человек без лица. Гладит твои волосы. Пока ты спишь, кутаясь в лунный свет и душное одеяло. Пока перевариваешь снами свои переживания, свою печаль, боль, ярость... Человек без лица сидит на краю твоей простыни. В этой комнате холодно. Пар струится из твоего рта. Твоя комната тысячи лет хранит твои секреты. Человек без лица носит браслет из зубов твоих врагов. С каждого - по зубу. Молочному, коренному...  На синей нитке. Человек без лица не отвернётся, пока ты не откроешь глаз. Он будет хранить твой сон и твоё тело. До тех пор, пока ты не откроешь глаза.

Он всегда рядом.

как же я утомился этой цикличностью...
Как же я устал не спать..

меня будто разорвало пополам. Раздробило - пожалуй слишком громко будет звучать. А вот пополам... Я будто волк, который смотрит и в лес и в хату. Будто у меня две головы. Двухголовая собака. Я не могу решить, в каком направлении сделать шаг. Холодно мне или жарко. Вижу темные полосы за ярким экраном. Пишу в темноте, и вижу мельком тени, всполохи, силуэты...У твоих холодных костлявых рук был особенный запах, наводящий уют и сон. Мне кажется, мои руки ни чем не пахнут. Я вернулся из отпуска, а будто и не был там. Будто не видел солёной воды, скал, не слышал гомона прибрежных птиц. Будто не вылетал из этого серого, грязного участка материка на просоленный остров, как все те, сосланные умирать от чахотки. Цветастое пятно на белке у зрачка, сгусток воспалённых капилляров. Разжеванная нижняя губа и щека. Шелушится немного правое плечё. Но с другой стороны все совсем не так. Две головы...

А самое страшное - я та, что смотрит в лес, или та, что с тоскою заглядывает в окна?

Я был вчера так зол...А сегодня принял тактику - игнорировать существование предателя. Никто не встанет на мою сторону, а я и не прошу. Если нам наконец суждено спустя столько лет разойтись по разным направлениям... Хорошо. Я сам о себе позабочусь, даже если и фатально. Но я не позволю себе простить это... Это все будет тут, я буду читать и буду вспоминать. В итоге - одну голову придётся отрубить. Я всё еще вижу твоё бездействие, выжженное у меня на сетчатке. 

Я чувствую, как в груди уже не движется. Окаменевшее от слоёв ржавчины, остывшее. Я чувствую как теряю интерес ко всему на свете, что касается моей жизни, моего будущего. Я теряю интерес ко всему, что со мною соприкасается. Я исчезаю, продолжая существовать. И это не вызывает во мне эмоций. Но вот внезапно отросшая вторая голова, с тем же оскалом но другим блеском в глазах... Это меня напрягает. Это как заноза в стопе...

как же тяжело так писать. Пальцы допускают ошибку в каждом слове. А голова будто не лежит на подушке, а парит, многотонная, над поверхностью пространства. Тянет в темноту. Слишком много троек на экране телефона. Хочу чувствовать, как немеет всё тело. Но это не моя магия. Только ты так умеешь химичить. Я пытался, но у меня нет ни единого таланта. И вторая голова в этом никак не помогает... А тебя я не позволю себе простить. 

Какая же я голова....

хочется учинить что нибудь жестокое. Невозможное к оправданию.

Но ты за рулём. А мне прошлой аварии слихвою хватило.

Но меня так и подмывает, язык/руки так и чешутся.

хоть открывай дверь и выходи находу. Но я уже не ребенок, а тебе уже вроде как наплевать.

может хоть бычек тебе в руку затушить...Ах,да. ты же за рулём,падла такая..

Распирает.

не хватает остро болезненных эмоций, переживаний.
Может даже физической боли.
Никогда не отрицал что моральный и, в некоторой степени, физический мазохист LOL

В колонках играет - море

я был когда то одним из, а стал одним из многих. Долго пытался выключить свет, а лампочка все это время была разбита. Думал убить себя, пробовал разное.. А однажды понял,что уже мёртв. Но, знаете. и мёртвым можно отлично жить. Не верите? А всё же, таких большинство. 

Еще есть ты. Из под твоих пальцев льются картины. Иногда, новые миры, иногда - новые личности. Вроде бы состоящие из слов, но куда живее тех, кто соткан из плоти и крови или космической пыли. Если почти коснуться зрачком поверхности - под переплетением оттенков слов можно увидеть просветы. Внутри ослепительно яркое - жизнь, которой ты способен наделять. Отламывая от себя по кусочку, подобно тому, как поступает Солнце. Но, даже Солнце умрёт когда нибудь... Хотя, разве это действительно важно, если время ограничивается лишь нашим разумом... Я могу не закрывая глаз видеть сквозь строки движения оттенков и форм. Целые пейзажи и истории. Никто не смог бы тебя ограничить - ведь слово не запереть под замком. И никто не способен заставить твой свет ограничить. Обожгутся. Сгорят заживо. Вспыхнут и тут же рухнут пеплом. 

Однако, нужно ли это тебе? Не хочется ли временами променять это всё на нечто более приземленное.. Отвернуться однажды от горизонта и углубиться в зелень суши, оставляя за плечами шум волн. Пойти вперед и понять, что этот кусок земли не остров, а материк...

Кости на солнце выбелило. Ракушки потеряли цвета и оттенки. Песок занесло пеплом. На самом деле редко когда у ситуации бывает только два выхода. Количественная степень ограничена лишь твоим разумом. У пространственного измерения больше, чем две, чем четыре стороны. Только не останавливайся, не стой на месте. Кости, ракушки... Мы. Нещадно обесцвеченные, потерявшие лица, застывшие однажды в нерешительности/сомнении. 

Оборачиваюсь на резкий вскрик чайки. Недавний шторм усыпал берег острыми сколами, гниющими растениями. Чувствую, как стекленеют глаза, затягиваются соленой пленкой, мутнеют. Солнце безжалостно жарит отросшие волосы... Я кутаюсь в черную с цветами рубашку, длинную, наброшенную поверх футболки. И спешно иду от берега, чтобы затеряться в увядающей зелени августа.

В колонках играет - FFF

Настроение сейчас - random

ночью он чувствовал, как волны ломают ему кости. Не буквально, но гул стоял жуткий. А на утро, как и всегда, Море утихло. Чай ему подали такой крепкий, что скулы сводило. На обед принесли кусок сырой говяжьей вырезки. Усыпанный мелкими полевыми цветками полукилограммовый кусок красного мяса был увенчан плотной карточкой с каллиграфической надписью на ней "я знаю, что тебе понравится". Он долго орудовал ножом и вилкой, сдерживая то тошноту, то оргазмически-вкусовые приходы. И снова до чертей крепкий чай. Под конец он вышел на террасу. свесился вниз над прибоем и закурил "Black moon". Солнце жарило его волосы, кожу, даже одежда на нём горела. Он снял ее через какое то бесконечное время и растянулся совершенно нагой на камне, которым был выложен пол. За шумом волн не было слышно ни одной птицы. А затем он вспомнил, что птиц уже больше нет. Откуда то сверху его циановые волосы ярким пятном предупреждали "берегитесь"...

Когда он проснулся, солнце уже спешило к горизонту. Он собрал разбросанную одежду, натянул, будто старую сброшенную кожу, и вернулся под крышу. Панорамные окна резонировали закат, смерть этого дня, предупреждали ночь. На зеркале красным было выведено "Меня здесь нет". Всё тем же каллиграфическим почерком буквы рождались одна из другой, сплетались, проникали одна в другую, пока слова не обрывались. Он вышел из комнаты, но во всем доме никого не было. И вокруг дома, и вокруг камней, песка, жалких кустов, ни души. За спиной дома уже шумело Море. Начинался прилив. Немного послушав ночь он вернулся.

Он открыл ящик и достал ее, компактно уложенную в тесное пространство. Посадил в кресло. Обтёр пресной водой начиная ото лба, заканчивая пальцами ног. Тщательно выводя мягкой влажной тканью в каждой складочке, в каждом сгибе ее тела. Один раз позволил себе коснуться губами её щиколотки. А под конец сел на пол у нее между ног и откинул голову на ее живот. Слепыми глазами она смотрела на него свесив голову. Длинные тёмные пряди свисали вниз, ложились шёлковыми складками на пол. Он поднял руки вверх и кончиками пальцев провел по ее грудям, подушечки будто загорелись. Горьковато пахло латэксом и силиконом. Просидев так какое то время, он поднялся и продолжил работу. Откинул назад ее голову, вырисовывал тщательно черные стрелки и красные губы. Долго собирал ее волосы, укладывал в причудливые формы. Море завыло, застонало, зарычало. Он снова закурил "Black moon", уже прямо в комнате. Он забрал собственные волосы назад, заколол парой шпилек. Становилось холодно. Он вытащил из ящика комода опасное лезвие и отломал от него кусочек. Положил, смакуя, на кончик языка. Собственная кровь солью и металлом обдала язык. Он представлял тончайшие сливовые лепестки, столь тонкие, что резали нежную кожу. И продолжал жевать, пока пузыристая слюна не окрасилась гранатовым. Он сплюнул осколок лезвия на пол и немеющим языком скользнул в ее алый рот. Окрасив его изнутри, он поднялся к ее глазам. Заскользил махрящимся кончиком по ее белкам. 

Тело вздрогнуло и поднялось с кресла. Резкими и прерывистыми, до жуткого ломанными движениями она выпрямилась и повернулась лицом к окнам. Он спешно накинул на ее наготу черное с крупными алыми пионами платье. А она уже вырывалась от него к прямоугольникам лунного света. Ее тянуло на рёв Моря. Ее манило на голодное рычание волн. Он опустился на пол, вытирая от крови губы и подбородок, оставляя на запястье неровный мазок. Ее силуэт судорожно плыл на терассу, вздрагивал, спотыкался, но ни разу она не опустила головы. Ни разу не обернулась. Для нее было только Море. И когда она поднялась на выступ, и даже когда оторвала от камня одну ступню - он не мог сморгнуть. Отчего влага искрящимися в ночи полосами изрезала его лицо.

Он чувствовал, как волны и камни ломают ему кости. Бороздят острыми краями кожу, рвут плоть. Не буквально, но выл он жутко. На рассвете темные полосы кровоподтёками выступили под его кожей. И лишь с яркими лучами солнца пропали без следа. Как и всегда - Море утихло. На завтрак подали чай. Такой крепкий, что сводило скулы. На обед принесли тонкую нарезку из сырой телятины. Мелкие цветки василькового цвета, карточка с надписью.

А на зеркале к вечеру витиеватым почерком красной помадой было "Я ем только себя"

Начинался прилив

До последнего держал себя в руках. Но "толстая кишка тонка" и, посему, рухнул в теплые объятия, солнечно-мягкие, бритвенно-острые, удушливые, подобно восточным ароматам. Осень уже щекотит кожу, ею еще не пахнет, но во всём ее привкус, предчувствие на корне языка. И в запахе цветущей воды, гниющих водорослей на берегу залива, соль на обветренных губах и на подбородке, когда холодная тёмно-синяя вода хлестала в уши. Мягкие лапы одиночества вопьются когтями, окропят алым плоть. Чёрные волосы с кофейным отливом волнами на загорелые плечи, кусал губы до изнеможения пьяный обманчивой радостью и глазами талого льда. Чужой рот влажно манил... Холодные ветры треплют волосы на затылке, пока лицом в землю втягиваешь воровато и жадно запах земли, полыни, уходящего лета. Брошенное тело на уступе, обронил кто-то, пока искал в собственном хаосе остатки гармонии. Жаль обронил не в море, мазками наложенное на горизонт. И эта вечная путаница - то ли бесконечное небо, то ли просто фотообои такие на стене в маленькой комнате без окон, четыре стены и цианово-белая солнечная лампа. На зубах скрепит песок, ракушечник, в крошево все желания, мечты, надежды. Еще один пустой отрезок времени, который не запомнится. Сартровская "Тошнота" под подушкой, забитая пепельница, гвоздь вбитый в центре стены, по оси ближе все же к потолку, но ничем, ни кем не увенчанный, а от того бессмысленный. 

Но если падать - то спиною вниз. 

 

ᅠᅠ         « ANIMA » 

Tʀᴀɴsʟᴀтoʀ © B A R U K I R A S U vɪᴀ Leverkune 


Так или иначе я причастен. Всю тебя принимаю без остатка. 

Мы перекрываем, мы уточняет друг друга, выпивая до дна и горечь, и сладость, 
Трогая даже сердца, как кстати… 

Лишь столько тел, сколько дозволено. Я ищу любовь. 
Под дождем 
Под дождем 
Объяснение все еще не явлено? 
Любые слова подойдут, я просто хочу чувствовать тебя. 
Под дождем 
Под дождем 
В крепких объятиях мечта...

Завтра тот день, когда меня не станет? Если так… 

Мы перекрываем, мы уточняет друг друга, выпивая до дна и горечь, и сладость, 
Трогая даже сердца, как кстати… 

Все то же? Ты же понимаешь? 
Кто-то скажет, что это не имеет смысла. 

Чувство привязанности имитирует любовь. 
Лишь боль, словно укол иглы. 

«Больше, чем кого-либо» 

Лишь столько тел, сколько дозволено. Я ищу любовь. 
Под дождем 
Под дождем 
Объяснение все еще не явлено? 
Любые слова подойдут, я просто хочу чувствовать тебя. 
Под дождем 
Под дождем 
Лишь я? 

Можешь ли ты принять любовь? 
Любовь связывает? 
Так или иначе, если все свершится, 
Объяснит ли это что-то? 

Можно ли купить любовь за любовь? 
Я действительно хочу забыть, 
В обмен на печальную ночь. 

Я живу 

И все же, я…буду рядом, можно? 

дожди зарядили знатные, спасательные от жары, от спертого воздуха и потных, не по фигуре полуголых людей. было бы чуть теплее - не сидел бы дома. Но я снова болею, а воздух морозит глотку... в голову напрашивается пошлое сравнение, но сегодня я умолчу его...

снова начал от руки исписывать тетради, блокноты. Снова видел нелепые сны, слушал мотивирующие твои слова.

разбивался взглядом о камни твоего безразличия все два дня. Но жадно бросался на эти скалы, будто потерявший ориентиры буревестник. А, быть может, это ветер меня все на них швырял... Ветер моей гибельной породы... Губы иссохлись, заветрились, шрамы воспалились. Недавние случайные порезы просят гнить, а книги по-прежнему самое вкусное, из того, что у меня в меню. Упаду сейчас с дивана спиной и засну головой в пучине шумящей в ушах крови, будто приложил ухо к ракуши. Море такое далекое, ровно как и безконечно близкое. Отсветы грозы в чернеющем небе. Привкус соли и металлического крючка в щеке..