Геннадий Старостенко, газета "Завтра" №7 2012:

"Чашу терпения переполнил разудалый треп известного телеведущего, любящего обрядиться в диктаторский френчик и мнящего себя Сократом (24-го ноября 2011 года в утреннем эфире «Вестей FM»). (Речь идёт о путинском соловье Владимире Соловьеве; см. мой пост о его похождениях. - Proz.). А через три дня, 27-го, уже и дива растления Лолита голосила на НТВ — в поддержку сексуальных извращенцев, что Чайковский тоже был из их числа. И никто в энтэвэшной студии не вступился, увы, за честь великого композитора…

Господа из либерального племени давно уже атакуют память о Петре Ильиче Чайковском слухами о его гомосексуальности, но в последнее время адресованное этой памяти мозгоблудие превысило все мыслимые пределы.
Эта массированная атака на культурную память страны в ряде случаев достигает цели. Доходит до того, что и в стане традиционалистов едва ли не готовы принять эти наветы, лишенные доказательной основы, как горькую правду, как данность. Так обширна сфера вещательного воздействия на наши умы, так велико желание внушить нам это безумие.

Обратимся за поддержкой к авторитету профессора Михаила Буянова, президента Московской психотерапевтической академии. Он убежден, что «нетрадиционная ориентация» Чайковского — мстительные измышления, пошедшие от консерваторок, сестер Пургольд, одна из которых истерично преследовала композитора. Отвергнутая им, она и принялась распространять эти выдумки.
«Чайковский был несчастным человеком, — Буянов подтвердил в телефонной беседе то, что писал и высказывал раньше, — но не был гомосексуалистом». По мнению психиатра, нельзя вместе с тем отрицать и того, что Петр Ильич страдал серьёзными неврозами и фобиями, был выраженным ипохондриком. По причине сверхмнительности и рефлексии, свойственной сложной душевной организации, он и называл себя самым никудышным человеком на свете.

Известно, в какую депрессию привела молодого композитора рецензия Ц. Кюи на его кантату «К радости» (1866). Кюи безмятежно писал: «…если б у него было дарование, то оно хоть где-нибудь прорвало консерваторские оковы». Композитор вспоминал, что по прочтении этого приговора у него потемнело в глазах, голова закружилась, и он, как безумный, целый день бесцельно бродил по городу, повторяя: «Я пустоцвет, я ничтожность…»
«Зимние грезы», навеянные путешествием на Валаам, композитор писал и по ночам, поскольку днем был загружен преподавательской работой. Это привело к страшному нервному расстройству, и с того времени от ночных бдений пришлось отказаться.
Наложила негативный отпечаток и скоропостижная женитьба на Антонине Милюковой, страдавшей шизофренией и впоследствии более двадцати лет проведшей в психиатрической клинике.

На протяжении всей взрослой жизни композитору сопутствовало повышенное внимание журналистов, людей искусства и культурной публики вообще, под контролем был каждый его шаг. Однако ничто не выдавало его порочных наклонностей.

На свете есть немало радетелей духа либо людей отшельнического склада, которым не дано в этой бренной жизни создать семью и продлить свой род, — так что же, по этой причине всех их надо огульно причислять к извращенцам? Но ведь и женоненавистником он не был — и увлекался женщинами пламенно, о чем свидетельствуют современники и биографы. Г.А. Прибегина в своей выдержавшей несколько изданий книге о жизни и творчестве Петра Ильича свидетельствует, например, и такое: «С одним из своих увлечений — Соней Переслени — он решает окончательно расстаться. С.В. Переслени, по стечению обстоятельств, была пятой Софьей из девушек, привлекавших его внимание…»
А какое сильное чувство испытывал он к Дезире Арто, певице из итальянской труппы в Москве, которой посвящал свои произведения! Женитьбе помешали Н. Рубинштейн и мать певицы.

Предваряя попытку разобраться в личностной драме Чайковского, вернемся к разговору с доктором Буяновым. Он призывает осторожней относиться к творению Чезаре Ломброзо «Гениальность и помешательство». Ни в результатах собственных трудов, ни у коллег он не находил подтверждения тезису Ломброзо о том, что гениальности непременно сопутствуют какие-либо серьезные психические или сексуальные отклонения. Напротив — физическое, психическое и нравственное здоровье человека, как правило, и образуют базис, способствующий развитию природного дара.

И главное — где факты? В качестве фактов сторонники «нетрадиционной ориентации» приводят письма Петра Ильича. «Хрестоматийным» в своем роде стало уже и письмо к брату с упоминанием «педерастической бордели» — и прочие «покаянные» эпистолы. Но, господа — откуда эти письма и сохранились ли оригиналы?
Оказывается, нет ни оригиналов, ни копий таких писем ни в частных коллекциях, ни в музейных. Зато обильна печатная продукция на эту тему, появившаяся у нас и за рубежом в последние 20–30 лет. Америка и множит ряды «исследователей», «пакующих» великого русского композитора в новомодные «лейблы педерастии». Там живёт и Александр Познанский, которому удобней сочиняется о Чайковском в отрыве от исторической почвы…

Многие считают, что такого рода «письма» — целиком на совести А.А. Орловой (Шнеерсон), эмигрировавшей из СССР в 1979-м. Самым комплиментарным образом ее характеризует книга «Евреи в культуре русского зарубежья», однако знающие тему пишут, что в ее статьях зачастую не было ссылок на источники и присутствовали подлоги. Она же предложила публике и версию «самоубийства» композитора, якобы не выдержавшего «собственной порочности».

Заслуживает внимания мнение Артема Новицкого в ЖЖ, на которого так окрысилась за правду публика из лагеря извращенцев. Приведем несколько выдержек из его статьи: «Орлова утверждала, что все эти факты стали ей известны от Александра Войтова — выпускника училища правоведения — которому, в свою очередь, их поведала вдова самого Николая Якоби». Точнее выражаясь, «одна бабушка сказала».

Вот пример типичного якобы «письма»: «28. 09. 1876 г. Брату Модесту. "Представь себе! Я даже совершил на днях поездку в деревню к Булатову, дом которого есть не что иное, как педерастическая бордель. Мало того, что я там был, но я влюбился как кошка в его кучера!!!".
Автор этой грязной фальшивки не удосужился даже адаптировать свою стряпню к стилю композитора. Не говоря уже о том, что и само "письмо" никто и никогда не видел. Да и стал бы писать такое родному брату человек, тонко понимающий меру приличий? Человек глубоко религиозный, чему есть несметное число свидетельств. Безнаказанность позволяет ненавистникам множить число фальшивок, — но оно же, в свою очередь, и разоблачает фальсификаторов. Несостоятельность подобных инсинуаций обнаруживается простейшим лингвистическим анализом.

Приведем несколько таких "писем", — не имеющих под собой оригинала, но распространяемых посредством интернета и печатного станка. Например, из "работы" В.С. Соколова, ссылающегося на некие архивные источники. В интересах дела преодолеем естественную брезгливость. Если будем молчать, то зло распространится далее.
Вот "эпистола" брату Модесту (якобы в 1877 г) : "Моя любовь к известной тебе особе возгорелась с новой силой! Причиной этого ревность. Он связался с Эйбоженкой, и они (…нецензур. слово) по 5 и 6 раз в день…"
Через год тому же адресату якобы пишется следующее: "От скуки согласился познакомиться с одним очень милым юношей из крестьянского сословья. У меня целый день сладко ныло сердце, ибо я очень расположен в настоящую минуту безумно влюбиться в кого-нибудь…"

После женитьбы на Милюковой композитор "отписывает" другому брату — Анатолию: "Просидели одно отделение и поехали домой. По части лишения девственности не произошло ровно ничего… " То же самое — чуть не слово в слово — он "пишет" другому брату в тот же день — опять, что лишения девственности« не случилось…
Или вот еще ("Петр — Анатолию", будто бы в 1871 г) : "Что у тебя шанкр, меня нисколько не удивляет, ибо с кем его не было? Вспомни, какой шанкр мне насадила Гильда в Петербурге…"

Ну и "семейка Симпсонов"! Да что же он за гениальный композитор, что за извращенец такой, что способен безо всякого стыда сообщать подобное всей своей родне… Такого ведь и нынешние отморозки с зоны не напишут, а все "датируется" временем, когда в людях жил и Божий страх, и нравственный самоконтроль присутствовал, и особенно в дворянстве — и уж тем паче в эпистолярном отношении… Да сколько перьев предшественники нынешних либералов поломали, описывая и критикуя "мракобесное пуританство" XIX века…
Такие, с позволения писать, "эпистолы" мог сочинить только некто, не уважавший ни себя, ни других. Некто без чувства собственного достоинства. И напротив — человек, столь глубоко и всеохватно постигший гармонию мира и духа, просто не может проявиться нравственным уродом — хотя бы и в одной какой-то случайности. Есть некая "точка развития" или нравственная детерминанта, за которой такое просто невозможно по определению.

И главное: дневники композитора, существующие реально, доказывают, что ему был присущ совершенно иной стиль письма: краткий до односложности, с назывными, рублеными фразами.

Так что же это — глупость или измена? Радения скандалистов от СМИ, инсинуации извращенцев, пытающихся социализовать свой срам, как оно имеет место в утомленных демократией странах, или культурная война, инспирированная мировым либерализмом? И есть ли еще что-либо, за что можно было бы так жестоко мстить Чайковскому?

Да почему же нет — сколько угодно. Например, в сопоставлении с фигурой Антона Рубинштейна. Вот еще цитата из ЖЖ: "Деятельность Рубинштейна изобиловала конфликтами с придворными кругами, а также с композитором А.Н. Серовым и членами «Могучей кучки», предпочитавшими русское направление в творчестве. «Несмотря на то, что Рубинштейн в детстве был крещен, он сохранял еврейское национальное самосознание» («Электронная еврейская энциклопедия»).

Очевидно, смертельной обидой, по мнению Новицкого, стало и то, что в 1944 г. Ленинградской консерватории, у истоков которой стоял А. Рубинштейн, было присвоено имя Н. Римского-Корсакова. Московской же консерватории, где Н. Рубинштейн был директором и профессором по классу фортепьяно, было присвоено имя П. Чайковского«.

К тому же в части реально сохранившихся писем великого композитора кто-то усматривает брезгливое отношение к представителям еврейства. В одном из писем к брату Анатолию композитор скорее одобрил, чем осудил, "еврейский погром" в Смеле в 1881 г. За несколько лет до этого он пишет ему же: "Если можешь, то скажи Антону Рубинштейну: «Брат велел вам передать, что вы сукин сын»…Никто так не оскорблял моего чувства собственного достоинства, как этот петергофский домовладелец. А теперь еще он лезет со своими паршивыми операми…".

Это тоже не могло не добавить мелких монет в копилку гнева…

Есть закон жизни: либерализм более чем терпимо относится к содомскому греху, опекает его и вербует в свой лагерь, используя в войне с традиционализмом. И вместе с тем, по контрлогике вещей, когда желает очернить противника, то видит самое эффективное для себя средство в поношении его именно "по линии нетрадиционности сексуальной ориентации".
Увы — массы редко слышат правду истории и доводы здравого смысла, информационные ресурсы у них украли еще до отъема собственности в начале 90-х. Того и гляди — народное большинство, основу любой демократии, заставят поверить, что перверсии и есть причина любого культурного достижения.

А ведь сам Петр Ильич и примечателен как композитор прежде всего тем, что черпал свое вдохновение в народном творчестве. Писал о неисчерпаемом богатстве, скрытом в народной песне. Вот его слова: "Русская народная песня есть драгоценнейший образец народного творчества; ее самобытный, своеобразный склад, ее изумительно красивые мелодические обороты требуют глубочайшей музыкальной эрудиции…".

Говорил, что страстно любит не только русскую природу и народные песни, но и самого русского человека, русскую речь, русский склад ума, русскую красоту лиц, русские обычаи. Признавался: "Я не встречал человека, более меня влюбленного в матушку-Русь вообще…Вот почему меня глубоко возмущают те господа, которые готовы умирать с голоду в каком-нибудь уголку Парижа, которые со сладострастием ругают все русское и могут, не испытывая ни малейшего сожаления, прожить всю жизнь за границей на том основании, что в России удобств и комфорта меньше. Люди эти ненавистны мне; они топчут в грязи то, что для меня несказанно дорого и свято, (Этим, видимо, и породил встречную ненависть, длящуюся и поныне).

Сказал однажды в апреле 1892-го — в утомлении от работы: "Лучше даже страдать, как это мне предстоит, в Москве, чем быть вне России". Кто из нынешних "музыкантов" не осмеёт эту фразу? Такое г-м либералам не просто непонятно — оно им оскорбительно.

О высокой гражданственности и подлинном патриотизме композитора свидетельствуют и переписка, и взгляды, и творчество само. Его творения порождали патриотический восторг у русских — как это было, например, с исполнением Славянского марша.

Известен случай, когда и Лев Толстой заплакал в театре, слушая музыку Чайковского. Было и встречное признание гением Чайковского: "Одного Л.Н. Толстого достаточно, чтобы русский человек не склонял стыдливо голову, когда перед ним высчитывают все великое, что дала человечеству Европа".

Не будет преувеличением сказать, что и славянофильство с истинным народничеством в лучших проявлениях нигде так не утвердились в искусствах, как в музыке Глинки и Чайковского. Это подтверждают и письма Чайковского. Была, конечно же, "Могучая кучка", — но в ней все же не было гения абсолютной величины. Повторим, вслед за Г. Прибегиной, строки письма Петра Ильича родным: "Мы переживаем ужасное время… С одной стороны, совершенно оторопевшее правительство, до того потерявшееся, что Аксаков ссылается за смелое правдивое слово, с другой стороны, несчастная, сумасшедшая молодежь…".

И еще: это был чрезвычайно работоспособный человек, по свидетельству близких, ценивший и научившийся распределять свое время еще в детстве. Он считал потерянным время, когда не мог сочинять. Из письма брату: "Транжирство времени есть самое безумное". Осознав с возрастом силу и задачи своего вдохновенного дара, он боялся вверить его в руки женщины, которая бы не поняла его до конца, боялся повторить ошибку с Милюковой (а ей он, кстати, до конца жизни регулярно высылал деньги). Возможно, искал себе равную — и боялся ошибиться. К тому же, сам получая материальную поддержку от фон Мекк, влюбленной в его музыку, не спешил возложить на нее заботу еще и о женщине, которая была бы ближе к нему. Считал, что это был бы нонсенс…

В наш электронно-клеветнический век именно величию подлинного таланта и высокой героике достается больше всего. Уродство не терпит рядом с собой красоты. Уж таково времечко на дворе: все эпическое, героическое и подлинно прекрасное — в лучшем случае набор ненужных архаизмов, а в худшем — пища для грязных анекдотов".