Стихи -- что за морока?

Во все времена в странах, где пишут и печатают стихи, много ли было читающих их? Я имею в виду страны, где все умеют читать. И, конечно, в доинтернетовское время. Можно предположить, что читателями были люди, которые и сами могли бы быть поэтами. То есть, у которых генетически заложен резонатор, отзывающийся на события не овациями или матом, а изысканным набором рифмованных мыслей, создающих в душе вибрацию разных тональностей.

Сколько их? Статистики нет.

Жизнь, как всегда, вносила поправки и регулировала количество состоявшихся и не состоявшихся. И слава богу! Хорошего понемножку!

Эта толпа, согласитесь, вся пробовала вибрировать с пером в руке на листе бумаги. Лет, так, до 30-ти.  Некоторые выдают поздравления с днём рождения до последней пенсии. Причём очень объёмные – я свидетель чтения двадцати четырёх куплетов, невнятным старческим голосом раскрывших жизнь юбиляра.  Мужчины протрезвели и потянулись к столовым ножам, а дамы – к вилкам. Поэт остался жив.  И своё поэтическое дело отважно продолжает.

Те, кто пишет панегирики, сочиняют не больше 3-5-ти куплетов, чтобы не вызвать слёз у всей аудитории. Как правило, панегиристы и юбилярщики – это разные люди. По крайней мере, мы с другом поделили эти профессии без какой-либо зависти.

Вы можете догадаться, что я – панегирист.  Должен сказать из своего опыта -- людей удивляет чтение стихов на поминках. Но они не успевают ни остановить меня, ни пустить слёзы. А немедленное после стихов принятие «на грудь» добавляет отзывам благодарности.

Чтобы подтвердить свою причастность к толпе, над которой шелестели ангельские крылья поэзии, я приведу примеры рождённых мною стихов по поводу разных печальных событий в далёком прошлом:

БЕЛЫЙ СЛОН

Белый слон от меня не уходит всю ночь

Тихо цепи звенят серебром,

Старый друг, ты пришел мне в несчастьи помочь,

Что ж, давай погорюем вдвоем.

Мне понятна печаль твоих маленьких глаз,

Хоть тоске твоей тысяча лет.

Но в крови у тебя не потух, не угас

Жаркой Индии солнечный свет.

У меня, брат, печаль не моложе твоей,

Только мне довелася впервой…

И в ответ в тишине – переливы цепей –

Не найти нам покоя с тобой.

Или такие:

 ЭПИЛОГ

Срезая мысли, как цветы,                                      

Я их бросаю на бумагу,                                                      

И экзотическому флагу                                                     

Уподобляются листы.                                                        

Вот грязно-белый, словно бинт –

Служил повязкою для детства,

Военный голод, кровь и бегство

Ему придали этот вид.

Зеленый с голубым – трава, река и небо,

Лишь пятна черные ночей без сна –

Такой раскраски помнится весна,

И “черный ворон” помнится, как небыль.

Вот свиток длинный, как змея,

А цвет его – тошнотно-серый.

И запах – не цветов, а серы,

Тут мыслил дьявол, а не я.

Такого цвета мысль мертва.

Родится в тягостной заботе,

В очередях, тупой работе,

Не мысли цвет, а сушь, листва.

Теперь все реже фейерверк

Стихов, рожденных жизнью смелой,

Свободой духа или тела,

И как бы вовсе не померк.