Опубликовано в новом украинском православном проекте - журнале "Лоза"

Сегодня опять в почтовом ящике вездесущего интернета будет лежать очередное письмо от моей незримой собеседницы. Каждый понедельник она присылает мне послание с четко пронумерованными пунктами вопрошений, без решения которых, по ее мнению, идти в храм Божий и молиться не надобно.
- Вот докажите мне, что Бог точно есть и в нашей жизни участвует, тогда и пойду я в Вашу церковь.

Уже больше года объясняю, рассказываю, растолковываю. Тщетно. Ворох вопросов не уменьшается и порой, мне кажется, что испытывает мою веру и знания не симпатичная собеседница, смотрящая на меня с присланной фотографии, распахнутыми карими глазами, а какая-то корпорация атеистов, иноверцев и бесенят. Да и как иначе думать, если этот непрекращающийся экзамен не имеет границ ни в науках светских, ни в богословских?

Наверное, давно надо было прекращать этот бесконечный диалог, где не может быть победителя, но каждый раз очень хочется показать и растолковать, что есть рядом с нами то и Тот, что не подвластно нашей логике и окончательному пониманию. Кажется – еще один штрих, одно предложение, один пример и станет ясным: без веры и Бога нет полноценного человека, но то, что очевидно для меня не понимается и не принимается.

Уже несколько раз решал остановить этот разговор и остановил бы, но последняя тема затянувшейся беседы заставила продолжить. Вопрос-то от невидимой собеседницы (или собеседников?) всех касается. И меня, и моих прихожан, и каждого из вас, читающих.

Аккурат, перед Троицей, когда зашла речь о поминальной родительской субботе тут же и очередное утверждение-вопрос появился:
- Какое у вас может быть «человеколюбие» если вы просите Бога от смерти внезапной избавить и страдание проповедуете?
Собрался уже целый трактат написать, где по полочкам ответ разложить, да звонок из села недалекого помешал. Звали меня к бабе Лиде. Исповедать ее, причастить да пособоровать. Умирать старушка собралась и священника к себе потребовала, а так как последние два десятка лет именно я у нее в качестве духовного пастыря числился, то и ехать мне.

***
Баба Лида человек неординарный. Особенность ее в том, что она напрочь игнорируя свои преклонные годы и болезни, каждое утро намечала дневные планы, выполнить которые и молодице не так-то просто. К вечеру, когда становилось ясно, что всего не переделаешь она, еле волоча ноги, шла к своей корове Зорьке, которой, в процессе доения, и жаловалась на всевозможные обстоятельства, помешавшие ей осуществить намеченное. Корова исправно, сочувственно внимала бабушкиным рассуждениям и всегда стояла при данном разговоре смирно, поглядывая на свою хозяйку грустно-понимающими глазами.

Корове было сложнее, потому что она ежедневно выслушивала свою хозяйку, а мне проще, так как эти же сетования старушка выкладывала по субботним вечерам, после всенощной, на исповеди. Исповедовалась и причащалась баба Лида, в последнее время, еженедельно, так как уже лет десять ожидала смерти, к которой у нее было особое отношение. Она с ней даже разговаривала, причем этот разговор всегда велся в тоне уважительном и был абсолютно конкретным.
- Ох, смертушка моя, ты придешь, а у меня капуста в подвал не прибрана и бельишко не переглажено.

Лишь перед летним приездом многочисленных внуков и внучек в ее обращении к грядущей посетительнице проскальзывали приказные интонации:
- Ты, смертушка, погоди ко мне торопиться. Позже погостишь. Не надобно до смерти онуков пугать.

Своим детям и мне баба Лида давно дала распоряжения как ее хоронить, во что одеть, чем поминать и кто все должен организовывать. Организаторы по разным причинам иногда переизбирались, но распорядок будущих похоронных действий бабушка не меняла, лишь постоянно отшлифовывала детали.
Увидев у меня разноцветный на глянцевой бумаге листок с разрешительной молитвой, для чтения над усопшими, баба Лида долго его рассматривала, вздохнула и отложив в сторону приказала:
- Ты, батюшка, с этой новой подорожной (так эту молитву в народе зовут) меня не хорони. У меня своя в сундуке лежит. Я ее еще в старом храме купила и для себя берегу.

Старый храм закрыли, а затем разрушили еще в начале 60-х, при последних хрущевских гонениях. Как не считай, но получалось, что моей прихожанке в то время лет тридцать было, не больше. Удивился я, да и спросил старушку.
- Баб Лид, это что же получается, ты еще молодой была, а уже к смерти готовилась?
- А как же к ней, не готовится, батюшка? Она ведь никого не минует и норовит неожиданно прийти. Вот как ты себя чувствуешь, когда гости нежданные явятся? – спросила старушка, и сама же ответила, - Оно хоть часто нежданный гость лучше двух жданных, но плохо, когда не прибрано и не приготовлено.

Это рассуждение бабы Лиды меня окончательно добило, так как, даже пребывая в священнической стати, о нежданных гостях у меня иная поговорка в голове вертится, еще во времен татаро-монгольского ига образовавшаяся. Да и думать повседневно о собственной смерти, что и Отцы святые советуют, далеко не всегда получается.
Вот поэтому ехал я к позвавшей меня старушке не только службу Божию отслужить, но и взглянуть на бабушку. Что греха таить? Хотелось увидеть, как она встречает ту, с кем и нам встреча предстоит.
* * *
Баба Лида, еще более высохшая после последнего нашего свидания, лежала в «парадной» зале своей хаты, как и положено под иконами, на высоких подушках. Моему приезду обрадовалась и все полтора часа службы все пыталась мне помогать молитвословия читать, да тропари положенные петь. Когда же причастил старушку, велела она внучке стул рядом с собой поставить и меня на него усадила.
- Ты уж не торопись, батюшка, выслушай старую. Может быть на твоей священнической должности и пригодится то, что я тебе расскажу.

Когда отец мой умер, нас у матери трое осталось. Я самая старшая. В восемнадцать Феденьку своего встретила, замуж вышла. Только начали мы с Федором жизнь семейную, как и мать к отцу отправилась, оставив нам и сестричку, и братика младшеньких.
А я ведь молоденькая еще была, да и своего ребеночка уже ожидала, когда мама померла. Трудно было. После войны сытыми редко ходили. За трудодни в колхозе лишь продукты давали, а их на четыре рта и на месяц не хватало, только свой огород да коровка спасали.
Родился у меня мальченка, первенец. Слабенький. Батюшка его на третий день окрестил. Иваном назвали. Боялись, что и недели не проживет, а он целых сорок дней протянул…

Обозлилась я тогда на всех. В церковь пошла и на исповеди злобу свою высказала. Всем досталось. И властям, и священнику старенькому и даже Богу. Молодая была. Глупая.
Батюшка меня выслушал да и говорит:
- Знаешь, Лидушка, Бог видно посмотрел на семейство ваше, на сестру твою и брата, которые только-только в рост пошли, взрослеть начали, и помочь вам решил, чтобы сил у вас хватило, да хлеб каждый день на столе был. Вот и забрал к себе Ванечку, в ангелы Свои определил.
Я молча слушала, плакала. Хотелось мне со священником согласиться, да вот только обидно было, что сыночка моего Бог забрал, несправедливо как-то.

Батюшка же, руку свою, тоненькую такую, каждую венку на ней видно, на голову мне положил и добавил.
- Знаешь, дочка, Бог ведь больше всего человека любит. Он для того нас создал, чтобы мы жили в любви, радости да согласии. Он каждого бережет. Когда же видит, что сами не справляемся, то помогает. Смерть ведь тоже Он посылает, когда она необходима. Так что ты Бога не ругай и смерть не проклинай. Нарожаешь еще себе и Федору твоему детишек, а пока о брате с сестрой заботься.
А еще, - батюшка заглянул мне в глаза – ты на жизнь то не серчай. Люби ее, Богом данную. Тогда и смерть погодит к тебе приходить и все что нужно исполнить, ты сделаешь.
* * *
Закончила свой рассказ бабушка Лида и хотя не окреп ее голос и остались такими же холодными руки мне было абсолютно ясно, что выполнила моя прихожанка наказ того старого священника. Любила она жизнь, старалась беречь ее так, чтобы и Бога не гневить и смерти не бояться.
И этот мой вывод правнук бабы Лиды подтвердил. Он неожиданно материализовался откуда то сзади, взял меня за руку, а сам к прабабке своей обратился:
- Ба, а можно я батюшке нашего маленького теленка покажу? И получив согласие, потащил меня в хлев, теленка показывать.
Жизнь продолжалась.