Все..

Наше все..

Ну или почти все...

Н.И.Греч, известный русский издатель и публицист, писал: «Кюхельбекер вызвал Пушкина на дуэль. Пушкин принял вызов. Оба выстрелили, но пистолеты заряжены были клюквою, и дело кончилось ничем»...

 

Историки насчитывают не менее 20-ти дуэльных поединков в жизни Пушкина. Последняя, 21-я, окончилась для поэта трагически. В 15 дуэлях Пушкин был инициатором поединка, а в четырех дал повод к вызову своими обидами и насмешками.

 

Ни для кого не секрет, что создатель современного русского литературного языка, имел крайне вспыльчивый, неуравновешенный характер. Меланхолия могла овладеть им мгновенно среди шумного бала и тотчас же смениться импульсивностью. В то же время, многие современники Пушкина отмечали, что часто "гений русской словесности" вел себя как мальчишка, норовящий в любую секунду напроказничать.

 

Многие из его дуэлей не были доведены до выстрелов, но в тех, которых все же оружие направлялось на обидчика, Пушкин вел себя с необыкновенной стойкостью. Как потом вспоминал И.П. Липранди, историк и деятель тайной полиции, свидетель нескольких дуэлей Пушкина, поэт вел себя с чрезвычайной холодностью, казалось: он совершенно не боялся пули, а в нескольких поединках, сознавая  свою вину, отказывался стрелять после совершенного противником выстрела.

 

Пожалуй, единственная дуэль, которая была вызвана не заносчивым характером Пушкина, не насмешками его над другими, а обстоятельствами, которые не могли иметь другого исхода - дуэль с Дантесом, поводом к которой стали развязные ухаживания последнего за женой Пушкина.

 

Пушкин, как отмечают многие, был прекрасным стрелком. В свою последнюю дуэль, уже лежа на снегу, будучи тяжело раненным, он все же смог прицельно выстрелить в Дантеса и ранить его в руку. Это единственное ранение, которое он причинил противнику за все свои поединки.

 

А вот и письмо Пушкина:

 

Господин Барон!

 

Позвольте мне подвести итог всему, что случилось. Поведение вашего сына было мне давно известно и не могло оставить меня равнодушным. Я довольствовался ролью наблюдателя с тем, чтобы вмешаться, когда почту нужным. Случай, который во всякую другую минуту был бы мне крайне неприятен, пришелся весьма кстати, чтобы мне разделаться: я получил анонимные письма. Я увидел, что минута настала, и воспользовался этим. Вы знаете остальное: я заставил вашего сына играть столь жалкую роль, что жена моя, удивленная такою трусостью и низостью, не могла удержаться от смеха; душевное движение, которое в ней, может быть, вызвала эта сильная и возвышенная страсть, погасло в самом спокойном презрении и в отвращении самом заслуженном.

 

Я принужден сознаться, Господин Барон, что ваша собственная роль была не особенно приличной. Вы, представитель коронованной главы, - вы отечески служили сводником вашему сыну. По-видимому, всем его поведением (довольно, впрочем, неловким) руководили вы. Вы, вероятно, внушали ему нелепости, которые он высказывал, и глупости, которые он брался излагать письменно. Подобно старой развратнице, вы подстерегали мою жену во всех углах, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного или так называемого сына; и когда больной сифилисом, он оставался дома, вы говорили, что он умирает от любви к ней; вы ей бормотали: "возвратите мне моего сына!"

 

Вы хорошо понимаете, Господин Барон, что после всего этого я не могу терпеть, чтобы мое семейство имело малейшее сношение с вашим. Под таким условием я согласился не давать хода этому грязному делу и не опозоривать вас в глазах нашего и вашего двора, к чему я имел возможность и что намеревался сделать. Я не желаю, чтобы жена моя продолжала слушать ваши родительские увещания. Я не могу позволить, чтобы ваш сын после своего гнусного поведения осмеливался разговаривать с моей женой и еще того менее - обращаться к ней с казарменными каламбурами и разыгрывать перед нею самоотвержение и несчастную любовь, тогда как он только подлец и шалопай. Я вынужден обратиться к вам с просьбой положить конец всем этим проделкам, если вы хотите избежать нового скандала, перед которым я, поверьте мне, не остановлюсь.

 

Имею честь быть, Господин Барон,

Ваш покорный и послушный слуга

Александр Пушкин.

 

Этот куб - фигура на самом деле объемная, если уж мы, то есть я и кто-либо еще внутри, то есть внутри него изрыгаем из себя звуки или то, что может быть им подобно. На самом деле здесь пусто ровно настолько, насколько может быть пустым место, которого нет, но, черт побери, есть надежда его заполнить, а это уже кое- что — не так ли?

 

Учитывая самую что ни на есть возможность произносить слова именно в том порядке, в котором их расставляет одна из очередных грамматических программ — что толку говорить так, как есть? Определение всегда остается определением и даже тогда, когда оно совсем не обязательно. Поэтому, доливая очередную порцию напитка в форму, принимающую любое содержание (пусть даже содержание это подобно огню), стоит позаботиться о том, как будет висеть рубашка на изогнутой спине чужого стула. В конце концов поздним утром с ненавистным выжигающим пятном за неприкрытой рамой чересчур большого окна оставленная одежда, как и изогнутая спина и пятно, могут вполне оказаться крайне неудавшимися.

 

Как у вполне запутавшегося в подсчете семидесяти семи имен Бога, что в конечном счете приводит к миллиардам миллиардов, возведенных в высшую степень Его Самого, возникает то же ощущение, что и у библиотекаря, задавшегося целью измерить длину всех страниц всего колумбария и, протянув-таки все измысленное до спутника планеты и даже обернув вокруг него несколько раз все, что раньше или позже явилось извне вовнутрь и обратно, неизбежно приходящего к выводу, что это и есть тот  бесконечно повторяемый новый вкус того самого плода, с которого все началось, то есть которым все заканчивается (время — прошедшее -продолженное в данном случае единственно уместно). И в том, и в другом случае — все произошедшее фонетически представлено шипящим по определению места происхождения — безусловно - мягким. 

 

Хочешь яблочко? Гнилое и все же..

 

Конечно же куб. Конечно же все отсутствующие пути к его объему предельно известны, так как это и есть предел в известной степени. Изображая на пыли любого предложенного предмета из всего количества прочно оставшегося в памяти кого-либо-из-меня поведение тонкого большого куска материи определенного цвета на произведенном памятью же ветру, пустующая в рукаве старого клетчатого пиджака часть тела охотно доверяет себя цвету пыли. Пенсне (или подобие), прочно усевшееся там, где должна быть переносица того, что должно ( или все-таки может?) быть сообразно клетчатости пиджака, то есть по необходимости треснувшее, исходя из воли создавшего его таким изначально, вопреки причинам естественным, объявляющимися теперь ложными.

 

 

                                               ФАК! 

                                               Чертов скайп!

                                                 из частной переписки

 

 

переписка открыта

короли ростом с мизинец молчат

ожидая когда остынет китайский чай

под кроватью пуанты шорох тигринных лап

карта города вильно

 

и страсти по атлантиде

отложен край 

одеяла.. 

и совсем не страшно что на тебя

глядят

только лица  не видно

в темноте 

последних событий

 

джон брион как и прежде стоит на репите

только он только он люди море балет ботанический сад

исаакий и невский в граните

слишком гладко все

все не так

 

как должно быть..завтра танцы и по прогнозу снег

завтра ..черт..просто контакт удалить и..

его пальцы немы и верно губы дрожат

"я к вам пишу.." пост скриптум..имярек

и пара слов, к несчастью, невпопад..

 

в порядке ли..наверно зол

наверно ждет в истории событий

- .. в порядке ли все там..скажите..

- лол...