фабулу этого дела и, между прочим, спросили читателей о том, какое решение вынесет областной суд по приведённой уже кассационной жалобе.

Тут мы приводим изумительное по своему содержанию кассационное определение того самого Новосибирского областного суда по тому самому делу. И при этом предлагаем обратить внимание вот на какой захватывающий дух его отрывок:

Неожиданно, правда? Обратите внимание: доводы жалобы совершенно не соотнесены ни с материалами дела, ни с законодательством, следовательно, из написанного надо понимать однозначно — нарушение логики в судебном акте при даче оценки обстоятельствам, имеющим существенное значение для разрешения дела по существу, не есть основание для отмены решения, а кассационная инстанция по невероятно глубокой мысли автора этого текста не может переоценивать уже данные судом первой оценки обстоятельства.

Остаётся только добавить, что по сложившейся традиции текст судебного акта во второй инстанции ваяет судья-докладчик. В данном случае это — ф.с. В.Б. Быкова (ур. Франчик), которая уже отличилась своим несколько своеобразным, в смысле подхода к этике и логике, поведением.
На мой вопрос к нескольким нашим общим знакомым — вполне ли владеет указанная дама аппаратом логики и, в частности, modus ponens, меня все как один заверили, что указанная судья никогда дремучей глупостью не отличалась.
Лично я так и не могу понять: чем же отличается эта судья — склонностью к вынесению заведомо для неё незаконных судебных актов (то есть к совершению деяния, предусмотренного в качестве преступного ст. 305 УК РФ) или к проявлению всё-таки непроходимой глупости. Впрочем, какая, в сущности, разница?!

Итак, внемлите новому слову в области правоприменения в Новосибирском областном суде:

Интересно и то, что в этом деле нет особых мнений, а, следовательно, необходимо полагать, что двое оставшихся судей — гг. А.В. Печко и Т.М. Решетникова также не дружат ни с логикой, ни с законодательством… впрочем, очень может быть, что они вообще не помнят этого текста и не смотрят — под каким же словосочетанием они подписываются.

И какой же человек теперь, будучи в здравом уме и твёрдой памяти, станет уважать такой вот суд и его мнение?

Вообще-то я сам никогда особым терпением не отличался и всякого рода нападки, если полагал их необоснованными, выслушивать до конца даже и не склонен. Послать я могу быстро и бесповоротно, нащёлкав репликами по носу так, что отчихаться пострадавшему от такого реприманда удаётся не сразу, а то, что впоследствии соответствующий человек начинает в разговорах со мною будировать, лично меня волнует крайне мало. Но в данных случаях я не только выслушал всё сказанное и той и другим, но даже и вступил в содержательную дискуссию. Мне было до крайности интересно услышать аргументы, которые выскажут и та и другой, причём независимо друг от друга, поскольку и та и другой никак не могли в норме слышать соответствующую аргументацию идеологов семидесятых годов прошлого столетия и слушать на кухне передачи BBC «что происходит на Руси» просто потому, что тогда оба находились в том возрасте, когда идеология, а тем более — полемическая аргументация, отнюдь не воспринимается.

Поразительным в наших разговорах мне представилось то, что два человека независимо друг от друга служащие по ведомству государственной власти (правда, неизвестно — является ли вообще прокуратура частью системы государственной власти, но и та и другой отведывают из кормушки, в которую им от вольного сыплют корм налогоплательщики, и та и другой, включая и прокурорского работника c сомнительным свойством власти, почитаются за государственных людей) привели примерно один и тот же основной аргумент: то, что тут в журнале публикуются кое-какие решения, разрушает авторитет суда и, следовательно, имеет антигосударственную направленность. Это вам, простите, не идиотизм с рептилией. Это вам, — а особливо ж тем, кто помнит шестидесятые и семидесятые, — сюжет, который будет, кажется, покруче «Фауста». Это, — да простят меня непонимающие! — слишком серьёзно, чтобы можно было пропустить мимо ушей.

Я возразил на такой довод, каюсь — не без провокационной задней мысли, что глупости в публичных актах, коими, без всякого сомнения являются судебные акты, если кого и позорят, так всенепременно только и исключительно их авторов, но никак не государство. И получил замечательный ответ от обоих: эти авторы — носители государственной власти, а потому, их позор это позор государства. С таким аргументом мне трудно было не согласиться. Действительно, если, скажем, судья, даже в своё свободное время, сняв штаны, почнёт стучать чечётку на площади перед Оперным театром, то его непотребство так или иначе, но станет касаться не только его персонально, но и государственной власти в целом. Не спорю, «Валька Полстакана» — фигура государственная, тем более, что совершенно невыборная, хоть бы она и имела право на личную жизнь. Просто потому, что она при государевой должности состоит, и эта её личная жизнь оплачивается, вообще-то известно чьими денежками. Поскольку, наконец, eх ungue leonem cognoscimus. Тогда я задал вопрос о том, почему, собственно, именно я должен беспокоиться о блеске и славе государственной власти. И получил очень похожие ответы. Оба мои собеседника стояли на позициях, что я должен это делать, поскольку я живу в этом государстве. И я уточнил: „И каждое моё дыхание должно славить теперь именно это государство?“ „Да“, — последовал ответ. Моё возражение, что государство ещё не есть его власть, а гражданское общество, в котором я живу, ещё не есть и государство, и, кроме того, хорош я или плох, но вообще-то всякое гражданское общество и государство вкупе со всеми его властями и прокурорами только что и служит для меня с той целью, чтобы обеспечивать и защищать и мои права и мои свободы, разбились, наконец, о замечательные ответы.
Прокурор сказал: „Софистика!“
Судья парировала: „Демагогия!“.
По-видимому, оба полагали, что таким образом вполне охарактеризовали и мою позицию и обозначили основания такой характеристики.

Ну, то, что мои утверждения не суть демагогия — совершенно очевидно, поскольку демагогией является некоторая идеология или идеологема, покоящаяся не на разумных основаниях, а на общем мнении. Сказать, что высказываемые в моём журнале мысли суть мысли общие, мнение толпы, может только тот, кто имеет самые фантастические представления о той самой толпе. Никакими «общими» они не являются, конечно, да и не могут являться, так как носят уж заведомо слишком специальный характер: ни толпа, ни наперёд взятый коллектив, ни каждый-всякий индивид вовсе не обязан интересоваться достаточно тонкими и специальными вопросами, которыми занимается юриспруденция. Утверждать же, что каждый должен разбираться в науке о праве или даже в правоприменении, только на том основании, что и то и другое касается каждого, это тоже самое, что утверждать, что каждый должен иметь мысли о физике ядерного ядра, только на том основании, что такого рода физические процессы происходят в веществе, из которого состоят тела каждого. Юриспруденция и правоприменение вкупе со всеми их вопросами и проблемами, включая соотношение между властями и государством, индивидом и гражданским обществом, гражданским обществом и государством, весьма специфичные и вполне особые сферы мыследеятельности. Потому и демагогией высказанные в них мысли как раз быть не могут вне всякой зависимости от их правильности: они, конечно, имеют отношение к демосу, но вот демос вовсе не всегда имеет отношение к ним.

Но вот является ли сказанное софистикой? Вообще-то говоря, к софистической философии сказанное не имеет особенного отношения. Во всяком случае никак не большее, чем всякая спекуляция вообще. То есть софистика, разумеется, основана на умозрении, но, как представляется, не всякое умозрение вообще является софистикой. В противном случае пришлось бы признать любую науку софистической, ведь наука как таковая в любом случае начинается именно тогда, когда начинается именно спекуляция (умозрение). Научный метод есть метод отыскания истинных суждений, а такие суждения не могут быть постигнуты с помощью чувственного восприятия окружающей действительности.

Итак, оба заключения оказались неверными. Но настораживает в этих разговорах вовсе не это — мало ли людей путает слова, выделяет из себя вовсе не то, что мыслит, мыслит неточно и нечётко, рассуждает некатегориально?! Настораживает в этих разговорах как раз их неофициальный, личный характер в смеси с так называемой «государственно-охранительной» позицией.
Оба мои «критика» представляли, вероятно, себе, что они в самом деле являются частью и государственной власти и государства. Причём частью и того и другого целиком, без всякого остатка. Равным образом, они смешивали понятия государственной власти и государства. Но самое поразительное было то, что оба эти собеседника явным или неявным для себя образом требовали от другого, чтобы этот самый, другой, также мыслил себя совершенно не в качестве индивида, а исключительно в качестве винтика государственной мегамашины, причём именно в той конструкции, которую представляли себе они. Они полагали, вероятно, что имеют право продиктовать мне условия, на которых именно я обязан жить, мыслить и действовать.

Если бы это происходило в приснопамятные семидесятые прошлого столетия, или если бы эти двое были воспитаны в то время, то их умонастроение можно было бы легко объяснить достаточно порочным воспитанием совершенно обанкротившейся идеологии, провозглашавшей верховенство общества над личностью, а государства — над обществом. Распространявшаяся тогда идеология полагала любые либеральные ценности чуждыми как присущие строю буржуазному, строю эксплуатации человека человеком, строю, враждебному существовавшему государственному. Впрочем, и тогда уже такая идеология не была в этом пункте вполне последовательной, как вообще не может быть последовательной идеология неистинная, ибо неистинное в конце концов всегда противоречит само себе, причём противоречит статично, а не в диалектике. Уже в восьмидесятых годах прошлого столетия идея полной принадлежности человека государству начала давать трещины, а в девяностых окончательно, как тогда казалось, рухнула. Как же могло случиться, что теперь она стала исповедоваться не просто маргиналами, готовыми помаршировать с факелами по ночным улицам города и помитинговать на потеху зевакам и в науку им, а именно теми, кто и на деле может осуществлять действия от имени государства? Разве это не должно насторожить?

Да, наиболее умные из идеологических руководителей, насаждающих подобные воззрения, конечно же, буде подобные их апостолы начнут при них зарываться, проповедуя такую идеологию в особо извращённых формах, заявят, что тут имеет место, натурально, индивидуальная ошибка, что речь идёт вовсе не о мнении партийном и не об идеологических постулатах их партии, что тут вопрос можно ставить только о «перегибах на местах» и ни о чём более. На это же я обращу внимание, что вообще говоря, за всю историю возрождённой России до самого последнего времени никогда государство и не пыталось заниматься идеологическим регулированием, поскольку в момент возникновения новейшего Государства Российского люди, создававшие его, достаточно твёрдо осознавали разницу между гражданским обществом и государством и ни в коем случае не смешивали себя ни с тем, ни с другим, поскольку понимали, что такое смешение рано или поздно, сегодня, завтра или послезавтра, но приводит к самым уродливым порождениям, которые уже наблюдало человечество и они сами.

Я буду отвечать на это, что лично меня скорее насторожит именно несанкционированное мнение такого рода «отдельных личностей», а не идиотизмы, провозглашаемые перепившими в студенчестве пива государственными бонзами на экранах телевидения и опьяневшими от власти партийными бонзами на своих съездах. В конце концов, я вполне могу себе представить, что вот эти молотящие языком и уже порядком поднадоевшие головы существуют только в качестве нескончаемого телесериала, что они вовсе не существуют на свете, а представляют собою своеобразные пугала, предупреждающие людей о грозящих опасностях, но вот те самые «отдельные личности», которые действуют от имени и с силой государства и действуют по своему разумению, окружают меня отнюдь не только в телепространстве и дышут со мною одним и тем же воздухом.

Им, этим «рядовым» государственным деятелям, бессмысленно объяснять, что государственную власть, а быть может, и самое государство позорит вовсе не тот, кто вывешивает на всеобщее обозрение непроходимую глупость того или иного судебного акта, а тот, кто творит эти судебные акты, но ещё более — тот, кто от имени государства пытается «зачистить» информационное простанство, лишая его свободы высказывания. Им бессмыслено говорить, что позорны прежде всего они сами, потому что гордятся именно тем, чего стыдится нормальный человек — ампутацией всякой индивидуальности и прежде всего — ампутацией свободы высказывания. В разговорах с ними бессмысленно ссылаться даже на Конституцию Российской Федерации, которая прямо и недвусмысленно закрепляет подобные права в качестве неотъемлемых прав человека и гражданина, потому что Конституционный Суд Российской Федерации по крайней мере однажды уже позволил себе извращённое толкование текста, священного и неприкосновенного для него, с чем яростно не согласились по меньшей мере двое из конституционных судей, прямо, кстати, указав в своих особых мнениях — в какую ужасающую пропасть ведёт путь, который торят остальные конституционные судьи. Это как раз те самые «рядовые», которые вполне могут привлечь меня к уголовной ответственности за выпуск этого журнала как экстремистского издания и осудить. Вот где — настоящий позор!

Но вот ведь ещё вопрос: если даже допустить, что я намерен опозорить именно существующую в России государственную власть или государство, во главе которого состоит при должности г-н В.В. Путин, даже если сделать такое вот предположение о моём намерении (хотя разве я давал кому-то право вообще рыться в моих намерениях?), то откуда же вообще-то следует, что я желаю опозорить своё Отечество или наношу вред гражданскому обществу, то есть мои действия и в самом деле являются общественноопасными? Патриотизм, строго говоря, ничего общего с государственной позицией не имеет. Слово «patria» всю жизнь означало вовсе не государство, а исключительно «Отчизну», «Отечество», «Родину», а Родиной человека является ни в коем случае ни государственая власть, ни само государство, в чём легко убедиться многим моим читателям на собственном опыте. Зачем же столь намеренно смешивать эти понятия, дурача людей?

Я долго раздумывал над этими разговорами. И в конце концов, как мне представляется, я нашёл на них ответ.
Нет, ответ этот не «деньги», как полагают некоторые. Те, кто желает получить только деньги, вполне может удовлетвориться парой миллионов евро и эмигрировать. Для удовлетворения своих собственных потребностей, ей Богу, никакие астрономические суммы вовсе не нужны. Ответ этот: «власть». Личная власть каждого из них, неразрывно связанная с властью государственной. Вот что их роднит с теми, кто насиловал людей в тридцатых, пятидесятых, шестидесятых и семидесятых, вот что их роднит с теми, кто пришёл к государственной власти в России с приходом туда г-на В.В. Путина и организацией при споспешестве в том числе и г-на Б.А. Березовского огромного ликторского пучка под названием «Единая Россия». Каждый из моих собеседников разумно полагал, — а я предполагаю, что оба-двое говорили со мной в твёрдой памяти и здравом рассудке, — что они только до той поры могут иметь власть над другими, пока и поскольку эта власть будет государственной и пока и поскольку эта государственная власть не будет ограничена ничем. Вот оно это «пиво», от чрезмерного употребления которого, вылетают из головы все юридические доктрины, которым учат в университетах „хорошие учителя“. Вот он — источник тьмы, который всегда угрожает людям на пути к светлому царству свободы. Именно отсюда являются идеологемы о необходимости быть в единстве, рассказы о том, что прутики, составляющие веник, легко поломать, пока они поотдельности, но трудно, когда они вместе (веник этот было бы и в самом деле правильно назвать связкой фашин, ликторским пучком, который именно по указанному свойству служил центральным символом именно фашистов в их изначальном понимании, ведь слово-то «фашизм» вовсе не немецкого, а итальянского происхождения), вот откуда «кто не с нами, тот против нас!».
Вот откуда: „Ein Volk, ein Präsident, ein Rußland!“

С этими отвратительными персонажами лично мне многое ясно (хотя, признаться, тоже не всё). Но как же могло случиться так, что наш народ, столько натерпевшийся за минувший век именно от такого рода идеологем, умудрился позволить безграмотной кучке субъектов, которые ещё в середине девяностых годов прошлого столетья мыслились не иначе как отребье, набросить на себя оковы, да ещё и испытывать почти физиологический экстаз от существования этих оков со всеми их «рейтингами», помпезностью, трёпом о реформах и сортирах и вертикалями власти? Неужели был прав известный автор «Mein Kampf», когда писал, что масса ведёт себя как женщина, а женщина любит именно силу, одну только силу и более ничего? Но даже если он был и прав в сравнении массы и женщины, то только совершенно извращённая женщина любит, когда её бесконечно унижают и насилуют. Только психически больная женщина будет терпеть прилюдное оскорбление её достоинства и благодарить оскорбителей за свой позор… Что же случилось, что в стране, которая по крайней мере некоторое время была, пожалуй, одной из самых свободных стран мира, начали надвигаться такие всепроникающие удушливые сумерки?

Когда-то очень известный писатель в одном из своих произведений высказал потрясающую мысль, на которую, к огромному моему сожалению, не обратили внимание ни его современники, ни его потомки. То есть, быть может, и обратили внимание, но не до такой степени, чтобы постоянно держать её в уме. А надо бы! Мысль эта, высказанная ещё до чумы нацизма и фашизма, состоит в том, что диктатура есть порождение уставшей демократии. Когда люди устают стоять на страже своих прав и свобод, они нанимают себе сторожей и поручают им эту работу — сторожить, хранить их права и свободы, оставляя за собою только догляд за своими слугами, а устав следить и за этими стражами, всецело доверяются им и сразу же начинают говорить: «мы — люди маленькие, рядовые исполнители, а и спрос-то и ответственность с маленьких, убогоньких и рядовых какие?» И проходит совсем немного времени, как жизнь этих людей превращается в жизнь под стражей как раз тех, кто призван был людьми служить им, причём эти стражи сначала говорят: „Отмирание государства придёт не через ослабление государственной власти, а через её максимальное усиление“, в случае же чего на все лады поют те же арии, что и нанявшие их: «мы — люди маленькие, убогонькие, рядовые; мы только приказы исполняли, время, понимаете ли, было такое, так что спрос-то с нас невелик!».
Вот — источник диктатуры и тирании.
Как же не обратили на это внимание замечательные своими блестящими в веках мыслителями немцы в 1933 году?
Как же мы забываем об этом?
Да ещё после всех чудовищных событий XX века…
Как же мы пытаемся нащупать истинный путь не умом, а только ощущением, ощущением усталости от и страха перед ответственностью, которая всегда следует за правом и свободой?
Неужели мы совершенно забыли, что ещё в V веке до Р.Х. Анаксагор из Клазомен (Αναξαγόρας) заявил о невозможности найти истину исключительно вследствие слабости именно ощущений? Что с нами стало? Что стало с нашей памятью как дальней, так и совсем ближней?

И неужели же надо считать врагом того, кто пытается разбудить такую память и напомнить о том, кто кому служит и кто перед кем несёт ответственность? Если это для кого-то и так, то тогда врагом должно считать и того, кто предупреждал человечество о явлении волков в овечьих шкурах, а уж, полагаю, что в христианской ли, мусульманской ли стране именно Его врагом никак считать невозможно.

Тревожные это были беседы, очень тревожные… И как в древности ораторы призывали консулов к бдительности, так и сейчас самое время сказать так, как сказал Ю.Фучик (Julius Fučík): «Lidé… bděte!» — «Люди… будьте бдительны!». Будьте бдительны, ибо Отечество в опасности, а тот, кто и впрямь решил во имя безопасности пожертвовать свободой, действительно не заслуживает ни того, ни другого.

Если кому-то кажется, что это понятие ясно само по себе, то следует обратить внимание, что вот как раз такому «самому по себе ясному» понятию вы не отыщете сколько нибудь чётких определений в законодательстве России.

Вот как дано определение услуги, правда, с оговоркой «для целей налогообложения», в п. 5 ст. 38 НК РФ:

Из определения указанной статьи видно, что услуга, чтобы быть таковой, должна иметь следующие признаки:

1. это должна быть деятельность;
2. эта деятельность должна иметь результат;
3. этот результат не должен иметь материального выражения;
4. этот результат должен потребляться;
5. потребление этого результата должно происходить в процессе осуществления такой деятельности;
6. реализация этого результата должна происходить в процессе осуществления такой деятельности.

Фабула дела проста:

Вот тогда-то и отличилась судья Л.А. Куранова.
Она тут же заявила: „Вы что думаете — я всё это буду проверять? Не буду!“ Затем состоялся её достопамятный телефонный разговор, шокировавший, надо отметить, обе стороны по делу. А в итоге она просто-напросто сочинила решение, в котором написала, что дополнительное соглашение ничтожно, поскольку устанавливает обязательства… между А и Б, а они не являлись сторонами основного договора!..

На такое изумительное по глубине мысли и качеству извращения решение была принесена кассационная жалоба. Между прочим, все участники с её доводами согласились.

Пришло время рассказать, например, об одном из способов атак на третейские суды.
Заметим, что третейские суды — самый настоящий институт гражданского общества. Именно так! И именно они осуществляют то, что согласно классификации Г.В.Ф. Гегеля, называется Rechtspflege. Именно они, а вовсе не государственные суды, как полагают некоторые. Для большей ясности, могу сказать, что указанное слово «Rechtspflege» переводится весьма часто как именно «правосудие».
Другое, конечно, дело, что указанному методу атаки можно и должно, без всякого сомнения, противодействовать. Необходимо противодействовать. Необходимо хотя бы для того, чтобы каждый раз показывать совершенно обалдевшему от власти чиновному сообществу и тем, кто делает ставки на него, что оно не просто не всесильно, но, к тому же, ещё и не слишком умно.

Для того, чтобы можно было понять — кто и как использует этот метод, а также найти способы ему противодействовать, надо внимательно посмотреть некоторые нормы законодательства. В сущности, не так уж много этих необходимых для рассмотрения норм.
Речь пойдёт о том, что для получения исполнительных документов по решениям третейских судов необходимо (разумеется, только в случае, когда указанные решения вообще подлежат исполнению, например, если они не являются только решениями о признании) обращаться в суды государственные. Законодательство, во всяком случае так, как оно написано и как оно мыслилось при его создании, предусматривает определённый государственносудебный контроль над прибеганием к содействию в исполнении судебных негосударственных решений исполнительной властью. В общем-то, это вполне логично. Тем более, что такой контроль сводится не к пересмотру дела по существу, — рассмотренное по существу третейскими судами дело государственные суды как раз рассматривать никакого вообще права не имеют, — а к проверке строго и очень узко очерченных в законодательстве оснований. Все эти основания перечислены в ФЗ «О третейских судах в Российской Федерации», в ГПК РФ и АПК РФ. То, как относятся к закрытости перечня оснований проверки суды — разговор особый, федеральный судья Л.А. Куранова, например, умудрялась не только выдать исполнительный лист по решению, которое вообще не подлежало исполнению, так как было решением о признании, но и написать в определении, что она проверила не только законность соответствующего третейского решения, но и его обоснованность. Эта судья вообще довольно много чего делает чудесного и откровенно глупого и безграмотного.
Но теперь речь не о глупости, чванливой хамовитости и зазнайстве, а о том, что в том случае, когда одна из сторон третейского производства заявляет ходатайства об истребовании дела из третейского суда, государственный суд может такое дело истребовать и третейский суд обязан-таки такое дело в суд направить. (Разумеется, что с направлением третейских производств по запросам государственных судов достаточно проблем в законодательстве, но и не о них мы сейчас ведём речь).

А что будет, если третейский суд не может направить по каким-то причинам это дело в суд, истребовавший его?
Вот тут и начинается самое интересное. Понятно, что в этом случае государственный суд не может продолжать рассмотрение дела о выдаче исполнительного листа по существу и должен производство приостановить до тех пор, пока он не сможет получить из третейского суда истребованное им дело. Чаще всего, естественно, об истребовании дела заявляет должник, ведь именно на нём лежит всё бремя доказывания во время производства о выдаче исполнительного листа. Взыскателю достаточно только представить заявление, третейскую запись (тут, кстати, есть интересный нюанс, связанный с особенностью Закона РФ «О международном коммерческом арбитраже»), само решение да доказательство оплаты государственной пошлины. И всё.
А вот должнику, как правило, ну очень не хочется исполнять решение.

А в каком случае третейский суд не может направить истребованное у него дело в государственный суд?
Ну, если оно погибло или… если оно уже было к этому моменту кем-либо истребовано.
Кем? — А, например, какими-либо следователями. Правоохранителями, так сказать.

Поэтому должник поступает таким образом: он договаривается с каким-нибудь знакомым руководителем,скажем,милиции или прокуратуры, готовым пойти на злоупотребление служебными полномочиями, пишет ему какое-нибудь заявление о возбуждении уголовного дела… дело это благополучно возбуждается, и следователь начертывает постановление о производстве выемки в третейском суде искомого производства.
Мотивы при этом могут быть самыми нелепыми.

Вот только один пример.
В УВД Дзержинского района города Новосибирска славно трудится на следственном поприще некая следователь, скажем, с фамилией Л.В. Карпуша (пусть будет считаться, что фамилия сия вымышленная абсолютно и всякое совпадение с реальным следователем этого РУВД является совершенно случайным). Этому следователю попало уголовное дело, из материалов которого усматривалось, что некое никак не установленное лицо подделало протокол общего собрания некоего ЗАО, которым был назначен директор сего ЗАО. Эти сведения уже очень даже установленное лицо зарегистрировало в ЕГРЮЛ. Затем представитель этого ЗАО участвовало в судебном заседании третейского суда. Решение суда было принято отнюдь не в пользу указанного ЗАО и с этого ЗАО была взыскана довольно большая денежная сумма. Решение взыскателем было направлено в арбитражный суд на получение исполнительного листа, арбитражным судом было назначено заседание.
И вот тут-то некто и помчался договариваться с милицией. Славная у нас милиция, отметим, сердобольная!
Понятно, что следствие, конечно, могло подозревать подлог материалов общего собрания. Понятно, что это вообще могло быть. Но вместо того, чтобы обратиться в налоговую службу, которая, собственно ведает ЕГРЮЛ… что делает следствие?.. ну, в частности некая следователь, скажем, Л.В. Карпуша (чьё совпадение с фамилией реального человека, буде оно и случается, совершенно случайно, естественно)? Эта следователь рисует постановление о выемке материалов по делу именно тому самому, которое может быть истребовано в арбитражный суд при рассмотрении вопроса о выдаче исполнительного листа по решению третейского суда. Случайно? Ну, конечно, г-жа с фамилией, случайно совпадающей с фамилией «Карпуша», и сама, поди не знала — а чего это ей понадобилось исследовать для разрешения вопроса о подложности протокола собрания ЗАО дело, в котором и следа такого протокола, конечно, быть не могло, так как вопрос удостоверения полномочий, вообще-то элементарно решается выпиской из ЕГРЮЛ, а даже если это и не так, то уж никак не милицейскому следователю разбираться с тем — на основании каких, собственно, документов третейский суд рассматривал дело по его существу.
Только не надо мне рассказывать, что это просто так помрачение на следователя нашло. Не надо! иначе я начну подозревать, что в милиции у нас с оружием ходят психически нездоровые люди. Вообще страшно получается тогда.

Итак, смысл действий был понятен — простая двухходовка:

1. дело попадает в милицию и лежит там до марковкиного заговенья — расследовать уголовное дело, в котором нет вообще ни одного подозреваемого, можно бесконечно, да и под подозрением человека тоже можно держать сколько угодно;
2. в арбитражном суде должником (ЗАО) заявляется ходатайство об истребовании дела из третейского суда, третейский суд передать дело не может… всё! дело сделано — производство о выдаче исполнительного листа подвисло.

Ну, что до репутации третейских судов — тут дело такое: имеющий голову, да думает сам. Но ведь, в конце концов, есть же ещё и защищённые этим судом интересы взыскателя.
Но так ли уж правоведы беззащитны перед подобным modus operandi?
Нет.

Во-первых, согласно ч. 3 ст. 183 УПК РФ произвести выемку документов содержащих любую (а не только государстенную!)тайну, защищённую федеральным законом без санкции прокурора никакой следователь не имеет права. Они, кстати, балдея от собственного полновластия, об этом забывают. Как забывают и о том, что в отличие от государственных судов, в которых большинство гражданских дел являются совершенно открытыми в своей информационной части, в третейских судах вообще нет, согласно ст.ст. 18 и 22 ФЗ «О третейских судах в Российской Федерации» несекретных дел: всякое дело является согласно указанному федеральному закону конфиденциальным. Поэтому

Во-вторых, третейский суд не является вообще правосубъектным, а потому его адрес есть всегда адрес какого-то юридического или физического суда, не являющегося самим судом. Поэтому

В-третьих, дела, законченные производством, должны храниться в архиве.

В-четвёртых… самым интересным является то, что нигде никаким законом не предусмотрено ни то, что протокол судебного заседания должен быть только в одном экземпляре, ни то, что доказательства должны храниться только в подлинниках, ни то, что решение пишется в одном экземпляре, справочные листы и описи дела существуют в одном экземпляре… словом,

В-пятых, наконец, является весьма спорным самоё право следователя получать подобные дела. Истребование дел из третейских судов регулируется особенным правилом (особенным по отношению к общему правилу УПК РФ) — правилами ФЗ «О третейских судах в Российской Федерации» и корреспондирующими с ними правилами ГПК РФ и АПК РФ. А следователь обязан руководствоваться не только УПК РФ, но и всем корпусом законодательства России, и при этом никаким образом УПК РФ не имеет супрематичности перед иными федеральными законами. Последнее признал даже наш такой уж огосударствившийся Конституционный суд.
Правда, тут надо помнить, что бескорыстно наглеющие правоохранители вполне могут додуматься до «маски-шоу», особенно, когда они понимают, что перед ними именно представитель гражданского общества, ссылающийся всего-то навсего на… Конституцию и суждение КС РФ — им до этого Конституционного суда как до Луны, равно как и до прав человека, например (они ещё и поглумятся над самим термином — даже не сомневайтесь!), а начальство и «бескорыстие» — рядом.

Значит, метод противодействия изложенной выше практике правоохранительных «крыш» по изъятию третейских дел состоит в том, чтобы

Отдаю себе отчёт, что по крайней мере некоторые из перечисленных мер предосторожности слишком сильно напоминают конспиративные правила действия в тылу врага. Но раз уж так случилось, что нынешнее государство в России стало врагом гражданского общества и его институтов, то это как раз и означает целесообразность применения указанных правил. Придерживаясь их, модифицируя, вырабатывая новые приёмы и координируя между собою свои усилия, третейские суды и правоведы вполне могут заниматься реальной защитой прав людей и набрасывания намордников на государственных псов. Чем, в общем-то, и должны заниматься институты гражданского общества, пока и поскольку они вообще существуют.

Ниже излагается весьма короткое заявление в квалификационную коллегию судей относительно явных и очевидных правонарушений федерального судьи А.М. Кулиевой.

Определите химический состав металла «на глаз»! — Слабо? — То-то же! Потому и слабо, что Вы не работаете экспертом. Окажись Вы в звании эксперта с образованием конструктора электровакуумной аппаратуры — сразу же научились бы не только определять „визуально“ химические составы металлической посуды, но даже и видеть назад во времени на расстоянии. Знаете, так уверенно и чётко. Визуальным методом. Прозревать, так сказать.
Думаете, что я тут совсем с ума сошёл? Ну да, ну да! Конечно же, именно так я себя и почувствовал, когда прочёл экспертное заключение. Вполне категоричное и чёткое. Хотите расскажу? Хотите? — тогда слушайте.

back url :: Ссылка