В 1808 году 23-летняя Анна Орлова-Чесменская, дочь сподвижника Екатерины II Алексея Орлова, лишается своего единственного родителя и отправляется в паломничество — в Спасо Яковлевский монастырь, помолиться у мощей Дмитрия Ростовского. В монастыре Анна знакомится со старцем Амфилохием, прозванным гробовым за сорока-летнее молитвенное стояние перед мощами, и становится его духовной дочерью. Теперь богатая наследница, она навещает монастырь каждый Великий пост и регулярно жертвует

обители значительные суммы. Несмотря на набожность, Анна не оставляет свет, продолжает давать изысканные приемы и даже делается камер-фрейлиной императрицы Александры Федоровны. После смерти Амфилохия она ищет нового духовного наставника и пытается сблизиться с архимандритом Фотием, рекомендованным ей епископом. Тот сначала сторонится ее богатства и знатности, но, получая регулярные и щедрые пожертвования, а также принимая ходатайства о нем фрейлины, в конце концов начинает-таки давать девице духовные наставления. В 1822 году Фотия назначают настоятелем Юрьева монастыря, и при помощи богатой духовной дочери он в короткий срок восстанавливает эту и две другие обители. Злая молва подозревает любовную связь незамужней графини и архимандрита.

Как известно, в 1830-х годах Александр Сергеевич Пушкин находился под сильным влиянием общественного мнения, и ему даже приписывают несколько эпиграмм, по-священных отношениям Фотия и Анны. Например, такая: "Благочестивая жена / Душою Богу предана / А грешной плотию / Архимандриту Фотию". Позже Пушкин раскаялся в своих насмешках над праведницей и даже совершил незадолго до смерти секретное паломничество в Спасо Яковлевский монастырь. По другой версии, в Ростов Пушкин ездил не молиться, а за серьгами из знаменитой ростовской финифти, промысел которой открыл когда-то в Спасо Яковлевском монастыре иеромонах Амфилохий

На балу у Карамзиных в октябре 1835 года тогда еще мало знакомый Пушкину Владимир Сологуб неумно пошутил с его женой, сведения о чем, превратившись в сплетню, дошли до вспыльчивого поэта. Пушкин потребовал от обидчика сатисфакции, намеревался приехать в Тверь, где находился по службе Сологуб, и даже справлялся о качестве дорог. Тем временем Сологуб купил пистолеты, привел в порядок бумаги, выбрал красивое место — на мосту реки Тьмака и, твердо решив не стрелять в любимого поэта, стал ждать. Прождав так три месяца, он отлучился на два дня в деревню. Ровно в это время Пушкин прибыл в Тверь и, не найдя противника, уехал. Вернувшись на третий день и узнав о разминке, Сологуб помчался в Москву и уже на рассвете прискакал к Нащокину, у которого остановился Пушкин. Желая немедленно решить дело, Сологуб приказал разбудить поэта. Вышедший в халате заспанный Пушкин сперва был холоден, однако вскоре разговор пошел о только что начатом им "Современнике". Со-всем уже проснувшийся Пушкин принялся шутить и, вернувшись к теме о дуэли, объяснил: "Неужели вы думаете, что мне весело стреляться? Я имею несчастье быть общественным человеком, а вы знаете, что это хуже, чем быть публичной женщиной". Чтобы покончить с дурацким спором, Сологубу было предложено написать несколько слов Наталье Николаевне, на что тот согласился и написал прекудрявое французское письмо, которое Пушкин взял, тотчас же протянул руку, после чего сделался совсем весел и дружелюбен.

Краеведы Тверской области подсчитали, что Пушкин пересекал их губернию 28 раз с самыми различными целями: поступление в школу, посещение друзей, дегустация малины, дегустация макарон, ухаживание за девицами, устройство дуэли, обед пожарскими котлетами, дела, творчество. Информация о перемещениях поэта, аккуратно собранная по произведениям, воспоминаниям и письмам его самого, его окружения и современников, имеет принципиальное значение для развития краеведческого туризма.

Еще в советское время Тверь стала неформальной столицей "пушкинского кольца Верхневолжья", откуда взяли начало все туристические тропы к Берново, Малинникам, Павловскому, Старице, Торжку. Однако постепенно к данным пушкиноведов добавлялись сведения лажечниковедов, глинковедов, сологубоведов и др., что позволило им утверждать: сам Александр Сергеевич никогда не ездил по "пушкинскому кольцу", а пользовался иными маршрутами и, следовательно, наблюдал иные дали и ландшафты. Находятся и совсем смелые исследователи, считающие включение самой Твери в "пушкинское кольцо" необоснованным, поскольку не известны точные адреса пребывания поэта здесь (кроме, разве что, знаменитого дома Гальяни, но и тут историки сомневаются, действительно ли гостиница находилась в нынешнем здании банка, на котором теперь установлена соответствующая доска). Тем не менее Тверь полна нетронутыми временем уголками, каким является район Затьмачье.По таким уголкам, с уверенностью можно сказать, и гулял Пушкин, а только подлинные виды могут сообщать любителям поэзии нечто о переживаниях, которые, скорее всего, возникали в душе поэта.

Своей славой Покровский женский монастырь в Суздале обязан, прежде всего, знаменитым узницам — представительницам княжеских и царских семей, которых закрывали в этом красивейшем месте в излучине реки Каменка родственники. Подъем могущества монастыря приходится на правление Василия III, первым отправившего на постриг свою бесплодную жену, закат — на царствование Петра Великого, сдавшего сюда наскучившую царицу. Всего историки насчитывают около тридцати царственных особ, посетивших обитель с целью удаления от глаз царственных мужей, отцов или братьев. Многие из них (а также более простые монахини, уличенные в их поддержке) умерли впоследствии мученической смертью. Из литературных героинь Пушкина как минимум две побывали таким образом в Покровском монастыре: упомянутая жена Пе-тра Евдокия Лопухина (из подготовительно-го текста к "Истории Петра I") и Ксения Годунова, дочь Бориса Годунова из одноименной драмы. Да и сам Пушкин очень любил монастыри, неоднократно бывал в них, разворачивал там действия своих произведений, даже воображал себя монахом (как в стихотворении "К сестре") и свое последнее пристанище также нашел в монастыре.

С началом XIX века монашество в России переживает свое новое рождение — новые церковные законы Павла I, Александра I и Николая I частично возвращают монастырям утраченные после секуляризации 1764 года позиции, развитие купечества и, как следствие, щедрые пожертвования позволяют развернуть строительство больших каменных церквей. Но главное, именно с началом XIX века монашеская жизнь опять начинает соответствовать народному представлению о благочестии. Растет число обителей, монахов и особенно монахинь. Роль женщины в общественной жизни России стремительно меняется на глазах у Пушкина: буквально за несколько десятилетий из танцующих и вышивающих между родами многие дамы его круга становятся полноправными участницами общественно-политической жизни страны. С некоторой задержкой общее просвещенное настроение начнет распространяться и на женские монастыри, которые уже совсем скоро, в конце XIX столетия, станут центрами духовности, благотворительности и просвещения, а пока только начинают строиться, расширяться, возводить школы, больницы и другие богоугодные заведения. Пейзаж начала XIX века позволяет нам увидеть Покровский монастырь в один из тех редких и почти невозможных спокойных исторических моментов, когда ни темное прошлое, ни светлое (а потом снова темное и снова светлое) будущее не нарушают царящих внутри и снаружи обители мира и гармонии.

Европейская ряпушка (лат. Coregonus albula) — вид пресноводных рыб из отряда лососеобразных; европейская корюшка (лат. Osmerus eperlanus) относится уже к отряду корюшковых. Будучи далеко не родственниками, они однако принадлежат к общему классу лучеперых рыб и к общей европейской культуре. Обе эти рыбешки издревле соседствовали на русских столах: их ловили на Невском взморье рыбаки-отходники, приходившие в Петербург из Осташковского уезда Тверской губернии, с озера Селигер; порой корюшка и ряпушка даже соперничали на лотках разносчиков, заставляя горожан делать нелегкий выбор .Со временем судьба развела рыб: самая выдающаяся из ряпушек — переславская (выделенная даже в отдельный вид — лат. Coregonus albula pereslavicus), которая водится исключительно в Плещеевом озере, как обладающая особыми вкусовыми качествами все чаще участвует в царских застольях. Дошло даже до того, что Петр I, желая сберечь рыбу для особых, постных случаев, запретил ловить ее местному населению под угрозой отнятия пальца. Вся добываемая особыми, по установленному образцу, сетями Coregonus albula pereslavicus увозилась в Москву. Ряпушка стала деликатесом и, наравне с осетром и стерлядью, присутствовала на высочайших обедах. С переездом столицы в Петербург скоропортящаяся переславская рыба уже не успевала к обеду (другие виды ряпушки не пользовались таким успехом). Сезонная корюшка не смогла занять ее место на придворном столе северной столицы и, возможно, поэтому становится в XIX веке одним из символов Петербурга, более других любимым простым народом.