В прошлую пятницу я отдала айпад в ремонт, который затянется как минимум до следующего понедельника, и это повергло меня в настоящую панику, ребята: я привыкла, что под рукой у меня целая библиотека книг, которые я читаю или собираюсь прочесть; все мои лекции, заметки, стихи, вотэвер. Пять гигов текста. Да я почти срослась с этим планшетом.
И вот уже шестой день я читаю бумажные книги, и это, конечно, совсем другая история, потому что электронную книгу ты не выбираешь: не понравится одна – откроешь другую. Бумажную книгу перед поездкой в метро, походом в ванну или на балкон покурить выбираешь тщательно и придирчиво, почти как в магазине (я уже почти забыла это ощущение).
Но я молодец, я ни разу не облажалась с выбором, и теперь хочу написать про все эти книги, потому что они охуенны, а моя память – не очень.
Это пост, конечно, скорее для себя, - но, может, кому-нибудь тоже пригодится.

Павич, Гейман, Борхес, Стоппард, Брайан Грин, Юли Цее, Йейтс, Брэдбери

…Не грусти. У тебя по карманам зимних пальто, летних плащей, рюкзаков и сумок
Разбросан сказочный клад, почти что золото Рейна
Там десять рупий, здесь пара латов, мифическая бумажная пятерка откуда-то из девяностых
Кусочек блестящей слюды из далеких гор
Ониксовый шестигранник
(Кошачий след, птичья слюна, шерсть единорога, имена мертвецов)
Словом, всегда найдется, на что купить сигарет в два часа ночи

…Не грусти. Пока ты в четырех стенах захлебываешься младенческим ревом,
Зло вытираешь слезы с горячих щек,
Вселенная все еще расширяется
Кометы расправляют хвосты
Взрываются суперновые
На скорости света время перестает иметь значение
(На скорости света почти все перестает иметь значение)
Пока ты поднимаешь руки, чтобы устало потереть холодными пальцами виски,
Твои руки успевают пройти сквозь тысячи свернутых измерений
Сквозь тебя успевают пройти миллиарды нейтрино
(В своем бесконечном путешествии через бесконечную вселенную)
Свет никогда не стареет и никогда не останавливается

…Не грусти. Смерть – это смерть, и судьба – это судьба, и апельсин – это апельсин,
И не нужно читать ни греческих диалогов, ни немецких монографий, чтобы понять это
При некотором приближении, конечно, смерть и апельсин вполне могут оказаться одним и тем же
Но когда-нибудь человечество достигнет звезд
(Для этого мы и были созданы, но никто никогда не читает инструкций)
И когда-нибудь человечество изобретет таблетки от старости и смерти
(Ты не будешь больше перебирать имена мертвецов, перестанешь молиться и просить за еще живых)
Когда-нибудь человечество изобретет таблетки от хамства и невежества
(Что звучит гораздо более фантастично, но все же, все же, все же)
Когда-нибудь мы все станем просто светом и время перестанет иметь значение
(На скорости света почти все перестает иметь значение)

В одном из мифов рассказывается, что, будучи ребёнком, Кришна имел привычку воровать еду у женщин. Когда одна из них пожаловалась матери Кришны, та спросила его, ел ли он пищу кого-то из соседок. Он сделал невинное лицо и сказал, что никогда не поступил бы так, и она может посмотреть в его рот – там не найдётся ни следа пищи. Но когда женщина заглянула в его рот, то увидела ночное небо, звёзды и планеты. Видение становилось всё шире и шире, и её объял ужас, когда она потеряла из вида Землю, она очутилась посреди бескрайнего космического пространства и осознала, что она – ничто. Затем Кришна пожалел её и восстановил иллюзию её тела, дома и маленького сына, стоящего перед ней с открытым ртом. Она сказала, что не видит никаких следов еды, но не хочет, чтобы он создавал кому-то проблемы, и отослала его играть.

Отсюда

Пожалуй, это было лучшее лето в моей жизни. Восхитительно бессмысленное и бесполезное, самое лучшее: два месяца я лежала на диване, читала книжки и смотрела кино.
В июле мы с Ри поехали в Питер, чтобы полежать на питерском диване. Почти никуда не ходили, почти ничего не видели, посмотрели весь Торчвуд и всего Доктора Кто, и еще парочку британских театральных постановок, и еще что-то британское, сейчас уже не вспомнить; прикалывались в темноте (с), спали в обнимку с пылесосом, много ели, закупились зимней одеждой.
Потом были чудесные десять дней у Темы в деревне. Бродить по полям, одуряюще пахнущим полынью, развлекаться речными забавами (есть лодка - играй в Боромира, нет лодки - играй в Арагорна. При помощи трех человек, двух матрасов и течения можно еще поиграть в гоночный болид из звездных войн), чистить и потрошить пойманную мальчиками рыбу (смотри, у меня есть собственная армия карасей-зомби), взахлеб читать список по зарубежке - Вульф, Брэдбери, Борхес, Маркес, Рабле, Бальзак; ночами смотреть в телескоп на луну, видеть все кратеры и моря, луна желтая и сделана из мягкого сыра, наполовину съедена солнцем.
Последние две недели августа в Москве, сладкие, тягучие две недели: почти никого не видеть, почти никуда не выходить, много читать, печь пирожки, кататься на велосипеде с записью лекций Борхеса в наушниках, или с еще какими-нибудь смешными лекциями, в особенности на английском, в особенности про эпическую литературу или раннее христианство: в них мне понятны абсолютно все слова, кроме имен и названий, которые приходится угадывать по контексту, а потом долго ржать, потому что вещи, которые английские правила чтения делают с греческим и латынью - это за гранью добра и зла.
Хотя, конечно, кто бы дал мне спокойно пролежать на диване две недели: был и фестиваль мировых культур, последние абзацы "Поисков..." Эко во плоти; была чудесная Яна, вытащившая меня на открытие какой-то выставки (дело было в ГМСИ, зал был полон репортеров и людей с Необычайно Одухотворенными Лицами, у нас в руках была надувная акула, обеим очень хотелось громко крикнуть вслух ЖОПА (самое естественное желание на подобных мероприятиях), поэтому минут через 15 мы оттуда сбежали, а минут через сорок пили масала-чай во дворе кафедрального собора, а минут через пятьдесят в уборной того же собора красили надувной акуле губы моей помадой. Яна ебанутая, я ее ужасно люблю); был Ри, с которым мы съездили на Буфест (платишь деньги, чтобы попасть в место с миллионом книг, платьев, блокнотов, открыток, бус, сережек этц, на которые у тебя НЕТ ДЕНЕГ. Удовольствие очень на любителя), а потом провели сутки у меня с едой и британским кино, и даже написали стихи про каннибализм ("Поздравляю, дорогая. Мы написали стихи про каннибализм без каннибализма", - непередаваемым голосом сказал мне Ри, когда мы закончили) на сквик-фест.
Была пьянка у Славы, на которой мы дегустировали самогон Олега. Самогон пах свердловскими булочками и на вкус тоже был как свердловские булочки (разве что на 70 градусов крепче). Самогон подействовал на меня довольно странно: захмелев, я ушла ото всех в темную комнату, лежала на диване, не включая свет, и полчаса читала про физику частиц. Мне было очень страшно.
Потом прошло.

Двадцать седьмое число, и с одной стороны, я соскучилась по учебе, по этому дивному ебанутому Кармартену, в котором вдыхаешь первого сентября и выдыхаешь двадцать пятого июня; с другой стороны, невыносимо хочется, чтобы оставшиеся пять дней превратились хотя бы в пятнадцать. Я читаю одновременно семь книг, из которых две на английском, одна - учебник физики, а еще три по объему приближаются к энциклопедии мифов народов мира. И еще как минимум три десятка я не успела прочесть, и еще много стихов, которые я открываю для себя только сейчас, потому что они на английском. Иностранный язык - одна из самых великолепных вещей в этом мире, по-моему: как бы хорошо ты его не знал, он чужой, ты не рос в его контексте, ты не знаешь его так идеально, как свой; поначалу ты даже не видишь штампов и заезженных слов, и какая-нибудь совсем простая строчка вроде there were angels dining at the Ritz раз за разом заставляет твое сердце замирать. Я могу поделиться с вами кое-чем, если вы еще не: например, вот, и вот, и еще это (первый раз, когда я его читала, я забыла, как дышать).

Словом, остановись, мгновенье.
(Мне кажется, это то лето-после-первого-курса, которого у меня было в десятом году, потому что в десятом году вместо лета у меня был персональный одноместный ад. А сейчас снова первый курс, то есть уже второй, снова лето, но на этот раз всё как надо, всё славно, все живы и здоровы, и можно вообразить, что мне не 19, а 17, и я никому ничего не должна, и вести себя соответственно. Я и веду. Спасибо, доброе мироздание)
...Пока, дорогая лирушечка. На протяжении учебного года я буду традиционно изменять тебе с твиттером, потому что на большее мой любимый Кармартен не оставляет мне времени (почти вся ф-лента, впрочем, приходит мне на почту, и это одно из немногих утешений в моем мире припева-два-раза).

Провела день в окружении детей, со всех сторон были дети разных размеров и возрастов, причем все - мои родственники.

Еве четыре месяца; не уверена, что она узнала меня, но точно узнала мой палец. Ухватилась - и все, пиздец, на ближайший час мы с Евой неразлучны. Мне рассказали, что ребенок, когда только-только рождается, уже способен выдержать собственный вес. Мол, это подарок эволюции: чтобы цепляться за волосы матери, пока она бежит за мамонтом, и руки у нее заняты копьем. Но пару миллионов лет назад мамонты вымерли, пару месяцев назад мама Евы побрилась наголо, а против природы не пойдешь, - поэтому Ева перешла на пальцы. На мои, в частности.

И между прочим! Всего 4 месяца, а она уже умеет делать пальцами, как Спок. Такой талантливый ребенок.

Ева тянется к моим билетам по философии, я кричу НЕТ РЕБЕНОК ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ Я СЛОМАЛА СВОЮ ЖИЗНЬ ТЫ НЕ ДОЛЖНА ТОЖЕ; шестилетний Макс тянется к моим карабинам, ну, это, в общем, еще ничего. Пусть вырастает большой, отращивает бороду и уходит в горы, и Еву пусть берет с собой, с такой хваткой из нее выйдет идеальная альпинистка. У Макса есть младший брат, два года разницы, драки за право оккупировать мой гамак, и мое одеяло, и что-нибудь еще. Очень трогательно.

Вчера к нам с другом подошел мужик лет тридцати и предложил выпить с ним: этой ночью у него родился сын, назвали Алексеем, много килограммов, много сантиметров, все дела, - а отметить не с кем. Что там отметить, - даже поделиться не с кем, кроме двух придурков, пьющих шоколадное чудо-молоко в четыре утра на автобусной остановке.

Вообще говоря, у меня меньше чем через десять часов экзамен по философии, и я тут подумываю с каменным ебалом сообщить преподавательнице, что я Казобон, я осознала, что есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: текущая вода, горящий огонь и ползущий младенец. Верно, билеты по философии не входят в этот список.

Другой вариант - вытянуть билет, увидеть там Спинозу или Декарта, съесть зачетку, заплакать и убежать.

Это я:

А. В. посоветовал в рецензии быть помягче, никого сильно не ругать, использовать формулировки вроде "Вызывает вопросы..."

О да. Вызывает вопросы.

Эта книга по мере прочтения вызывала у меня очень, очень много вопросов.

Например, такие: "Переводчик что, идиот?", "Редактор что, идиот?", "Корректор что, идиот?", "Корректор что, слепой идиот?", "Что делать, когда начинают вытекать глаза?", "Сколько дают за преднамеренное убийство троих человек?", ну и все в этом духе.

Вот вам парочка цитат, чтобы вы осознали всю мою боль:

"...династия королей, последний из которых, Утерпендрагон, при помощи чар волшебника Мерлина зачал с любимой женой Ингерной сына, Артура". 

УМРИ ВСЕ ЖИВОЕ. Утерпендрагон. Ингерна. ЛЮБИМАЯ ЖЕНА Ингерна. В принципе, все верно: не уточняется ведь, ЧЬЯ она была любимая жена. "С помощью чар волшебника Мерлина"? Если бы я не знала, я бы подумала, что Утер (простите, Утерпендрагон) был импотент. Ладно, поехали дальше:

"...целый ряд других героев, самые яркие из которых - Говейн, Ланселот и Парцифаль".

Говейн. Говейн. ГОВЕЙН. Почти как Говинда, только Говейн. Ок, подышали в пакетик, продолжаем читать.

Например, про "Историю королей Бретании" Гальфрида Монмутского.

Или про ковры. Ковер из Байо и ковер из Байе. Ковра из Байё в тексте не встретилось ни разу.

Глава про Робина Гуда началась с "Малютки Джона". Я стиснула зубы, хотя, по-моему, адекватный перевод - Маленький Джон, а "Малютка Джон" - подходящий псевдоним для карлика-порноактера.

Но следующая строчка заставила меня позеленеть и изрядно увеличиться в размерах:

"Эпоха романтизма добавляет ему и нежную подружку, Мэд Мэриан".

Maid Marian, понимаете? Maid Marian. Переводчик, редактор, корректор, умрите, пожалуйста.

Еще в этой прекрасной книге есть замок Неушванштейн, город Сант-Яго де Компостелла, Реймсская Богоматерь и прочие занимательные персонажи.

А теперь я пойду и попробую написать про это помягче.

ПОМЯГЧЕ.

 

У меня за два месяца скопилось немало смешных цитат про средние века, слишком длинных, чтобы выкладывать их в твиттер. Пусть будут тут, не только же нам с Джесс им радоваться.

Конь, как известно каждому, составляет важнейшую часть всадника

Женщинами он в то время, когда я был при нем, не интересовался, ибо, когда я прибыл к нему, у него умер сын, по которому он сильно скорбел, и он в моем присутствии дал обет богу не прикасаться ни к одной женщине, кроме королевы, своей жены. И хотя по брачному установлению так и следует поступать, тем не менее это было великое дело — столь твердо следовать своему решению и столь неуклонно выполнять данное обещание, особенно если иметь в виду, что королева была отнюдь не из тех женщин, с которыми вкушают большое наслаждение, хотя она была доброй дамой.

Ф. де Коммин, "Мемуары", конец XV-ого века

Стаи ангелов чуют весну, возвращаются в город, кружат над домами. Небо белым-бело, небо полно нежного шелеста; кариатиды прихорашиваются в ожидании, лестница понемногу спускается с небосвода и скоро достигнет земли, совсем скоро достигнет земли.

Что до нас, человеков с озябшими руками, капризными ртами, грязными ботинками, с глазами, прозрачными, как лед, - мы понемногу спускаемся в ад и совсем скоро достигнем предела совершенства, если еще не.

Всё здесь идет, как обычно: кто не влюблен, тот простужен,
Кто не в себе, тот в гостиной, кто не пропал, тот дурак.
Взгляды на грани приличий, свежие сплетни на ужин,
В холле три новых картины, в спальне всегда полумрак.

Всё здесь летит по наклонной: сказка, трагедия, эпос,
Каждый здесь – кукла с надломом: болен и зол, уязвим.
Кофе горчит белладонной, небо безмолвно и слепо, -
Но сколько любви в этом доме, боже мой, сколько любви.

Цитата из средневекового араба; в трех строчках - вся жизнь гуманитария.

Изучая творения древних, мы делаемся их современниками; размышляя над их жизнью, мы словно становимся ее свидетелями и переживаем ее сами. И так долгие годы можно было бы провести за этим занятием, когда бы смерть не отрывала нас от него столь внезапно.
Абу Шама из Дамаска, ум. 1267

Меня со школьных лет не переставал удивлять тот факт, что 23-его февраля надо поздравлять, благодарить и дарить подарки не только дедушке, но вообще всем окружающим мужикам. Просто потому, что они мужики и потому что в противном случае ты сама не получишь подарков две недели спустя. А так как друзей у меня всегда было гораздо больше, чем подруг, 23-е февраля год за годом встречало меня жутчайшим диссонансом. Я очень люблю дарить подарки, но, блядь, при чем тут отечество?
А в этом году меня озарило. Все встало на свои места, праздник обрел смысл, я - спокойствие.

Под катом стихи и патетика, осторожно

Про балы дебютанток в Америке (про Европу тоже немного)

Пожалуй, хватит тосковать о невозможном, придумывать миры, курить ночами, - пока ты сам себе не станешь тошен, пока тебя еще не откачали. Границам нет конца, концам – границы; своди их, выводи сухой остаток. И если дом родной уже не снится, и если дым отечества не сладок, - закрой глаза, ткни в карту наугад, и выезжай на трассу шестьдесят.

Давайте останемся собой, давайте останемся живыми, давайте никогда не будем умирать. У меня странное настроение, во мне смешались обида, восторг, тоска и предвкушение, и никакого праздника; я шуршу оберточной бумагой, завиваю ленточки и думаю о том, что давайте никогда не будем умирать, вы все редкостные мудаки, уж не знаю, за что мне это, но давайте не будем, ладно?
Давайте, ну я не знаю, уезжать в дальние тропические страны, устраивать революции, заводить жен, детей, собак и канареек, устраивать благотворительные вечера, влипать в сомнительные аферы, вестись на провокации, менять деньги, менять имена, менять лица, менять божий дар на яичницу. Главное – встречать каждый август на берегу древнегреческого моря, встречать каждое рождество в нашем соборе, встречать хотя бы каждую десятую пятницу за стойкой нашего паба.
Год прошел, пройдет следующий, я не знаю, сколько их нам отмерено, но давайте не будем умирать до самой смерти; давайте, чтобы наверняка, сделаем это на спор, нам всегда хватало азарта на самые невозможные вещи.
Я не знаю, что останется от меня, если не будет вас, всех вас, которые дороги мне по разным, порой совершенно дурацким и необъяснимым причинам. Я не знаю, сколько нужно рук, чтобы развести свои и ваши беды, но все мы – люди с надломом, этим друг другу и дороги, что тут поделать.
Моя любовь – порыв ветра, проклятый клад на дне Рейна, лепреконское золото, мираж в пустыне, тридцать второе мая, – но другой у меня нет. Терпите эту и не умирайте, не умирайте, не умирайте никогда.

Пишу реферат по Плутарху и Светонию, долго и мучительно, с нытьем и истериками, ну, как я обычно это делаю.
И так как никто так и не написал мне фанфика Плутарх/Шарлотта, то я это сделала сама (вместо того, чтобы писать реферат, разумеется)

Плутарх/Шарлотта, Светоний, Нерон
NC-17 (впрочем, без графики)
Все герои вхарактерны, поверьте.
"Добрый Плутарх рассказывает о героях" - название одной статьи из библиографии.

Добрый Плутарх

За что я люблю мифологию, так это за чарующую непосредственность.

Чтобы изобразить нежность бога, нужен такой поэт, как Гомер. Утверждая, например, что Ата богиня, и притом нежная, — по крайней мере, стопы у нее нежны, Гомер выражается так:

Нежны стопы у нее: не касается ими
Праха земного она, по главам человеческим ходит.

Так вот, по-моему, он прекрасно доказал ее нежность, сказав, что ступает она не по твердому, а по мягкому.

Платон, "Пир"