Нам же не обязательно произносить это вслух. Необязательно помнить и знать голоса друг друга. Это было бы больше похоже на эхо, или на внезапную резь в грудной клетке.

Я зябну за твоими окнами. Твой балкончик занесло снегом, но я намеренно играю в несуществование, чтобы утром, раздвинув тяжёлые пыльные шторы, тебе не удалось бы узнать о моём ночном визите. Я разглядываю тебя сквозь пространства бетона и ткань. Прижимаюсь к ледяному стеклу ладонями и щекой, закрыв глаза воображаю себя ближе. Если свет фар случайного автомобиля-полуночника выхватит мой чернеющий силуэт, и ты сквозь сон увидишь фигуру за стеклом и за шторами - помни, что это лишь сон. Бесчестная и глупая игра разума. А я буду считать снежинки долетевшие до твоего карниза. Тут так холодно, но для меня это лишь знание, не чувства. Чувства глубже и нематериальнее. 

Не обязательно чувствовать твои руки. Но совершенно необходимо склониться к тебе, втянуть носом запах тебя, твоей кожи, волос, остатки парфюма. Услышать твоё безмятежное дыхание. Оледеневшими пальцами коснуться твоих волос, одеяла, твоего бытия, твоей жизни, реальности. Поставить кресло перед твоей постелью, не моргать, не дышать почти. Не шевелиться, дать собственному телу заснуть вместе с твоим. Но разум, будто сторожевой пёс, старый, сутулый. И позволять себе только ДУмать о большем, о сладком, о томном, вскрытом, обжигающем. Но только думать. 

Тяжёлое фиолетовое небо, будто вельветовое покрывало, скорбящее над заснувшими навек детьми. Будто маска, скрывающая от остальных уродство, язву. Небо, скрывающее меня от дневного света, от огненного глаза солнца. Небо, позволяющее мне быть ближе, сытнее, честнее. Я вытягиваю руку и не касаясь касаюсь тебя. Твоего лица, твоего рта, глаз. Я ближе, чем могло бы случиться. Я неосязаем, как твой сон, но так же реален и близок, видишь? Не обязательно говорить, не нужно касаться и быть в той же параллели.

Не нужно быть. И я не существую. Ведь существуй я, меня не было бы здесь, меня не было бы так близко. 

И я не существую, чтобы быть ближе. И я стою за стеклом, бетоном и шторами, за воздухом, за реальностью, временем и здравым смыслом. Снег осыпает мои плечи и голову. Снег мельтешит перед глазами, в зрачках и в самом нутре. Сквозь черноту ночи и отсутствие, искрящимся роем к пылающим лампово-жёлтым теплом Окнам, к вспыхивающим и гаснущим квадратам, назло ветру, законам физики, назло материям и желаниям. Я сижу на твоём карнизе, сжав костлявыми пальцами сигаретный фильтр. И стараюсь не отклониться назад, в высоту. 

И я смотрю. И плотные шторы не спрячут тебя от меня. Ничто не спрячет. И нам ведь не обязательно произносить это вслух...

В этом месте я не чувствую себя чужим или не правильным. Это будто моя квартира, одна из прошлых. Или чья то, знакомая. И я знаю. Знаю, что комнат тут много. Обычных квартирных комнат, с окнами на шоссе, на фонари, укутанные ночью и снегом. И свет. Его нет. Только тусклый свет от работающего монитора. На нём одна из комнат, видео на ожидании. Я в ожидании на софе. И я тебя знаю. Точно, совершенно. Но твоего лица рассмотреть не могу, будто его рисовали масляными красками, а потом шёл дождь. И я сижу в полутьме комнаты, в темноте из твоих слов, шёпотов, усмешек. Не могу разобрать ни единого твоего слова. А ты всё ходишь вокруг, то прямо, то наклоняешься к моему уху, или смотришь мне прямо в глаза. И даже с расстояния пары сантиметров - я не могу понять твоего лица. А ты всё говоришь, говоришь, говоришь. И в твоих руках, в твоих крепких пальцах мерцает игла. Короткая, невыразимо-острая, обжигающая под моей кожей. Ты пережимаешь над сгибом одним крепким хватом, второй рукой ловко пронзаешь мою кожу и глубже. И всё повторяется, слова, фразы, интонации, инъекции, слова, как на повторе, раз за разом.

Я буду звать тебя Лягушонок. За твой рот. Ты усмехаешься мне в лицо, поднимаешься. Хватаешь меня за руку. Ты всегда был таким, изнутри. Ты обвинял не того. Ты тащишь меня с софы, а у меня ноги как без костей. Меня штормит, ведёт отчаянно по направлению к полу. Ты останешься тут навсегда. Знаешь, света больше не будет... День не настанет. Ты шепчешь мне это на ухо. И снова тянешь стоять, идти. К двери, через коридор. Ты говорил, что тебя обижали, но ведь это ты всех обижал, говнюк. Потому тебя и перевели. Я забываю о твоём лице. Ты ходишь за моей спиною. От уха до уха. А у меня в руке тусклый фонарь. Дня больше не будет. Солнце не взойдёт. Ты тут навсегда. Тебе не выбраться. Обречён ходить из комнаты в комнату. Сосчитаешь все двери? И я хожу. Из комнаты в комнату, дверь за дверью. По темным гостиным и спальням, коридорам, трапезным, гостиным. За окном метёт. Фонарь еще там. Но будто в другом измерении. Мои руки болят, вены будто надуваются, вот вот лопнут. А ты только голос в моих ушах. Не надейся, прими это. Выхода нет. Света нет. Ты чувствуешь вечность, пылью оседающую вокруг тебя? Ты давно смотрел в зеркало? Давно там видел кого-то? Давно ты начал видеть чудовищ? Ты не замолкаешь, не замолчишь. Голова моя кружится, в глазах все мелькает, плывёт. Тусклый фонарь освещает столы, шкафы, обои, телевизоры и диваны, кресла и стулья, занавески. Тут никого нет. Ни кого нет. Никого нет. Ты тут один. Ты тут на вечно. И разве это так плохо? Разве это не похоже на колыбельную, которую мама пела тебе, когда ты засыпал на диване в гостинной, в её объятиях. В темноте ловя ее силуэт, подсвеченный тусклой лампой... И темнота, Тьма... Она кутает. В глухое ватное одеяло, тепло. В тишину. В необратимость и бессмысленность действий. Обвивает меня по рукам и ногам, просачивается внутрь через рот и нос, через слёзные протоки. Ты не можешь жить. Ты призрак. Ходячий труп, наполненный дерьмом и разлагающейся плотью, взбухшими мыслями, зловонными желаниями. Ты призрак, ты всё равно уже мёртв. Как нелепо. Я буду звать тебя мальчик-лягушка. препарированная, вскрытая на столе лягушка. Я открываю двери. Дверь за дверью. Дёргаю шторы. А двери захлопываются, стоит мне лишь перейти в другую комнату. За окнами на пустых ночных улицах свет никогда не наступит. Нет ни людей, ни машин, ни призраков. Я возвращаюсь в комнату с монитором. Меня мутит. Я хочу упасть, но снова открываю дверь. Воспоминания - как дешевые проститутки. Ты вызываешь их, платишь временем и частью себя. А они делают то, что ты захочешь. И никогда не покажут истины. Свет никогда не покажется, рассвет не наступит. Ты там, где на самом деле должен был оказаться. Я всё хожу и хожу. Тишина плетёт крепкую паутину в моих слуховых каналах. Я перестаю слышать голос. Шаги, скрип дверей. Я оборачиваюсь, хотя уже знаю, что тебя нет. Нет твоих запачканных рук. Нет отблеска иглы. Нет слов и закрытых дверей. Есть только одеяло из темноты и снега.  Из вечности. 

И я просыпаюсь от этого бреда мокрый. И все слова будто эхом внутри моих жил. 

Продолжать жить - это свобода выбора.
Умереть - это свобода выбора.
Но выбор - это понятие иллюзорное.
Ведь свободы не существует. Всё так или иначе чем то продиктовано.
Инстинктом, аффектом, надеждой, верой, страхом. Отсутствием якоря. Привязкой. Внезапной пустотой под ногами.
Обстоятельствами, в конце концов.
Выбора как такового нет. есть лишь следствия и предписания.
Свобода как бог. В нее верят многие. Одни верят, что видели ее. Другие "просто знают" что она есть. Кто-то просто верит, потому что это нужно. Верить во что-то.
Свобода. Выбора.
Свобода

Это похоже на шаг вниз. Вниз, во вьюгу, в водоворот колких кристаллических звёзд. 

Это похоже на чувство, сковывающее грудную клетку/лёгкие, когда открываешь зимней морозной ночью окно чтобы покурить. Вдыхаешь резко после духоты квартиры, и тебя будто парализует, схватывает холодом изнутри. 

Это похоже на треснувший под ногами лёд, когда ты посередине реки, и только болезненный лунный свет успеет поймать кончики твоих пальцев над поверхностью чёрной воды.

Я спускаюсь по лестницам через ступеньку. Нет времени на прощания. Нет времени на соприкосновения взглядами. Можешь еще зацепиться за ускользающую тень. Но помни, что тени лишь призраки, которые знают куда идти. 

Дрожащий выбеленный свет, электрический гул. Обжигающе-холодный металлический эквивалент одноместной кровати на колёсиках. Я заношу руку над мерцающей инеем рёберной клеткой. Мои руки - руки опытного дирижера. Я начинаю со струнных.

Ты стоишь в тишине заснеженной ночной улицы. Заиндевевшим взглядом вплетаешься в пересечение натянутых электрических кабелей. Фонарь предостерегающе моргает рыжеватой лампой. Редкие машины не замечают решимости в твоих сжатых руках. А ты всё смотришь, не отрывая взгляда, почти не моргая. 

Ты можешь переплетаться своими электрическими импульсами. Вплетаться в клубы пара. Проникать в сам рыжеватый свет. В редкие еще освещённые окна. Электрический призрак. Даже если бы я прошёл рядом - не смог бы извлечь тебя оттуда, не смог бы отогреть твоих глаз.

Это похоже на меня, потерявшегося в реальностях, во времени, в пересветах фонарей, в зимах... Стоит фонарю сморгнуть, и я уже не понимаю, какая правда материальна. В какой реальности ты делаешь шаг в верную сторону. И где именно машина продолжает свой путь через снежную ночь. В какой из реальностей лёд крепче. Где снег гуще и меньше выкуренных сигарет на равный промежуток времени. Где проводниковая катушка цела и не подводит. Где я никогда не увижу твоего тускло блестящего нутра в циановом свете лампы "мертвого света". Где у меня есть время. Где тень - не последний рубеж.

Гложет ли меня что либо? Конечно, разумеется нет. Может, мне лишь часто снятся печальные сны.

Может, я и вовсе сплю. Прямо сейчас.

А ты не вплетаешься красным в клубок моих нейронов лишним электрическим импульсом. 

Просто высоковольтные кабели ржавеющие в свете одинокого фонаря под моим окном 

не дают мне покоя...

кошмары, похожие на множественные изрыгаемые массы. Стеклянная крошка прорывается наружу из каждого неровного и грубого шва реальности, попутно раня мягкие надежды. Влажные, еще теплые.

Мне снился сон, где все двери вокруг закрывались, захлопывались, пока я не остался, в итоге, в полу-тёмной и совершенно пустой комнате. Без единого окна, и только запертые двери. 

Я хрущу в темноте пальцами, шейными позвонками, снами, несказанными словами, загнанными в тупик эмоциями. У миндаля четкий привкус вишни и запах скорой смерти, неотвратимого и сладкого. Не могу допить бокал чая. Уже много месяцев выливаю в себя по пол-чашки. А остальное в слив. Словно после определенного глотка теряется вкус. А вода кажется горькой, будь то кипяченая, из водопровода, из под фильтра... Безвкусное и неощутимое нечто. Только холодок на корне языка.

Я снова повсюду их вижу. Перефирическим зрением. И чувствую. нечто конкретное. Не постоянно, только в этой квартире, где мозг не отвлекается ничем, кроме собственных перетираний. Камни в песок. 

Как и мои мысли и чувства перетираются головной болью изо дня в день.

и мир сужается.

Знать бы тебе, как я боюсь продолжать. И как я боюсь остановиться. Миг наслаивается на миг образуя течение жизни. Я считаю на французском, словно переворачиваю на языке фруктовые карамельки. Сколько слов еще не написано на моей коже. Сколько теней я растерял, вышагивая по неровным скалам чужих слов. Мальчик с мятными волосами, мертвенно глядящий на меня из зеркала прошлого. И тот человек с длинными белыми прядями, бесцветными глазами, голосом пронзающим меня насквозь самым острейшим и отравленным лезвием. И чернота впереди, там, где нет ни твоего, ни моего отражения, два призрака в будущем. Не помашут, не пошлют привета. Персонажи печальных книг, те, кого теперь вечно будут рисовать с пустыми глазами. Пускающий по венам стрелы из расплавленного золота, влажные вздохи во тьме. Робкие пальцы и неразборчивые прикосновения. Поцелуями Джульетты сбегающие от одиночества вечные дети. Сломанная и не правильно сросшаяся кость нашего нутра.

Знать бы тебе, как я боюсь продолжать. Знать бы тебе, как я боюсь остановиться. Или остановить ЭТО внутри себя. И потерять тебя, даже призрачный твой образ. Что если безумие умрёт во мне вместе с бесконечной тягой к тебе. К твоим тонким запястьям и хрупкости реальности. Буду ли я после умолять вернуть мне тебя, или же, пролетая над гнездом кукушки, даже не оглянусь на твоё лицо, промелькнувшее в толпе. Однажды, я видел человека без души. И никогда еще мне не было так страшно, как тогда. Я просыпаюсь посреди сна от твоего шёпота. И чтобы уснуть, вместо овец я считаю рёбра.

Сегодня я говорил с богом. Бог был голоден и не тороплив. Он напевал одну и ту же мелодию своим вторым голосом. И стёкла иногда дребезжали. Бог сказал мне продолжать, бог не велел, он лишь сказал - Продолжай. И всё это время своим вторым голосом он напевал одну и ту же мелодию. 

Как ты поживаешь? Моя столь далёкая и невообразимо близкая. Как ты поживаешь на дне безвременья? Я слышал, почти все чайки разбились о гранит набережной. Дожди не идут, но всё намокает с каждым безсолнечным утром. Ты ненавидишь? Всех и всё вокруг. Из под камней выбираются к мёртвому солнцу сочащиеся цветки надежд.Мне хочется укутать твои хрупкие плечи цвета слоновой кости. Укутать воспалённым взглядом, дрожащими руками, рассыпающимся теплом моего тела, песками дня. Я всё еще пишу тебе, несуществующей и реальной. Пишу и складываю письмо на письмо, и никогда не отправлю по несуществующему адресу. Отсутствие как показатель жизни.

Но сегодня я говорил с богом Потустороннего. И бог сказал мне продолжать.

не знаю, что чувствую.

потому что заглушаю это всеми способами.

и не остаюсь наедине с собою.