Цвет небесный, синий цвет
Полюбил я с малых лет.
В детстве он мне означал
Синеву иных начал.

И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам

Он прекрасен без прикрас -
Это цвет любимых глаз,
Это взгляд бездонный твой,
Опалённый синевой.

Это цвет моей мечты,
Это краска высоты.
В этот голубой раствор
Погружён земной простор

Это лёгкий переход
В неизвестность от забот
И от плачущих родных
На похоронах твоих.

Это синий негустой
Иней над моей плитой,
Это сизый зимний дым
Мглы над именем моим.

И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам.

 

Николоз Бараташвили

в  пер. Б. Пастернака 

***

Я усталым таким еще не был.
В эту серую морозь и слизь
Мне приснилось рязанское небо
И моя непутевая жизнь.
Много женщин меня любило,
Да и сам я любил не одну,
Не от этого ль темная сила
Приучила меня к вину.
Бесконечные пьяные ночи
И в разгуле тоска не впервь!
Не с того ли глаза мне точит,
Словно синие листья червь?
Не больна мне ничья измена,
И не радует легкость побед,—
Тех волос золотое сено
Превращается в серый цвет.
Превращаются в пепел и воды,
Когда цедит осенняя муть.
Мне не жаль вас, прошедшие годы,—
Ничего не хочу вернуть.
Я устал себя мучить без цели,
И с улыбкою странной лица
Полюбил я носить в легком теле
Тихий свет и покой мертвеца...
И теперь даже стало не тяжко
Ковылять из притона в притон,
Как в смирительную рубашку,
Мы природу берем в бетон.
И во мне, вот по тем же законам,
Умиряется бешеный пыл.
Но и все ж отношусь я с поклоном
К тем полям, что когда-то любил.
В те края, где я рос под кленом,
Где резвился на желтой траве,—
Шлю привет воробьям, и воронам,
И рыдающей в ночь сове.
Я кричу им в весенние дали:
«Птицы милые, в синюю дрожь
Передайте, что я отскандалил,—
Пусть хоть ветер теперь начинает
Под микитки дубасить рожь».
<1923>

Сергей Есенин

 

Я помню: оленье солнце врастало рогами в сумрак.
Вдали стекленели горы, прозрачные, как рисунок
ребенка… Я был ребенком, чей взгляд одинокой болью
струился, как наша речка, поющая вдоль по полю

печальную песню русла. Я помню, как мне с балкона
открылось, что мирозданье мечтательно и бездонно,
и сон оленьего солнца, казалось, навеки вечен.
А с трепетных губ жасмина, как вздох, поднимался вечер.

Дышали стихом грядущим и сок лепестка, и мякоть.
И было столь синим небо, что очень хотелось плакать.
Я с мамой молчал. И это безмолвие было в ранге
святой тишины, в которой над нами витает ангел.

Мы в эту минуту были во сне прозрачного слова,
отчеркнутого кристаллом от четкой черты земного
и времени, и пространства… Я помню себя ребенком.
Я помню солнце безрогим, безропотным олененком.

Резвилось оно и катилось на дно витражей заката.
Вживались мы в зазеркалье стеклянного небоската.
Цвели розмарины, мама, устами прозрачных вестниц.
Предчувствием поцелуя порхали улыбки сверстниц.

Казалось, что все на свете из воздуха и дыханья.
Казалось, что все готово к свечению и порханью.
Но это мгновенье длилось не более, чем мгновенье,
и смаргивалось ресницей печального отрезвленья.

Пружина часов сминала зеркальную гладь покоя,
и снова кристалл разлуки оказывался рекою.
Но долго на дне заката, обрызганы красной пылью,
вечернего перезвона прозрачные крылья плыли.

Я помню: оленье солнце врастало рогами в сумрак,
и был окоем прозрачен и чист, как детский рисунок.
Конечно, я был ребенком, но снова твержу устало:
прекрасное — невозможно, и все же существовало.

Эдуардо Карранса

не могу перестать слышать этот назойливый колокольчик в темноте комнат. в темноте. Этот звук...будит внезапно, а затем прячется и молчаливо наблюдает. Выжидает.
Сегодня был такой славный день. Даже поймал приступ праздничного настроения/счастья. Короткий. И всё же.
На пустом месте. Просто от того, что пошёл снег. Гулял, пока не заболело горло. Спустил еще денег на кофе в кафэ.
Но вернулся в нору всё тот же я. Уснул в одежде. Проснулся потный как с пробежки. И всё от этого же звона. Колокольчик. В темноте.

Капли дождя на стекле мерцают в отсветах проносящихся мимо машин. Словно звёзды на чернённом небе. Я верчу в руках озябшими пальцами горячую бумажную кружку кофе. Разглядываю на столе крошки, след, оставленный предыдущим посетителем и временным наместником этого стола. Боюсь заглянуть в прошлое - кем он был. Даже в теплоте помещение кофе пускает пар. И я до сих пор не расстегнул мокрого пальто. Мне до сих пор зябко, хотя, по большей части и изнутри. Как слово "прощай", которое так и не успел произнести вслух. Если бы не подкладка - вымок бы до нитки, и спасибо старым ботинкам из кожи, что я не погибну завтрашним утром...

Я закрываю глаза и переношусь в поле, застланное туманом, укутанное в вязкий и влажный воздух. Пожухлая трава, унизанная бусинами капель. Запах сырой земли и плесени... как там было в песне...

"is like being dead, running across the field"

Этот сложный цвет глаз - осеннее пасмурное небо, отразившееся в луже посреди дня. Именно об этом я подумал, впервые взглянув в эти глаза. Трава такая высокая, а туман столь густой, что если впереди будет внезапный обрыв - просто не увидишь его. Вот такое это чувство. И столь же сакральное, как следы от крепкой верёвки, спрятанные под одеждой...Но в своих мыслях я не бегу, а просто иду.

И мне не нужно было от тебя ни слова, кроме тех, что шли от твоего сердца. Никто не знает по-настоящему, на сколько я мрачный внутри. Но в тебе я видел и вижу свет. Не тот, что шёл бы от солнца или же звёзд, и даже не лунный свет. Скорее свет солнца, похороненного под тучами, готовящимися к дождю или снегу. Свет без света, но свет, способный осветить всё вокруг меня. Свет без цвета, прожорливый и яркий, пусть и не радостный. Мерцающий как огоньки мертвецов над поверхностью воды... Душа лишённая кожи рваными ранами чувствует каждое прикосновение сто крат острее, но редко может отличить одно от другого. 

Отпиваю кофе. И будто прожигает огненное изнутри, стирая вкус с языка. Всё еще не остыл. Я не различаю о чем говорят люди вокруг. Я буду концентрироваться на боли внутри себя, на тоске и апатии, пока не выйду за самые мрачные границы своей души. Чтобы преодолеть смерть при жизни. Чтобы перейти границы чувств. Но до края поля еще так далеко, и нет правды о том, есть ли у него край, такой, где пожухлая трава обрывается, но не бездной. Я живу ради боли, ибо не ведаю о других доказательствах жизни. Чтобы говорить "прощай" - и идти дальше, оставляя следующий шрам на себе. Каждое моё глубокое чувство - ранит. Но отблеск лезвия прячется в моих собственных пальцах. 

Мои благие порывы - грязные. И чувства тоже. Но сколько вкуса и запаха, ощущений и эмоций в этом.

Капли застыли и больше не стекают. Я верчу в руках полупустую кружку, мне уже жарковато в пальто. И я скоро выйду обратно в дождь и в ночь. Чтобы идти по пустеющим улицам, чувствовать, как волосы липнут ко лбу и щекам, я бы хотел, чтобы этот дождь не заканчивался до снега. Чтобы ночь не кончалась рассветом.

"The same answer rains down mischievously"

"Goodbye to you. The eyes won't look back"

В колонках играет - La Terre Vue Du Ciel (Part 1 to 4) by Armand Amar

 

 

Мне начинает казаться, что в этой комнате слишком светло. Что ты никогда не выходишь потому, что свет выжег твою тень и заставил твоё тело врасти в плотный воздух, стен не видно, ощущение пространства полностью исчезает. Я закрывал глаза, но становилось не на много темнее. Будто мир, впервые запорошенный снегом, укутанный в неподвижную тишину... Я помнил только, как взвилась рыжеватая прядь в воздухе разряженном осенней сыростью, я помнил только как ярко горела на асфальте багряная капля. А моё сердце будто целый скрипичный оркестр дрожало по нарастающей...И вдруг отпустило. Будто во всем мире отключили разом и свет и звук. 

Чужие окна мерцают, вспыхивают и гаснут. Я сижу неподвижно, сложив локти на подоконник. В голове словно берег моря после шторма. Безразличные скалы да камни, укрытые морской капустой. И только случайно поблёскивающие белизной ракуши - неясные воспоминания... Я столько раз подходил к кромке воды, но не видел своего отражения. Но где-то краем глаза ловил каштановый всполох твоих волос, словно отблеск чёрной воды в закатном солнце. Но солнца на небе не было. Только хмурые тучи полупрозрачной вуалью наброшенные на белое небо до горизонта. Но это скорее был сон. Ведь вот я, вот ты. Сидишь, погрузившись в мягкое старое кресло с потрёпанной обивкой. Голова упала на грудь, волны волос рухнули занавесями на твоё лицо, скрывая на бледной коже выцветшие веснушки. Они были подарены тебе не солнцем, скорее болезненностью и ненавистью к солнцу. Одна твоя рука в красной тонкой перчатке упала с подлокотника, устало повисла в воздухе. Вторая на животе, левая нога вытянулась, как давно ты спишь..? Я не уверен.

Листья расцветили жёлтым и алым мокрый асфальт, блестели от влаги, воздух был такой лёгкий, и такой холодный, что обжигало горло с каждым вдохом. Пар поднимался дрожащей дымкой от моих губ и терялся в свете. Я видел алый шарф, на асфальте так похожий на извилистую речку посреди сырой земли. Был это мой шарф или твой? 

Я много думал...Тебе и не стоит выходить наружу. До декабря там тебе делать нечего. Ты легко простываешь, а твоя тонкая кожа быстро покрывается розовыми пятнами от ледяного осеннего ветра. Слишком серо и пасмурно. В этом году чистой листвы на земле уже не будет. Вечерами так зябко и уныло, одиноко. Только и остаётся курить, ловя глазами клубочки дыма на почерневшем так рано небе, и звёзд нету.

Я встаю с места, двигаюсь путая следы к столу. Наливаю себе в бокал вишнёвый сок. Я проливаю, случайно, три капли на белый ковёр. Странное чувство замораживает мои мысли. Будто я видел уже такое... кап.кап.кап. И они расплываются, как акварель на толстой ворсистой бумаге. Как клякса, точно. Будто это со мною уже случалось... Или с кем-то другим... И сердце моё как целый скрипичный оркестр,.. по нарастающей,.. будто шторм рождается на воде. .. Вспышкой яркая прядь, подброшенная игривым ветром, только не понимаю, где небо, а где земля, всё кувырком, всё вперемешку, листья, небо, асфальт, твои волосы, руки... И вот я лежу на спине, разглядываю осеннее небо. Полупрозрачное, туманное, бесконечное. Словно сотни слоёв органзы, перламутровой, гридэперлевой, блё-д-амур, маренго-клэр, эстерхази... я перечисляю тебе их вслух, и сам себе улыбаюсь. Полуголые ветки тёмные с рыжиной и золотинкой полосы, разбредающиеся, исчезающие... Я на секунду отвлекаюсь, думая не о том...

Все эти люди в своих подсвеченных окнах... Кто-то пьёт чай, другой смотрит телевизор, в этом окне кошка на подоконнике  кружится у горшка с цветком. Включается и гаснет свет, мелькают лампы и свечи, экраны, гирлянды. В этой комнате так тихо... Тут нет часов и техники. Даже лампы не дребезжат под потолком. Даже дыхания не слышно, будто всё тут замело снегом, будто затопило водою. Твоя тень беспощадно была изъедена светом, такая зыбкая, я всегда боялся крепко обнять твои хрупкие худые плечи. Я всё еще стою с бокалом сока в руке, только пальцы добела сжал, еще чуть чуть и раскрошится алмазной крошкой, войдёт льдинками в кожу, обожжёт, я слышу треск и хруст, будто ступил на талый лёд, вокруг меня быстрее и быстрее возникают трещины, реками, молниями делят мир вокруг на осколки. Но я открываю глаза, делаю глоток. Я не следил за временем. Не пора ли случиться ночи, не пора ли проснуться?! Тёплая, вязкая... могла ли осенняя грязь на асфальте мне показаться тёплой, перебирая пальцами собственные чувства из прошлого мог ли я ошибиться? Потерять счёт времени, разглядывая других за окнами, в ужасе вдруг придя к сокрушительному открытию, что вот в том окне мы смотрим фильм, а в том пьём чай на кухне, а тут кошка охотится на спацифиллум, который мы приобрели в торговом центре прошлой весной! А там мы вешаем рождественскую гирлянду на книжные полки, вспышка от камеры на твой день рождения, вот тут мы спим, а тут нас и вовсе нет...

И я обращаю свои стремительно стекленеющие глаза к тебе. Где грязь мазнула по твоему лбу, волосы рухнули вниз как тяжёлый портьеры финального занавеса скрыв от зрителей твоё красивое лицо... И с красной перчатки вишнёвыми каплями на тёмный асфальт, крася в багрянец, капает капает капает. Вторая рука на животе, где пальто потемнело, пропитывая шерстяную нить и дальше лентой красного шарфа или алой реки растекается, чернея и унося меня прочь, и я отворачиваюсь от тебя к окну, а стекло вылетает, рассеиваясь на мёрзлые брызги с ужасающим хрустом, и твои волосы вздымаются как в замедленной сцене из старого фильма, на фоне осеннего неба каштановым кружевом, а я не могу сделать вдох. И всё смешивается, всё летит кувырком, небо, осень, твои волосы, руки, вишни, морская капуста, ракуши, кувыркается асфальт!.. И я оборачиваюсь на тебя, и волосы липнут к твоим щекам, пряча от меня всё, кроме запачканного лба, и вся твоя кисть будто в тонкой жидкой перчатке цвета кармина, вторая рука на животе, правую ногу вывернуло тошнотворно,.. к горлу подкатывает... и я поднимаю лицо к осеннему небу... Белёсое полотно, наброшенные сверху хмурые тучи из органзы... перламутровый,.. гридэперлевый,.. блё-д-амур, маренго-клэр, эстерхази... Как заклинание, как молитва, как символ ужаса и отрицания. Как комната, где нет техники, часов, стен, границ, только выжженный осенним холодом свет и окно с видом на "чужие" окна. И автомобильное кресло, разорванное в клочья кусками металла, асфальтом,.. валяющееся так неестественно далеко, в нескольких метрах от нас,.. и так глухо... И даже дыхания нашего не слышно... Или это всё как берег, где некуда идти, кроме как к тёмной воде, и меня нет в отражении набегающих волн, а ты лишь там, отражаешься призрачными всполохами, и сердце моё билось, помню, будто целый скрипичный оркестр в громадном зале, где тысячи скрипачей по нарастающей, пока не лопнут струны, как шторм, зарождающийся на воде... и, вдруг,.. тишина. Словно во всём мире незримая рука вдруг выключила весь свет, звук, мои мысли...

я перебираю в пальцах вязкое и тёплое, но это не может быть грязь... И я всё хочу посмотреть, что же это, но не могу повернуться, словно закостенел, замёрз и врос камнем в асфальт, как тогда, когда силой удара вырвало из моих лёгких весь воздух, и загипнотизированный всполохом рыжеватых прядей я  и забыл, что нужно вдохнуть, пока не рухнул клубком камешков и ракуши на берег, выброшенный секундным штормом, распятый на спине... Пока не увидел этот мазок грязно-серого на твоём бледном лбу и ...

 

Я мог только смотреть, раз за разом, как осколки склеивались, выстраивались по порядку кадры. А за моей спиной рушились скалы, глыбы летели к воде с оглушающим грохотом, волны шипели, принимая их в ледяные объятия, будто реальность, захлёстывающая и тянущая во тьму... и километры и тонны обжигающей холодом солёной воды. И я рушился и падал, замолчав... боясь повернуть голову, оторвать притворно примёрзший к осеннему небу взгляд

...боясь сделать вдох... и оказаться единственным,.. чьё дыхание разорвёт тишину.

 

человеческий мир чудовищный.

я думал, это изменит мою жизнь..
А проведя пол-дня дома, впервые за почти что месяц
я понял, что ничего не изменилось.
я не изменился.
Но только об этом нельзя говорить вслух...

Акцент, выговор — манера произношения слов данным человеком. В акценте отражаются звуковые особенности другого языка или наречия, реже индивидуального говора.

после сегодняшнего вечера можно смело сказать - некоторые иностранные акценты меня обезоруживают.
снова забывал дышать, до такой степени вслушивался в эти рокочущие переливы речи...
затронуло до самого нутра, парализовало, при этом опьянив.

боюсь, мне будет сниться